━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
сентябрь две тысячи двадцать первого.
до дня равноденствия девять дней.
В погожие дни, отчего-то похожие друг на друга и не славившиеся разнообразием, были излюбленной картиной молодого Чонгука. Он любил бесцельно болтаться по улицам, взмывая руки вверх, чтобы поиграться с падающими сквозь крону деревьев лучами, и осматривать окрестности, кипящие будничной жизнью, а все потому что с его работой свободная минута была желанным брильянтом — глотком свежего воздуха после спертого воздуха в кромешной темноте подвале. Иногда мысли, завладевающие альфой, врастали в него корнями, переплетаясь и затягиваясь в тугой узел, и он мог стоять так на месте часами и пустым взглядом смотреть в своё искаженное отражение в глади мутной воды лужи, оставшейся после недавнего дождя. Казалось, что в такие моменты стечение обстоятельств, бессвязно преследующих его на протяжении всего существования физического тела, могли рассказать обо всем на свете; ответить на его немые вопросы и разложить мысли по полочкам, повязав их красной лентой, где им суждено порасти слоями вековой пыли. Чонгук ощущает себя не лучше той самой лужи, по которой ребятишки шлепают палками. Ему хочется избавиться от проблем, снять со своих плеч камень ответственности и стать свободным, но взамен он продолжает строить планы, загоняя себя все больше в тупик. А у судьбы на все это иные взгляды и она обрушивается на него снежным комом, расшибая все в пух и прах. — Уйди с дороги, — кричит аджоси, настырно пиликая клаксоном на своём руле, — стал по среди мостовой, места что ли больше не нашёл. Прикусив губу, Чонгук быстро ретируется с места преступления, где простоял добрые двадцать минут неподвижной статуей и наконец-то заходит в здание гнезда. — Если бы я не знал тебя так хорошо, смело бы навесил ярлык «реальный депрессант», Гук, — улыбается во все тридцать два Юнги, единственный человек, которого Чон, пожалуй, мог назвать своим хорошим знакомым, пускай манера общения у них была весьма своеобразной. Чонгук с Юнги сблизились, когда старший взял его под свое крыло и, воспользовавшись связями в полицейском участке, помог устроиться на работу частным детективом в их подразделении — это дало молодому альфе толчок, чуть крепче стать на ноги и перестать чувствовать себя беспомощным. — смотрел за тобой в окно минут двадцать и думал, что ты решил сыграть роль памятника. Вышло, стоит заметить, отлично. — Продолжает Мин, чей волос теперь выкрашен в благородный серый. — Вынужден признать, исчезни ты прямо сейчас из моего поля зрения, мир вокруг станет намного ярче и веселее, — усталый взгляд альфы упал на стрелки часов. Встреча скоро должна состояться. — Просто улыбнись хоть немного, вот и станет мир намного ярче, — полностью игнорируя слова, старший альфа подхватил за ремень свою сумку, — лицо, такое словно по нему лопатой заехали, и ты пахал на шахте трое суток без сна. — С таким родился, — парировал Чонгук, поднимаясь по лестнице. — тогда я не завидую медсёстрам, которые увидели тебя с такой кислой рожей в первые часы жизни. Чон отмахнулся от слов Мина, как от назойливой мухи и медленно двинулся вдоль длинных и однообразно скучных коридоров, чьи стены были увешаны сверху донизу фотографиями и комнатными растениями в горшках. Ему ещё по телефону сообщали, что господин Тигр прибыл раньше и ожидает вместе с остальными участниками, кроме Пака, в кабинете — Чонгук спешить не хотел, помучать бы надменного мальчишку, но поиздеваться и проявить своё божественное снисхождение, проявив себя только лишь в лучшем свете, хотелось все же больше. От того он совершенно спокойно согласился прийти раньше, прикупив по дороге для себя и гостей американо, а для особенного «друга» горячий какао со смешными зефирками звёздочками — жест доброй воли и он туда, стоит заметить, даже не добавил фунт соли, а хотелось очень сильно. Оказавшись перед дверью, Чонгук негромко стучит костяшками пальцев свободной руки и, не дожидаясь ответа, сразу проходит внутрь. На диване, раскидав свои каштановые кудряшки по мягкой обивке, задремал Тэхен и Чон умиляется с этой картины, засмотревшись на несколько секунд. Когда этот ребёнок молчит, то выглядит гораздо симпатичнее и обаятельнее — определенно располагает к себе. От этой мысли, что была словно минутным наваждением, брюнет отмахивается, слегка мотнув головой. Он оставляет на столике принесённые кофе и принимается рассматривать высокие стеллажи с книгами и журналами. Юнги же уходит искать Сокджина с Намджуном и Хо, чтобы начать встречу, оставляя наедине этих детей. Альфа водил кончиками пальцев по корешкам книг, изредка задерживая своё внимание на заинтересовавшей, а потом продолжай свой путь к цветастым журналам, чтобы мельком глянуть статью о себе, многие из которых были на английском языке — не сильная сторона Чона: произношение слов даётся с трудом, грамматика — ахиллесова пята разума и, к сожалению, не единственная. Пробежавшись по полкам с толстыми и уже потрепанными изданиями взглядом, Чонгук выискал несколько более-менее