***
Одиннадцать лет спустя. Меня зовут Вальтер Штайн, и я чертовски худой и бледный мальчик. Мы не знакомы? Сейчас всё объясню. С самого детства я жил в Лондоне, в одном из бедных районов, в семье, в которой царила совсем нерадостная атмосфера: отец был алкоголиком, для которого бутылка дешевого, отвратительного пойла была намного дороже собственной жены, состояния или родителей; мать первые лет пять моей жизни с ним пыталась как-то повлиять на него: водила на встречи анонимных алкоголиков, отдавала в клиники, работала на трех работах… Ничего не сработало, все было попусту. Отец, которого звали Кристиан, «излечивался» на пару месяцев, и это в лучшем случае – чаще всего время до нового запоя исчислялось часами после возвращения домой, а не месяцами или годами, как на то надеялась моя мать, Лили. Впрочем, какое бы у нее не было красивое имя, натура у нее была с гнильцой – еще до моего рождения она водила к себе мужчин, наставляя рога своему мужу, да и сейчас продолжала это делать, уже начиная ухаживать за своими любовниками, продавая из дома то, что еще не успел продать Кристиан, чтобы купить себе новую дозу. Само собой, я пытался выживать, и, честно признаться, выходило это весьма успешно. Я научился сносно готовить из всего, что находил под рукой, или… воровал. Я еще не говорил? Я – особенный. Я могу заставить многих людей делать то, что я захочу, влиять на них: так я обворовывал многих прохожих на улице, заставляя их думать, что они по ошибке взяли мой кошелек; заставлять продавцов в мясных лавках думать, что уже заплатил, и мне отдавали товар бесплатно, либо же за бесценок – так и перебивался. Я стал очень самостоятельным ребенком, очень часто ночевал не дома, а в притонах. Само собой, мальчишка моего возраста не может без общения, вот я и нашел себе «компашку»: мальчишек от десяти до восемнадцати лет, наркоманов и пьяниц, бездомных и просто беспризорников, среди которых завоевал определенный авторитет – со мной доставать дозы или просто деньги стало очень просто. Я бы не смог выжить по-другому. Они помогали мне уйти от полиции, показывали способы заработать, сварганить такое пойло, которое убьет через десять минут после принятия; в конце концов, все они – уличная шпана и наркоманы – воспитали меня. Крайне жестоко, крайне беспощадно, но они сорвали все подобия розовых очков, дали мне взглянуть на мир без призмы радостной лжи и сладостного обмана; мне дали понять, что жизнь – несправедливая, ужасная и отвратительная вещь, если ты играешь по правилам. Меня избивали, один раз чуть не зарезали (до сих пор шрам остался под ребром!), мне ломали пальцы, тем самым неосознанно вбивая в голову одну простейшую мысль: «Бей или будь битым. Убей или будь убитым. Унижай или будь униженным.» Не думайте, что я, как какой-то терминатор, молча принимал все побои, о нет. Как и любой человек, я имею эмоции, и в определенные моменты меня действительно ломало: я убивался, плакал, рыдал, скорее даже истерил, в припадке ярости крушил все, что попадется под руку. Один раз я появился в притоне со свежими шрамами на руке, но из меня быстро выбили идею о самоповреждении. Мой 19-ти летний знакомый так и сказал: «ещё раз увижу – лицо сломаю.» Мне уже ломали нос, и знаете – удовольствие совершенно нехорошее. Мне не понравилось. Короче говоря, к чему я это всё говорю. В свои одиннадцать (сегодня у меня день рождения) я научился многому, не побоюсь так сказать, я повзрослел, совершенно этого не хотя. И самое главное – я не подсел на наркотики. Моя семья была прекрасным аргументом «против» зависимости, и я совершенно не хотел стать таким же, как мой отец: грязным, неопрятным, с постоянным запахом перегара изо рта свином, который и дня не может прожить без бутылки. Отвратительно. Я научился готовить, стирать вещи, подшивать одежду или крепить заплатки; но самое главное – я учился. Потихоньку, купив себе комплект учебников за среднюю школу, я учился, учился и учился, спрашивая и уточняя совершенно разные детали у своих «знакомых» в притоне. Само собой, учился я очень медленно, ведь у меня не было наставника, но всё же я не падал в пучину незнания, я учился, старался и превозмогал, понимая, что если не заставлять себя трудиться, я стану похож на своего отца. Отец стал для меня показателем безответственности, безграмотности, и совершенно не того образа жизни, который я хотел бы иметь. Это был человек, которого я ненавидел всей своей душой, чистой яростью для меня оборачивалось его появление в моей комнате, которая, казалось, как губка, впитывала запах перегара, и чья смерть стала бы для меня настоящим праздником. Я завидовал другим детям, которых я видел на улицах. Чистая одежда, улыбка на лице, смеющиеся рядом мать или отец, или оба разом, мороженое или сахарная вата в руках, о которых я мог лишь мечтать – о, вы даже не представляете, какой чистой ненавистью ко всему живому, какой желчью я исходил в те моменты. Хотелось придавить маленьких, ничего не умеющих, живущих