«Лестад, мой дорогой внук, пишу тебе я эти строки в столь поздний час, чтобы не забыть. Я стар как сама суть, как сама жизнь. Хоть и не в последний час - быть может. Хочу тебе напутствие свое сказать, что мне позволено понять в столь дивный миг. Не просто Главою рода стать. Главой великих множества домов, чье знамя гордо реет на ветру. Ты Гриффин! Пусть взор твой смотрит лишь вперед! Но прежде ты — Хранитель! Ключи со всех известных берегов в тебе таятся. И долг твой — пополнять наследие, что корнями уходит в глубь самой Великой матери-земли! Будь мужем, не Главой! Стань силой крови-голубой. Я видел сколь велик размах у твоих крыльев! Я горд тобой! И помни ты одно — все женщины и мужы — за тобой. Сколь мудры бы не были они. Я выбрал лишь тебя — я поражен. Казалось, что еще не видел? Тебя — Лестад. Путь долог будет и неприятно сложен. Но знай, мой внук родной, ты не один — нас варгов точно звезд на небе. И нету в этом мире правильных вещей. И каждый выбор будет сложен. Лей слезы по усопшим в глубине души, а для остальных ты — стержень. Я всем темнейшим и дремучим духом люблю и буду ждать тебя — достойного! С кем разделю беседы в бесконечности. В долгий путь, Лестад — первый и единственный Гриффин из дома Гриффинов».
Книга откровений. Письма потомкам.
С чего начать? С чего обычно начинаются новые истории и волшебные сказки про добрых и великих? С описания удивительно красивых пейзажей или увлечённых своим любимым делом персонажей? Прекрасные слова, настраивающие читателя на благоприятную волну, увлекающие неспешным повествованием, постепенно погружающие в новый, загадочный и приятный мир сказки. С рождения великих, или с описания жестокой несправедливости к ущемлённым? А дальше? Ущемлённые неизбежно оказываются великими, великие обычно становятся бесстрашными героями. Кто я в этой сказке? Одним чрезвычайно интересным условием в моём новом обличии стала техническая ошибка мироздания. Я не позабыл себя. Не вычеркнул прошлую жизнь. Или как это до́лжно было происходить? С горечью в сердце я очнулся в мрачной комнате, тускло освещённой несколькими канделябрами. Приземистый потолок надо мной поддерживался иссохшими балками из тёмного дерева. В воздухе витал аромат, свойственный зажжённым свечам и каким-то травам. Состояние было ужасное. Кружилась голова, тело пробивал озноб. В глазах плыли тёмные пятна. Я отчётливо ощущал на себе влагу. Будто проснулся ночью от долгого кошмара, покрытый холодным потом. Может быть, вся прошлая жизнь, все годы прожитых там дней — лишь сон? Пересилив себя, я безуспешно попытался подняться. Но собственная голова не слушалась. Все многочисленные попытки неминуемо приводили к тому, что я лупил себя своими же неуправляемыми руками, а голова норовила завалиться или опрокинуться. Не сразу я разобрался во всём. Уж не знаю, сколько мне потребовалось времени, прежде чем смог поднести руки к лицу и внимательно изучить. Каково же было моё удивление, когда я осознал, что это руки грудного младенца! Но цвет кожи вызывал вопросы. Что же, по всей видимости, это перерождение… А, может быть, удивительный сон? В первое отчаянно не хотелось верить, но тактильные ощущения были до такой степени реалистичными, что моё Я категорично возражало принимать это, потому целенаправленно искало доводы против. Мне нередко снились реалистичные сны, в которых я управлял событиями. Такие, в которых я мог по своему желанию проснуться. Решив не терять попусту время, я немедленно закрыл глаза и крепко заснул. Очередное внезапное пробуждение вызвано было телесным дискомфортом. Покряхтев немного, я смог успешно преодолеть силу земного