«Он мечтал о моем возвышении, о возрождении величия его древнего рода. Вместо этого я всех их извел».
Книга откровений.
Мой день рождения отмечали спокойно. Мама действительно приготовила праздничный ужин, порадовав домочадцев разнообразием кухни. Ничего особенного не случилось, если не считать назойливость отца. Мне казалось, дай ему волю, и он бросится на улицу сообщать всей округе о моём дне рождения. По завершении торжества дед заявил, что завтра мы должны готовиться к отъезду. Весь последующий день прошёл в сборах. Я собирал книги, аккуратно опуская в сундук, где находилась огромная библиотека. Мама перебирала вещи, решая, что стоит взять с собой. Мебель и прочее дед сказал не трогать. Сам же старик пропадал в подвале. И только к полудню вылез оттуда задумчивым. Выпил несколько кружек чая, не проронив ни слова, и вновь скрылся в подвале, откуда окончательно выбрался, едва стемнело. Следом за ним, левитировали три сундука. Всю нашу поклажу разместили в гостиной. Потом дед намеревался всё водрузить на сани. Мы спустились в сундук-обитель отца, там на обеденном столе был прощальный ужин, после которого мы покидали место, где я провёл всё своё детство. Отец выглядел счастливым. Он постоянно, улыбаясь, трепал меня по волосам, аккуратно хлопал по плечу маму, и благодарно склонял голову перед дедом. Женщина не разделяла его жизнерадостность. По обычаю, её лицо не выражало ничего, а вот глаза с какой-то тоской смотрели на меня. Дед же оставался задумчивым. Вскользь он произнёс едва уловимо мне на ухо, когда мы закрывали сундук с алхимическим барахлом: — Букавац мёртв. Я мог лишь предположить, что это случилось в результате какого-то эксперимента. И сейчас старик пытался найти причину, просчитывал все возможные варианты. Может быть, винил себя. Какова вероятность того, что дед поймает ещё одного такого демона? Крайне мала. Я ел без желания. В горле стоял ком. Не хотелось покидать это место, и тем более отправляться туда, где сплошная неизвестность. Часть сознания включала тревогу: неужели мои старые проблемы перекочевали из прошлой жизни? Нет! Я решительно был настроен против. Но как мне побороть это? Рассказать Элдону? «Дедушка, я ведь попал в это тело. А на самом деле мне семьдесят восемь лет было, когда, судя по всему, я помер, сидя в кресле у себя дома. И ещё, есть подозрения, что унаследовал старые психологические проблемы». «Я думал - самое интересное, что может со мной случиться — это изучение букаваца, а тут…» — Послышался его голос в голове. Я улыбнулся. Нет, это точно не вариант. Нужно сначала проверить. Возможно, всё эти страхи из-за нежелания покидать родные места. — Ты, Элдон, смею надеяться, останешься с нами по завершении ритуала? — вырвал из мыслей голос отца. Дед безмолвно посмотрел на него, словно размышляя, как именно его уничтожить. — А ты рассчитывал, что я брошу мальчика? — сухо ответил вопросом старик. — Хочешь того или нет, но придётся терпеть нас до конца твоих ничтожных дней. — Дед поглядел на маму. Она же спокойно поднесла напиток к губам. — Я не возражаю, дядюшка, — усмехнулся Морфин. — Тогда, надеюсь, окажешь мне честь и проверишь документы в министерстве после. Не хотелось бы, чтобы о Генри не узнали. Дед ничего не сказал, заскрипев зубами, но тут же взял себя в руки, кивнул и вернулся к своим размышлениям. — Мы восстановим наш семейный дом, — мечтательно заговорил отец. — Ты хотел сказать — сарай? — вклинился дед. — Это сейчас он такой, — не отреагировал мужчина, — а были времена… — Были времена, когда наследники Слизерина являлись достойными родами, — гневно заявил дед. — Не рассказывай мне о величии рода Гонтов! И завязывай с пафосными вздохами и ахами, я тебе всё высказал ещё при первой нашей встрече — что думаю о тебе и о твоём ничтожном роде. Отец закрыл рот, но улыбка с лица не исчезла. — Как бы то ни было, — продолжил отец, — появление Генри в свете вызовет настоящий ажиотаж. — Это с каких пор Гонта стали волновать светские дела? — удивился старик. Отец пожал плечами. — Полчаса до выхода, — заявил дед, поднимаясь из-за стола. — Генри, мне нужна твоя помощь. Я, поблагодарив мать за ужин, пошёл за стариком. Выбравшись из сундука, он завёл меня к себе в комнату, где оказался я впервые. Здесь ничего не осталось, кроме небольшой лежанки, закрытой какой-то шкурой, крохотного покосившегося стола и табуретки. Дед выложил на столешницу лист пергамента и потыкал в него пальцем, шевеля челюстью. Я был уверен, что слышу, как скрипят его кости. Наконец собравшись, дед изрёк: — Взгляни, Генри. Ты должен в точности перерисовать это. Я внимательно осмотрел пергамент. Первое, что мне показалось нарисованным — художество клиента псих-диспансера. Абсолютно неразборчивый и запутанный рисунок. Я тщетно старался перестроить зрение, чтобы увидеть хоть какой-то образ. И тут до меня дошло — это руны. Стоило понять это, как мелкие детали в своём разнообразии проявились на рисунке. Не то, чтобы их не было видно, скорее, мозг не пытался их разглядеть до этого. Руны не были