***
Кипа бумаг опасно наклонилась прямо над головой Какаши, но он лишь устало смерил её укоризненным взглядом и подтолкнул в обратную от себя сторону, возвращая неустойчивой конструкции равновесие. Часы тянулись и тянулись. Тянулись и тянулись. Он подписал за сегодня уже целую кучу бумаг, но меньше их, казалось, так и не стало. Радовало только одно — расписание. Да, у него было расписание. И в нём на семь часов вечера значился «Допрос Учихи Обито». Последнее из списка дел на сегодня. Шизуне была крайне недовольна. Но не так сильно как Шикамару — но мальчишка хотя бы нашёл в себе силы, чтобы просто смолчать и проглотить злые комментарии вместе с сигаретным дымом. Они уже знали, что Какаши ходил к Обито ночью два дня назад. Наверняка знали. Хатаке же даже и не пытался этого скрыть — да, пробрался тайком, дрожа и кусая губы, через окно, но вышел спокойно. Через дверь. Без лишних эмоций поздоровался с опешившими АНБУ. Он не стал приказывать держать язык за зубами — быть может, просто понадеялся на их благонадежность, а быть может, ему было просто наплевать, доложат ли бойцы кому-то или нет. Ему было просто наплевать… Обито поцеловал его. Осторожно стянул маску, пальцами прошёлся по скуле и тихо выдохнул, опаляя влажные губы жаром дыхания. Но Какаши не почувствовал какой-то страсти или жгучего желания. Нет. Он почувствовал, словно его, как стопку накренившихся бумаг, со всех сил толкнули, ударили открытой ладонью куда-то в области груди. И всё пришло в равновесие. Всё стало правильно. Так, как никогда не было прежде. Какаши был глубоко параллелен недовольный ропот Шизуне, по причине великой опасности, что, по ее мнению, представляет собой Обито. Ему было… Боги, как же сильно ему было наплевать на всё это. До боли в животе и звездочек перед глазами. У него перехватывало дыхание, голова шла кругом, и становилось до одури тяжело сдержать обычно скрытые под маской хладнокровия эмоции. Ему было так…***
— Хорошо. Я понял. Можете на сегодня быть свободны, — Какаши кивнул капитану отряда. Отчет был такой же, как и всегда: тренировался с утра, тренировался днём, никто не приходил, помимо как для тренировок дом не покидал. Похоже, жизнь Обито была даже скучнее, чем у самого Какаши, хотя, казалось бы, сидишь сычем в пыльном кабинете и подписываешь, подписываешь, подписываешь — пока чернила носом не пойдут. — Как скажете, Хокаге-сама, — парень в маске медведя поклонился. — Смена прибудет по расписанию, в три часа, если что-то… — Не нужно, — Какаши, уже повернувшийся было ко входу в дом, резко остановился, бросая через плечо. — Я сам пошлю за ними, когда закончу допрос. — Но… — АНБУ хотел было что-то возразить, но встретившись взглядом с Хатаке, мгновенно передумал и, ещё раз поклонившись — уже сильнее прежнего, — исчез в облаке дыма. Какаши обвел взглядом пространство вокруг. Было свежо. Дышалось так легко и свободно, что хотелось, просто прикрыв глаза, упасть на траву и остаться тут навсегда. Это место было словно нереальным. Каким-то волшебным сном. Рядом звонко чирикнула птичка. Маленькая, невзрачно серая, она перескочила с ветки соседнего дерева на забор и своими глазами-бусинками уставилась прямо на Какаши. Перья её были потрёпанные, клюв иссечен длинной тонкой царапиной — и не разглядеть со стороны, если бы она не подобралась так близко. Пересмешник. Они красиво поют. Жаль только, обычно лишь чужими голосами. Птица смотрела долго, пристально-пристально, словно хотела что-то сказать, о чём-то спросить, но неожиданно подпрыгнула, обернулась и, чего-то сильно перепугавшись, устремилась в чащу леса. Мгновение, и даже ветер перестал шуметь кронами деревьев. — Привет. Зайдешь? Глаза Обито лучились. И Какаши улыбнулся в ответ. Какое же солнце нежное сегодня.***