притяжения и перевернуться набок. Я лежал на обыкновенном деревянном столе, или… Что это такое? В общем, что-то деревянное с низкими ограждениями по бокам. Кто бы меня сюда ни уложил, он особо не озаботился моим удобством. Ни пелёнок, ни матраса. Повертев глазами по сторонам, усердно изучая ближайшее окружение, я ясно понял, что нахожусь в западноевропейском средневековье. Вот уж чего не особо хотелось… Нам, естественно, красочно описывают эту эпоху всякими романтичными вещами: восхитительные балы, мужественные дуэли, безграничное раздолье, ясные дни… На деле же, это болезни, грязь, и чего заслуживает стоматология! Впрочем, возможно, ещё не всё потеряно. Через «не могу» я, покряхтев, отчего засмеялся, слушая свой младенческий голос, всё же умудрился свернуться так, чтобы детально изучить себя. И отчего я тёмно-синий? Даже серо-синий. Или серый с синими оттенками. Ни пупка, ни принадлежности к полу не обнаружил. Пугало это меня? Чертовски! С каждой минутой понимания сложившейся ситуации какая-то часть меня дико зверела, мне так кажется. Что-то быстро накапливалось. И вот я уже громко реву, без возможности остановиться. Обидно, а главное — страшно. Что же, чёрт возьми, такое происходит? Почему я здесь? И почему я так странно выгляжу? Внезапно я почувствовал прикосновение тепла. Чьи-то исполинские жёсткие ручища аккуратно подняли меня, придерживая непослушную голову. Ноги своевольно дрыгались и пинали владельца рук, а мои пальцы норовились уцепиться за манжеты и одежду незнакомца. Через силу я успокоился и принялся тщательно рассматривать чужака. Морщинистое асимметричное лицо старика вызывало не столько ужас, сколько резкое неприятие. Сравнительно небольшие глаза, один из которых был совершенно белым, а лицо с этой стороны обладало безобра́зным и грубым шрамом. Седые жидкие волосы, соколиный уцелевший глаз с нормальным зрачком, нос-коряга, и жёлтые кривые зубы; бледный, характерный для престарелых людей, оттенок кожи. Старик явно скалился. Непроизвольная привычка людей, когда они внимательно что-то усиленно изучают. Он повертел меня в разные стороны, словно проверяя целостность моего тела. Точно оценивая меня для чего-то крайне важного, при этом противно прицокивал, скрипя неровными зубами. Изо рта старца тянуло мерзкой смесью каких-то трав, гноя и чего-то похожего на табак. Мой организм незамедлительно дал о себе знать, отрыгнув мужчине на рукав. Я же младенец, мне можно… Старик аккуратно наклонил меня и потихоньку похлопал по спине, позволяя отрыгнуть остатки. Неприятно, конечно, но что поделать. Что-то внутри зажглось — крошечное, тёплое и согревающее. — Получилос-сь… — Прошипел седой старик, вновь повернув меня к себе. Он продолжал скалиться, но теперь отчётливо виднелась безмерная радость в его суровом лице, — ты-с-станеш-сь лучш-с-шим моим творением… Не сразу я осознал, что старик в действительности шипит, не произнося ни слова. Что за язык этакий? И почему я понимаю эту речь? — Вероника! — Крикнул старик в сторону и покосился на меня, самодовольно изучая. С громким скрипом петель отворилась дверь и в комнате показалась невысокая женщина лет тридцати пяти и поклонилась. — Тщательно вымой и покорми, — распорядился старик и передал меня в нежные руки женщины, что с большой настороженностью взяла меня, а в её глазах промелькнул безумный ужас. Но на какой-то миг её взор будто остекленел, и она прижала меня к груди, направившись невесть куда. — Идеальнос-с… — Послышалось позади шипение… В этот раз его речь была человеческой. Слегка с хрипотцой, и отчётливо выделялись шипящие слоги. Старик говорил неторопливо и сравнительно