сложными, но очень мелкие. Я удивлённо поглядел на деда. Чтобы повторить этот рисунок, мне потребуются месяцы! — Не переживай… — Он сел на табурет, словно упавший мешок картошки. Его челюсть вновь задрожала. — Так происходит не всегда. — Произнёс старик как-то отстранённо. — Не все руны нужно перерисовать. Только те, что потрепались. Расстегнув свою кофту, дед сбросил её на пол. Вслед за ней пошла рубашка и майка. Тело старика выглядело, мягко сказать, — потрёпанным. Многочисленные шрамы ужасали своим видом. Но меня больше удивил цвет: белый трупный оттенок кожи, покрытый тёмными пятнами. — Вот здесь, — старик ткнул пальцем себе под правую лопатку. И в этот момент на коже, словно клеймо, стали проявляться очертания сотен… нет, тысячи рун. Это выглядело настолько жутко, что от увиденного меня передёрнуло. Какую страшную боль нужно испытать, чтобы позволить кому-то нанести всё это на себя? — Смотри внимательно. Отодвинув свои эмоции в сторону, я пригляделся. Найти нужный участок оказалось нетрудно. А когда дед сунул мне в руку кисточку, предложив обвести фрагмент, стало проще разбирать каждый контур по отдельности. Спустя некоторое время, я заметил потускневшие связи, затёртые края рун, побледневшие символы. Поначалу я пытался разобраться в значении каждой из них, но это привело к замедлению работы, и дед настоятельно потребовал ускориться. Я обвёл несколько мест, где точно нужна была корректировка. — Держи, — старик вручил мне палочку с металлическим наконечником. — Жезл всё сделает. Ты, главное, не думай ни о чём: сосредоточься на рунах. Рука дрожала от напряжения. Я боялся совершить ошибку, ведь сейчас я рисовал магические руны на живом человеке. Неизвестно, что пойдёт не так, если допущу ошибку. Отбросив набежавшие мысли в сторону, я сконцентрировался. — Вроде всё, — с облегчением выдохнул я, когда в очередной раз перепроверил все мои старания, убедившись, что повреждённых мест больше нет. Дед неожиданно повернулся. Пошевелил челюстью. — Значительно лучше, — кивнул он, забирая из моей руки жезл, в мгновение пряча его в футляре. — Отличная работа, Генри. Вижу, у тебя есть вопросы. Сейчас нам нужно уже идти, но, надеюсь, твоя проделанная работа окажет нам услугу в скором времени. Нас ждут. Пора в путь. Я вышел из комнаты. В гостиной сидела мама, держа в руках мою шубу из волчьей шкуры. Увидев меня, она радостно встала. — Одевайся, на улице похолодало, а идти не близкий путь, — произнесла она, протягивая тёплые штаны и валенки. Мать меня одела, словно куклу, будто маленького ребёнка, не позволив мне сделать это самостоятельно. Перепроверив каждую пуговицу, как лежит шарф, она наконец, удовлетворённо кивнула.***
Я обернулся в последний раз, чтобы взглянуть на мой дом детства. Отчего-то я предчувствовал, что больше сюда никогда в жизни не вернусь. Непередаваемое ощущение скорби и сожаления: я ранее не задумывался насколько близко мне это место. Каждое, растущее вокруг небольшого домика, деревце было любимо мной. Прекрасные летние вечера, проведённые с дедом и матерью на лавочке с великолепным видом на чудесную, завораживающую своим очарованием, долину — останутся лишь в моей памяти, как прекрасное воспоминание о беззаботном детстве. Заброшенные клумбы, некогда наполненные цветами матери, где я любил лежать в виде кошки, упиваясь ароматами растительности, теперь останутся погребены под снегом, а по весне послужат единственным напоминанием того, что некогда в этом месте были люди. С расстояния, в наступившей темноте, его очертания размывались. Никогда прежде я не видел его таковым… Опустевшим и совершенно одиноким. Мне чудилось, будто маленький дом сейчас с безмолвною грустью прощался с нами. А совсем недавно, его помещения наполнялись человеческим теплом и бурлящей жизнью. Рядом захрустел снег. И я почуял знакомый запах цветов — мама приобняла меня. — Не предавайся грусти, Генри, — негромко произнесла она. — Однажды это должно было случиться. Мы растём и в определённый момент покидаем дом, в котором родились. Неожиданно осознал я, сколько всего ещё не успел исследовать в нём. Не слазил на чердак, ни разу не побывал в маминой комнате. И не обошёл все завешанные отделения деда в подвале. Но сейчас там остались пустые комнаты и потухший, возможно навсегда, камин. — Поспешим, пока не замёрзли, — подметил старик. И мы немедленно двинулись дальше. Я не представлял куда идём и зачем. Это было странно, ведь я убедился, что дед может мгновенно перемещаться из точки в точку по щелчку, но отчего сейчас этого не сделать? Не особо хотелось его спрашивать об этом. Пристроившись рядом с мамой, взял ее за руку, ясно чувствуя, как в спину нам смотрят добрые и родные глаза. А впереди шёл дед, вслед за ним — груженые сани. Он спустил их с чердака, когда мы выносили сундуки. Лицо щипал кусачий мороз. Сегодня был особенно холодный день. Не припомню таковых за все годы жизни в новом мире. Благо ветра не было, да и не падал снег. Миновав знакомые мне места и спустившись с нашей горы, мы вышли на необычайно