Миллениум

      Скорость. Бешенный выбросы адреналина в кровь, заставляющего биться сердце в стократ — все это любовь одного омеги, чьи руки крепко сжимают кожаную оплётку дорогого автомобиля. Карие глаза почти бездвижны, лишь изредка перекатываются туда и обратно, чтобы зафиксировать силуэт подростков, идущих по мостовой.       Педаль, вжатая в пол, была не единственной, кто чувствовал себя размазанной. Так же ощущал себя альфа, спрятавший голову в плечи от езды Ким Сокджина. Когда машина заваливается на повороте на бок, он хватается руками за приборную панель внедорожника, чтобы хоть как-то избежать травм — приложиться головой о тонированное стекло не входило в планы Намджуна. И уж тем более умереть здесь и сейчас. Разбиться к чертовой матери, когда стрелка спидометра падает на отметку за двести.       — СОКДЖИН.       Кричит Джун, когда из-за поворота на них резко выехала машина. От лобового столкновения спасает разве что резкий поворот руля: машина вильнула и, обогнув красный минивэн, снова втиснулась в дорожную полосу.       — Ты чуть нас не убил, сбавь наконец-то скорость.       Слова альфы размазываются в удаляющимся звуке сигнала машины. Размазываются точно так же, как ясный взгляд водителя. Глаза омеги словно застилала пелена боли, счастья и ярости, которые взрослый Сокджин пытался держать в себе. Он сам не понимал, что спровоцировало его на этот шквал эмоций, которые загоняли его в самый дальний угол собственной комнаты страха. Словно что-то плохое и одновременно хорошее случилось в его жизни и он просто не знал как на это теперь реагировать. Ким был рад видеть Чонгука живым и здоровым, он был благодарен ему, что тот спас тигрёнка, но он был точно так же зол на него. И, кроме всего этого, он до ужаса испугался за своего приемного сына — Тэхен для старшего даже больше, чем брат. Они одна семья, он вырастил этого смышлёного и неугомонного ребёнка, и родительские чувства не позволяли ему рассудить ситуацию здраво, как положенно взрослому.       — Пожалуйста, Джин, — голос Намджуна смягчается, — С ними все будет хорошо. Они справятся, верь в них.       Альфа кончиками пальцев касается напряженного бёдра Джина, вырисовывает ими дорожки вверх вниз, после чего слегка сжимает его. Кажется, в машине наконец-то витает самая настоящая аура успокоения. Омега слегка дернулся, когда кожей почувствовал горячую ладонь мужчины, так мягко массирующую его ногу. Сокджин моментально расслабился, медленно опуская педаль газа и, ранее упавшая стрелка, ползёт вверх к отметке восемьдесят километров в час.       Намджун облегченно выдыхает, наконец-то позволяя себе расслабиться в кресле и повернуться корпусом к водителю. Он продолжает гладить ногу омеги, рассматривая черты лица, острую линию челюсти и бледно-розовую полосочку поджатых губ. Омега прекрасен всегда, злится ли он или смеётся своим искрящимся смехом, от которого становится в тысячу раз смешнее, не важно и все это не имеет никого значения для Намджуна. Он давно очарован и сражён мужчиной, чьё имя носит в сердце ещё с подросткового возраста.       — Расскажи мне все, Джин.       Тысячи маленьких мурашек кусают тела омеги. Сокджин, как оголенный провод, шипящий и искрящийся от горячих рук альфы. Словно в него вгрызаются голодные муравьи, нашедший долгожданный кусок сахара и желающие поглатить его — Джина — целиком, вместе с костями и, рвущими голову, мыслями, от которых избавиться хотелось больше всего. Омега хочет остановиться, честно во всем чем признаться Намджуну и получить хоть каплю той призрачной надежды, что все будет хорошо, но не может себе этого позволить, как не может сдаться и разрешить Киму заботиться о нем.       Джин недолго собирался с мыслями, нервно кусал губу, после чего хрипло начал говорить: — Единственное, что я могу тебе сейчас сказать — Тэхен омега и он истинный Чонгука.       — Это и так стало понятно. — Слышится в ответ приглушено, заставляя сжаться еще больше. — Почему ты так сильно переживаешь за все? Ведь ничего страшного не случилось.       Дальше они едут в тишине и эта тишина говорит сама за себя. Она кричит, надрывая голос, срывая его до хрипоты, оглушая. Она перепонки в ушах разрывает, аккуратными струйками крови стекая по когда-то сияющим и блестящим кончикам мочек. Ким боится тишины, иначе и сказать нельзя, ему обязательно нужно ухватиться за какой-то шум. Попытка исправить усугубила положение.       — Случилось! — кричит, вскипая от злости.       Сокджин закусил нижнюю губу, останавливая машину уже где-то за чертой отсыревшего от мелкого дождя города, включая аварийную сигнализацию. Салон наполняет монотонный звук тиканья. В полной темноте, под низкими тучами, изредка загорались красно-желтые фонари, единственное освещение, блекло падающее на лица мужчин за пропотевшими стёклами.       Если бы он мог, то впился бы в Кима зубами, чтобы показать ему, насколько сейчас больно. Насколько рвет изнутри от осознания своей бесполезности, беспомощности. Он он смог уберечь своих драгоценных птенцов от разрушающей боли. Одному теперь суждено погибнуть.       Намджун, потирая ушибленный лоб от неожиданной остановки, вопросительно вскидывает бровь. Его не волновала пульсирующая боль, концентрирующаяся адским пламенем.       Дождь облизывал кузов автомобиля, подстраиваясь под метроном сигнализации, создавая новую мелодию; от тяжелого влажного воздуха, проникающего сквозь слегка приоткрытое окно, напряжение постепенно отступало: Сокджин наконец-то отпустил руль и развернулся, насколько позволяло того водительское кресло, к Намджун, чтобы зацепиться в его образе за что-нибудь, что поможет ему остаться на плаву — избежать очередной панической атаки. Чёрные, как ночь зрачки исследуют острые черты лица, тонкие пальцы, скользящие по собственному бедру и пускающие волну мурашек, глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, и губы. Слегка поблескивающие в желтом свете от слюны и, он готов поклясться, что точно такие же как и в детстве на вкус.       Намджун озадачен выступившими горькими слезами мужчины перед собой. Джин смотрел на него, а горячие жемчуга катились с его пронзительных, красивых глаз ручьем. Пачкали собой брюки, становясь мокрым, мерзким пятном. Чужая боль отзывалась стократ сильнее собственной. Хотелось вылезти из своей шкуры, вывернуть наизнанку и укрыть ею хрупкого омегу.       Все случается быстро. Настолько быстро, что ни подумать, ни возразить не представлялось возможным. Это было похоже на замедленную сцену в дешевом кинофильме.       — Сокджин, — альфа шепчет, поддаваясь вперёд: — разреши одолжить у тебя поцелуй. Обещаю вернуть с процентами.        Джун мягко подхватывает чужую руку, сплетает пальцы, крепче сжимая горячую ладонь омеги. Сердце стучит где-то в висках, давит, а желание наклониться ещё больше вперёд, чтобы коснуться собственным лбом чужого, растёт в геометрической прогрессии. И сопротивляться этому невозможно. Альфа шумно выдыхает в губы, напротив, слегка мажет, не целуя без разрешения, но опаляет своим горячим дыханием чужие желанные.       Намджун никогда не медлил, всегда жадно брал то, чего хотел, но почему-то рядом с этим омегой сделать все хотелось правильно, по обоюдному желанию и без животного натиска от нетерпения. Этому ещё предстоит научится — мужчина сдаётся после тридцати секундой паузы, прошедшей чуть ли не годом, в глубине души надеясь не получить отказ, потому что после него сдерживать внутренний ком агрессии станет невозможным. Намджун целует мягко мазнув кончиком языка, словно впервые пробуя омегу на вкус — он даже здесь слаще тягучего мёда. Углубить поцелуй не пытается, не напирает — исследует, растягивая момент.       