тихо. Казалось, он выговаривал каждый звук с усилием. — Дос-с-тойный плод. Пронеся меня по мрачному и холодному коридору, женщина зашла в совсем крохотное помещение. Положив меня на что-то мягкое, принялась возиться с кадкой, наполняя водой, а после зашептала околесицу, словно эльфийка из Властелина колец. Мне было не видно, так как женщина стояла спиной ко мне. Незнакомка вновь взяла меня в руки и опустила в тёплую воду. От полной неожиданности я вздрогнул и напрягся. Было очень непривычно. Да, я и забыл, когда уже последний раз ложился в ванну. Обычно всё душ… Женщина придерживала мою голову рукой, а второй, взяв щётку, чистила тело. Светлые волосы, почти молочного цвета, нависали надо мной. По велению каких-то внутренних позывов, я настойчиво пытался поймать её за пряди, на что незнакомка лишь весело улыбнулась. Отчего-то не было к ней никакого отторжения. Не было того чувства чуждости, что первоначально было к старику. Будто она мне родная. Может, она моя родная мать? Тогда почему я такого цвета? Весело дрыгая короткими ножками, я плескался руками. Тут женщина отложила щётку и взяла скребок, принявшись что-то скрести на моём теле. Я напрягся, хоть и чувство полноценного доверия не утратил. И вот, незнакомка, отложив скребок, оторвала небольшой кусок тонкой кожицы с моей груди. С безысходным ужасом я глядел на просвечивающийся слой моей шкурки в руке женщины. Вероника лишь успокаивающе произнесла: — Всё хорошо, малыш. С тебя нужно снять эту плёнку, иначе, ты не будешь расти. Конечно, я не специалист, но, по-моему, детям не нужно сдирать кожу для их роста. Или здесь так повсеместно принято? Чёртово средневековье! Если как-то выживу, я обязательно напишу об этом целую книгу и сильно постараюсь, чтобы она сохранилась до наших дней. Точнее, до тех дней, когда я жил. Интересно, какой сейчас год? Экзекуция по сдиранию слоя кожи продолжалась довольно долго. А после Вероника меня аккуратно вытерла мягким полотенцем, подсунула мне в рот свою грудь, и я, как грудной младенец, уснул. Хотя почему как? Пробуждение было чрезвычайно неприятным, я лежал в собственном дерьме. Чертовски унизительно и обидно. Где там все? Алё?! Я снова принялся орать и громко плакать, словно меня режут. В скором времени прибежала Вероника и впопыхах принялась убирать мои проделки. Снова ванна, вновь сдирание кожи, очередная кормёжка и сон. Сколько прошло времени, я не знаю. Я сбился со счёта на втором десятке моих пробуждений. Окружающий мир преображался, наполняясь свежими красками и приятными ощущениями, а далёкое прошлое таяло, словно сумасшедшая фантазия, рождённая в нездоровом разуме. Я старательно осматривался и решительно боролся со своим довольно вялым и непослушным телом, одновременно обучаясь управлять конечностями и стараясь подняться на ноги. Обычно все неоднократные попытки быстро заканчивались тем, что меня кто-нибудь подхватывал на руки. И вот я уверенно стоял на своих двух и гордо осматривал комнату в чём мать родила. Никого поблизости не было. Голова качалась из стороны в сторону. — Айлу-лу… — Я безрезультатно пытался кого-нибудь позвать, но звонкий детский голосок меня веселил. Так забавно это было: ощущение, будто язык вообще не ворочается. Для пущей уверенности я сосредоточился и подтянул кисть к голове. Аккуратно, чтобы не ударить себя и не угодить в глаз. Тихонько. Пальцы залезли в слюнявый рот и нащупали язык. Вот он. Шевелится и подёргивается, как пиявка. Склизкий и противный. — Буяба… — Попытался я вновь, держа себя за язык. Неужели придётся учиться разговаривать снова? Как будто я помнил, как проходило в прошлый раз… Что