длинную аллею. Словно человек взрастил множество деревьев рядами. Каждая ветка старинных и величественных древ покрылась изморозью, что придавало окружению сказочности, несмотря на зашедшее солнце. Я не приглядывался, но мне казалось, будто сами деревья излучали свечение. Лес жил, и это чувствовалось. То и дело хрустели опавшие ветви, где-то слышались совы. А ощущение, что за нами следят, не оставляло меня до прибытия к колоссальному серому древу, потерявшее свою кору. Издали казалось, что за ним всё постепенно размывается, исчезает в снежной пурге, а приблизившись я увидел непроницаемый дымно-синий туман. Приглядевшись к старому великану, я изумлённо уставился на мать. Женщина пожала плечами, заметив мой немой вопрос. А дед, оставив сани, подошёл к серому, словно пепел, стволу, и прикоснулся к торчащей из центра дерева, ручке, потянув ту на себя. Треск ломающейся древесины донёсся из недр мёртвого великана, и в следующее мгновение ствол дерева раскрылся, отворяя зияющую тьму. — Заходите по одному, — настоятельно потребовал старик, возвращаясь к саням. — Я выйду последним. Мама, придержав меня, ступила во тьму, теряясь в ней. Выждав некоторое время, я шагнул следом, зажмурив глаза. Создалось впечатление, что я прошёл сквозь невидимую толщу льда, очутившись в более холодном месте. Я открыл глаза, едва ощутив ветер. — Не стой как вкопанный, — резко заявил дед, буквально врезавшись мне в спину. Я огляделся. Мы оказались посреди другого леса. Незнакомого, жестокого и не имеющего ничего общего с тем — нашим. Над нами блестело звёздное небо, усеянное мириадами сверкающих звёзд, призывно маня и приглашая утонуть в безмерном пространстве вечности. А позади — резко возвышалась скала и небольшой лаз, откуда неторопливо выезжали гружёные сани. Грот с грохотом закрылся позади них, осыпав часть снега и камней со скалы. Из глубин леса на шум отозвались птицы, возмущённо заухав и запищав. — Гут, — облегчённо вздохнул старик. — Теперь воспользуемся порталом. — Дед оживлённо принялся шариться по карманам и, поглядев на меня, добавил: — а то наш друг не любит, когда трансгресируют у него в обители. Ругается, словно дед трёхсотлетний. Мама взяла меня за руку, глянув на небо. По какой-то причине я раньше не замечал, но там, в нашем лесу, — звёзды выглядели иными, и сейчас я отчётливо это понимал. Здесь глубина космоса над головой кружила воображение, а там — служило декорацией. — Как прекрасно… — Прошептала мама. Ворчания деда прекратились, стоило ему вынуть носовой платок. — Оно! — старик детально изучил какой-то узор на своей находке. — Вероника, держи Генри как можно крепче. Межконтинентальный портал. Ему уже лет двенадцать. Не помню… весьма странно… я возьму нашу поклажу. Генри, держись за мать твёрдо. И тряпку не выпускай, как бы не вырывалась. Он протянул нам ткань, а сам ухватился за сани. Убедившись, что все взялись за руки и крепко держат платок, старик несколько раз пытался отнять у нас ткань. — Ещё крепче! — шикнул он. — Погибнете, если отпустите. Доля страха поселилась во мне, поэтому я стиснул платок со всей силы, а с мамой перехватились получше. Краем глаза заметив, как она улыбнулась. Дед кивнул и прошептал: — Портус. Руки как будто вырвали из плеч, а тело по инерции полетело следом. Мышцы шеи и спины напряглись. Мать со всей силы притянула меня к себе, а дед, что двоился и растягивался в пространстве, подтащил уже нас обоих поближе. Всё длилось мгновение, хоть и казалось вечностью. Я плюхнулся о снег, погружаясь в холодную массу. Ужин норовил выйти обратно. — Генри! — глухой голос матери послышался совсем рядом. Меня вытащили из сугроба за ноги. — Так случается, — женщина стремительно принялась отряхивать меня от снега, очищая моё лицо и шубу, — бывает намного хуже. — Спасибо, — поблагодарил дед, что в стороне проверял привязь сундуков. — Порталы никогда не были лучшим моим навыком. Стоило мне посмотреть в сторону, как взору открылся прекрасный вид. В ночи, далеко впереди, светилось множество огней разных цветов и тональностей. Одни перемещались, другие старались сиять ярче ближайших. Такое я видел только на картинках в прошлой жизни, когда фотографировали ночной город. — У неволшебников тоже праздник, — пояснила мама улыбнувшись. — Сегодня Рождество. Мы отмечали его с родителями. — А что празднуют? — решил узнать я, так как никогда особо не интересовался этим вопросом. — Это религиозный праздник. Говорят, он изначально имел другое значение. Но вообще, принято проводить этот день, собираясь в кругу семьи и друзей, дарить подарки, наряжать ёлку. Ага, ясно, Новый год… — Я… — Мама посмотрела на меня озадаченно. — Знаешь, Генри, я никогда не задавалась этим вопросом. Для меня это было норм… — Она внезапно стала грустной. — О, Генри, мы же никогда… Прости меня, пожалуйста, я обещаю, что с этого года мы будем каждый год праздновать… — Хм… — Закряхтел дед, позади. — У ребёнка должны быть праздники. Санта-Клаус! — она возмущённо поглядела на старика. — Я помню, как в детстве ждала Санту. Не спала