А Сокджин и сам не даёт углубить, укладывает руку на шею альфы, осторожно поглаживая ее и наслаждаясь неторопливый поцелуем, напоследок проведя языком по нижней губе мужчины, которую хотелось укусить, но вместо этого Ким слюной словно увлажнял чужие губы. Растягивает удовольствие, стараясь упиться чужими губами сполна. Ким осознает что ему действительно нравится изучать чужие уста.        — Альфа…. Медленно, без особого желания отстраняясь от губ желанных, в которые хотелось впиться резко, не дав возможности отстраниться, но альфа сделать этого не дает и притягивает к себе мужчину, нажав на шею, оставляя лёгкие поцелуи по всему смуглому лицу и напоследок оставляя чмок в области губ. Большего позволить Ким сейчас не мог, он хотел растянуть каждое мгновение с этим парнем, считал что бежать некуда, желает постепенно наслаждаться старшим. Альфа и не думал, что он, когда-то вечно холодный, подобно льдам Арктики, сможет желать море сладких, как патока, поцелуев, ласковых обращений в свою сторону и нескончаемого флирта.       Ветер, что совсем недавно поселял табун мурашек на спине Кима, сейчас не сравнится с чужими прикосновениями и взглядами, что были обращены к нему, вызывая приятные чувства где-то в сердце.       — Луна, — закрывает глаза, — поцелуй меня ещё, прошу тебя.       Нет. Умоляет. Альфа плавится, растекается горячими ливнями, готовый отдаться весь, без остатка. Он впервые чувствует себя настолько живым — от этого дышаться легче. Не будет против, если Сокджин утонет в нем, потому сам давно захлебнулся. Не будет против, если его размажет по асфальту, потому что вставляет. Намджун не употреблял никогда, но готов пойти добровольцем, если белой дорожкой или в шприце окажется Ким — хочется глубже, сплестись в одно целое и чтоб ничего не взяло.       А старший целует. мычит в поцелуй, ловит губами горячий воздух чужого шепота, улыбаясь уголками губ — глаз не открывает, рискует лишиться разума вмиг. Они оба не переходили черту, дразнили друг друга, пробовали на вкус и, кажется, следующая остановка только психиатрическая лечебница, потому жизни теперь без этих чувств не предоставлялось возможным.       — Быть может, ты действительно лучшее — что случалось со мной. — Альфа ведёт большим пальцем по щеке, словно решаясь несколько секунд. — Хочешь углубить, ангел?       А омега мурлычет, понимая что свое желание и то скрыть не мог. Он вновь приближается к лицу прелестному, оказавшись едва ли не в нескольких сантиметрах.       Разум крошится мелкими, разноцветными стёклами под ноги Кима. Душа, сорвавшаяся с ритма, громким эхом бьется по всему телу, пульсирует под руками альфы: хочется вырвать сердце из собственной груди, распоров рёбра, как дверцу золотой клетки, и вложить его, все ещё живое, бьющиеся и израненное, в чужие горячие руки. Так нежно рисующие невидимые нити по коже, чтобы только их владелец был властен над судьбой омеги, и на место извлеченного органа вместить в себя альфу.        За один единственный день, в проливные дожди, никогда не заканчивающиеся в чужой жизни, вышло солнце, озаряя собой гнилую пустоту. За один единственный день взошли давно умершие семена жизни, являя миру первые зелёные ростки чьего-то будущего: чего-то прекрасного и хрупкого. За один единственный день один человек потерял себя в другом человеке.        Горячие, как патока чувства камнем падали вниз, к животу, оголяли чужую обоженную душу, концентрируясь там струящийся теплой энергией — лучами восставшей из пепла любви. Каждый сантиметр горел от прикосновений, Намджун забирался под кожу. Забирался в голову.       Сердце.        С Сокджином хотелось слиться в единое целое — правильное, гармоничное, дополнить друг друга. С Сокджином хотелось всего и сразу: жадно упиваться сладкими, игривыми поцелуями до опухших губ, чувствовать его всеми клеточками тела, нежась в холодных простынях под шум вечно не спящего города, и дарить что-то большее в ответ. Без корысти, просто потому что это Ким этого заслуживает.       — Хочу тебя. Себе. Навсегда.       