же, у меня все шансы прочувствовать это в абсолютно осознанном состоянии. Ладно хоть местный язык понимаю, а то вообще было бы здорово, ещё и его учить. Очень я сомневаюсь, что это будет так легко работать, как с ребёнком. Оглядевшись по сторонам, я понял, что уже в совершенно другом месте: каменные стены, кресло в углу, где неподвижно сидел знакомый старик. Рядом с ним трещал камин. За окном что-то интенсивно стучало: отсюда не рассмотреть, оно находилось достаточно далеко. Старик выглядел так, будто давно умер. Ещё этого не хватало. Впрочем, такие времена, когда подобное было нормой. И где, спрашивается, моя Вероника? — Велива! — Крикнул я что есть силы. Но тут вспомнил про собственные пальцы. Тьфу ты! Я выплюнул их изо рта и разглядел слюнявые пальчики. Окрас кожи изменился, стал более человеческим. Такой же серо-синего оттенка, но уже тёплого тона. Проглядывалась естественная кожа. Чрезвычайно интересный феномен. Судя по всему, я однозначно вырос. Сколько мне уже? — Эуа! — Снова я закричал, заметно пошатнувшись. Ноги явно устали держать меня в таком положении. Крепитесь, братцы, нам надо постараться шагнуть. Я аккуратно развернулся корпусом и неудачно попытался сдвинуться вперёд, но равновесие оказалось невероятно сложно держать, поэтому моё тело завалилось набок, и я полетел вниз с кровати. Не успел я даже понять, что произошло, как очутился рядом с полом. Мое тело зависло в нескольких сантиметрах над досками. — Ос-старош-шно… — Прошипел голос из угла. Вытянув руки, я коснулся влажного от моих слюней пола. Колени упёрлись в доски и неведомая сила, державшая на весу, отпустила. — Ух… — Вырвалось у меня. Я принялся кряхтеть и пытаться встать. Тело было совершенно неповоротливое, руки с трудом слушались, а ноги не желали уверенно держаться, подкашиваясь, дрожа и разъезжаясь в стороны. Всё это действо вызывало у меня искренний смех, а кряхтения только усиливали его. Прошло много времени, прежде чем мне удалось встать на ноги. Я чувствовал себя так, будто только что пробежал эстафету с препятствиями. Выпрямившись, я выдохнул: — Фуух… Сидевший на кресле старик оскалился. Живой чертяка. От этой мысли мне стало легче. В сознании промелькнули моменты, когда я пробуждался и видел его довольное лицо. Может быть, он мой отец? Всё же средневековье. Ему может быть лет сорок, а этой Веронике и двадцать. Условия жизни-то другие и люди выглядели старше намного. От мысли о средневековье мне стало грустно. Не очень-то я хотел бы жить в это время. Посмотрим, может, не всё настолько плохо. Вон — каменная кладка стен и камин. Довольно большой дом. Может, я родился в семье каких-то благородных людей? Чтобы отвлечься, я опустил голову и постарался удержать равновесие. Кочерыжка-то у меня тяжёлая. Пожалуй, будем дальше обучаться ходить на ногах. Итак, одну ножку поднять и вперёд. Ну, давай! Ноги наотрез отказывались выполнять эту простую команду, так как внутреннее чутьё говорило, что стоит мне поднять одну из них — я повалюсь. Хорошо, попытаемся по-другому. Я склонил корпус и стремительно перетащил ногу вперёд. Есть! Я сделал шаг! Нужно теперь не упасть. Таким образом стоять было весьма неудобно, да и следующий вопрос возник — как сейчас вторую ногу подтянуть сюда? Покорив себя немного, я огляделся. Старик так и сидел неподвижно в своём кресле. Подъём! Видишь, ребятёнок мучается?! Пока думал об этом — понял, что от сложившегося положения я опять-таки стал закипать. Ну блин! Хорош! Не реветь! Не реветь! Я рухнул вперёд, уперевшись руками, переставил ноги и заново поднялся. При этом достаточно быстро. А у нас прогресс. Я ухмыльнулся и похлопал