всю ночь, прячась за диваном в гостиной, стараясь тайком поглядывать на ёлку. — На её лице расплылась улыбка, девчачья, простая и добродушная. — Я… я моргнула, буквально на миг и вот уже под ёлкой куча подарков. А наш домовой эльф вытащил меня из укрытия и отвёл к маме. Она ругаться не стала, но сказала, что так просто Санту не поймать… Женщина оглядела сверкающие огни вдалеке, обняв меня. Мне хотелось простоять так как можно дольше, чувствуя тепло матери рядом, любуясь прекрасным звёздным небом и скромным его отражением в виде огней города. — Вероника, — нарушил нашу идиллию старик, — ты знаешь, что нужно делать. Мама присела рядом со мной, опять стряхнув невидимый снег с моей шубы. Её лицо вновь выражало: ничего. — Хотелось бы мне пройти с тобой эту дорогу. Но мне нужно ненадолго покинуть тебя. А ты наслаждайся праздничной атмосферой, — она чмокнула меня в лоб. Постояв так недолго, мама спустилась в сундук, что открыл для неё дед. Без лишних слов направились дальше. На моё удивление, мы приближались к огням города. В голову всё время лезли мысли о новогодних ёлках, ряженные гирляндами, о том, как семьями мы украшали свои дома. Разные, но в этот день, по какой-то причине, абсолютно одинаковые по атмосфере и духу. Через полчаса пути появились очертания улиц и домов, а когда среди ярких огней можно было разобрать свет в окнах и развешанные гирлянды, улицы наполнились людьми и множеством голосов, среди которых звонко звучали детские смех и крики. Тут дед свернул в сторону. Впереди нашего пути проявились очертания старого, покошенного здания: распахнутые ржавые ворота, тёмные окна, а ставни вовсе крепились на честном слове; входная дверь заколочена. Здесь не чувствовалось тепло. Это был брошенный дом, с аурой смерти и боли. И в тоже время, что-то совершенно необъяснимое и родное тянуло внутрь. — Пришли, — выдохнул дед и откинул крышку сундука. Из его недр выбрался отец, осматривая окружение. Вслед за ним появилась мать, направившись ко мне. — Дом, милый дом! — восторженно произнёс отец. — Сколько уже? Двадцать лет? Тридцать? А-а… неважно… Я вернулся! — Прокричал он последнюю фразу и безумно захохотал. — Элдон, палочку! Дед недоверчиво глянул на него. — Как, по-твоему, я должен принять Генри в род? — возмущённо спросил мужчина. Выудив из внутреннего кармана свёрток, помешкав, старик протянул ему. — Любая попытка… — Успокойся, старик, — отмахнулся от него отец, — мы на одной стороне. Морфин, едва получив палочку, вздёрнул ею, осветив округу снопом искр. — Ха-ха-ха! — его безумный хохот нарушал окружающую тишину. — Этот день будет великим праздником для нашего рода! Он стремительно зашагал к крыльцу, рывком палочки снося дверь и прибитые доски, освобождая путь. — За мной! — скомандовал отец. — Пора вершить великие дела! Вслед за дедом, мы вошли в дом. Ощущение опустошения подавляло меня. Каждый шаг казался неимоверно тяжёлым. Но я продолжал идти, потому что так нужно. Внутри сооружения всё гудело от сквозняков. В потолке можно было разглядеть кусочки звёздного неба. Дощечатый, местами прогнивший пол хрустел от снега, а от дырявых, сколоченных из досок, стен слышался скрип. Действительно, сарай. Морфин стоял посреди холла, уставившись на портрет мужчины, который, как мне показалось, будто едва двигался. Возможно, это игра света. Но жуткое и, в какой-то мере, склизкое неприятное чувство поселилось во мне. — Отец гордился бы мной, — проговорил мужчина не оборачиваясь. — Не будем медлить. Вероника, Генри, следуйте за мной. — Морфин, не возражаешь, я осмотрюсь? — вдруг спросил дед. — Делай что хочешь, главное — не мешай ритуалу, — отец вновь заспешил. Обогнув большую лестницу, мы уткнулись в массивную дверь, которую мужчина разнёс в щепки. Следуя за ним, я спустился в тёмный и жуткий подвал, ощущая на плече руку матери. Дорогу освещали свечи, зажигаемые взмахами палочки отца. — Мы идём… скоро… — Шептал впереди тот. — Великий дом Гонтов возродится… Очередная металлическая дверь на пути отворилась со скрипом. Посреди тёмного подвала, прямо по центру, стоял закрытый круглый колодец. Он вызвал у меня неприятные ассоциации из моей прошлой жизни. Здесь чувствовалась гнетущая атмосфера и мрачная аура. Складывалось впечатление, что из этого колодца веет чем-то жутким и в то же время отдалённо знакомым. Чувство дежавю. Отец прошёл вперёд, попутно поджигая висевшие на стенах факелы. Как и везде в этом доме, здесь присутствовало ощущение опустошённости и заброшенности. Обогнув колодец, Морфин остановился рядом с ним и принялся откидывать одну из металлических ставень, закрывавших провал. Кладка вокруг колодца была невысокой. Около полуметра от уровня пола. Поэтому отец быстро справился с задачей, хоть и приложил усилие. Створка со скрипом и скрежетом поддалась, намертво застопорившись в вертикальном положении. — Скорее, — самодовольно проговорил отец, — проходите сюда. Мы с матерью остановились в указанном месте. Женщина нежно прижала к себе, опустив руки на мои плечи. Я поднял голову, взглянув на