Скованные одной цепью

Ему много раз говорили, что эта работа не для него. Что красота и утончённость в отделке бисквитных тортов воздушным кремом не помогут ему справиться с наплывами чувственного темперамента. Чуя злился и говорил, что справится. Его это и вправду успокаивает. Ему нравится перебирать осторожно сахарные бусины, выбирая самые яркие и блестящие для ожерелья в подарок свадебному торту. Он находит некоторую отдушину в методичном наблюдении за взбиванием белков для хрусткого и нежного безе. Ему нравится с напряжением стискивать в руках тяжёлый кондитерский мешок, наполняя едва остывшие эклеры шоколадным кремом до отказа. Ему нравится время от времени запускать пальцы в перчатках в мешок с шоколадными дисками, собирать их горстью и высыпать обратно. В маленьких химических процессах кондитерского дела он мог найти своё личное спокойствие. В сладких десертах он видел смысл стараться больше, в запахе запекающегося теста он чувствовал нотки уюта. Тишина и умиротворение, которые унимают внутреннюю бурю. Лепка смешных человечков из мастики напоминает Чуе о далёком-далёком детстве, где он драчливо бодался с другими мальчишками и девчонками за первенство и лидерство на площадке. Его буйный огонь всегда приносил победу. Любопытно, как оно выходит теперь. Под его руками не рушатся в крошку стены, не набиваются синяки и не ломаются кости — вместо этого пальцы с аккуратностью и осторожно обминают податливое тесто, мягко всыпают сахар к пенистым пикам белков. Так отчего же теперь в сердце неспокойно? В руках рассыпаются хрупкие песочные тарталетки, а пушистые профитроли буквально расходятся по швам от неаккуратно залитого крема. Густая карамель превращается в приторный жжёный сахар, пока всё внутри переворачивается от волнения и странного возбуждения. Маленькое спокойствие и умиротворение Чуи расползалось мелкими трещинами. Он запомнил, как в один день мягкий голос хозяйки раздался в зале, приветствуя нового гостя. Он замер, когда распознал с той стороны витрины девчачий звонкий голос и ещё один, более низкий и вкрадчивый — голос, лишивший его драгоценного спокойствия. Голос, всколыхнувший внутри безобразную огненно-песчаную бурю. Глубокий, чуточку насмешливый — настоящее воплощение вороньего ехидства. Уж не Чуя ли в тот момент опрометчиво споткнулся на ровном месте, едва не роняя контейнер с драгоценными печеньем для подарочных наборов? Это точно был он. Смущённый донельзя, неловкий и потерянный, он едва смог связать слова воедино, приветствуя мужчину, показав встрёпанную макушку из-за витрины. Чуя воровато посматривал на гостя, который с шутливо-усталым вздохом махал рукой на капризный нрав девчушки рядом с ним. Девчушка, названная «Элиза-чан», топала недовольно ножкой, потому что не могла дотянуться до карамельных спиралек даже в своих очаровательных туфельках. И, кажется, в тот момент, когда хозяйка вежливо поинтересовалась именем нового гостя для оформления заказа на праздничный торт, Чуя осознал, насколько он теперь потерян для жизни: «Огай Мори. Разрешите, мы обменяемся контактами? В нужный день я отправлю к вам своего помощника. Со всеми этими приготовления ко дню рождения малышки Элизы-чан я просто боюсь к Вам не успеть». «Не переживайте, Мори-сан. Я отправлю к Вам нашего Чую-куна. Он весьма шустрый малый». Огай Мори. Чуя крепко отпечатал это в памяти. Языком обласкал каждый слог, выжег на обратной стороне век фигуру в тёмно-кофейном пальто и облегающей водолазке. Огай Мори. Мужчина средних лет, управляющий небольшой группой людей — так его знали постояльцы; отец-одиночка с очаровательной белокурой дочуркой — так его знала хозяйка, выдающая Чуе план оформления праздничного торта для этой семьи. Семья Огая Мори предпочитает фисташки и малину, побольше белого шоколада и обязательно свежие ягоды. Малышке Элизе