себя руками по животу. Ха! Теперь-то я смогу здесь всё основательно исследовать. Поползаю пока вот так и, глядишь, постепенно научусь на двух ногах бегать. Вздрогнет старикан ещё у меня. Папаня… Аккуратно наклонившись, я глянул в окно. Мрачное свинцовое небо не внушало доверия, а по стеклу наперебой текли ручейки. Чтоб его! И тут скверная погода. Здравствуй холод, здравствуй сырость, крысы и чума… Кстати, надеюсь, я родился задолго до неё. Я вновь наклонился вперёд и зараз переступил обеими ногами, раскачиваясь, удержал равновесие. С улыбкой повертел головой и восхищённо пискнул. Ай да я! Красавчик. Окинув взглядом проделанный путь, вдохновился. Я сделал уже два больших шага. Что мне осталось добраться до той двери… Но желанию не суждено было свершиться. Откуда-то взялись руки и немедленно подняли меня кверху. А после уверенно и достаточно быстро понесли в знакомую комнату с кадкой. Я увлечённо озирался по сторонам и восхищённо пищал. А внутри горело едва сдерживаемое детское любопытство. Сколько всего нового и занятного! В особенности вон тот шкаф. Судя по его виду, в нём хранилось нечто очень интересное. Я изворачивался и старался запомнить его местоположение. А эти ручки! Несомненно, творение выдающегося мастера. А если учесть, что сейчас средневековье, то и изготавливалось это вручную. Купальный процесс оказался гораздо увлекательнее, нежели раньше. Вероника ковыряла мою спину и снимала слой кожи, я уже не был против, так как часть меня испытывала блаженство от этого процесса, а в дальнейшем, я ощущал явное облегчение. Сравнить можно было с чувством, будто в морозную зиму пришёл в тёплую квартиру и снял с себя все эти одёжи тяжёлые. Я касался пальчиками воды, наблюдая, как та произвольно бегала по коже. Почему-то это завораживало и вызывало восторг. Если честно, я смекнул не сразу, что капелька воды свободно двигалась по моей воле снизу вверх и обратно. Но этой радости не разделила женщина. Только заметив, она вспрыгнула и с ужасом уставилась на меня. Её взгляд не вызывал ничего, кроме сильного испуга. От этого у меня словно волосы дыбом встали, я почувствовал, как по спине пробежал лёгкий холодок. От избытка эмоций я опять залился слезами, стараясь что-то кричать, в ужасе глядя на женщину. В комнату вошёл старик, первым делом посмотрел на Веронику, а после - на меня. Его взгляд был настороженным. Он внимательно осмотрелся вокруг, и глаза старца потеплели, что мне понравилось куда больше. В них как будто читалась добрая человеческая гордость. Мужчина обвёл взглядом вокруг меня и, оскалившись, кивнул: — Достойно… Я взглянул по сторонам и увидел, как десятки капель воды витали в воздухе, переливаясь и поблёскивая в лучах свечей. Романтика. Позабыв уже про свой испуг, я потянулся к одной из них. Она неохотно перекатилась по пальчику и оторвалась от руки, вновь взмывая вверх. Волшебство какое-то… — Мы на верном пути, Вероника. — Проговорил хриплым голосом старик. Клацнул зубами и вышел вон. Сколько бы мы ни принимали ещё раз ванну, я тщетно силился вновь заставить капли пари́ть. Поначалу я безуспешно требовал это от женщины, но та только испуганно и непонятливо пожимала плечами. После подбрасывал капли в воздух, но всего лишь обливал водой Веронику. Со временем, женщина охотно участвовала в моих играх, брызгаясь, а вскоре и смеялась совместно со мной. В её глазах постепенно проступило тепло, которое отзывалось у меня внутри взаимностью. По вечерам мы обычно сидели на моей маленькой кровати и читали. Книжки были с картинками, что не стыковалось у меня со временем средневековья. К слову, сказки были на редкость