Инквизиция

      Заключенная считала дни по тому, как заканчивался очередной огарок свечи. А еще по визитам тюремщицы. Она стала приходить почти каждый день. И каждый раз происходило одно и тоже. Ее брали в разных позах, на затасканном матрасе в углу. После этого она получала очередной огарок, воду и еду. Иногда казалось, что она остается в темноте дольше обычного. И тогда… тогда казалось, что она скучает… Единственным рациональным объяснением этого иррационального чувства было то, что она скучает по свету свечи и теплу чужого тела в этой вечной мерзлоте и тьме. Хотя теплоты в этих визитах и не было. Но простое присутствие другого человека давало понять, что она все еще жива, все еще существует и что-то ощущает.       Ей больше не было больно — оказалось это дело привычки. Тело больше не превращалось в камень при приближении охранницы. Скорее наоборот. Инстинкты подсказывали, что после будет еда и она не сопротивлялась.       Однажды, после особенного долго перерыва в визитах, она истосковалась в одиночестве настолько сильно, что сама готова была прыгнуть на шею своей мучительнице. Поэтому она сделала то, чего вероятно никто из них двоих не ожидал — не застыла в привычном ожидании, а поднялась на встречу.       Вошедшая замерла в удивленном ожидании. Девушка робко подошла ближе, помедлила секунду и положила руки на нагрудник из жесткой кожи. Он казался лишним и неестественным. Ободренная отсутствием сопротивления, она опустилась ниже и задеревеневшими от холода пальцами начала расстегивать ремни. Ей не мешали. От нескольких слоев одежды удалось избавиться с трудом. Наградой стало ощущение горячей, бархатистой кожи под руками. Не удержавшись, она стянула с себя рубашку и всем телом прижалась к телу рядом. Ответом стало объятие, такое крепкое, что казалось сейчас они сольются в единое целое. Колени подкосились и, наверно, она бы упала, если бы сильные руки не поддержали ее. Она не помнила сколько они так простояли. Только чувствовала, как в ее собственную грудь упираются возбужденные соски любовницы. Ощущала каждым миллиметром своей кожи ее тело и, впервые за время заключения, ей стало жарко.       В тот раз секс был другим. В тот раз ее охранница воспользовалась пальцами и была аккуратной. В тот раз было бы почти хорошо, но она сама все испортила.       Осмелев после объятий, вообразив себе бог весть что, она потянулась за поцелуем. Никто и никогда не целовал ее по-настоящему и она хотела узнать как это — когда тебя не просто имеют, но и любят. В ответ последовала пощёчина от которой она упала обратно на матрас.       Ее не били с тех пор как она оказалась в этой камере. Слезы сами собой покатились по лицу, оставляя влажные, соленые дорожки, на грязных щеках.       И все же, после того случая, вода в ведре стала теплой. А она больше не терла себя губкой с остервенелым желанием содрать кожу до костей. Еда тоже изменилась — теперь она получала что-то вроде каши, в которой время от времени находила овощи и даже мясо.       Визиты стали регулярными. В нее больше не пихали ту огромную штуку и иногда ее гостья оставалась спать рядом. Эти моменты были ее маленькими праздниками. Она не мерзла и спала не просыпаясь, пока девушка рядом не размыкала рук.       Теперь она думала о ней именно как о гостье.       Однажды охранница пришла до того, как догорела свеча. И принесла с собой новую — целую. Это была настоящая роскошь. Но самое волшебное — теперь она могла рассмотреть ее. Могла рассмотреть тонкую подтянутую фигуру, неровно остриженные волосы, чуть заостренный подбородок, длинные пальцы рук, которые она так часто чувствовала в себе.       Ей понравилось увиденное. Встав на цыпочки, готовая к новой пощечине, она легко коснулась желанных, чуть пухлых губ.       И как ей удается притворяться мужчиной с такими губами? Они что, слепые?! Ничего не произошло. Гостья просто стояла и смотрела на нее сверху вниз.       Осмелев, девушка зарылась пальцами в волосы, слегка потянув к себе ее лицо. Провела кончиком носа от впадинки под ухом до основания шеи, обжигая дыханием в ледяном воздухе. Опустилась к груди и по очереди втянула торчащие соски. Чуть прикусила один, вызвав судорожный вздох. Медленно опускаясь на колени, она прокладывала влажную дорожку поцелуев к темному треугольнику волос между ног. Но, добравшись до него, поняла, что не знает что делать.       Этому не учили в романах, которые она читала. О таком не рассказывала матушка. Подобное немыслимо было услышать от сестер.       Ее замешательство не осталось незамеченным и рука, больно прихватив волосы, прижала голову к горячей влаге внизу. — Лижи! Сейчас же! — эта полупросьба-полуприказ была чуть ли не первыми словами, которые она услышала с момента их первой встречи.       Эта девушка стала ее миром. Но она не знала о ней ничего — даже имени. Ее тюремщица приносила ей свет, тепло, еду, близость. Она могла исчезнуть в любой момент и забрать с собой все, что теперь стало ее жизнью. Это мгновенно озарение так поразило ее, что она невольно отпрянула, за что была тут же поднята за волосы и брошена на матрас.       Черт, теперь она думает, что я не хочу ее! Нет, нет, нет! Нужно показать, что это не так! Не так! Она приподнялась на локтях и попыталась заново занять отвоеванные позиции, но ей не позволили. Распаленная ее поцелуями любовница, в мгновение ока прижала ее собой, оседлала и прижалась к ее губам своими, желая получить обещанную ласку.       В первое мгновение казалось, что она сейчас задохнется. Но затем, найдя удобное положение, она наконец-то поняла, чего от нее хотят и несмело дотронулась дрожащим языком до влажных складок между ног своей подруги. Та судорожно вздохнула в ответ, дав понять, что она все делает правильно. Язык заскользил по промежности, изредка ныряя в узкую дырочку, тщательно изучая бархатные стенки, выводя круги, смакуя вкус.       Когда пульсация мышц достигла своего предела, охранница, прижалась к ней, лишив тем самым кислорода. Но это было самым лучшим признанием того, что ее старания увенчались успехом.       После гостья села, прислонившись спиной к стене, удобно посадив ее между своих ног и обнимая сзади, долго ласкала пальцами, доводя до грани и возвращая обратно, пока она не взорвалась с протяжным стоном, выгнувшись дугой.       Теперь в ее «апартаментах» появилось одеяло. А ее охранница оставалась каждую ночь. Они спали обнявшись и никакой холод не мог проникнуть в их маленький мирок на промятом грязном матрасе, давно потерявшем запах детства.