Омегу сомнение на короткий миг отрезвляет, разрешает остановиться, чтобы наконец-то распробовать вкус на своих. Язык проходится следом за чужим, слизывая сладкую, тягучую слюну нескрываемого желания — тела искрятся рядом с друг другом, рискуя взорваться в любой момент. Он позабыл обо всем, отдаваясь в руки альфы. Все мысли и планы, игры разума, словно канули в лету: голова стала ватной. Казалось, что пространство вокруг остановилось, застопорилось во времени. Страсть разливалась по всему телу и была готова бить из него мощным ключом. Низкие, глубокие вдохи между поцелуями, кислород сгорал в лёгких и лизал своим пламенем лица. Отрываться не хотелось совершенно.        Намджун и забыл о том, что может возникать между людьми что-то положительное, теплое, греющее не столько тело, сколько душу. Он всегда наблюдал со стороны за чувствами людей. Ему признавались. Он мог заставить сердце трепетать и сделать цель своей, но ему никогда это не было интересно. Ему было чужды поиски и ожидания любви, он никогда не интересовался ею. Но сейчас, когда омега мучительно требовал внимания, сердце внутри него трепетало, словно маленький огонёк на ветру. Мужчина боялся не сдержаться и обжечь омегу. Он впервые с того времени был с кем-то нежен, отдавал себя и свою душу. Аккуратно перемещал руку по чужому телу, почти требовательно прося быть ближе: телом к телу, душой к его душе. Альфа не хотел, чтобы омега от него отстранялся: негодовал, ломал губами воздух перед собой — хотелось вернуть растекшуюся по венам реку в русло.        Сейчас ничего не имело значения, был важен только Сокджин и его губы. Альфа прижимает к себе чужое тело на столько, насколько позволяло пространство, и жадно целует: играясь с губами, вбирает в себя и посасывая, чтобы затем мазнуть по ним горячим языком.       Намджун не нарушает пространство, не переходит черту. И когда собственные легкие, заполненные цветами распустившейся роз, взрывались петардами, отстраняется. Реальности происходящего нет: зацеловывает щёки, собирая рукой вьющиеся волосы на затылке и утыкается в чужое плечо лицом, жадно вдыхая одеколон на одежде омеги.       Впервые ему кажется, что само слово «божественно» придумали лишь тогда, когда в голове были черты этого живописного ангела, его ангела, никак иначе и… Букет эмоций слышен в чистом голосе. «Блять, ты человек вообще?» — эхом бьётся внутри и с губ выбивает судорожный выдох. Намджун без ума от каждой темной пряди, от взгляда томливого и светлой улыбки, от нежного шлейфа духов.       Светлые чувства топят с головой, заставляя глаза тёмные сердечками забиться, и бабочек в животе ожить под мелодию трепета души, даже щеки заалели. Теперь все встало на свои места.        Мысли насквозь пропитаны очаровательной Луной, чей голос хотелось услышать в любых словах. Все вокруг, даже улица полумрачная словно приобрела нежные оттенки весны, все цветет внутри отныне, пустоту убивая шипами. Потерян. Любовью шутит сатана. Руки как-то совсем невольно притягивают к себе брюнета. Искры из глаз брызгают, и буря эмоций вспыхнула внутри: от невинной радости до вселенской ласки, щеки окрашивая в стыдливо-красный.       Грудь омеги выламывало столь забытое чувство, похороненное под грунтом земли и пепла, и губы растягивались в счастливой улыбке наивного ребенка. Без ума до боли в висках, до сладостного шёпота. Бабочки внутри запорхали сильнее, вот-вот, гляди, и Сокджину уже сам на крыльях затанцует. Успокоиться не получалось от слова «совсем», но этого и не хотелось, парень едва ли сдерживал радостные возгласы.       Ким не сможет сейчас с точностью заверить, что он влюблен и готов все простить, пусть и формула любви достаточно простая даже для самых маленьких детей. Но он готов признаться, что его к губам парня все еще влечет, что подарить ему ещё сотню поцелуев хочется. Внутри будто бы поселяется жизнь, как бы банально это не звучало.       