мрачные, и, прямо скажем — депрессивные. В основе этих поучительных историй было то, как беспощадная смерть замысловато обставляла разных ушлых людей. Как светлые нередко оказывались злодеями, а тёмные вершили добро. Я лишь весело тыкал пальцами в картинки и выговаривал: «Этя!», а про себя думал, что мир сказок-то сер и чрезмерно суров. Что это за мир такой, где ребёнку с детства прививают безнадёжность, серость? Хотя, возможно, в эти времена иначе и нельзя: чтобы ребёнок продолжал дело своего рода и не задавал неудобные вопросы старшим. Так или иначе, за многие дни Вероника стала мне мамой. Возможно, она и была ей. Других женщин я не видел, да, и кроме старика загадочного не встречал мужчин. А они никак не стремились обозначить свою семейную принадлежность ко мне. Так за рассуждениями я не заметил, как у меня стремительно начали зудеть дёсны и с каждым днём это превращалось в нешуточные проблемы. Изначально я ковырялся пальчиками там и бесполезно пытался почесать их. После грыз, что попадало в область видимости и залазило в рот. Так, постепенно, я добрался до заветных узорчатых ручек, интересовавшего меня шкафчика. Открыть мне, конечно, его не удалось, но вот обильно измазать слюнями, оставить несколько весьма заметных укусов — получилось. Блаженно грызя эти ручки, я удовлетворённо урчал. Моё урчание выходило непроизвольно, так как я впадал в некий транс наслаждения. Почему-то вспомнились медведи, что вечно любили чесать себе спину о кору дерева. Я с закрытыми глазами мог стоять так длительное время и думать, что я мишка. — Генри, — прозвучал голос где-то близко, — не нужно грызть, дедушка будет ругаться. Меня подхватили на руки и возвратили в большое удобное кресло, откуда я, собственно, и ускользнул недавно. Мне почудилось или я действительно услышал своё имя? Это что же значит — я Генри. Старинное... Всё же, это средневековье, быть может, Англия, или… Странный вкус. Словно… Я неожиданно для себя обнаружил, что энергично грызу что-то. Вынув неизвестный предмет, я скосил глаза и тщательно рассмотрел обильно пожёванную палочку. В местах укусов имелось что-то достаточно мягкое. Аккуратно потрогал пальцем. Резина? Да что же такое?! Только приду к выводу, что всё же средневековье, тут бац и нефтепродукты пошли. Хотя, может, это и не резина. На вкус непохожа. Я завалился в кресло, сунул в рот палочку, и закрыл глаза. Как бы то ни было, сейчас лучше не задумываться об этом. Надо наслаждаться этими маленькими мгновениями, чувствуя, как что-то внутри меня снова довольно заурчало.***
Снег крупными хлопьями степенно ложился на землю, окружающие величавые сосны уже изрядно покрылись белоснежными шапками, отчего создавалось причудливое ощущение волшебной сказки. С левой стороны от входа в дом имелся отвесный обрыв, где у подножья утеса разнообразием высот простирался древний лес. А с самого края открывался великолепный вид на долину, раскинувшуюся у подножья величественных заснеженных гор. Из их недр стремительно спускалась река, рассекая пейзаж пополам. Она полностью скрывалась в зарослях утёса, на котором стоял наш небольшой домик. На улице было тепло для зимы и леса. Совершенно сухой морозный воздух казался невероятно свежим и довольно приятным. Даже малую толику сладковатым, наполненный благовонными запахами кедровых сосен и голубых елей. Честно сказать, я не особо разбирался в этих вечнозелёных деревьях, но среди прочих наблюдал те, что потеряли листву, раскинув мрачные коряги своих ветвей. Я стоял босыми ногами практически по колено в рыхлом снегу, любовался окружающим меня миром. Было чрезвычайно интересно и я ничего не мог с этим