Тепло нежной шелковой лентой разливалось по горлу. Саке было просто великолепным, пускай и нагрелось за пазухой у Какаши сильнее необходимого — эту бутылку ещё несколько месяцев назад ему преподнес в подарок Райкаге. Но повода всё никак не находилось. Оказалось, его и не нужно было искать. Они молчали. В доме было тихо. Где-то далеко, за забором играл оркестр вечернего леса. Там пахло грозой. Какаши потянулся и подлил в чашечку Обито до краев. Он пил больше, но даже и намека на румянец не появилось на его лице. Сам же Какаши, казалось, уже пылал. Разум не был затуманен, но внутри всё щекотало от подступающего жара — даже кончики пальцев приятно покалывало. Он стянул с себя жилет, оставаясь в одной водолазке, и аккуратно подвернул рукава — дышать стало немного легче. Обито усмехнулся и проследил взглядом за ровной гладью своего напитка. Хотел было подлить Какаши, но в его чашке ещё было. — Решил споить меня и выведать все секреты для Совета? Это, наверное, были первые слова, что произнес Обито с того момента, как друг переступил порог его дома. Какаши улыбнулся, подхватил чашечку двумя пальцами и опрокинул в себя. Зажмурился на секунду, выдохнул и тут же приоткрыл рот, языком проводя по нижней губе. — Ага. Он запоздало кивнул. И отставил чашку обратно на стол, осоловело наблюдая, как пальцы Обито аккуратно обхватывают горлышко бутылки, чтобы вновь наполнить его пиалу до краёв. — И как? Получается? Обито засмеялся. Какаши задержал дыхание. Вновь подхватил чашечку. Вновь опрокинул в себя. Нахмурился. Быстро выдохнул. Тоже тихо рассмеялся. — Видимо не очень. — Видимо не очень, — тихо повторил за ним Обито. Тоже поднял своё саке, поднёс к губам, но, вместо того чтобы сделать глоток, неожиданно поднял взгляд на Какаши. Улыбнулся его румянцу, его мутному, пристальному взгляду. Пригубил обжигающий напиток. — Ты в прошлый раз оставил у меня блокнот, я записал там все ответы с обратной стороны. Можешь забрать его… — Учиха проследил за взметнувшимися светлыми бровями и не сдержал пьяной усмешки, добавляя: — позже. — Позже? Какаши прикусил щёку изнутри и пальцем скользнул под приспущенную маску, стягивая её ещё ниже, оголяя дернувшийся кадык. Жарко. Боги, как же жарко… — Ну да, ты же пока что не ответил на мои вопросы, — Обито проследил за пульсирующей под тонкой кожей венкой. Сглотнул. Опрокинулся на диван, вытягивая ноги вперед. По телу разливалось тепло. — А мы же договаривались, что на один мой ответ — один мой вопрос. Помнишь? — Помню, — Какаши зеркально ему завалился на бок и щекой прижался к спинке дивана, всё так же не сводя взгляда с глаз напротив. — Спрашивай. Обито на секунду, будто бы утомленно, прикрыл глаза. Он забыл всё, что хотел спросить. Он все эти годы копил сотни вопросов, но сейчас… сейчас всё это было так неважно. Просто… не интересно знать. Он мог бы спросить про работу в АНБУ, про то, как жил Какаши всё это время, про то, как живёт сейчас. Про его собак, про то, сколько раз он проиграл Гаю в их глупых соревнованиях. — Ты меня всё ещё… — во рту пересохло, пришлось с силой сглотнуть, чтобы голос не хрипел, — боишься, Какаши? Глаза напротив подернулись грустью, и светлые ресницы неровно дернулись. — Очень. Надрывный шёпот ударил по ушам. Жар в груди обдало холодом, и Обито скривился. — Почему? — наклонил голову немного ниже, ближе к Какаши, ловя его спокойное дыхание своими губами. — Я… я же запечатан. Хочешь, я… Он не знал, что может предложить. Он терялся. Понимал, что как бы он не старался — не сможет прыгнуть