Скованные одной цепью

Среди заснеженных и неприступных вершин богом забытого Рейгельского хребта выстланный гранитом пол казался горячее лавы. Босые ноги по нему ступали с осторожностью, тихо — ни единого шороха. Мальчишка, словно мышонок, крался в тёплом полумраке, ошарашенно оборачиваясь время от времени. Там, позади него, бушевала пурга. Ледяная, жалящая и бессердечная. Тёплый гранит, словно жаркий барьер, не пропускал холод дальше неосязаемого порога. Мальчишка не помнил, как оказался здесь и сколько прошло времени. Он едва ли мог вспомнить своё имя, но он знал, что снаружи слишком холодно. Так холодно, что в снежных объятиях можно замёрзнуть насмерть. Если это и в самом деле смерть, то прямо сейчас она была безмерно милосердна. Несмотря на свою худобу и иллюзорную хрупкость, мальчишка выглядел изящно, под шитой-перешитой рубахой скрывались крепкие и жилистые руки, а под поблёкшими от стирок брюками — покатые бёдра рыболова. С такими ногами не страшно стоять по колено в воде много часов, держа в руках сети с уловом. Но вода была далеко внизу. Мутная, будто опьянённая память подсказывала: местные никогда не пытались преодолеть опасную снежную вершину, присылающую в деревню влажные холодные ветра и скудный урожай. Это место держало их в заточении, как тюрьма. Мальчишка, кажется, когда-то давно пытался и сам сбежать, найти иной путь, перебраться в тёплое место — к плодородной почве и мягкому солнцу. Это всё было, похоже, очень давно… Чем дольше мальчишка шёл, тем теплее становился гранитный пол. Его прожилки словно мерцали, двигались, как алый огонёк в застеклённой лампаде. Странное чувство вело в жаркую тень, манило, раскрывало свои вулканические объятия, оставляя неизвестность и холод позади. Мальчишку в конце пути встретил неясный силуэт, облачённый во тьму. Сквозь вязкий полумрак он видел лишь два багровых, невероятно притягательных огня — то был взгляд, направленный к нему: снисходительный, умный. Живой. Протянутая когтистая и бледная рука смутно напомнила о старой легенде, но мальчишка был уже слишком далеко от своих родных краёв. Невольно он остался здесь, наедине с «демоном», рождённым из турмалинового обелиска.

***

Дух кровавого камня заговорил с ним не сразу. Угостил закоптившимся в странных, но ароматных специях горным бараном, облачил в чистые белые одежды. Мальчишка видел, как багровый взгляд Духа внимательно скользил по рыжине его волос. Лишь спустя время он заговорил бархатным голосом: — Полагаю, жители твоей деревни не отличались особым умом. Его когтистые, будто исчерченные углём пальцы перебирали вьющиеся рыжие прядки с изумительной нежностью. Мальчишка молчал, потому что его сознание было раздробленным, как рубин, немилосердно раскрошенный на тысячи частей. — Они решили поступить просто: если не получилось смириться с холодом у своего порога, то получится задобрить хозяев горы. Ведь боги любят кровавые жертвы, принесённые матерями и отцами. Дарят своих первенцев, как букеты цветов. Сорванные цветы не живут долго в холоде. Понимаешь, юноша? Мальчишка кивнул и опустил взгляд. Печальный, кроткий взгляд ребёнка, потерявшего дом и любовь ради услады взрослых, напоминал потухший раухтопаз. Дух подумал, что вряд ли этот рыжий светлячок впорхнул к нему в руки добровольно. — Ветра нашли тебя и отправили ко мне. Я не боюсь холодов, но не люблю, когда меня беспокоят. Я пытался отогнать людей из деревни пургой и ранними заморозками, но люди порой настырнее, чем блохи. И вместо побега они решили пасть ниц. Что за ленивый народ… Мальчишка, убаюканный, сытый и согретый, как котёнок подрагивал под пальцами духа, перебирающими его волосы. Они сидели напротив зеркала, отлитого из призрачного обсидиана. Обсидиану не был страшен холод и жар. Обсидиан называли «драконьим стеклом», но дух, рождённый из каменных недр, не был драконом. Чем-то иным, более загадочным, более приземлённым. Не как бог, не как существо с рогами и рокотом грома между клыков. Осязаемый, тёплый, спокойный и скептичный. Духу нравилось одиночество. Но мальчишку было жалко, убивать его не хотелось — понятие чести и достоинства не позволяли даже древнему существу заниматься бессмысленным кровопролитием. Пусть будет рядом. Век людей не так долог, но, может, старому камню пора отполировать свои затхлые трещины. Взглянув на печального, такого же одинокого, как и он сам, мальчика, Дух разглядел в глубине его померкших глаз алую искру. То ли «старость», то ли совесть сыграли свою роль, но Дух ласково усмехнулся. Подцепив острым коготком подбородок, он повернул голову мальчишки к себе. Окинул проникновенным взглядом и прошептал: — Я назову тебя Чуя. На наречии моего народа это означает «светлячок». В ночь, когда мальчишка подарил Духу свою неуверенную, но искреннюю улыбку и взгляд, полный надежды, всю деревню у подножья хребта намертво замело снегом. Чуе тогда снились багровые турмалины, обвивающие тёплым ожерельем шею, и когтистая рука, поглаживающая его по макушке. Холод был позади. Как и одиночество.