Если раньше омега лишь существовал в своем собственном мире, в котором были лишь работа и вечернее расслабление с помощью алкоголя или вечеров с птенцами, то сейчас он буквально живет. Дышит полной грудью, улыбается как-то слишком часто и старается дотронуться до чужого тела, разрешая прикасаться к себе. Столько всего обрушилось на его несчастную голову за пару дней. Начинает казаться, что ему лишь мерещится или это очередной хороший сон, прерывать который вообще нет никакого желания. Он готов уснуть навечно, лишь бы чувствовать подобное.       — Мой хороший мальчик. — Томно произносит альфа, проводя ладонью напоследок по шее старшего.        Акцентирует внимание на первом слове, хочет держать старшего рядом по максимуму, не допуская чужого взгляда в сторону.       От горячих слов альфы дыхание спирает и жестоко ломает. Омеге нравилось, как бархатный, низкий голос Намджуна, надламывающийся слегка хрипотой в конце слова, ласкал его нутро, так нежно зацеловывая искусанные губы коротким «мой». Если Ким захочет, омега готов вырвать свои сожжённые крылья и бросить под его ноги, но… Всегда есть дурацкое «но». Альфа вновь присваивает омежье сердце себе — брюнет и сам был готов отдать его и никогда назад не забирать. А большего дать он не может. Ничего просто нет. Начинало казаться, что жизнь, засверкавшая яркими красками, — это единственное, что когда-либо было, есть и будет. Сокджин просто не сможет больше находиться во тьме одиночества.       — Поехали. Нам нужно к ним, — шепотом в самые губы. Сокджин оголяет душу, открывает запертые ставни и впервые впускает в свою темницу солнце и свежий воздух, уносящий с собой смрад пыли, грязи и плесени. В уголках его глаз собираются хрустальные капли слез: от старого него ничего не осталось. Только оболочка.       Омега сломал альфу.        Уничтожил.       Теперь он был уже не тем Ким Намджун, равнодушными и высокомерным, что раньше. Теперь этот человек помешался на человеке.       Трется щекой о чужое плечо, оставляет невесомый поцелуй на виске. Отпускать старшего все равно не хочется, поэтому Ким ладонь накрывает чужую, но так, чтобы при вождении это совершенно не мешало. Не может отказаться от контакта, как не желал бы. Хочется тепло дарить, давать наслаждаться им же. Хочется только больше и больше.       Чем дальше машина неслась от центра города, тем слабее становился

━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━

      Умывшийся вечерний прохладой, город засеял новыми, ещё не известными ранее, красками. Во многих квартирах зажегся свет, включили множество цветных вывесок, реклам. Что-то где-то мерцает. Из окна мчащего авто все это превращалось в одно огромное мерцающее полотно. Словно бы миллионам и миллиардам звезд осточертело висеть где-то там наверху, смотреть на людей сверху-вниз, и вот, они спустились на землю, явить человеку свою красоту.       Когда Сокджин выходит из автомобиля, возле парка Ансан, небо над головой, ранее затянутое тяжёлыми тучами, было чистое: можно было рассмотреть все бесконечное пространство, усыпанное звёздами, а с вершины склона, где была резиденция Кима и Пака, вид на ночной город был не просто обычным: сказочным и захватывающим дух. Поцелуи старшего дурманили похлеще всех видов алкоголя, на чувствительной коже они ощущались даже тогда, когда по щекам резко ударил промерзлый ветер.       — Вот мы и приехали, надеюсь, у них там все хорошо.       Мужчины, минуя небольшую аллею к центральному входу, проходят в стеклянные раздвижные двери, попадая на ресепшен. Сокджин здоровается с милой девушкой-омегой и, прислонив ключ карту, тем малым подтвердив свою личность, проводит альфу к лифтам. Там они едут в напряженном молчании. Поцелуи все еще обжигают кожу, заставляя смущенно отводить взгляд и не встречаться с пронзительным взором драконьих глаз в зеркальном отражении.       Потому что Намджун смотрит: открыто, с вызовом, возбужденно. Стоит за спиной, почти вплотную так, что жар его тела ощущался на расстоянии и не сводит тяжелей взгляд с омеги, что всякий раз рядил, стоило только попасть в капкан.       