выше головы. Не сможет вернуть то, что уже было истерто в пыль. Что он мог сделать? Умереть? Заколотить себя в железный гроб и сброситься в море, чтобы никто и никогда больше не видел его? — Это неважно. Просто… — дыхание Какаши участилось, и он тоже подался вперед, на ничтожное расстояние, но всё перед глазами Обито закружилось. Всё вокруг смазалось. Стало таким жарким и влажным, словно запотевшим. Всё кроме стальных, серых глаз. — Я так устал. Я… Мне всю жизнь было так больно, но ты не отпускал меня. Ты просил показать тебе мир, ты просил… — Не нужно. Он оборвал Какаши, но тот только едва заметно нахмурился в ответ, и его рука, горячая, такая гладкая, с тонкими длинными пальцами — накрыла ладонь Обито. — А потом выяснилось, что всё это было неправдой. Абсолютно всё. И сейчас, — их пальцы переплелись, и Обито почувствовал, как заходится сердце, — сейчас мне страшно. Что это опять неправда. Что всё вокруг опять только чья-то игра. Просто потому, что… Мне никогда прежде не было так… Какаши выдохнул. Взглянул на Обито. Сжал пальцы в ответ. Ему было так хорошо. И так неправильна, иррациональна была даже эта крохотная частичка счастья в его жизни. Горячие пальцы прошлись по лицу Какаши, заправили выбившуюся прядь за ухо. И он словно потерянный щенок последовал за этой рукой, прижался щекой к ладони, потерся носом, вдыхая терпкий анисовый запах, от которого без маски, так близко — можно было и дыхания ненароком лишиться. — У тебя глаза пьяные, — Обито неожиданно быстро подался вперед, и его сухие, горячие губы на мгновение задержались на влажных губах Какаши. Хатаке слегка сощурил глаза и тихо рассмеялся. Вернул быстрый, мальчишеский поцелуй. — Наверное, это потому что я очень пьяный. — Вот как? — Обито игриво оскалился и наигранно удивленно приподнял брови. Оперся на локоть и склонился над Какаши. — Как же так можно, господин Шестой? Какой пример вы подаете жителям деревни? Их пальцы расцепились. Губы вновь припечатались к губам. Быстро. Между короткими вздохами. — Очень плохой. Какаши схватил Обито за водолазку, потянул на себя. Вздрогнул всем телом, тихо выдохнул, когда чужой вес придавил его к дивану. Нога ударилась о столик. Звякнули чашки. Снова губы к губам. Какаши поцеловал подбородок — его губы нежные, всегда мягкие — он чувствовал даже самые мелкие неровности, шрамы, оставленные прошлым. Рассмеялся, широко улыбнулся, обнажая клыки — чуть острее, чем у обычного человека. — Ты тратишь свои возможности на слишком глупые вопросы, Обито-кун. Чужая рука скользнула по ребрам, грубо задирая одежду. Слишком сильно торчат. Какаши нужно лучше питаться. — Хочешь сказать, я глупый? Прижался к пульсирующей венке. Поймал губами вибрацию тихого стона. Наконец-то выпустил язык, провел им широкую влажную дорожку — по кадыку, до подрагивающего подбородка. Вновь быстро чмокнул в уголок губ. — Очень. Такой же идиот как в детстве, ни капли не изменился. Возмущенное шипение. Обито прикусил не сильно, но след тут же расцвел на бледном плече. Ему не понравился ответ, ему не нравилось, что Какаши играет с ним. Хотя, он себя обманывал. — Значит так заговорил, да? — Да, так. Какаши успел ответить быстрее, чем Обито опомнился. Ещё один вопрос. А ведь он их даже не считал, но уверен — у Хатаке в голове эти циферки словно маленький торнадо. Он всё помнит. Опустил руки ниже, огладил льнущие к нему бёдра, протиснул свои ноги между ног Какаши. Вжал в диван сильнее. Поймал губами неразборчивое бормотание, когда пах вжался в пах. — Ну ладно, хочешь по-плохому… С кем у тебя был первый секс? — Обито улыбнулся. Довольный, шальной, живой. Глаза его в ту же секунду