На землю опускались звёзды с небес. Прохладный белый снег таял едва ли коснувшись тёплых губ.
Белые хлопья плавно кружили свой сказочный вальс по пустынным улицам озябшего города, оседая на дороги хрустящей тропой. Все вокруг вновь куда-то спешили, унося на своих плечах тепло вместе с собой. Весь город, да и страна, наверное тоже, уже готовы — пришла пора начать празднование традиционного нового года. Лавочки и торговые центры закрылись необычайно рано для слишком живого города, на центральной площади подготовили большую, яркую сцену, где позже обязательно скажут длинную, поздравительную речь. А гирлянды, красивыми тропами вьющиеся к храмам, активно завлекают первых посетителей. От мала до велика облачаются в разноцветные ханбоки и, уложив волосы, повязав тугой бант, выходят на улицы — сегодня их молитвы о своём благополучии наверняка будут услышаны. Юнги, успевший приглушить тройку банок светлого пива, правда собирался выгнать всех собравшихся из своего дома — желание провести Солалль в гордом одиночестве в его груди росло в геометрической прогрессии. Он, проглатывая вязкую слюну от избытка соли во рту, игнорирует безмерное желание наконец-то обзавестись рыжим солнцем в своих руках. И весь его трепет сомнений перед цитрусовым фруктом заключается не только в изнурительном нежелании чистить его, но еще и в воспоминаниях двадцатилетней давности, которые то и дело неосознанно всплывают в голове — они сильно изменили его внутренний мир, оставив после себя бесконечное множество острой боли, вынести которую шестилетнему волчонку в то время было трудно. И несмотря на то, сколько прошло времени, Мин помнил наизусть часы осевшие на языке привкусом чужой крови, смешанную с горьким привкусом пороха; секунды, замершие взрывом в собственных ушах выстрела; омерзительную тишину момента звона упавшей пули. Картинка, стоит только закрыть глаза, произошедшего настолько яркая — это случилось лишь десять секунд назад? И никакие психологи со своими заумными фразами, выдернутыми типичными клише из учебников, не помогли маленькому мальчику. Шумная вечеринка, устроенная по доброте душевной или капризной воле, плавно перетекала в обычные посиделки давних знакомых. Все негромко болтали, обсуждая машины, оружие и фигурное катание, договорившись обязательно выбраться поиграть всей дружной компанией в футбол, как только поля под открытым небом будут пригодны для этого. И отсутствие связи между этими двумя разными видами никого, видимо, не волновало. А у Юнги, как оказалось, действительно самая необычная мафиозная банда в мире. Так, по крайней мере, он сам сумел предположить. В ней не так много людей и все они обычные трудяги, собранные вместе лишь волей одного несчастного случая. У них нет грандиозного здания с отдельной инфраструктурой, тайных подразделений и четкого плана действий. Они лишь помогают друг другу, преследуя свою общую цель: у каждого собравшегося здесь погиб или пострадал от рук Гробов кто-то дорогой сердцу. Так, например, был убит жених Розе. А жену и годовалого ребёнка Арчера заживо сожгли в собственной квартире пока они спали — карточный долг не оплаченный вовремя стоил слишком дорого по всем возможным меркам. Общие беды сплочают людей — это про Уличных Котов. Их скромным логовом или убежищем, называйте, как хотите, стал дом самого Мина, лишь слегка усовершенствованный после того, как народ стал к ним подтягиваться все активнее. Так они преобразовали подвальное помещение, ранее используемое для хранения ненужных вещей, под склад для хранения оружия и своих встреч — лишних ушей не будет, так просто сюда не попасть. Одно помещение используют ребята из IT-центра, днём работающие простыми сетевыми менеджерами в банках или государственных учреждениях. В соседнем командир полиции Арчер (он же заместитель Монарха) помог правильно организовать склад для хранения оружия, предоставив целую базу данных отставных военных, которые всегда готовы помочь. Пару дежурных машин и светлая комната с большим столом и шкафами. Ничего не обычного — скромно и по делу. Самому Юнги это нравилось — ценил минимализм всей своей душой. Даже удалось как-то сообразить потайной вход, чтобы не вызывать лишних подозрений у соседей, в целом которые не особо-то и жаловались. Тихо, никто не шумит — грех жаловаться. Да, абсолютно Коты были обычными людьми — днём работают, как и положено ответственным и добросовестным гражданам своей страны, вечером пьют кофе и сидят со своими семьями и близкими. И не обязательно знать, что два желтых глаза, блеснувших в кромешной темноте неосвещенного переулка, пристально наблюдают за вами и вашими близкими все двадцать четыре часа в сутки. Хитры, изворотливы и очень непредсказуемы. Розе, явно уставшая сидеть в одной и той же позе, поедая третью пачку хрустящих снеков, упала на пол, потягиваясь. — И так, пришло время начинать веселье, — мурлычет девушка, перекатываясь со спины на живот. — Скажи, что ты ещё и костюмы притащила, — бубнит по традиции недовольный Юнги, отвлекаясь от разговора про чёрный байк, который стал очень часто гонять по дорогам, привлекая к себе излишнее внимание. — Притащила, — огрызается альфа, — И ещё кое-что специально для тебе, старик. Она усмехается, подмигивая мятноголовому, на чьих щеках уже выступил хмельной румянец. Розе исчезает из поля зрения озадаченного Юнги лишь на пару минут, после чего возвращается с вешалкой в руках, где под чехлом спрятана пестрая одежда. — Мы будем переодеваться? — мужчина ведёт бровью, демонстративно отворачиваясь — ещё лучше. — Как ты угадал, — язвит девушка, продолжая, — И пойдём в храм Бонгеунса вешать таблички! — Куда? — у Мина пиво потекло из носа и рта от такого заявления, скатываясь по шее за ворот белой футболки, — Это без меня. Я давно сказал, что вам уже пора. До-мой. — Ха-ха, — показательно смеётся брюнетка, стараясь держать непринужденное выражение лица, пока все остальные заливаются смехом от вида своего лидера, вытирающего лицо салфетками, — Мы все принесли ханбоки, а этот, — она дергает молнию, избавляя вещь от чехла, — твой. А у альфы челюсть все ниже и ниже опускается от произвольного поведения этой девушки. Шумная, непоседливая и вечно со своими глупыми идеями. Полная противоположность спокойному лидер-ниму. — Без меня, — Юнги на полном серьезе