нравится кислый мармелад и воздушная пастила, а господин Мори любит шоколадные конфеты-ракушки с нежным ореховым пралине. Этот день, уже такой далёкий, он помнит, как ясное прохладное утро — он освежал ветром эмоционального беспокойства. Неясного, щекочущего где-то под рёбрами и зудящего в подушечках пальцев. Он уже взрослый. Самодостаточный и ответственный. Так почему от воспоминаний об этом мужчине так горит лицо? Говорят, это называется «любовь с первого взгляда». Прямо как в этих ваших сказках для малышек в рюшевых платьях. И для рыжих юношей, которые от неловкости пачкают бордовые рукава рубашки в сахарной пудре. Мори-сан был как болезненное наваждение, но при этом ощущался едва-едва — этого Чуе всегда было мало. Сначала их разделяла витрина, а затем прилавок. Медленно, но верно между ними сокращалось туманное расстояние, смазывались границы. Однажды Мори-сан любезно опустит горячую ладонь на плечо Чуи, обжигая даже сквозь тонкую ткань рубашки и лишая дыхания — «Позвольте я Вам помогу». «Я уже говорил, что бордовый цвет удивительно подходит Вашим глазам?» Чуе говорили и не раз. Молодые девушки, школьницы, зрелые дамы в коротких шубках. Иногда даже за дело бралась хозяйка, которая любила игриво хватать Чую за бока, «оценивая». «Иногда я думаю, что к нам приходят только потому что здесь обитает такой сладкий мальчик». «Тётушка, прекратите. Это только из-за Ваших чудесных тортов». «И какой скромный!» Но мимолётный комплимент Мори-сана плотно засел в голове. Поправляя на поясе фартук перед зеркалом, Чуя вспоминал его лёгкую улыбку и горячую ладонь, мягко и учтиво пожимающую его ладонь на прощание. Он запомнил низкие, практически мурлыкающие нотки в голосе Мори-сана. И чувствовал себя просто обязанным до безупречности выгладить к следующей смене рубашку. Она ведь ему нравится, да? Особенно часто его внимание физически ощущалось на неловко-ловких руках Чуи, присыпанных мукой либо сахарной пудрой. Чуя ещё не знает, как хорошо смотрится крем на его пальцах — недлинных, но весьма умелых — и как на него иногда смотрит Мори-сан. Иногда казалось, что он увлечён не столько своим пресмыканием перед капризной дочуркой, сколько невесомыми, обжигающими пристальностью, по-лисьи неуловимыми взглядами в адрес Чуи. Мори-сан определённо мог вдохновить на эксперименты с пирожными: простой вид, обещающий сладость и незатейливый вкус, но раскрывающийся после первого укуса фруктовой кислинкой в сочетании с горьким шоколадом. Мори-сан напоминал Чуе незатейливое, почти воздушное пирожное с хрусткой белковой верхушкой и потрясающей ромовой пропиткой бисквита. Почти пьянит сладкой терпкостью вкуса. Такие пирожные хочется пробовать снова и снова, пока тягучесть безе не превратиться в приятную влажность и эфирную насыщенность вкуса. Мори-сан — из тех десертов, что зовутся «взрослыми»: они как раз не столько сладкие, сколько насыщенные вкусом и терпкие, для ценителей. Покрыты горчащей глазурью тёмного шоколада, насквозь пропитаны оттенками рома и резкими запахами бадьяна и корицы. Глядя в его тёмные, турмалиновые глаза, Чуя ловит себя на судорожной мысли «Он на вкус будет как вишнёвый кирш, если я его поцелую прямо сейчас?» — и остервенело отгоняет от себя морок, трясёт неспокойной рыжей головой и боится столкнуться ещё раз взглядом с Мори-саном. Что-то подсказывало, что эта мысль была у них одна на двоих. Горячая, мучительная идея, рвущаяся наружу опасным порывом. В этом нет ничего запретного, но Чуя постоянно хватает себя за руки и запрещает. В конце концов, он на работе, у него полно обязанностей и дел. Негоже в это время думать о мужчинах в кофейных пальто, которые обещают быть похожими на чудесный брауни хозяйки. Да, брауни. Чудесный, шоколадный и нежный. Обязательно с соблазнительной влажной серединкой, тёплый и с пышным шариком белоснежного