вспыхнули, и он добавил: — Если это Гай — умоляю, соври. Какаши остановился. Обхватил щёки Обито ладонями, скользнул по скуле. И дальше. К уху, к затылку, на загривок, под водолазку. Ему мешала одежда — он больше не мог выносить этот жар. — Ты не хочешь этого знать, — он заглянул в глаза напротив и притянул лицо Обито к своему. Осторожно провел языком по приоткрытым губам, но отстранился, когда поцелуй стал углубляться. — Ты был одним из тех, кто виновен в его смерти. И я рад. — Как жестоко. Опять прошлое. И им никогда от него не убежать, остается только прикрыть глаза и притвориться, что ничего и никогда не было. Притвориться, что счастье — возможно. Обито потянулся за новым поцелуем, но Какаши, усмехнувшись, уклонился, так что губы мазнули по щеке. Сразу перешли на скулу, прошлись вдоль линии челюсти, задержались на маленькой родинке. Жарко. — Сними, — Какаши дернул за край водолазки Обито, но его руки были тут же перехвачены, вжаты в спинку дивана. Дышать стало невыносимо. Чужой язык скользнул по ровному ряду зубов, и он приоткрыл рот, впуская его. — Только кофту? Обито дышал тяжело, загнанно. Губы горели. На языке осел привкус саке, которого он не пил. И опьянение от этого ударило в голову сильнее, чем полбутылки, выпитые ранее. — Нет, — Какаши вывернул одну руку из захвата и вцепился пальцами в бок Обито, прижимая его ближе к себе. — Всё сними. Учиха поддался чужой настойчивости, придвинулся ближе, вжал сильнее. Насмешливо улыбнулся, сипло выдохнул в ухо: — А зачем? Какаши дернулся и недоуменно уставился на него — нахмурился, открыл было рот, чтобы что-то спросить, но был перебит: — Зачем мне раздеваться? Ты что-то хочешь? Обито играл с ним. Издевался. И Какаши очень бы не хотел принимать правила этой игры. Но не мог. Не было сил. — Хочу. Обито приподнялся на руках, спускаясь на колени перед диваном, но всё так же не давая Какаши свести ноги вместе. Задержался взглядом на его вздымающейся груди, ладонью провел по дрожащему колену — выше, по бедру. А потом снова вниз. — И что же именно ты хочешь? Столик опять звякнул чашками, и Обито наугад оттолкнул его подальше. Бутылка упала, разливая остатки саке по ровной деревянной поверхности. Плевать. — Тебя.***
— Сколько? Какаши всхлипнул, прогнулся в пояснице сильнее и попытался зажать рот рукой, но стон всё равно вырвался наружу. Он стоял на коленях, скреб пальцами спинку дивана и пытался не сойти с ума от зуда, крутящегося волчком у него в паху. Ерзал на месте, приподнимался выше — чтобы хоть как-то, хоть на секунду член коснулся обивки. Чтобы появился хотя бы намек на возможность унять это выжигающее остатки разума чувство. Но каждый раз, как он сдвигался, каждый раз, как он хоть на сантиметр приближался к своей цели — Обито жестко хватал его под ребрами, вновь оттаскивал подальше от быстрой разрядки. И от этих прикосновений на собственной талии в глазах темнело. — Какаши, — ещё одно настойчивое касание. Опять только рядом. Опять недостаточно глубоко, — сколько? — Три… Выдохнул судорожно. Едва дыша. Захныкал и подался назад, но чужие пальцы, горячие, влажные от смазки, тут же выскользнули из него, оставляя за собой лишь болезненное подрагивание члена и ни намека на удовлетворенность. — А сколько хочешь? Обито наклонился, прижался оголенной грудью к спине, кончиком носа провел за ухом. Какаши трясло. Обито тоже. Но ему слишком нравилась игра, которую он затеял — оторваться было невозможно. Он был просто уверен, что количество данных ему на откуп вопросов давно иссякло, но кто бы его остановил? Точно не Хатаке. Не в таком состоянии. Он брал выше меры. Какаши уткнулся лбом в диван и