На двадцать четвертей этаж лифт поднимался предательски медленно. Время растянулось подобно балл гаму. От нервов омега постукивал кончиками пальцев по своему бедру — обжигало. прикосновения альфы еще долго будут обжигать кожу. Яблочный аромат впитался до костей. Ненадолго это станет спасением.       К моменту, когда то точки терпения альфы оставалось не больше десяти секунд, а взгляды встретились и не собирались больше расходится, звуковой сигнал вернул трезвость. Омегу поспешно покинул душный лифт, уверенно двигаясь в сторону квартиры, которых на этаже было всего две: богатенькие люди и не на такое способны.       Чем ближе Сокджин к логову неуловимого тигра, тем быстрее к нему возвращалась былая нервозность. От нее не слушались руки и попасть по цифрам на кодовом замке почти не возможно: казалось каждое прикосновение к завидной цифре ломало пальцы. Омега уже сейчас чувствовал, как давили сильные ферамоны и, наверно, только присутствие истинного помогало оставаться на ногах. Иначе бы позорно заскулил, ползая вдоль стен. Аура Намджуна успокаивает и позволяет взять себя в руки, но страх никуда не ушел.       Омега готовился к худшему: он не понаслышке знает какими могут быть альфы, особенно когда рядом течный, слабый омега. Альфы — животные, беспощадные, без морали и принципов — это он уяснил очень давно. Именно поэтому за столько лет он и не смог никого к себе подпустить.       Намджун исключение. И станет ли исключением молодой Чон или же его обиды и страсть к мести возьмут вверх и он сделает то, о чем потом всю жизнь будет жалеть. Страшно представить, что испытывает сейчас Тэхён, когда его Луна проснулась и тянется к волку, которого сам Ким избегал. Противоречия пугали больше всего.       — Привет, хён. — становится приговором, позволившим разглядеть сквозь пелену тьмы два силуэта.       Когда омега открыл дверь, то сразу же столкнулся с зашнуровавшим кеды Чонгуком и Тэхеном, что робко стоял в углу прихожей, кутаясь в черную спортивную кофту (не)своего альфы. Молодой Ким не выглядел заплаканным, растерзанный или что там вообще должно было быть — все разом рухнуло на землю и Сокджин, облегченно выдохнув, присаживается перед Чонгуком на корточки. Он упирается ладонями в лицо, поднимая плечи.       — Я так волновался за тебя.       — Чего ж тебе волноваться. — Наигранно улыбается юный альфа, выпрямляясь: — Вам же весело…       Старший омега не понимает каламбура и, напрягаясь от тона еще больше, поднимает на него глаза, смотря сверху вниз:       — О чем ты?       — Как это о чем? — раздраженно цыкает Чон, пихнув руки в карманы спортивных штанов.       В прихожей повисает напряженное молчание. Со столовой доносится лишь тыканье настенных часов. Темное пространство квартиры разбавляет лишь скользнувшая с коридора желтый полосы света, обволакиваю высокую фигуру коренастого альфы.       — Не строй из себя тупого, Сокджина. — рычит.       — О чем ты, я не понимаю!       — Строите из себя не весть кого. В суперменов играете, о благих намерениях глаголами сыпете. А я Вам почти поверил! — Получается даже обиженно: — а вы…       Молодой альфа пинает носком воздух и, не желая больше продолжать разговор, уходит, толкнув в плечо Намджуна. Ему уже осточертело находиться здесь и жить во лжи. Надоела несправедливость, что все им пользуются. Пытаются научиться жизни. Чонгук определенно справится сам.       Сокджин смотрит на Тэхена, что меньше всех понимал происходящее и, проронив одними губами «прости», подрывается с места, чтобы догнать обнаглевшего мальчишку. Он получит ответы на все свои вопросы, сейчас это было его первостепенной задачей.       Омега догоняет Чонгука возле лифтом. Он хватает его за плечо и разворачивает к себе, пытливо вцепившись взглядом в него.       — Объяснись! Куда ты пропал? Мы все за тебя переживали, Чонгук.       — Я не обязан ничего говорить такому, как ты.       Омега глупо хлопает глазами, несколько раз немо открыв рот. Он ничего не понимает. а чонгука от его притворной глупости аж тошнить начинает. Он и так не может успокоиться в себе все разыгравшуюся бурю ненависти, что пургой крутила в нем. Давила ненавистью, призрением. Гневом.       — Ты что, правда такой тупой, Сокджин? Строишь из себя тут невинную овечку, а на деле та еще су…       Буквы растворяются в оглушительном звоне. У омеги потряхивает пальцы, а у молодого альфы красный отпечаток ладони на щеке пульсирует. Большего старший терпеть не был намерен. И, если по его мнению это должно было умерить пыл, то получился эффект совершенно обратный.       Альфа хватает взрослого омегу за грудки и, притянув к себе, на самое ухо говорит: — Зачем строить из себя спасателя, если похищаете омег своей шайкой, а, хен?       Намджун, вышедший на шум, лишь успевает вцепиться взглядом в обнаглевшего мальца и сделать несколько шагов на встречу, когда Чонгук брезгливо толкает старшего в плечо, заставляя сделать несколько шагов назад. Двери лифта раскрылись и молодой альфа исчез, оставив опешившего Кима в давящей тишине коридоров. Мир перед глазами померк, заставляя скатиться по дверям лифта в скулеже.       — Что случилось?       Тэхён выскакивает следом, не закрыв двери. Намджун сидит на коленях рядом с Сокджином. По румяным щекам омеги катились слезы. В этот раз горькие слезы обидны. Младший омега только и слышит, как скулит надрывающий в плаче омега и как рычит альфа, готовый разорвать пространство вокруг своей яростью.       Наверное, было б в нем чуть больше импульсивности, то кинул бы он и надрывающегося Сокджина и не понимающего Тэхена, лишь бы выскочить за надменным мальчишкой и надавать ему по полной программе. Научить уму разуму. Но Намджун все еще сдержанный мужчина, умеющий расставлять приоритеты. И уж тем более не станет выяснять отношения, на узнав о случившемся у обоих сторон — неоспоримый плюс взрослого альфы.       Вечер, который должен был закончиться добрыми посиделками, закончился пробитыми слезами, открывшейся правдой. Разочарованием и одним разбитым сердцем.

━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━

      Когда Чонгук унес Тэхена, мир одного Пак Чимина перевернулся с ног на голову. Он не мог и представить, что человеческий разум и тело способно перенести столько боли разом.       Боль. Всепоглощающая боль вцепилась острыми клешнями и в без того разбитое сердце, кажется, лишь для того, чтобы окончательно убить все живое в этом человеке. Жизнь, вроде, только начала менять свой ритм, взрастила ещё слабые и беззащитные цветы, но судьба решила распорядиться иначе, у неё были совершенно иные планы на брюнета. Те были объяты костлявыми руками тьмы и только с появлением Кима что-то начало меняться: Чимину нравилось солнце, даруемое им тепло и, оказавшись на грани его потери, он обессилил.       Разочаровался.        К хорошему, как правило, привыкаешь достаточно быстро и один только возможный исход его потерять воспринимаешь уже как угрозу. А терять омегу, что так быстро вошёл в жизнь и установил в ней свои порядки, Пак не хотел совершенно.            Но придется.        Руки дрожали, отражая эпицентр внутреннего землетрясения и крах взведённых стен; вдоль позвоночника скатывалась крупная капля пота, спина взмокла окончательно и, кажется, только руки и пустой взгляд оставались совершенно ледяными. Альфа тяжело дышал, пытаясь ухватиться взглядом хоть за что-то, что помогло бы ему остаться в сознании: плач Тэхена и прошедший мимо Чонгук лишь сделали хуже. Неоновая вывеска, запах приближающегося дождя и снующие туда сюда люди стали шумом, помехой в голове, отдаляясь все дальше и дальше, расплываясь маслянистыми бликами в бледнеющем свете фонарей тронувшейся машины старшего омеги.       Чимин потерял себя, погружаясь во тьму.