поделать, потому уловил долгожданный момент и выскочил на улицу, когда дверь в дом была не заперта. Несколько месяцев промчалось незаметно для меня. Едва уловимыми и короткими отрывками я помнил трели лесных птиц, зелёные деревья и сравнительно тёплые солнечные дни. Так, будто это были не мои собственные воспоминания… Пощупав белый снег пальцами, я убедился, что он достаточно влажный. Поспешно собрав небольшой комок, я слепил шар. Ну или лепёшку. Что-то такое… Собираясь уже запустить в деревянный забор моё творение, как вдруг: — Генри! — Вскрикнула испугавшаяся Вероника. — На улице холодно, а ты в одних штанах! Она подняла меня и понесла в тёплый дом. — Эх, — усадив меня в кресло, гневалась она, — надо было давно тебя одеть потеплее и погулять сходить. Из дальнего коридора показался старик. Он по обыкновению оскалился, уставившись на меня, и прищурился. — Элдон, — запричитала Вероника, заметив его появление. А тем временем стряхивала с моих ног прилипший снег, — он вышел из дому. Даже вообразить не могу, как замёрзли ноги. Необходимо сварить бодроперцового для него. Зелье для взрослых я не стану давать… — Ничего-с ним не станется… — Буркнул старец и уверенно прошёл в центр зала, опираясь на свою деревянную трость. Странно, прежде я не замечал её. — Одень его… Мы-с ним пройдёмс-ся. — Он продолжал разговаривать неестественно, периодически шипя. И вот вскоре я покинул дом, а рядом вышагивал седой старик, выпуская меня вперёд. Он скалился весь путь, что мы неспешно шагали меж хвойных деревьев вглубь тихого леса. Изредка бросая на него взгляды, я видел его удовлетворённый оскал, казалось, будто бы он сам радовался этой прогулке. А я крепко задумался. Кто он мне? Дедушка? Кем они мне приходятся оба? Помнится, Вероника однажды мимолётно назвала его дедом. Может, так и есть? А она мне мать? Ведь не спросишь их. — Гляди, Генри. — Заговорил старик, указывая тростью на какой-то куст. — Роза. Я взглянул на растение, но ничего не нашёл, поэтому подошёл ближе. — Убери снег. — Подсказал мне старик. Стоило мне руками сгрести с куста кучу, как на свет явились относительно крупные бутоны розовых цветов. Я с большим удивлением вытаращил глаза на это чудо. — Сорви несколько, — приблизился он, — твоей маме придётся по душе. Пока отрывал стебли цветов, старик неспешно направился дальше. Вдруг в меня прилетел огромный ком снега. От такого я повалился в сугроб и впопыхах вскочил на ноги. Невдалеке стоял старец и скрежетал зубами, оскалившись. Через громкий скрип зубов звучал едва различимый смех. — Как тебя снесло-то… — Заливисто просипел он Не раздумывая, я сгреб снег под ногами в комок и швырнул в сторону обидчика. Но, вполне ожидаемо, не попал. Мой снежок развалился и приземлился на половине пути. — Ха! — Вскрикнул старик. — Неумёха. Смотри и учись. Он быстрым взмахом руки собрал крупинки снега в один крупный ком, и тут же запустил в меня. Выкатив глаза от восторга и безысходного ужаса, я стремительно бросился в сторону, запнулся о корягу и бухнулся в рыхлый снег. Не успел я подняться, как сверху меня придавил долетевший «снежок» старика. Вот же ж зараза! Пользуется колдовством, не скрываясь, и издевается над ребёнком… Выкарабкавшись из огромной кучи снега, я услышал, как тот заливается. Ну держись, дедуля! Я со всем рвением слепил комок побольше и запулил в старого засранца. К моему удивлению, Элдон даже не шевельнулся, продолжая смеяться, актерски утирая слёзы. Снежок в этот раз уже не развалился, но и не долетел до цели, рухнув в стороне от старика. — Пробуй ещё раз, Генри. — Крикнул он, делая вид, что ему до сих пор смешно, но я