встаёт, чтобы покинуть комнату под взгляды своих товарищей — подчинёнными их язык не повернётся назвать. — Нет, — Розе облизывает сухие губы, хватая мужчину за шиворот, — Если сам не пойдёшь сейчас же собираться, это сделаю я, — показательно опуская руки на талию мужчины, подхватывая ткань и подтягивая ее вверх, оголяя торс, — не заставляй меня при всех снимать с тебя штаны. — Дура, — заливаясь алым цветом до кончиков ушей, рычит Мин, выдергивая ханбок из рук, — Я сказал тебе, что никуда не пойду. — Мин Юнги… — Я твой лидер — начальник! — возражает всеми силам, чуть ли не брызжа слюной по сторонам. — Один, — девушка-альфа складывает руки на груди, наклоняя голову в бок. — я тебе уволю, честное слово. У этих двоих постоянно так: Юнги бубнит и вычитывает Розе, но почему-то всегда идёт у хитрой лисы на поводу. Она ему скажет, что надо одевать костюм — он плеваться будет, вырываться, царапаясь, но она все равно получит желаемое. Это как в первый раз их совместного дела: Юн принципиально не хотел одевать рубашку и брюки, даже порезал одежду, так эта ненормальная мало того, что взяла откуда-то новые, так ещё и при всех взялась его переодевать. Мин правда взрослый, устрашающийся альфа, но вот с ней спорить крайне не хочет, кто знает, что вообще у этой Розе в голове творится — даже самому черту не понятно. Монарх стягивает футболку, запираясь в уборной, на которой уже успело высохнуть желтое пятно от пива, и смотря в зеркало, старается привести стремительно захватывающие воспоминаниям чувства в порядок. Он правда старается держаться и не думать о той злополучной ночи, но почему-то она преследует его, следуя тенью повсюду, и даже сейчас, находясь совершенного один, тот мужчина в чёрной маске стоит за его спиной и улыбается, сощурив глаза. Это лишь галлюцинация. Соберись. — Какой ты милашка, — мурлычет довольная альфа, закалывая волосы, когда облаченный в традиционный костюм Юнги выходит из своего укрытия. Все собравшиеся на новогоднюю встречу действительно одели ханбоки, широко улыбаясь вышедшему лидеру. Для них все это были ничем иным, как весельем. И на Юнги теперь тоже натянули сине-чёрный ханбок, но вот лица с новогодним настроем нет — на нем отпечаталось ещё больше тоски, нагоняя все больше дежавю. «Воспоминания станут твоей могилой, Юнги» — говорил голос из прошлого. — А теперь пошли? Счастливая Розе постоянно тянет недовольного Юнги за собой, взяв под руку. Весело о чём-то лепечет, показывая пальцем по сторонам — улицы так красиво украшены, многие вышли понаблюдать за первым снегом, а детвора во всю лепят первых снеговиков. Она шагает уверенно, пока за спинами плетётся кучка мужчин, весело улюлюкающих, подначивая гордость шаркающего ногами альфы. Мин стопроцентно уверен, что Арчер обязательно сделал несколько компрометирующих снимков, чтобы потом его этим донимать. Юнги обязательно на всех отыграется, вспомнив весь тот ужас, который они заставили его пережить. — И так, Юнги, — наконец-то выпуская руку мужчины, когда очередь к алтарю доходит до них, — Давай и в следующем году хорошо постараемся? Она улыбается, наклоняя голову и, кажется, Мин забывает, что совсем недавно она его жутко раздражала. Он сглатывает ком застрявший в горле, слабо кивая. Каждый шаг давался ему с трудом, а сейчас, находясь здесь столько лет спустя он и не знает, что сказать. Повторяет за девушкой, кидает монетку и, хлопнув в ладоши, опускает голову, закрыв глаза. Звон упавшей монетки созвучен с тем самым звуком ударившейся об кафельный пол в старой квартире пули. Страшно. Юнги очень страшно. Альфа тщательно скрывает за маской полного безразличия все свои переживания, борется с неистовым желание развернуться и убежать прочь отсюда. Не знает что ему делать, а в голове полная каша из собственных мыслей, приправленных щепоткой сомнений и украшенные собственным, спрятанным ужасом прошлого. И попросить, оказывается, нечего. Юнги замер, старательно делая вид, что думает, хмурит брови, и выпрямляется только когда слышит возле себе копошение — Розе закончила, значит можно идти. — Подождём парней и уходим, — выговаривает слипшимися на морозе губами альфа, отходя в сторону. — Не так быстро, — в очередной раз эта несносная брюнетка заставляет Юнги сожалеть, — Нам надо ещё повесить таблички, которые мы написали. — Я не писал, — сказал, как отрезал. — Тебе что, нечего попросить? Можно сказать спасибо, что год был очень хорошим, — непонимающее спрашивает девушка. — Нет, нечего, — длинные и сложные речи как раз про такого, как не Мин Юнги. — Но зато мы сделали это за тебя, — Арчер похлопывает альфу по плечу, — Мы знаем, что для тебя Новый год это совершенно не весёлый праздник… — И что у тебя с ним связанно очень много плохих воспоминаний, — подхватывает Арчера Розе, — Но это не повод закрываться в своем панцире. Мы хотим, чтобы тебе стало легче, — она выуживает из сумочки деревянную дощечку с аккуратно написанными буквами: «Пусть хмурый лидер-ним будет чаще улыбаться», — Друзья и нужны для того, чтобы вместе разделять трудные моменты. — И помогать, не потеряться во тьме собственных мыслей, — продолжает Арчер, демонстрируя на раскрытой ладони своё послание: «Пусть лидер-ним перестанут снится кошмары». И ещё с десяток таких же табличек, написанных всеми его близкими товарищами, которые решили провести сегодняшнюю ночь вместе с ним. Они все прекрасно знали, как тяжело даётся Юнги Соллаль и хотели лишь помочь ему вновь полюбить этот праздник, прогнав его печаль. А он, глупый, только и делал, что злился на них и ругал. Бесчувственный. — Вы, — у Мина от удивления из рук падает мобильник в небольшой сугроб, образовавшийся слишком быстро, — Такие глупые, — и никаких слов благодарности. И вместо них лишь покрасневший кончик носа и выступившие слёзы, тщательно скрываемые все это время. — А эта от твоего брата, Юни, — обращается Роз, передавая последнюю дощечку. «Хочу встретить Новый год с младшим братом». У Юнги до закончившихся всех гласных разом не хватает сил сказать банальное спасибо всем тем, кто так бережно его охраняет, ценит и всегда поддерживает. Но даже после стольких стараний, брошенных в упрямого альфу разве что не подобранными с земли камнями, оказалось недостаточно, чтобы сделать такой трудный шаг вперёд. Этого мало, чтобы вновь смотреть в глаза старшему брату без сожалений, окутавших душу ядовитыми шипами терновника. Но ведь новогоднее чудо иногда случается, почему бы не сейчас, правда? — Для этого и нужна семья, глупый лидер-ним. — Еще и плакса, ужас, лидер-ним. — Всех уволю. Все Коты громко смеются, отбивая по плечу Юнги, наконец-то повязывая свои дощечки на стенде. Юнги не должен больше грустить, правда?