пломбира сверху. Прямо как Мори-сан с малышкой Элизой в белом платьице. Изысканная классика. Вкусить самый недоступный десерт хотелось до мучительной судороги. Это по-прежнему должно было быть неправильно. Но очень скоро Чуе стало всё равно. Очень скоро он встречается с Мори-саном у заднего входа в кондитерскую, бегло отряхивая с пальцев остатки сахарной пудры и боясь слишком долго смотреть ему в глаза. Казалось, что он вот-вот утонет в этом турмалине, в этой пьяной вишне, которая ощущается всплеском сладости и коньячной терпкости при раскусывании шоколадной конфеты. Их первый поцелуй быстрый, вороватый, жадный. Чуя забывается в тот момент, когда чувствует на своей талии _ту самую_ горячую ладонь, задыхается и поддаётся навстречу к раскрытым губам Мори-сана. Послевкусие их первого поцелуя оставило Чую наедине с терпким ощущением бойзеновой ягоды во рту, покалыванием в губах и невыразимой гаммой чувств, спиравших грудь. Их новые встречи окрашиваются сладостью поцелуев. Чуя запоминает каждое горячее и долго прикосновение к губам как свои десерты. В один день он пакует в элегантную коробочку лимонные макаруны, а уже позже с трепетом и жаром слизывает нежный крем, оставшийся на уголке губ Мори-сана. Новый, взрослый и зрелый поцелуй с Мори-саном подобен первому впечатлению от шоколада с тягучей карамелью и солёными орешками. Невообразимый и такой простой контраст вкусов и ощущений выводят из равновесия, лишают чувств и дыхания, заставляют судорожно искать спасения в чужих руках. Его спокойствие и умиротворение пробилось и раскрошилось, как детские кислые леденцы с шипучкой внутри. Чем больше Чуя узнавал Мори-сана, тем сильнее тонул в нём. Невольно сравнивал его гладкую и мягкую черноту волос в своих руках с травянистой лакрицей — не все любят, не всем понравится её специфический лекарственный вкус. Но Чуе нравится. Чуе нравится пробовать его на вкус, осязать и запоминать, как нечто дорогое и изысканное, вылепленное искусным мастером. Чуя был любопытен и жаден. Его тайна спокойствия была раскрыта и разрушена, и теперь кондитерское дело только вынуждало его с позором краснеть и кусать губы — он помнит, как однажды вечером согласился на тихую поездку в страшно дорогой машине Мори-сана. «Я ценю красоту и приятный изыск в своей жизни. Если ты считаешь, что качество и счастье нельзя купить за деньги, Чуя-кун, то ты ошибаешься. Иначе бы я не смог попробовать твой тот самый фисташково-малиновый торт». И Чуя верит каждому его слову, когда с бесстыдством позволяет себе впервые выдернуть эту водолазку из брюк — он грезил об этом ночами напролёт, и в кровати, и в душе — и пробраться дрожащими от волнения руками под неё. Новый поцелуй в дорогой машине оседает на губах Чуи знакомым оттенком свежей малины с фисташковым кремом. Новые впечатления отпечатываются фантомным ощущением пальцев на бёдрах, на боках и спине. Он с жадностью глотает горячий воздух и повисший между ними чувственный жар, поддаётся, мурлыкает и жадничает. Он пил каждый поцелуй как сладкий сироп для яблочного пирога, тонул в них, как в тягучей пряной патоке. У него больше не было шансов выбраться из этого омута. Теперь его спокойствие проявлялось лишь в те мгновения, когда они сидели в машине, тяжело дыша и прижавшись друг к другу взмокшими лбами. Когда пьяно целовались, когда прижимались до нехватки дыхания, когда дурачились и кусались, как дикие звери. В сладостях отныне Чуя видел свой маленький страшный кошмар. Ему бы не хотелось из него выбираться, пока в нём всегда можно на ощупь найти чужие крепкие плечи, ласковые руки и поцелуи, прекраснее и слаще которых не существует ничего более в этом мире. Ни один десерт, ни одно пирожное так и не смогло с ними сравниться. Определённо, малышке Элизе не стоило пока что знать, какой сладостью теперь увлёкся её папочка.