подметил, как за его спиной взмыли снежинки, собираясь в кучу. Вот же старый жулик! Я помчался к ближайшему дереву. Едва я забежал за широкий ствол сосны, как прозвучал характе́рный «Пух» и хлопья снега осыпались вниз, покрывая меня с ног до головы. Холодные и довольно неприятные ручейки побежали по спине. Видимо, упавшие с дерева кучки попали мне за шиворот. Отряхнувшись, я опять собрал снег в комок и бросил взгляд из-за ствола. Едва я возвратился в исходную, как тут же последовал очередной «Пух». Он там из пулемёта что ли стреляет? Немедленно предприняв следующую попытку, я навскидку швырнул снежок в сторону деда. Взглядом наблюдая куда тот летит, мысленно надеясь, что в этот раз я попаду. Ощущение, как будто что-то холодное в моих руках свободно двигается и без остановки крутится… Бах! Меня снова сбило с ног, и я упал на снег. Убрав с лица прилетевший снежок, я разгневано поглядел в направлении обидчика. Меня это окончательно вывело из себя! Я вскочил как не свой и стремительно бросился бежать на старика, который отряхивался от снега. Видимо, мой снежок всё же благополучно достиг цели. Отлично! Подумал я, значительно ускоряясь, потому что не желал, чтобы старик заметил меня. И тут случилось то, чего я вовсе не ожидал. С совершенно невероятным проворством и бешеною скоростью, я легко преодолел дистанцию в метров десять и прыгнул на старика. В полёте промелькнула мысль, что я излишне высоко подскочил. А когда до Элдона оставались считаные сантиметры, он неожиданно взглянул на меня с обычным своим прищуром и оскалом. В это же мгновение старик схватил рукой меня за шкирку. Но по инерции мы повалились на землю… Не дожидаясь реакции старика, я развернулся к нему спиной и начал быстро-быстро загребать снегом. — Ха-ха-ха! — Отчётливо слышалось позади. Остановившись, я уставился на плоды своих трудов. Заваленный кучей снега старик лежал и смеялся. — Удалось! — Кричал он, прерывая смех. — О, Мерлин, у меня получилось! Не до конца понимая, что у Элдона получилось — ведь это я поборол его, — инстинктивно сел на землю. Наконец, успокоившись, старик одним движением скинул с себя кучу снега и встал на колени, неспешно протягивая мне руки. — Генри… — Прошипел он. — Ты бы знал, как я горд и рад. Он подхватил меня на руки и заботливо разглядел. Только сейчас я ясно понял, что что-то не так. Мои руки… Точнее лапы… Или всё же руки? Неважно. Они были покрыты достаточно густой невысокой шерстью практически пепельного цвета, которая блестела при дневном свете. Что со мной? Я с ужасом уставился на старика и принялся брыкаться, настойчиво пытаясь вырваться из рук, чтобы внимательно рассмотреть себя. — Не дёргайся, Генри. — Спокойно сказал Элдон. — Дай я погляжу на тебя. — Он повертел меня, как тогда, в первое моё пробуждение. — Прекрасная форма… Не ожидал, что ты выберешь её… Я выберу? Ничего не понимаю! — Ты принял одну из своих форм, Генри. — Спокойно заявил Элдон, опуская меня на снег. — Над другими мы поработаем потом. Необходимо отыскать твои вещи. — Он неожиданно встал и быстро направился в сторону моего бывшего укрытия. Наконец освободившись, я оглядел себя. Всё тело покрыто шерстью. И у меня хвост! Длинный, пушистый, полосатый хвост! Да я же кошак какой-то! Или нет? Но это точно не собачий хвост. От безмерного восторга я подскочил и побежал за Элдоном, который кряхтел и спешно собирал разбросанные вещи. Некоторые из них пришлось даже откапывать. Попытался я что-то спросить, но эмоции захватывали меня, поэтому я лишь с трудом произносил звуки. — Однажды мы подробно обсудим это… — Прошипел старик в ответ. — А теперь бери розы и пошли домой…