━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Соллаль прошел действительно хорошо, не смотря на недовольное бурчание хмурого Мина. Коты прогулялись по заметенным снегом улицам города, послушали выступление какой-то новой группы, от которой, между прочим, в экзотическом экстазе уносило половину, даже нет, большую часть омег на просторы радужного островка, известного лишь одним им. Но, стоит отдаль должное, даже суровые альфы, хоть и меньшинстве, но тоже подпевали, приплясывая в такт музыки, изредка повторяя движения прыгающих на сцене айдолов. Компанию это повеселило, они попытались повторить за толпой, но, заливаясь громким смехом, быстро убрались прочь, продолжив свое путешествие. К алому рассвету, аморфно расплывающимся над высотами многоэтажек, их ряды заметно порядели, а шум, преследующий их, растворялся в утреннем пении птиц. — Да ладно тебе, — Арчер выравнивается плечом к плечу с Мином, прощаясь с убегающей Розе, — Она просто хотела сделать этот вечер чуточку особенным. Высокий мужчина поджимает плечи, запуская руки в карманы своего ханбока. — Поэтому ковыряла старые раны своими загребущими ручонками? Юнги насупился, пряча нос в черный шарф. — Розе сильно изменилась после того, как присоединилась к нам, не находишь? — И то верно, — выдыхает Мин, запрокидывая голову назад, — Раньше она была очень тихой. — Как думаешь, может пора и тебе отпустить прошлое? — Ты же знаешь, Арчер, что я не могу этого сделать. — Или ты не хочешь этого делать? — капитан полиции наклоняет голову, перегораживая путь Монарху. — кто знает — кто знает. Пойдем уже, что время зря тратить. Альфа обходит вставшего скалой друга, слегка толкнув его в бок — пусть поторопится. Они вновь выравниваются плечо в плечо, обсуждая уже совершенно иные вещи. Каждый из них понимал, насколько тяжело дается разговор о прошлом. Может именно из-за этого Арчер и не собирался сильно давить на друга, осознавая: ему самому так же тяжело вспоминать смерть своих любимых. В тот день на окраине Сеула улицы тоже были окрашены в почти белоснежный цвет — хлопья серого пепла выстилали целый ковер. Возвращаясь с дежурства, альфа лишь на миг остановился, ловя на раскрытую ладонь падающую золу. Он видел пожар еще из далека, за несколько кварталов отсюда — пламя высокое, яркое, но почему-то запоздалое чувство тревоги только сейчас дало о себе знать. Сердце словно спустили с цепи, стуча, как ненормальное. Он сорвался с места, выбегая с парковки. Арчер не помнил, как оказался перед своим подъездом, огороженным пожарными машинами. Не помнил ничего, кроме шепота соседей, выбежавших на улицу. Смотрел по сторонам, искал свою жену с ребенком, но натыкался на пустые взгляды перешептывающихся людей. А потом землю выбило из-под ног, из объятого пламенем здания на носилках выносили два тела — он понял сразу. Сбив ладони, царапаясь аб асфальт, он молил оставить родных, как в бреду. Словно все вокруг резко стали для него врагами, потом резким, единственным лучом шанса для спасения. Арчер не понимал ничего, его чувства менялись с неописуемое скоростью. А вместе с осознанием, подтвержденным заключением врача, наступило полное безразличие. Альфа был разбит, много пил, пытался найти виновных — заключение пожарной комиссии твердило — поджег. Но даже его связей не хватило, дело стояло. И сил бороться не было. Даже через полгода после смерти семьи он не мог вернуться в реальный мир. Мстил всем, вливая в себя литрами алкоголь. Тогда его и нашел Юнги — брошенного, избитого в какой-то подворотне. Помог подняться, забыть и отпустить все, дав новый стимул для жизни. И Арчер бесконечно, до низких поклонов в ноги, благодарен. Спустя недолгих пол часа прогулки по засыпающему городу, насквозь вымокшие и до дрожи замершие, они завалились в дом к Мину, вытягиваясь возле камина, лаская лицо теплом огня и наконец-то избавляясь от новогодней одежды. Контрастное по отношению к температуре помещения пиво и слишком обыденные шутки школьников про висячий-стоячий душ, помогли наконец-то полноценно расслабиться от возникшего ранее напряжения. — Давай включим телек, а то в тишине как-то уже угрюмо, — Арчер поднимается, опираясь на руки, — Так, — он осматривает рабочий стол, — Куда ты убрал пульт? — Вообще в столе должен быть, — кидает Юнги, даже не обернувшись, — Посмотри вместе с диктофоном. — Нашел, — хвастается свой находкой шатен, — Давай посмотрим, что там у нас показывают в такую рань. Юнги, залпом допивая остатки светлого пива в своей банке, переводит все своё рассеянное внимание на включившийся телевизор. Он успел забыть, что пересматривал судебную запись Желтой канарейки, пытаясь найти ответ на вопрос: «кто убил Шина». Альфа был стопроцентно уверен, что человек, подосланный гробами, как-нибудь да проявит себя, не возможно действовать без улик — даже самые извращённые и опытные наемники обязательно где-то да оплошают. Судья говорит свою монотонную речь, принося клятву перед Корейским флагом и передает право говорить молодому прокурору, устоять на месте которому чрезвычайно тяжело. Мин хмурит брови, когда голос мальчишки эхом разливается по гудящему залу. Что-то очень знакомое. Прокурор продолжает говорить, задавать вопросы свидетелю, топчась на месте, а Юнги вскакивает, почти крича: — Останови запись. Арчер от испуга пульт подбрасывает в воздух, тот приземляется ему на голову, после чего глухо упав на пол. Только спустя недолгие тридцать секунд шатен наконец-то смог поставить на пауз процесс суда. — Что такое, Юнги? Монарх сметает почти все на своём коротком пути, больно ударяясь бедром об угол стола рабочего стола, пытаясь дотянуться до диктофона в раскрытом ящике. Он подключает к серенькому ноутбуку со светящимся логотипом откусанного яблока наушники и ещё несколько проводов, ведущих к электронным приборам, с помощью которых регулируют звучание. Так громко клацает мышкой, что та так и нарочит разлететься на мелкие составляющие. Альфа