запутался пальцами в собственных волосах. Он был весь в красных пятнах. И кажется, был готов разреветься. — Не хочу… пальцы. Обито, наверняка до синяков вцепившись в плечо, притянул его выше. Вжался пахом в чужую промежность. Сдержался с очень большим трудом. — А что хочешь? Какаши расхныкался. Как ребёнок. И тут же — совсем по-взрослому — выругался. Толкаясь назад, потираясь о чужой стояк через ткань штанов. — Боги, как же я… — он попытался ударить Обито, но рука его мгновенно была перехвачена и заведена за спину. Пришлось напрячься, чтобы не потерять равновесие, уже вполне ощутимая боль в мышцах отдалась во всем теле, — ненавижу тебя. — Ага, я знаю. Сил терпеть больше не было. Обито стянул штаны вместе с бельем, переступая с одного колена на другое, и откинул куда-то в сторону. Тёмная ткань, зацепив в полете какую-то посуду со стола, упала прямо поверх разлитого саке, напитавшись, потемнела ещё сильнее. И в глазах у Обито отразилось это — что-то такое же влажное, темное, пьяное. Пальцы смяли гладкую кожу ягодиц, пробежались вверх, по торчащим позвонкам, до самой кромки волос и снова вернулись вниз. Какаши под ним замер, стоило только налившейся кровью головке коснуться нежной кожи. Член скользнул внутрь легко, в голове отчего-то сразу же прояснилось. Желание спешки мгновенно отступило, и тело накрыло терпким, тягучим наслаждением. Какаши протяжно выдохнул. Мышцы напряглись, сжались вокруг горячего ствола. Дрожь его резко прекратилась, дыхание стало редким, неровным, поверхностным. Брови сошлись над переносицей, и он тихо, так, что только в этом наэлектризованном воздухе можно было расслышать, протянул: — О-обито… Он немного извернулся, осторожно вытащил заведенную за спину руку из чужой хватки и переплел их пальцы вместе, крепко-крепко сжимая. Обито навалился сильнее, входя до упора, давая Какаши притянуть его ладонь ближе, коротко поцеловать костяшки, прижаться влажной щекой. — Что такое? Ну же, тише, плакса, — Обито тихо рассмеялся и губами прижался к плечу, осоловело глядя в серые глаза, поддернутые возбуждением. Он бы хотел, чтобы этот момент длился вечно. Чтобы то… Как перехватывает дыхание. Как сводит заходящееся счастьем сердце. Как улыбается ему Какаши… Не заканчивалось никогда. И чтобы он вечно шептал ему: — Я… я боюсь без тебя. Не оставляй меня больше одного. Хорошо... Обито?***
— Обито? Звенящая пустота вокруг, словно под толщей воды, резко надавила на уши, оглушая. Сердце пропустило удар. — Обито?! — окрик повторился, но уже громче, но всё ещё издалека. Мужчина испуганно дернулся, наконец, приходя в себя, и перевел взгляд на источник звука. Мадара поглядывал на него с явным раздражением, очевидно, чего-то ожидая. Видимо несносный дед опять что-то спросил, а Обито не услышал. — Говорю, все проверил? Сколько ещё осталось? — А, ага, — Обито тупо кивнул и с недоумением взглянул на собственную руку и на белую неровную поверхность, от которой только что отцепил сведенные судорогой пальцы. Он на секунду замешкался, сглотнул засевшее в горле чувство нереальности и ещё раз кивнул. — Да. Почти все. — Сколько? Обито скользнул взглядом по раскинувшейся вокруг пустоши. Он оставил после себя выжженную землю. Он спас мир. Всё так, как и должно быть. Он… — Этот последний. Пальцы пробежались по излучающему тепло кокону. Губы дрогнули, сорвалось какое-то краткое, неразличимое в шуме подступающей грозы слово, в груди с хрустом надломилось… И его снова утянуло под толщу тишины, чтобы тут же вышвырнуть в мир, полный голосов и запахов, полный тепла. В мир, который спасли другие. В мир, где он жив. И где он хочет прожить… ещё хотя бы мгновение.