неё. Почувствовав это, она мельком бросила встревоженный взор на меня и вновь подняла на отца. Что-то ей не нравилось. Я это ощущал спинным мозгом. — А теперь, Генри, я должен взять с тебя обещание! — важно заявил отец. Он злорадно ухмыльнулся, но тут же вернул серьёзность на лицо. Несмотря на весь свой заброшенный вид, он всеми силами старался выглядеть спокойным, хоть глаза и говорили о беспокойстве и сосредоточенности. Я понимал, что сейчас должно произойти что-то очень важное для него. Для меня. Кивнув самому себе, Морфин продолжил: — есть один мальчишка, решивший, что обладает правом по достоинству носить имя моего отца. — Его передёрнуло в отвращении. — Грязнокровка… — Мужчина сплюнул на пол, подавив приступ гнева. — Жалкое отродье, что получил с рождения метку «Предателя крови». Я удивлённо посмотрел на мать, но она не выпускала из вида отца, горящими глазами следя за ним. — Этот ублюдок… — Закипая, прошипел он. — Выблядок… имел наглость явиться ко мне требуя! — Морфин аж вскрикнул, вздёрнув рукой, что держала палочку. — Требуя! Чтобы я принял этого полукровку… хотя какой он полукровка… грязнокровка… ублюдок… мразь… падаль! — Морфин плевался словами, а глаза горели гневом и ненавистью. — Возомнил о себе! Наследник Слизерина… тьфу… гнусное подобие… Я стар, Генри, не смог одолеть его. А он удобно воспользовался слабостью моей и выкрал родовую реликвию! Кольцо! — Морфина так трясло, что я поражался как он чётко выговаривает слова. — Ты найдёшь его! Вернёшь нашу родовую реликвию и убьёшь этого выродка. Негоже иметь семейству Гонтов в ублюдках таких грязнокровок. Я молча глядел на отца, не веря своим ушам. Он требовал от меня отыскать и убить какого-то человека, который решил найти своих родственников. Но в ответ, мой отец отверг его. Я не сказал бы, что мужчина обеспеченный волшебник. Но тому мальчику, возможно, нужны были вовсе не богатства рода, а семья. Отчий дом и дружественное плечо. — Ты понял меня, Генри? — выкрикнул Морфин. — Да, отец, — кивнул я, чувствуя, как сердце бешено бьётся. — Я постараюсь исполнить твою волю, отец. Стоило мне произнести эти слова, как нечто тёплое и в тоже время колючие опутало моё предплечье. От внезапности я дёрнул руку, прижав ладонью место, где возникли странные ощущения. Отец же удовлетворённо расплылся в улыбке, закатав рукав, он внимательно разглядел узор татуировки в том же самом месте, где у меня лежала ладонь. Я вновь глянул на мать. Она с ужасом смотрела на меня. — Зачем? — прошептала она. — Он же ещё ребёнок… — Молчи, женщина! — рявкнул отец. — Теперь мы возродим наш источник и примем Генри в род. Как моего сына по крови. Он подошёл ближе к мёртвому колодцу и принялся что-то бубнить на латинице, периодически переходя на шипения. Я едва ли различал слова. Пальцы матери сильно впились в мои плечи. — Вероника, — спокойно произнёс Морфин, протянув ей свою руку. Женщина машинально завела меня за спину, придерживая. — Подойди… Мама медленно сделала шаг к отцу, а, затем, быстро улыбнулась мне, на короткий миг развернувшись. И вновь, более уверенно направилась в сторону Морфина. Да, она пыталась поддержать меня, но моё сердце билось так быстро, что я практически перестал слышать. Мне стало страшно! — Как женщина, — заговорил отец, взяв руку матери, — что выносила под сердцем моего ребёнка, как женщина, что родила и воспитала моего единственного сына. Единственного и последнего наследника величайшего рода Гонтов, чьи корни берут начало у самого великого рода Слизерин. Я беру твой дар великому роду Гонтов. Я беру твою жертву великому роду Гонтов. Едва ли он закончил произносить слова, как его правая рука взмахнула палочкой перед лицом Вероники. Мама вскрикнула от неожиданности, и тут же её ноги подогнулись. Морфин аккуратно опустил её голову над колодцем. Я стоял, оцепенев от ужаса. Не верилось в то, что сейчас происходит. А на фоне раздирающей сознание тишины слышались: «кап»… «кап»… Мне удалось пошевелиться в тот момент, когда зал неожиданно посветлел. Колодец, некогда излучавший мороз, теперь манил теплом. Морфин отбросил маму в сторону и дальше принялся лепетать свою латиницу. А я, собравшись с силами и посмелев, подбежал к матери. Она была жива несмотря на то, что лицо измазано кровью. Упав на колени рядом с ней, я схватил её руки. И тут увидел, как тоненькая струйка крови выбрызгивает из шеи. Ярость охватила моё сознание. Ненависть и гнев. Я устремил взор на мужчину, всем своим сердцем желая разорвать этого жалкого старика на части. — Генри, — произнёс он, — ты мой сын по крови. А эта женщина, не больше, чем инкубатор для тебя. С тобой мы возродим… — Ты убил её! — с этим криком я кинулся на него, превращаясь в кошку. Действуя инстинктивно, я повалил его на землю, вгрызаясь в горло жертве и вырывая куски плоти. Не останавливаясь, я продолжал рвать тело отца. Красная пелена перед глазами била в такт ударам сердца, а в ушах стоял монотонных гул. С трудом мне удалось остановиться себя и отстраниться. — Генри… — Прошептал он, захлёбываясь собственной