Скованные одной цепью

Когда мальчишка изъявил страстное желание спуститься с вершины и увидеть, что затяжная пурга сделала с его деревней, Дух внимательно посмотрел на него. В этот момент Чуя едва не задохнулся то ли от благоговения, то ли от страха: жгучий холод мерцающего турмалина загипнотизировал его и пригвоздил к полу. Дух недовольно прошипел в ответ: — Избавь свою чудесную голову от подобных мыслей, светлячок. Среди снежных туманов ты не найдёшь радости. Но Дух давно понял, что мальчишка — юноша, — которого он приютил, отличается особым упрямством. В тепле, сытости и чистоте он становился жгучим и дерзким, словно неровный срез аметистовой жеоды. Прекрасный в своей остроте, восхитительный и живой, словно разбуженный после столетнего сна вулкан. Дух держал его подле себя и любовался расцветом. С первой ночи в Обсидиановой пещере они не говорили о случившемся у подножия горы. Каждый знал ответ на вопрос и не придавал значения произошедшему. Чуя был свободен в своих мыслях и действиях, но всё ещё оставался призрачным пленником Духа кровавого камня. Ради своей же безопасности, ради своего же спокойствия. Но как бы Дух ни старался, он не мог обуздать упрямство юноши, не мог сковать его по рукам и ногам, не смел причинить ему вред. Потому и почувствовал, как каменное сердце в груди неприятно сдавило виной от хриплого голоска мальчишки: — Прошу тебя, проведи меня к подножию. Я никуда не уйду. Вероятно, это старость, подумалось Духу. Очерствел он, остепенился. Отвык от того, что люди, мягкие и чувственные, любят копаться в прошлом. Слишком любят жизнь. В дымчатых глазах рыжего юноши горела алым жизнь. Она была подобна яркому пламени, из которого родились все каменные Духи. Быть может, в роду упрямого мальчишки тоже пробегали шальные искры их общих предков, кто знает. Где-то глубоко внутри Чуи пряталась особая сила, трепетная и жаркая. Дух ещё не понимал, как она может проявить себя, но всё равно берёг своего протеже как зеницу ока. И совершенно не мог ему отказать. Магия ли это, наваждение — Дух не знал. Но он сокрушённо вздыхал и ворчал, пока кутал мальчишку в белые зачарованные одежды: так холод гор не ужалит нежное человеческое тело, шёлковые объятия уберегут и согреют. — Не отходи от меня далеко, хорошо? Не бойся ветров и доверься им — именно они спасли тебя и привели ко мне. Прояви почтение. В летящих одеяниях Чуя казался белее снега. Лишь его дерзкая рыжина выделялась среди заснеженных склонов путеводным пламенем, тёплым и ласковым. Дух изо всех сил сдерживал желание опустить к нему на макушку угольно-чёрную когтистую руку, пригладить волосы, прижать к себе. Он обязательно утолит своё желание, но чуть позже. 　　　　　　　　　　　　　　　　　　⋆⋆⋆ Спустившись с вершины неведомыми смертным тропами и пещерами, они удивительно быстро достигли берега моря. Волны отчаянно отказывались принимать в свои объятия снег. Рыхлый песчаный берег выглядел одиноко и серо. Над головой стояла противная серость туч. Чуя не помнил, светило ли здесь когда-нибудь солнце. Долгие дожди превращались в промозглую слякоть, а ближе к зиме весь скудный урожай заметало снегом. Теплолюбивые растения, привезённые кочевыми жителями откуда-то издалека, не желали давать плодов. — Они все… — Возможно, никто из них не пережил пургу, светлячок. Это самое гуманное, что я мог сделать по отношению к этим людям. Сама природа гнала их в другое место. Лошади уже давным-давно привыкли к холоду и неровной дороге, но почему-то они все оставались здесь. Хотели меня задобрить, выпускали жеребцов в голод и холод, отправляли жертвенных дев и юношей. Никто из них не мог пережить холодов, потому что я не был заинтересован в жертвах и лести. Дух помолчал какое-то время. Будто ожидал от мальчишки вопрос: “Тогда почему я жив?”, хоть и не знал на него ответа. Ветра услышали молитву или же это была треснувшая гранитная воля — сложно сказать. Но мальчишка выжил, пригрелся подле разгневанного существа из камня и плоти. Дух неторопливо продолжил: — Предполагаю, что первыми отсюда уехали рыбаки. Они всегда отлично чувствовали перемену погоды. Этот берег уже перестал приносить хорошие уловы. Чуя вспомнил, как много часов стоял в воде, держа в дрожащих руках сеть. Рыба отощала, а затем и вовсе ушла куда-то в поисках пропитания. Неделями деревня могла оставаться без улова, голодать, но выживать. Возможно, никто из старших просто никогда не говорил, насколько глубокой может оказаться родовая могила. В умной рыжей головушке поселились страх и смута, Чуя хотел сбежать. Тогда-то он и понял, как жители выбирают “агнца” для горных божеств. В глазах взрослых он видел безобразное отчаяние, дикость и животный страх. Они были зависимы от этого места, не желали перемен. Слушали старых бабок, отдавали своих детей, которые должны выживать в первую очередь. Ритуал жертвоприношения размылся в памяти, как болезненное наваждение. Чуя нахмурился и отвернулся от просевших заснеженных макушек домов. Глубоко в сознании вспыхивали алые всполохи жалящего холода — битое стекло, отражающее церковный витраж. Пурга тогда вцепилась в него своими льдистыми клыками, но вместо страха и сопротивления встретила смирение. Принятие. Даже если Чуя бы замёрз насмерть, он освободился бы от проклятия деревни. Сбежал бы далеко-далеко, как и мечтал. Может быть, именно эти мысли стали для него спасением. Он сбежал. Спрятался в обсидиановой тени. И Дух кровавого камня поклялся защищать его. В груди что-то мучительно скрутилось, когда у босых ног зашуршало туманное море. Горизонт слился с водой. Густой туман одеялом осел на землю. В этой печальной, одинокой и холодной картине Чуя не видел спасения. Теперь он действительно не понимал, зачем вернулся сюда. Возможно, его вулканическая душа продолжала рваться на свободу, искать приключений, двигаться, изучать мир вокруг себя. Дух вновь почувствовал себя виноватым. Он привязался к мальчишке, привык, что он всегда рядом. Такой тёплый, такой живой и смышлёный. Он с большим удовольствием изучал язык древних, с аппетитом ел всё то, что приносил для него Дух. Но… — Пойдём домой. Хочу ещё разок отведать того чудесного барана в пряностях. Потерянным котёнком Чуя прижался к Духу и зарылся носом в его теневые одеяния. Обнял так крепко, будто бы он — всё, что у него осталось. Всё так и было. Не нужен Чуе дом, в котором его никогда не будут ждать, в котором не накормят, не погладят по голове. Дух прижался тёплыми шершавыми губами к бледному лбу мальчишки, запустил когтистые пальцы в притягательную рыжину его волос и неловко усмехнулся. У старого камня был ещё целый человеческий век впереди, чтобы определиться со своими чувствами к рыжему светлячку. Но ему ещё никогда не было так страшно.