молчит, лишь изредка что-то пыхтя себе под нос, стуча длинными пальцами по клавиатуре. Крутит на подсоединённых пультах микшера потенциометры, регулируя тон, то поднимает или отпускает фейдеры вверх и вниз, меняя громкость извлекаемого звука. — Юнги? Арчер аккуратно заходит за спину лидер-нима, бросая короткий взгляд на экран, на котором расползлись в несколько строк аудио-дорожек разноцветного цвета. Мин пыхтит, меня картинки с записи судебного процесса, вырезает голоса, потом зачем-то накладывает их друг на друга, словно так разбирая цельное видео по кадрам. И только минут через двадцать упорной, полно сосредоточенности работы он откинулся на спинку своего стула, стягивая наушники на шею. — Это пиздец, — вердикт Юнги озвучен. — Что? Что такое? Арчер перестал понимать происходящее, как только увидел все эти полосочки и диаграммами на экране, а от представления сколько цифровых кодов обрабатывают ребята из IT-отдела голова и вовсе закружилась. Понять альфу, которому в принципе сулит стать успешным продюсером благодаря его уточненному слуху, вообще не предоставляется возможно без дополнительных объяснений — Юнги мало кто понимал в первого раза. — Тебе лучше услышать самому… — Услышать что? Мятноволосый передаёт шатену свои наушники, после дождавшись пока капитан их оденет, включил обрезки записи, где разделил и убрал шумы, оставляя лишь голос одного прокурора. — Это Чонгук. Арчер кивает, а Мин листает дорожку немного вперёд, включая запись сделанную на найденным им диктофон каким-то ребёнком не больше двенадцати лет назад. — И как связаны эти две записи? У капитана полиции слух был хорош, но, как оказалось, не настолько хорош, как у самого лидер-нима. — А теперь послушай так. Юнги меняет у первой записи тональность, словно делая ее ниже, а затем, объедения с записью диктофона, включает их. — Не может быть, — Арчер снимает наушники, смотря на друга, — Тот ребёнок, сделавший запись и прокурор — один человек? Мин кивает, — Его голос очень изменился, но видимо из-за того, что альфа в нем все ещё спит, он сломался не окончательно. И это сыграло нам на руку. — Как такое вообще может быть, — капитан полиции присаживается рядом, рассматривая картинки записи в углу монитора. — Я все ещё ничего сам не понимаю, но, если мальчик на записи это действительно тот самый Чон Чонгук, то нам повезло, — Юнги перекатывает курсор, увеличивая кадр видеозаписи, — выйти на Гробов окажется гораздо легче. С его появлением почему-то и у Воронов и у нас дела хоть немного сдвинулись с мертвой точки, что нельзя сказать о нем самом. — Ты хочешь спросить у него не терял ли он в детстве диктофон со странной запись? — Именно, — альфа запрокидывает голову, закрывая глаза, — Даже если не получится, стоит попытаться. Здесь все равно слишком много вопросов: кто сделал фальшивую запись голоса, как он потерял его и кто его нашел. — Юнги, а это кто? Арчер разворачивает к себе ноутбук, словно игнорируя все высказывание задумавшегося Мина, и делает скрин экрана, увеличивая снимок, остановившись на чёрном силуэте с большой камерой. Юн, оперевшись лопатками о спинку кресла, возвращается в исходной положение. Он смотрит на указываемого мужчину, не совсем понимая, что имеет ввиду капитан полиции — они проверили абсолютно всех приглашенных репортеров и все они оказались чисты. — Один из репортеров, видимо, — альфа облизывает губы, — их там по меньшей мере было штук тридцать. Мы их всех проверили. — Да, но посмотри, — Арчер увеличивает картинку почти до максимального разрешения, — Его пропуск. — Пожалуйста, говори полностью, я выпил и не спал ночь, думать активно больше не способен, — мятноголовый растирает переносицу носа, пытаясь сконцентрироваться, хоть не надолго избавившись от резко накатившей усталости. — Мы проверили всех репортёров. Их данные оказались все подтверждены и мы отпустили шанс, что один из гробов был среди них, но ты посмотри. Его пропуск незначительно отличается от тех, что находятся на шее других, — шатен указывает на небольшой логотип у основания крепления, — У всех них герб центрального суда, а у этого рисунок незначительно отличается, — он пытается повторить рисунок, — Лапы орла и рисунок на весах отличаются. Для ребят из прессы пропуска делали специально на заказ. Значит он занял чьё-то место. Юнги внимательно смотрит за передвижением курсора, пытается рассмотреть рисунки и сложить в своей голове два плюс два. На деле этот вариант оказывается самым логически объяснимым. Проследив по кадрам за передвижением обнаруженного субъекта, в голове сложилась картинка последовательности его действий: он проник в зал, подменив собой репортера, в момент перерыва он быстрее всех вышел с зала, а к моменту оглашения приговора и вовсе отсутствовал. Тут не надо быть даже гением, чтобы предположить о его причастности. А подтасовка улик и записей с камер наблюдения дело умелое, если ты сидишь в будке охраны. Значит в момент убийства свидетеля как минимум двое гробов находились в здании. Это однозначно успех. Юнги вскакивает на ноги, готовый обматерить себя с ног до головы совершенно не жалея прилагательных из своего лексикона. Как он, пересматривая эту запись тысячу раз в день, не смог заметить такой явной подмены. Альфа был слишком беспечен. — Нам нужно найти парней, выяснить кого они подменили, мы сможем выйти на них, — Монарх почти бегает по кабинету, путая слова в поисках своего телефона, — Собирай Розе, звони нашим. Отдых закончился. Из кожи вон вылезем, но найдём их. — А ты куда, — кидает вслед убегающему на балкон лидеру Арчер, начиная обзванивать Котов, состоящих в основно группе. Останавливаясь босыми ногами на мокром снегу, который замело на кафельную кладку просторного балкона, Юнги ёжится, тяжело выдыхая. В новогоднюю ночь долгожданное чудо случается, но совершенно не то, которое ожидал его старший брат. Мин сжимает в руке телефон, внимательно изучая имя на дисплее. Нет, он не готов разговаривать с ним. Юнги опять страшно. Он не звонил старшему брату со времен похорон бабушки, а его звонки максимально игнорировал. Даже место жительства сменил, чтобы не смотреть в галаз брата. Тот пытался наладить контакт, но долгое время спустя смирился, лишь изредка напоминая о себе.— Ало, Юни,
голос разлается почти сразу на другом конце связи.
