Скованные одной цепью

Под подушечками пальцев мышцы покатые, плотные и жёсткие. Мышцы, выточенные гравитацией, нескончаемыми тренировками и железной волей. Мори нескрываемо улыбается с торжеством объевшегося сметаной кота: в его руках было сокровище, изящный, неогранённый алмаз. Нетронутый искусным мастером, он будоражит разум дикой красотой и лисьими фантазиями о нежности коллекционера, касающегося с трепетом своей самой изысканной драгоценности. И Чуя вполне был похож на это сокровище. Он ворчал недовольно, медленно, с оттяжкой охал, когда скользкие от ароматного масла пальцы Мори продавливали его между лопаток. А когда они спускались к пояснице, проминая все зажимы до единого с хирургической точностью, Чуя кусал свою маленькую помощницу-подушечку, отчаянно сдерживая желание сладко-сладко застонать от удовольствия и по-кошачьи вскинуть бёдра. Это желание было больше похоже на какой-то животный инстинкт, и Чуя его стыдился, краснел, как мальчишка, дрожал, когда тёплое масло, отдающее ненавязчивым ароматом ванили, стекало вниз по изгибу спины, впитывалось в чуткие пальцы Мори, которые превращали его своими прикосновениями в сплошное чувственное безобразие. — Боги, Чуя-кун, ты так сильно дрожишь… Ты уж скажи мне, если что-то пойдёт не так. ~ И хотя Мори полностью контролировал и ситуацию, и состояние Чуи, упавшего в тактильную бездну, он позволял себе бесстыже дразниться. Знает: Чуе крыть нечем, от первоклассного массажа у него отказывает дар речи, и он может только что-то невнятно мычать, тяжело дышать и иногда поскуливать, прося не останавливаться. Подобное эмоциональное и чувственное доверие значит гораздо больше, чем можно представить. Не каждому Чуя даст проминать свою железобетонную спину, не знавшую нормальных матрасов и адекватного отдыха. Не каждому Мори будет делать вдумчивый и неторопливый массаж, зная наизусть все слабые местечки, требующие более пристального внимания. Осторожности, неторопливости. Для простых людей массаж — это обычная чувственная практика, а для кого-то способ лечения болезни. В обоих случаях нужно проявлять внимание и следить за состоянием беспомощного человека с оголёнными мышцами, пропитавшимися теплом рук и тягучей сладостью масел. Мори безоговорочно ценит подобное доверие… и совершенно нагло им пользуется. Его ладони соскальзывают на расслабленные упругие ягодицы, жадно-жадно впиваются в удивительно мягкую кожу, и огромного труда самому Мори стоит просто дразнить Чую, а не прижиматься к нему бёдрами в ответ, притираться и по-звериному кусаться, напоминая о взаимном чувстве принадлежности. И когда Чуя хрипло выдыхает невероятно трогательное: «М-Мори-сан…», сам Мори начинает чувствовать стремительную потерю здравого рассудка. — Так-так, массаж выходит из-под контроля, Чуя-кун. Неужели я нашёл твоё новое чувствительное местечко, м-м? — усмехается Мори, склоняясь близко-близко над обнажённым Чуей и практически касаясь губами его предательски раскрасневшегося уха. В какой-то момент, когда погружённую в соблазнительный полумрак комнату оглашает несдержанный стон, утерянный контроль начинает звенеть внутри них надорванной струной скрипки. Но ни Чуя, ни Мори уже не обращают на это внимание. В какой-то момент Чуя сам переворачивается на спину, чтобы притянуть обнаглевшего и бесстыжего змея-Мори к себе, схватить его чуткую ладонь и направить к своему паху, где собралось напряжение куда более серьёзное, чем в уставшей спине. — Придётся взять на себя ответственность за это недоразумение, Мори-сан. Мори ошеломлённо улыбается и чувствует, как у самого внизу живота сгущается лесной пожар. Чуя уже очень взрослый юноша — вполне себе молодой мужчина, — но то, как он острейше реагирует на нежную игривость Мори, заводясь с пол-оборота — дорогого стоит. — Ох, мой дорогой Чуя-кун, я непременно обязан… загладить свою вину. И именно поэтому он сокровище, которое Мори никому не отдаст. Ценными кадрами не принято нынче разбрасываться.