кровью, ручьями выбегающей изо рта и большой рваной раны, откуда был вырван кусок плоти. Отвращение — вот, что я чувствовал к этому человеку, некогда называемого мной отцом. Я вернулся в человеческий облик и вырвал из рук Морфина палочку, бегом возвращаясь к матери. — Сейчас, сейчас, мам… — Говорил я, судорожно перебирая в голове заклинания заживления ран, взмахивая палочкой, и диктуя их дрожащим голосом. Но все мои попытки не вразумляли успеха. Кровь продолжала вытекать из пореза. — Сынок… — Тихо сказала мама, выплёвывая тёмные сгустки. — Ты не сможешь… Она тяжело вздохнула. По её лицу было видно, как она изо всех сил борется с неминуемым. Схватив рукой меня за плечо, второй принялась шарить по карманам. Я же, отбросив палочку, зажал её порез на шее, стараясь удержать вырывающиеся потоки крови. — Я… я… — Мама вновь выплюнула сгусток крови, — я не думала, что… что когда-то смогу тебя любить… — Её глаза тут же наполнились слезами. Они изменились — будто ожили, проснулись от какой-то спячки. — Но ты оказался… прости меня, мой малыш… ты самое лучшее в моей жизни… я счастлива, что ты у меня есть. — Мама судорожно сглотнула, прикрыв глаза. А после оглядела пространство вокруг. — Возьми это и спрячь. — Сунула мне в руку маленькую баночку, внутри которой виднелась серебристая жидкость. — Мне удалось это скрыть… от него… — Вероника взяла меня за лицо. — Чтобы ни случилось, помни — я люблю тебя. — В её глазах читалась знакомое тепло. — Попрошу тебя, милый… найди моих родителей и расскажи им всё… скажи, что ты мой сын… что я… — она вновь попыталась выплюнуть кровь, но вместо этого замерла. Её руки безвольно упали, а взгляд стал пустым. Таким, каким он бывал иногда. — Мама! — я толкнул её, ожидая или надеясь, что это очередное её состояние, какое бывало много раз. — Мама! — крикнул я, тормоша её тело и шлёпая по щекам. — Мама!!! Она мертва. Сухо подытожило сознание. Отчего делалось только хуже, а разум кричал - Этого не может быть! Крепко обняв её, я прижался к ещё тёплому телу. Я не заметил, как мой рёв перешёл в нестихаемый плачь. Что-то в сознании кричало мне, требовало успокоиться, но я не хотел верить. В один миг я потерял ту единственную и светлую часть моей жизни. Ту, ради чьей улыбки я готов был на всё… Не хотел и не желал я верить в реальность происходящего. Казалось, открой глаза и вот она передо мной - всё так же улыбается своей скромной, но невероятно искренней улыбкой. А в полных печали глазах искрится необузданное пламя, вспыхивающее каждый раз, когда её взгляд падает на меня. Нет страшнее горя, чем смерть своих детей, но не мене страшно - смерть родителей на глазах своих чад. Не мог этот мир вновь быть таким же, какой и прежде - безжалостен. И почитающий сильнейших. Мир столь отвратительный, что вызывал лишь гнев. Знакомая разрывающая и жгучая боль заполнила мою грудь, а перед глазами проносились образы маленькой девочки, что покоилась в гробу, на котором лежала моя рука. Я ненавижу этот мир - мелькнула замшелая мысль, - ненавижу всей душой… Я прокляну его десятки раз. И в сотый раз пойму — мир людей не для детей! Страшный холод охватил помещение. Сколько я так просидел рядом с ней, я не знал, но успокоиться не удавалось. Я даже не услышал, как отворилась дверь и со входа прилетело: — Плачешь, как девчонка! Вытерев слёзы, я глянул в сторону голоса. Дед скалился как обычно, он внимательно оглядел помещение, с нечитаемым выражением посмотрел на мать, потом удивлённо на отца и медленно направился к нему, шаркая ногами и стуча тростью. — Он убил маму… — Прошептал я срывающимся голосом, прислушиваясь к своим эмоциям. На удивление, обнаружив там лишь скорбь. Часть меня была рада приходу старика. Дед, кряхтя, вытаскивал из-за пазухи какие-то склянки и бросил в мою сторону короткий взгляд. — Прискорбно, — сухо сказал он, вынимая свою палочку, отчего мне стало ещё тяжелей. Его слова больно обожгли мне сердце. Как можно быть таким? Я совсем не ожидал подобной реакции от старика. Вытерев свежие слёзы, я с ненавистью добавил: — Я убил его… Дед, поскрипев зубами, посмотрел на тело мужчины, что лежало под его ногами и более эмоционально заявил: — Поделом. Жалкое наследие. Я отчаянно искал в его глазах хоть что-то, но те оставались бесстрастными. Словно всё это настолько привычно и обыденно для него… Внезапно я ощутил холод, приходящий с чувством одиночества. Словно весь мир обернулся против меня. Знакомое и страшное ощущение. Закрыв глаза, я старательно отгонял его. Нет, нет, нет! Не хотелось снова оказаться там… Повторять пройденный путь, ощущая, что полозья жизни встают в привычную и накатанную десятилетиями колею. Стараясь побороть чувство отчаяния, я выдохнул и открыл глаза, услышав не особо приятные чавкающие звуки. Я с ужасом уставился на Элдона, что увлечённо водил палочкой над грудью Морфина, откуда исходили характерные звуки трескающихся рёбер. Они рывками разгибались, лопались, и из образовавшегося отверстия вылетело сердце, которое сразу оказалось в банке. Старик тотчас