— Юн-и, это ты?
Хочется сбросить вызов. Но он, собирая все сое мужество в кулак, проглотив ком, вставший поперек горла, подносит телефон к уху. Живот крутит, а к горлу поступает рвота, больно садня горло. — Мне нужна помощь.Голос ровный. Он обязательно справится.
Хорошо, что собеседник на том конце провода не видит, как штормит все тело его младшего брата.— Ты в порядке? Что случилось?
Я сейчас приеду, скажи где ты.
Мин готов поклясться, что брат подскочил с кровати и уже бежит к вешалке с пальто, чтобы отправиться на спасение своего младшего брата. Он всегда такой, слишком заботливый, добрый. Брат не ругался на Юнги, когда умерла бабушка и ни в чем его не винил, а ему самому было тошно, потому что руки по локоть в крови человека, который стал роднее собственной матери. — Не надо приезжать. Мне нужна личная встреча с Тэхеном.— Зачем тебе он?
— Дело касательно гробов. Мне нужно найти Чонгука, а зная Тигра, ничем хорошим это не могло закончится.Повисло минутное молчание.
— Тигр сейчас занят для встречи.
Все, чем я могу тебе помочь, дать номер Чона.
— Хорошо, и это сойдёт.— Ты не расскажешь мне, что происходит?
Мы, вроде, союзники.
— Прости, только после встречи с Чонгуком. Мне пора. Жду номер. Юнги не дослушивает пламенную речь своего брата, сбрасывая звонок душащий его собственными руками. Неконтролируемо дрожит,падая на колони. Только не известно из-за чего все это — воспоминаний прошлого или действительно замёрз, на улице все же не май месяц. Его стопы и кончики пальцев на руках покраснели, обещая обязательно припомнить это хозяину сильной простудной. Возвращаясь в тёплое помещение, обнимая себя таким ярким контрастом температур, альфа бесцельно ступает по кабинету, громко шлепая, полностью опустошенный произошедшим. Сил совершенно не осталось. Он не готов к встрече со своим братом и слушать его далекий голос оказалось труднее, чем он мог предположить. У Юнги все еще дикий страх глазах. Юнги задыхается своим прошлым.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Размерное тиканье настенных часов больше злило, чем успокаивало: раньше Чонгуку эта умиротворяющая тишина очень сильно нравилась, только в ней он мог полностью расслабиться, раскладывая все свои мысли по отведенным для них местам. Февраль встретил молодого альфу небывалым морозом, заставляя кутать в широкий шарф покрасневший кончик носа и постоянно спешить домой. Через плотно закрытое окно слабые лучи солнца дарили тепло, обнимая каким-то небывалым комфортном. Чонгуку нравилось наблюдать за лениво проезжающими машинами из окон новый квартиры. Последние три месяца выдались для него по-истине сложными, полностью изменив внутренний мир. Воспоминания о произошедшем все еще отдавались слабой болью по коже. Но Чон больше не слабый волчонок, осиновым листом трясущийся перед отцом — он взрослый, окрепший истинный альфа. Находящийся все ещё в начале своего пути. Все началось, как нельзя прозаично — смешно даже вспоминать. Сначала Чонгук, управляемый гордостью, взявшейся, видимо, с неба, упорно требовал аудиенции у множества крупных адвокатских фирм — про прокуратуру можно забыть, это стало ежедневной пометкой в собственных «Напоминаниях». Хотя, конечно, если брать совсем изначально, все было гораздо сложнее и почти не поддавалось никаким объяснениям. Чон по своей природе очень добрый и застенчивый мальчик, выброшенный собственным отцом и взращенный нянечками. Он не знал ни родительской любви после смерти Амелии, ни чувств настоящей дружбы: поддержка, сострадание и глубокая привязанность попросту отсутствовали даже в его лексиконе — об этом альфа совершенно ничего не знал, что сделал его совершенной мишенью, уничтожить которую оказалось проще простого. А по-чьему плану и замыслу все ещё не известно. Хотя сам Чонгук винил в этом лишь одного омерзительного альфу, сверкавшего на него злато-карими глазами в ночной темноте амбара, выбивая при этом из юного прокурора все живое. Как оказалось: выбить все же удалось. И что он сам лично (да, именно Чонгук), пусть и с чьего-то толчка, совершил глупость, останется секретом, до определённого времени похороненным. Наверное, осознание того, что надо брать себя в руки, — кроме тебя самого этого никто не сделает, пришло примерно через полтора месяца после встречи с Тэхеном. Первые две недели прокурор совершенно не покидал свою квартиру, уничтожая себя снаружи и внутри одинаково сильно. Несколько безуспешных попыток суицида обернулись уродливыми шрамами на запястьях, хотя правое все ещё оставалось почти не тронутым. Потом были попытки затолкнуть в себя круглые таблетки аспирина или парацетамола (Чонгук, к слову, не помнит этого, но оно и не важно) и запить их алкоголем — так говорят быстрее всего. Альфа пил тогда много, проблем возникнуть не должно, но вот рвотный рефлекс, вызванный новой, огромной порцией крепкого алкоголя, принятую чтобы проглотить горькие пилюли, вывернул его желудок на изнанку, не дав успеть даже малой части раствориться. Поэтому после очередного разочарования в себе, альфа возвращался к холодному лезвию — достаточно глубоко резать все так же не получилось. «Трус» — вертелось у Чонгука на языке. Странгуляция оказалась гораздо труднее, чем можно было себе представить. Петлю завязать с первого раза не получилось, а наловчившись, получив качественную, умереть так и не смог. Прокашлялся и вернулся к привычному — холодному лезвию, рассекая +им кожу. И знаний о том, что веревка, протертая мылом, сломает шею, принося моментальную смерть, не заставляя твоё тело биться в предсмертных конвульсиях, пока мозг отчаянно пытается получить кислород, медленно умирая, оказалось недостаточно. А ведь в таком случае руки не мешают, движимые инстинктами самосохранения — некоторые ломали ногти, стараясь избавить себя от медленно удушающей петли с предсмертными хрипами. Повешенье это быстрая и не мучительная смерть. Но его веса просто на просто не выдержала прогнившая балка, единственная, как тогда казалось, подходящая для удушья. Чонгук сразу же упал на пол, как только откинул ногами стул под собой и повис в воздухе. А как результат мгновенной кармы — упавший на голову кусок той