Скованные одной цепью

Целовать Мори — добровольно позволять чёрной мамбе терзать своё тело смертельным паралитическим ядом, который люди называют «любовь» или, может быть, «страсть». Целовать Чую — позволять багровому огню пробираться под кожу острыми иглами с электрическими искрами, языками пьянящего пламени вылизывать тьму дочиста. Это даже не похоже на простое механическое взаимодействие. Каждый поцелуй — ожог, головокружение, маленькая смерть, обещающая сладкое возрождение. Каждое прикосновение губ отзывается в жилах жгучим импульсом, кружащего ураганом под диафрагмой и сгущающимся у самого низа живота растущей волной цунами. Чуя целует быстро и глубоко, зарываясь чувствительными пальцами в текучий шёлк волос Мори. Ловит острыми зубами игривую усмешку, оттягивая до горячего вздоха нижнюю губу — жарко, почти по-звериному вылизывает чужой рот. Чуя всегда такой: жаркий и неуправляемый, а его огонь заставляет трепетать даже самые ледяные и перелатанные линии чувств и души. Мори искушён вкусом множества возлюбленных, но тёплый и солоноватый вкус кожи Чуи был для него самым запоминающимся. Мори целует неторопливо, тягуче, будто разливает сладкий мёд, заставляя его стекать причудливыми золотистыми каплями. Он знает, что его протеже остро не любит тягучие игры; не любит, когда его дразнят и не дают желаемое сразу. Но чем более выдержан коньяк, тем сильнее становятся его вкусоароматические свойства. Чем сильнее Чуя томится в жаре и плавных прикосновениях, горячих поцелуях, тем сильнее он отдаётся процессу. Раздражённый и раздразнённый, он способен больно вжимать лопатками в стену, терзать рот жалящими поцелуями и глухо рычать: «Не смей со мной играться». Но Мори смеет. В конце концов, это его игра, его правила, его драгоценный огненный Цербер, который всё никак не желал сидеть на цепи. Цербер перекусывал железные звенья зубами Бога хаоса и опасно клацал клыками у самой шеи Мори. И пульс опасно подскакивает, бередя спокойствие зверя. Мори не боится. Мори натягивает жёсткую шерсть у загривка до протяжного рычания, переходящего в скулёж. И новый поцелуй получается почти отравленным. В такие моменты Мори чувствует, как жидкая магма стекает вниз по его губам и горлу, как пронизывает его до дрожи. Вкус опасности, крови и адреналина не дают расслабиться. Поцелуй в губы — как способ борьбы за сегодняшнее доминирование. Сдастся тот, кто не удержит разъезжающиеся в сторону колени и не пригласит в свои объятья. Этот проигрыш будет одновременно и горчащим дёгтем, и новой ложкой мёда. Поцелуй в шею — как способ завести, обратить внимание. У них всегда похожая реакция на горячее прикосновение к горячему горлу: судорожный вздох, тихое шипение и иногда, совсем редко, — призывный стон. Поцелуи, огненной полосой спускающиеся от ключиц к самому низу живота — начало игры, которую не получится закончить ничем иначе, кроме как удовольствием. Взаимозагораемый пожар без начала и конца, вечный огонь с переплетением рыжих и тёмных теней. Бог разрушения в такие моменты становится особенно покладистым. Если и был способ укротить хаос, то, пожалуй, Мори нашёл его со странной лёгкостью. Рокочущая тьма будто бы сама согласилась лечь в руки, обволакивая, сжимая и забирая собой в самую глубокую бездну без шанса на спасение. И уже там — в самом сердце жаркого омута — тьма начинала раскатисто мурлыкать. Поцелуй с огненной тьмой был непривычно-терпким и сладким, как нелюбимая Элизой лакрица.