закупорил и сунул её за пазуху, взглянув в мою сторону. Я напрягся и прижал тело матери к себе, притянув некогда отброшенную палочку. Не дам ему надругаться над телом мамы! Старик медленно подошёл к нам и схватил маму за руку, но я продолжал удерживать, зло глядя на старика. — Отпусти, глупый мальчишка! — рявкнул Элдон. Я наставил на него палочку, всхлипывая, мысленно отгоняя того. — И что? — фыркнул он, — и меня убьёшь? — Я не дам её! — твёрдо заявил я. — Хм… — Старик заскрипел зубами, глядя на женщину, явно размышляя над чем-то. Он цокнул так неожиданно, что я даже вздрогнул: — Мда… Мне нужны её волосы, они ей больше не пригодятся. — Не подходи! — Выкрикнул я, крепче сжимая палочку. Волосы ему. Для очередных его экспериментов. Ни за что! — Генри… — Как-то спокойно произнёс Элдон, усаживаясь на край колодца. — Послушай старика, что тебе зла не желает. — Он провёл ладонью по каменной кладке колодца, и убрал палочку. — Если не хочешь, чтобы всё сделал я, — делай ты. Я вопросительно взглянул на него. — Негоже хорошему волшебнику лежать в подвале и разлагаться здесь веками, — как бы намекая, проговорил старик. Что хочет сказать мне этот тип? Доверие, столь дорогое некогда, исчезло без следа. Что он пытается продать? — Ты хочешь её похоронить? — с надеждой спросил я. — Ээ… нет, Генри… — Фыркнул тот. — Хоронят отбросов. Хороших волшебников передают магии, чтобы душа была сильна. — А как мы?.. — Что-то светлое поселилось в глубинах тёмного и холодного озера моего внутреннего мира. — Воспользуемся этим источником… — Похлопав кладку, сказал тот и кивнул в сторону изуродованного трупа в углу. — Этому он уже больше не пригодится. — А волосы? — успокаиваясь, спросил я, посмотрев на окровавленное лицо матери, от вида которого в глазах вновь защипало, а сердце болезненно сжалось вскипая гневом и тоской. — Волосы нужны, чтобы сохранить частичку её магии, — пояснил он в ответ. Судя по всему, ему не очень-то хотелось всё это обсуждать. — Для тебя, Генри. Чтобы её магия была с тобой всегда. — Но ты вырвал сердце отца! — Возмутился я. — Как ты можешь называть его отцом?! — рявкнул старик в ответ. — Из него такой же отец тебе, как из меня Мерлин! — Но… — Мне нужно было, чтобы он думал, что твой отец. Всего лишь капля крови. Чтобы ты унаследовал природу его древней магии. Чтобы получить доступ к его источнику, — Элдон взмахом руки отправил тело Морфина в угол подвала. — Для магии он по кровному родству приходится тебе дальним родственником в шестом-седьмом колене. Не забивай себе голову, Генри. Однажды я тебе всё поясню. А сейчас, нам необходимо провести ритуал погребения Вероники. — Что нужно делать? — уверенно встал я на ноги, борясь с дрожью и слабостью в коленях. Старик последовал моему примеру, развернулся в сторону открытой створки колодца и мановением кисти уронил. — Клади её сюда, — он ткнул пальцем на ставни. — Мы используем магию источника, чтобы растворить тело Вероники, обратив её в магическую энергию. А благодаря ритуалу, они будут едины. И девочка станет сильной душой. Она заслужила. — Элдон кивнул, будто убедившись в правильности своих слов. Я попытался поднять мать, но та оказалась слишком тяжёлой. С помощью палочки я, скрежеща зубами, умудрился, с горем пополам, водрузить тело матери на закрытые ставни колодца. — Отлично, — удовлетворённо заявил старик и подошёл к её голове. Лёгким рывком, он вырвал несколько волос и тут же поместил в банку. — Теперь, Генри, отойди в сторону. Я скажу, что нужно будет делать дальше. Отойдя к стене, я наблюдал за тем, как Элдон аккуратно вычерчивал вокруг колодца, что-то бормоча себе под нос. Когда круг замкнулся, он пошёл дальше, очерчивая палочкой на полу руны, а некоторые вырисовывал в воздухе. С трудом удавалось разглядывать сложные цепочки, терялся их смысл, едва они растворялись в воздухе. Мне удалось различить несколько, отвечающих за работу с душой, но не больше. Закончив водить хороводы, старик сделал выброс палочкой в сторону входа и повернулся ко мне. — Стой здесь, — он указал на одну из больших рун на полу, в этот момент мимо нас пролетел сундук. — Не двигайся, не говори, не пытайся колдовать. Просто стой и желай матери обрести покой. Я встал в указанное место, а Элдон нарисовал в воздухе несколько рун перед моим лицом. Что-то связанное с плотью и кровью… Закончив со мной, он подошёл к сундуку и вытянул магией из него наш сосуд. То самое зерно источника. Установив его на другую крупную руну, он вновь нарисовал над ним несколько символов и тут же встал на единственную оставшуюся крупную руну. Едва дед закончил рисовать над собой очередной знак, как всё внезапно вспыхнуло. Начерченный круг озарился ярким голубым светом, излучавший столпы белого свечения. Многочисленные руны, витавшие в воздухе, блестели золотом. Почувствовалось, как задрожал пол. Словно нечто гигантское прорывалось сквозь толщу земли на поверхность. Из колодца послышался шум, будто сильный ветер в трубе. Створки затрепетали, подёргивая маму. И вдруг мама засияла ярким-ярким