самой балки — чертов старый дом. Прокурор потом ходил больше недели с красной полосой, повторившей борозды тугой веревки, на своей шее, медленно выцветавшей в синий и жёлтый. Альфа постоянно возвращался к тонкому лезвию. Терзал теперь не только запястье, но живот, бёдра и ноги к тому же. Как-то раз в голове проскочила мысль, совершенно отчаянная и безумная — порезать шею, задев самую крупную артерию (в таких случая редко удаётся выжить). Долго стоял перед зеркалом, его остатками точнее, прощупывал двумя пальцами пульс, чтобы не ошибиться и точно попасть в глубокий сосуд, но так и не смог. Даже полосы не провёл и гранатовые капли не коснулись острых ключиц. Его разум ломался изо дня в день и он не мог дать самому себе ответ на вопрос: «Что так сильного его задевает?». Он же жил в этом несправедливом мире, терпел побои отца пятнадцать лет своей и неужели какой-то там Ким Тэхен смог его так сильно сломать. Чонгук не испытывал к себе жалости — ненависть и злость стали его тенью. Ненавидел себя, ненавидел смеющихся под окном людей и больше всего на свете ненавидел Тэхена. Вечерами, преследуемый навязчивыми мыслями, он сидел за столом и пачкал бумагу синими чернилами — писал письма надменному Тигру о том, как сильно его ненавидит. За тот месяц, что Чонгук безбожно хотел умереть, он посвятил ему десятки таких, некоторые из них были написанный собственной кровью. Как же сильно он его ненавидел. Его скромные накопления стремительно таяли. Альфа почти не выходил на улицу: он сто процентно уверен, что все, абсолютно все люди в этом городе, а может и стране, тычут в него пальцем. Перешёптываются в сторонке за спиной, говоря: «Это он, тот прокурор». И даже месяц спустят местные газетенки пестрили его именем в заголовках, с ужасной подписью «Желтая канарейка». Чонгуку пришлось отказаться от полноценной еды: сначала она просто не лезла в рот, застревая поперёк глотки, а потом, чтобы покупать алкоголь. Под конец он питался в самых дешевых забегаловках: салат и горькое пиво, которое заглушало чувство голода и пустоту, стали ежедневным рационом. Три недели спустя его отпустило и приступы неконтролируемого самоуничтожения, сопровождающиеся желанием, лучшей подругой отныне, получить больше крови — шрамов, появлялось не чаще раза в неделю. Но и того было достаточно, чтобы на и без того изуродованном теле появлялся десяток другой новых отпечатков — ожоги, проколы, порезы. Боль отныне стала спутником альфы. И они шли рука об руку, и Чонгук не замечал, как становится уродливым полотном. Теперь он брал в руки холодное лезвие сознательно, оставляя себе напоминание о том, что все ещё здесь — живой и никчемный. Последним шагом стала ночь, когда он хотел закончить все на один — два — три, или в обратном порядке, не важно. Чон часто впадал в приступы неконтролируемой паники, рвал волосы на голове, но почему-то именно тогда старые, уничтожающие его чувства вернулись к нему ничем иные, как ураганом, цунами или другим стихийным бедствием. Что стало триггером он так и не понял. Он даже не взялся за своё излюбленное лезвие, разбил в доме посуду, умываясь слезами и кричал куда-то в потолок о том, как ненавидит свою никчёмную жизнь. А потом его переключило — в прямом смысле этого слова. Он просто встал и, натянув капюшон, скрылся в ночи. И первое, что он потом помнит после этого — Намджун, вытягивающий его с перил обратно на мостовую. Где он был, куда ходил и что делал — не помнит. И как остановился по середине моста, наблюдая за проезжающими под ним машинами, не помнил. А свой отчаянный шаг запомнил теперь на всю жизнь. В тот вечер к нему вернулось собственное разбитое сознание и часть той души, которую удалось уберечь и спрятать от грязного мира и него самого — доброта все ещё жила в его сердце. В этом помог взрослый омега, мягко обрабатывающий его шрамы и укутавший своей добротой, как тёплым пледом. Сокджин подарил маленькому мальчику внутри уничтоженного альфы своё тепло, напоив горячим какао и убаюкивая в собственных руках. Благодаря Сокджину Чонгук не потерялся во тьме. Благодаря ему он знает, что теперь нужно делать. После ночи в доме Намджуна они с омегой продолжали часто поддерживать своё родительское общение, несколько раз виделись и в Чонгуке загорелась страсть к жизни. Он нашёл занятие себе по душе, о котором не признаётся, как бы страшил не пытался настоять, все реже и реже возвращаясь к лезвию. Через месяц после встречи с Сокджином порезы мальчика прошли, не все, конечно, но многие, и он поспешил закрыть их — он все ещё живет в осуждающем обществе и оказаться жителем психиатрической лечебницы теперь хотелось меньше всего. Набил себе много татуировок на левую руку от запястья по самое предплечье, захватывая часть шеи. Самой первой стала небольшая надпись «S&N» — как знак уважения и безмерной любви. Потом он набил птиц, летящих вверх к шее, и много цветов — особенно жасминов (ответ на вопрос: «Почему?» ему не известен, так его сущности захотелось), а ещё волка и Луну. Всю руку оплетали рисунки цветов, раскинутых поляной, бабочек и надписи по типу: «не сдавайся» или «верь в себя». У Чонгука в крови течёт рок-н-рол, любовь к своему чёрному байку и пушке, которую везде таскает с собой. У Чонгука в душе чёрный, матерый волк, освобождённый холодной зимой и рождённый от горькой полыни да красивых кроваво-алых цветов, а на сердце тщательно скрытая боль. У Чонгука много шрамов, спрятанных под рукавом чёрных татуировок, септум в носу, пробита серебряной штангой правая бровь и серьги-кольца в ушах. А в потухших детских глазах отпечаталась серость ставшего слишком тесным города и одиночество, вонзенное в камень погасшей души Эскалибуром — мечом короля Артура. У Чон Чонгука новая жизнь без каких-то там Ким Тэхенов, которого он и не помнит вовсе. Чонгук чиркает кремнием на зажигалке, поджигая вырвавшимся пламенем сжатую губами сигарету. Делает глубокую затяжку, игнорируя пятое подряд сообщение от своего хена и выпускает дым в потолок, только после этого наконец-то решаясь ответить. от кого: jk — Прости, хён, я не смогу придти к вам на Соллаль, очень занятот кого: всемирный красавчик
— Вот как, очень жаль.