в шоколаде детей, как тараканов, сорвать с них розовые очки, дать понять, что такое настоящая жизнь и выживание, лежа в луже мочи и плача, свернувшись в позу эмбриона под проливным дождем, не имея сил встать, не чувствуя собственных ног и не видя ничего, ибо глаза заплыли от фингалов… Но я мог подавить приступы этой агрессии, и очень этому радовался: сорвавшись с цепи, я мог покалечить или убить ребенка, а я жаждал еще пожить, показать, чего я стою. На мой день рождения, который я не особо почитал как праздник – ну стал я ближе к смерти, ну и что? – я остался дома. Мать пропадала у какого-то очередного любовника, а отец, наверное, с собутыльниками. Невелика потеря, для меня это был лишь очередной день в тишине, я мог, наконец, освоить парочку новых способов решать уравнения – я уже дошел до решения квадратных, хотя по программе они только через два года! Меня и мой процесс обучения прервал звонок в дверь, и я точно знал: это не мои родители. Я быстро накинул на себя самую приличную свою одежду и подошел к двери, резким рывком на себя открывая её. Раздался скрип очень давно смазанных дверных петель, и на пороге показалась высокая женщина... э-э... экстравагантной внешности. Непонятная мантия болотного цвета, которую носили, кажется, лет сто назад, остроконечная конусообразная шляпа, большие очки и жутко морщинистое лицо. Казалось, ей лет семьдесят. -- Мистер Штайн? – Спросила та, сверившись с невероятной старины пергаментом и посмотрев на меня сверху вниз, слегка опустив вниз очки. – Меня зовут Минерва МакГонагалл, я являюсь заместителем директора школы чародейства и волшебства Хогвартс… -- Чародейства и волшебства? – Фыркнул я, уже разочаровавшись в посетительнице. – Я не поеду в лечебницу. И в приют. – Сказал я резче, чем рассчитывал. – Оставьте меня. -- Мистер Штайн, Хогвартс – это не лечебница. Разве с вами не бывало чего-то необычного?.. И тут я понял, о чем она: когда я злился, рядом со мной лопались окна или хлопала дверцами кухонная утварь. Когда мне было грустно, тучи на небе сгущались, и начинал накрапывать дождь, постепенно превращающийся в ливень. Я мог заставить людей делать то, что мне хочется, мог говорить со змеями… -- Я вам не верю. – Скептически произнёс я, не горя желанием пропускать женщину в дом. Так и стоял в пороге, облокотившись о дверную раму и скрестив руки на груди. – Докажите. Было видно, что МакГонагалл не первый раз доказывает таким, как я, что магия существует. Не высказав никаких видимых признаков неудовольствия, она вытащила из-за пояса странного вида палочку, молча взмахнула ею, напряглась – и шкаф в прихожей, за моей спиной, превратился в живую свинью. Казалось, все мое удивление отразилось на моем лице: по крайней мере, профессор хмыкнула и обратила свинью в шкаф обратно. -- Но… Как? Что? – Едва сумел я выдохнуть парочку вопросительных слов. – Как вы это?.. -- Это, мистер Штайн, трансфигурация. Мой предмет. Превращение одного предмета в другой. – Ответила МакГонагалл. – Вы зачислены в Хогвартс, вот ваше письмо, -- женщина протянула мне письмо, явно дорогое, скрепленное изумрудного цвета печатью, на которой красовался, видимо, герб школы, -- когда вам удобно, мы можем пройти в Косую Аллею, улицу волшебников, где вы сможете приобрести все необходимое… Я же, не слушая её, вскрыл письмо, первое в своей жизни, и принялся бегло читать заковыристый и закрученный почерк, видимо, самого директора… хотя нет, в конце помарка, что от МакГонагалл.«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»
Директор: Альбус Дамблдор (Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный, чародей, Президент Международной конфедерации магов)
Дорогой мистер Штайн! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора!»
-- Простите, мэм… -- Лучше уж «профессор» или «мадам», мистер Штайн, -- строго взглянула на меня профессор МакГонагалл, -- я всё-таки ваша будущая преподавательница. -- Профессор МакГонагалл, -- сразу же исправился я, -- я привык делать всё сам. Возможно ли мне самому посетить Косую Аллею? -- Вы уверены, что справитесь сами? – Недоверчиво посмотрела на меня профессор. – Все-таки вы, я так понимаю, в первый раз узнаете о существовании магического мира… -- Не беспокойтесь, я самостоятельный. – Ответил я. – Где эта аллея? МакГонагалл наклонилась ко мне, прошептала адрес, дала ещё парочку наставлений и… просто исчезла! Она действительно просто взяла и испарилась на месте с негромким хлопком, будто кто-то выстрелил из духового ружья, а я… завис. Надо же, я – волшебник. Это… окрыляет. Осознание того, что ты лучше, способнее и одареннее большинства людей на планете лучше любого другого ощущения: оно буквально говорит, ставит на тебе клеймо «Я – особенный. Я лучше всех». Даже не думал, что когда-нибудь скажу это, но я действительно в один момент почувствовал себя выше, сильнее, умнее, словом, уберменшем, сверху смотря на унтерменшей, даже не подозревающих о том, что магия, способная менять мир, существует!