светом, казалось, её тело стало солнцем. Я прикрыл веки, боясь дёрнуться или вздохнуть. Сквозь прикрытые глаза я увидел, как нечто прозрачное и светлое отделилось от мамы и потянулось руками вверх. А её тело тотчас принялось расщепляться на частички, устремившиеся вслед за силуэтом. Я наблюдал за возникающими очертаниями знакомой мне женщины. Да! Это однозначно была душа моей мамы. Призрак на миг остановился, практически у самого потолка. Оглядел всё вокруг, увидел меня, улыбнулся и безмолвно произнёс лишь губами: «Прощай». И в этот же миг душа устремилась вверх, сквозь потолок, а остатки разложившегося тела стремглав бросились за ней хвостом. Внутри меня появилось облегчение, перемешанное со скорбью и радостью. А где-то посередине груди зажглось нечто тёплое и приятное, согревающее изнутри, отгоняя холод окружающего мира. Я готов был уже выйти из круга, потому как шум из колодца затих, а руны частично стали гаснуть. Но, увидев взгляд старика, в котором читалось: «Шевельнёшься — убью!», — я сдержал свои порывы. И тут затрясло ещё сильнее прежнего. Зерно источника внезапно вспыхнуло и загорелось огнём, все руны поблизости засияли так ярко, что едва ли читались. А сосуд тем временем обволакивала тёмная дымка, резко и неожиданно сменявшаяся пламенем до потолка. Продолжалось это долго и наконец всё стихло сильным рокотом. Колодец треснул и осыпался внутрь. Из глубин послышался скрежет и грохот — улетела одна из створок. Элдон довольным подошёл к зерну и провёл над ним рукой. — Пусть остынет, — сказал он. — Что это было? — удивлённо спросил я, глядя на старика. — Мы забрали остатки магии из источника Гонтов, — отмахнулся он. — Нам теперь нужно закончить другие дела. Он вынул из внутреннего кармана пиджака небольшую коробочку и положил на пол. Взмахнув палочкой, крышка её открылась, а внутри показалось кольцо с чёрным камнем. Если честно, это сложно было назвать изысканным украшением. Скорее, попытка сделать нечто красивое из абсолютно безвкусного. — Это кольцо требовал вернуть Морфин, — пояснил дед. — Не притрагивайся к нему. Оно зачаровано редкостной дрянью. В дополнение, является якорем души. Мерзкое проклятье. Но, если мы не видим здесь тёмного сгустка души Морфина, значит проклят кто-то другой. Положи его на тело Морфина, как знак выполнения обещанного ему. — Откуда?.. — Вырвалось у меня. Как он мог узнать? — Как? Ты всё видел? Ты ничего не сделал! — Последние слова я буквально кричал на него. Весь гнев, весь холод, весь ужас отчаяния рвался наружу, желая вылиться на старого прагматика. С удивлением для себя, я обнаружил свою палочку, наставленную на Элдона. — Ты думаешь, я бы позволил ему причинить вред Веронике или тебе? — скрипя зубами, прошипел Элдон. — Ты ищешь виновного, это естественно… Мы всегда отрицаем случившееся, даже готовы взвалить ношу боли на другого, обвиняя в самых нелепых и невозможных действиях. Такова сущность… — Как же ты тогда узнал об этом? — сквозь зубы процедил я, ткнув пальцем в коробку на полу. — Таков уговор был у нас… — Отстранённо ответил старик. — То есть, ты изначально знал, что он собирается сделать? — удивился я, тыча палочкой в старика. — Опять ты подводишь к гибели Вероники… — Покачал головой он. — Нет! Речи не шло, о том, что он принесёт её в жертву источнику Гонтов. Я бы не позволил. Ни за что… Ему нужен был наследник, который отомстит мальчишке Реддлу и вернёт реликвию. Достойный наследник… Старик оставался спокойным, как и всегда. Я медленно опускал палочку. — Я тебя, Генри, — продолжал Элдон, — предупреждал, что он безумен. Что он опасен. Но ты пренебрёг этим, доверив ему мать. Хотя я тебе сказал, что он не опасен только для тебя. — Старик подошёл ко мне и поддерживающе положил руку на плечо. — А сейчас, прошу, верни кольцо Морфину. Я взял коробочку и подошёл к иссохшей мумии, лежавшей в углу подвала. Судя по всему, вместе с источником мы вытянули всю магию из Морфина. Бросил коробочку на останки того, кого недавно я называл отцом. На предплечье заметно пощипало и появилось ощущение, что с плеч сняли часть ноши. Заметив мою реакцию, дед кивнул. — Всё верно, Генри, — он вновь потрогал зерно. — Ты исполнил долг. А того мальчишку Морфин сам убил, изгнав из рода его мать. Безродный мальчишка, с двойным проклятьем крови, изуродовавший свою магию, не имеющий истока для подпитки. С такими проклятьями, да при том ритуале, что я подложил Морфину, от него не должно было остаться и следа. Или, на крайний случай — он навсегда потеряет все свои силы и станет сквибом. — Дед уселся на сундук. — Закатай рукав. Я сделал то, что велено, и увидел на предплечье небольшую цепь, похожую на татуировку. — Хм… — Задумчиво протянул старик. — Либо я ошибся и мальчишка Реддл сквиб, либо… — Взгляд деда упал на шкатулку с кольцом. — Маленький идиот. Весь род Гонтов настоящие идиоты. Но это нужно проверить. Дед провёл рукой над сосудом. Удовлетворённо кивнув, поднялся и левитировал зерно в сундук. — Пойдём, — спокойно сказал он, — нам нужно найти ночлег и проститься с Вероникой…