Чон слабо улыбается экрану своего телефона, после чего, зачесав отросшие волосы назад, извлекает из гаджета сим-карту и ломает ее на пополам, выбросив в пепельницу к тлеющему бычку сигареты. У альфы новая жизнь и в ней нет места такому прекрасному человеку, как Сокджин. Вернее будет сказать, что сам Чонгук со всей своей тьмой не заслужил себе такого замечательного хёна. Его жизнь достаточно резко перевернулась с ног на голову. Отглаженный брючный костюм сменили чёрные потертые джинсы, своеобразные худи и просторные футболки, а мантию прокурора — кожаная косуха. Да, и в целом, от мягкошёрстного волчонка остались лишь воспоминания. Вместо ежедневной зубрежки права — тренажёрный зал и тир, в котором он спокойно закрытыми глазами попадает во все мишени ровно в сто очков. А когда и этого стало мало, выбирался за город и оттачивал своё мастерство уже на подвижных мишенях (нет, людей он не убивал, но это пока что). После довольно-таки грубого пинка под мягкое место и выхода из своей личной деперсонализации, альфа обзванивал все возможные адвокатские конторы в поиске работы, временами и вовсе приходил без звонка или оповещения, просил, нет, даже требовал аудиенции начальства. Иногда ему все же позволяли придти на собеседование, но было это лишь из-за человеческого любопытства и желания поглазеть, нежели из-за сочувствия, которое он, по-идее, должен был вызывать. Для всех он был полным изгоем. Скромные накопления очень стремительно таяли, Чонгуку пришлось отказываться от полноценных обедов и завтраков, а ужинать в забегаловках — пивных, где бесконечно подавали пиво и приевшийся салат: пиво он не любил, но оно притупляло голод. Со временем в поисках работы, чтобы совсем не подохнуть в этом мире, Чон переключился с больших адвокатских фирм, на более мелкие, но и там о нем были наслышаны. В конечном итоге, отпустив последнюю надежду устроиться на престижную работу связанную с его профессией, он находит объявление в газете: фирма по сбору налогов «Эсмеральда». Судьба жестоко над ним пошутила, а отчаяние привело именно туда. Поэтому где-то к середине января месяца Чонгук стал лишь разносчиком повесток. Эта работа стала самым настоящим испытанием: кто-то ругался на него и кричал, закрывая дверь перед носом — хрупкий Чонгук не внушал должного страх, а кто-то и вовсе пытался домогаться, посчитав слишком смазливым для этой работенки. Он уставал, но ему платили по пятнадцать тысяч вон, на минуточку, целых пятнадцать-тысяч за каждую повестку. К вечеру тело ломило, ныл каждый мускул, но зато теперь у него был не плохой доход. Ведь если удавалось разнести десять таких писем, в кармане у него было сто пятьдесят тысяч — это сто тридцать долларов и на это можно было жить. Все это время он старательно посещал тренажерный зал, приведя свое тело в форму, а в конце месяца, видимо за не плохие заслуги: стоит отдать должное — Чон втянулся и вручал практически все письма счастья должникам, ему предложили весьма обычное, на первый взгляд, предложение повышения в должности. Теперь речь шла совершенно о других деньгах и задачах. Альфа стал телохранителем — так называли его в конторе. Своё первое дело он провернул за несколько дней до начала празднования Корейского нового года — заказчик объяснил это тем, что на период Соллаль порт будет закрыт, а его груз очень важен и требует немедленного отправления. За каждое успешное отправление контейнера Чонгуку платили по пять тысяч долларов, обещая увеличить плату, если он хорошо будет справляться со своим обязанностями — на эти деньги Чонгук и купил себе новенький байк. И сегодня, планируя наконец-то увидится со своими хёнами, в квартиру пришел мужчина, передав конверт с руководствами и дальнейшим планом. Теперь для него главным условием стало отказаться от всех своих связей — с чувством полного сожаления альфа решился на это. Черный байк остановился возле высокого серого здания, служившим амбаром для хранения контейнеров — указанный в письме адрес привел его к окраине Сеула, откуда совсем недавно происходила отправка контейнеров с грузами. Припарковавшись, Чонгук снял с себя шлем, закрепив его на руле. Возле воды температура была гораздо ниже и он невольно поежился, поспешив прикурить ментоловую сигарету. Горячий дым приятно окутывал горло и легкие, создавая призрачную иллюзию теплоты. Ждать долго ему не пришлось и потушив бычок, следует за подошедшими мужчинами. Они проводят его в то самое здание, изредка кивая рабочим, занятых своим делом — загрузкой очередного контейнера. Краем глаза альфа заметил, что он таскают картонные коробки с изображением различных электронных приборов — от телевизоров до настольных ламп. Видимо, в прошлый раз он охранял один из таких контейнеров. Ничего не обычного, просто его наемщик слишком печется о сохранности приборов, отправляемых в Америку. — Я тебя ждал, Чонгук, — перед ним останавливается мужчина — альфа, старше самого Чона на пять или шесть лет, — У тебя, наверное, много вопросов, — и получив молчаливый кивок головы, он продолжает, — Я все тебе расскажу, но давай сначала поговорим у меня в кабинете. Коротким кивком головы альфа отпускает провожатых Чонгука, любезно пропуская его к в помещение, которое, как оказалось, лишь было своеобразным тамбуром, где за просторным столом сидела молодая девушка, сразу же поспешившая встать. Чон для себя подметил, что скорее всего она является его секретаршей, а догадки подтвердились, когда Лайла — так обратился к ней начальник, поспешила предложить кофе. — И так, — альфа закрывает за собой дверь, прося передать не беспокоить, — Начнем с самого простого, — Чонгук кивает, осматривая помещением, — Можешь звать меня Дживон, — его глаза сверкнули, отражая упавший луч света от открывшейся двери, — Хан Дживон. — Наследник семьи IC-groop, — произносит Чон, благодаря девушку за принесенное кофе, — Я сразу вас узнал. Ваш отец был частым гостем в доме моего отца. — Удивлен, что ты осведомлен, — Хан улыбается, облизнув губы, — Ты не глупый мальчик и уже понял, что все это время работал на меня. — Я был крайне удивлен, когда увидел вас, — молодой альфа повторяет движение за собеседником, — Но я думал, что ваша семья занимается по-ли-ти-кой, вместе с моим родителем, — брезгливо кидает он. — Часть нашей семьи — да, — Дживон встает со своего места, продолжая говорить, — А другая часть занимается поставками электроники в Америку и работает под прикрытием. — И что же это за работа такая? — В городе ты — знаменитость, а слухи о крахе твоей карьеры дошли даже до твоего отца, — мужчина предлагает раскрытую коробку дорогих папирос, — А все из-за одного мальчишки, — отчеканивает он. — Не совсем понимаю к чему вы ведете, — хмурит брови Чонгук. Он предпочел полностью вычеркнуть из своей памяти тот день. — Хорошо, — соглашается безмолвному противостоянию взрослый альфа, — Мы помогаем полиции и прокураторе поймать одну очень опасную группировку, которая занимается распространением наркотиков и продажей омег. — продажа омег, — повторяет слова Чон, удивляясь. — И точно, — Дживон ударяет себя по лбу, — Никто об этом не знает, потому что правительство не придает это огласки — во избежание паники среди людей. За три месяца пропало пятнадцать омег, трое найдено мертвыми. Видимо в период гона несколько альф не смогли себя сдержать. — Пропало пятнадцать человек, и никто не ищет их? — как-то резко спрашивает Чонгук. — Повторяю: это не поддается огласке. — И что вы хотите от меня в таком случае? — Я хочу, чтобы ты помог в нашем расследовании. Будешь работать под прикрытием в нашем подразделении, — необычно спокойно объясняет Дживон, усаживаясь обратно в свое кресло. — И в чем это заключается, — интересуется Чон, ерзая на месте. — Вместе с моим помощником будете проникать в разные подразделения других группировок, — привычка облизывать губы у Дживона была явно наигранной, — Следить за передвижениями других банд, докладывать мне об этом. А если надо — расправляться с теми, кто нам мешает. — Расправляться? — болванчиком повторяет младший, давясь кофе, — Убивать? — Когда надо будет и убивать, — хладнокровно отвечает Хан, — Эти банды похищают чьих-то дочерей, жен и подруг, они заслужили этого. — Но не проще ли их сдать в полицию? — вопрос вроде не глупый, но почему-то им был вызван приступ не контролируемого смеха. — Запомни, — почти шепотом молвит альфа, — У всех в этом городе все давно куплено и никто тебе не поверит. А как скрыть это предоставь нам. — Хорошо, — Чонгук все еще в смятении, но слушает внимательно и спешит задать свой вопрос, — Но я так и не понял что мне делать. — Все просто, как и я сказал, у тебя будет напарник — с ним я тебя познакомлю, когда ты дашь мне свое согласие, — старший замолчал, будто обдумывая план действий, — Я буду передавать вам координаты нахождения похищенных, вам лишь надо будет сопроводить машину с ними до безопасного места, где им окажут помощь и вернут по домам. — Тогда у меня еще несколько вопросов, — спешит перебить Чонгук, — Как вы узнаете о их местонахождении и не выследят ли нас, когда поймут, что мы рушим их планы. — Это оставь на меня, — улыбается одними уголками губ Хан, — а теперь иди и отдохни, завтра буду ждать твоего ответа. парни проводят тебя. — Хорошо, — проглатывает очередной вопрос альфа, — Я подумаю над вашим предложением. — И чтобы никто не знал о нашем разговоре, верно? — Да, — уже у смой двери отвечает Чон. — Деньги будут приходить на твой счет два раза в месяц, а это лишь стимулирующие. Гук замирает, когда на телефон приходит сообщение о пополнении баланса на десять тысяч долларов. Он вопросительно смотрит на Хана, но улыбка на лице старшего, являющаяся очень частым явлением — сам доброта и лучезарность, от которой почему-то проходились мурашки вдоль позвоночника, побудила вновь проглотить свой вопрос. Он и так все понял — не глупый. С помощью двух парней, ранее встретивших его на территории складского помещения, помогли ему вернуться обратно на улицу, дружелюбно похлопав по плечу, болтая о том, как им повезет работать с таким внушительным альфой, как Чонгук. А с напарником ему так вообще сказочно повезло — Ван оказался олицетворением благородных качеств, которыми могут только быть одарены альфы на этой земле: смелый, добрый, надежный товарищ, готовый всегда прикрыть тыл своей грудью. Все эти небывалые рассказы так и внушали ему ответить Хану долгожданным «да, я согласен». И дело, вроде правое, но почему-то волк Чона метался, словно предупреждая об опасности. Окончательное решение он принял, когда вернулся далеко за полночь вновую съемную квартиру и наконец-то сменил пропахшую табачным дымом одежду на более комфортную, теплую. Зима в этом году действительно оказалась зимой и теперь, освещенные яркими фонариками-гирляндами улицы, не спеша окрашивались в белоснежные свет. Наконец-то выпал долгожданный первый снег — Соллаль в этом году принесет много хорошего. Закрыв створки окна, выпустив последнюю порцию табачного дыма, Чонгук зябко ежится, укутываясь в огромные плед, как в кокон. Включает телевизор, полностью расслабляясь и бездумно листая каналы. Пока не заостряет свое внимание на новостном, где бегущей, красной стройкой проплывает надпись «Шестнадцатилетняя омега, пропавшая два месяца назад, была найдена мертвой». У альфы тогда внутри все органы разом кульбит сделали, словно разрываясь. Никогда прежде его еще не прошибало таким током, заставляя падать на пол, путаясь в одеяле и судорожно набирать номер телефона, указанный на визитной карточки — Хан Дживона. — Я согласен. Громко и четко. Эти слова стали единственным, что он смог сказать, потому что злость, охватившая его тело, выбили из него все остальное. Он найдет этих ублюдков и расправиться с ними, точно так же, как они расправились с бедной девочкой.