приличных книг, с понятным для него содержимым, и, цыкнув себе под нос, сел в кресло подле Тэхена, принимаясь за легкое чтение с распитием горького американо. Губы от поцелуя продолжают саднить от воспоминаний и чтобы хоть как-то забыть, Тэхен нагружает себя работой — после вечеринки две недели сменились залпом и им никак не удавалось пересечься, пути расходились, графики не совпадали. Надежда оставалась на совместную встречу, которую Тигр запланировал — сегодня что-то случится. Если он не простит все к чертям. Чонгук, погружённый в поток мыслей, отвлекается от бесцельного лицезрения самого себя на пёстрых картинках глянцевого журнала и откладывает его в сторону, когда дверь в комнату открывается и в проеме показываются остальные; Чонгук поднимается на ноги и протягивает им руки для приветствия — кивает несколько раз, легко поддавшись вперёд, и возвращается обратно на диван к дремавшему Киму. Того тормошат и Чон правда не против, чтобы тот ещё пол часа поспал, даже успев ляпнуть что-то вроде «я никуда не спешу, пусть отдохнёт, у него много нагрузки последнее время», каким-то невиданным ранее печальным взглядом рассматривает его. Вид спящего Тэхена его умиляет и это всяко лучше, когда он низким голосом, ломающимся почти в самом конце, нечленораздельно мычит. Чон вспоминает какая он, на самом деле, пубертатная язва. Тяжело вздохнув, омега повернулся к язвительному альфе: — Ты оказывается читать умеешь? Когда ты становишься взрослым — все детские глупости уходят на задний план и ты не смело, но ступаешь в то, что принято называть жизнью, лишенной всеми прелестями беззаботного времени. Тэхену двадцать шесть, он уже давно не юнец, но отчего-то постоянно задумывается, что чувствует себя лишь на двадцать, и дело здесь вовсе не в его внешнем виде или стиле жизни, которым он живет. Двадцать это то, что диктует ему его душа, частенько перебиваемая голосом разума. Альфа недолго рассматривает Кима — Чон отходчив и он уже вполне забыл неприятный инцидент в резиденции Дживана (волк, конечно, ничего не забывает) — и удивляется, когда тон кажется ему снисходительным, отвечает: — Листал журнал, пока ты задремал, — вертит в руках упомянутый предмет, возвращая его на журнальный столик, где уже давно стоит остывший какао, — Ты, когда спишь — молчишь, ангельски выглядишь. Альфа сыплет незамысловатым комплиментом, если не учитывать гадкий характер Тэхена, то, может быть, они смог ли бы поладить. Чонгук вновь жалеет о том, что относится к этому надменному мальчишке слишком снисходительно, позволяя ему такое отвратительное поведение — наверное, он достиг такого уровня, потому что умел затыкать поганый, маленький ротик (с квадратной улыбкой: её Чон смог оценить на одном из вечеров), из которого постоянно выливается столько отборного трепа, в нужный момент. — Если вы не желаете закончить поиски похитителей, а собираетесь гавкаться, как влюбленная парочка, не поделившая конфетку, то валите от сюда оба, — Сокджин хмурит брови. — Я все ещё желаю прекратить этот беспредел, — Чонгук щурится, смотря на Кима. — Если мне предстоит ради успешного достижения цели поработать с язвой Ким Тэхеном — я потерплю, — волк демонстративно вскидывает голову вверх и потом кивает на парня, негромко цыкнув, — И напомню — это Вы в течении трёх месяцев донимали меня для совместной работы и это вам пришлось ездить за мной ради назначения встречи. — Ты все еще в моем синдикате, тут мои люди. — последние слова Ким подчеркивает особенно выразительно, но все же соглашается и, поумерив свой пыл, поднимается с дивана, чтобы попить воды. В углу кабинета стоит кулер и, проходя мимо, словно специально — нет, Чонгук уверен, что это было действительно намерено — наступает на ногу альфы, от чего он несколько секунд протяжно шипит, как встревоженная змея, а потом, неясно какими причинами движимый, хватает Тэхена за руку и, сильного потянув на себя, кусает за участок кожи — за бицепс руки, как можно сильнее впиваясь зубами. Не настолько сильно, чтобы осталась гематома и проступила кровь, но вот неприятным ощущениями и отпечатком его зубов Тэхен может похвастаться. — у тебя бешенство что-ли? Хули кусаешься? Чонгук чувствует себя младшеклассником в этот момент и, так же резко отпустив парня, вскакивает с дивана, почти отскакивая в противоположную сторону комнатки. Он отчего-то широко растягивает губы в своей кроличьей улыбке — вышло даже весело, хоть и имелись последствия. Он предупредительно поднимает руки, таким образом сообщая, что продолжать не собирается, но готов дать отпор, если того потребует ситуация. Сокджин, уставший наблюдать за любовными поползновениями, взял подушку с дивана и кинул в младшего омегу, хитро усмехаясь. А Тэхен отчего-то замер, внимательно рассматривая следы от укуса на бицепсе. Первые секунды Чонгук задается вопросом какого, собственное говоря черта, здесь сейчас происходит. Почему Тэхен замер и о чем он так сильно задумался, что неподвижен оставался на добрые пол минуты, внимательно рассматривая место укуса — Чон дергается, чтобы принести свои сожаления и посмотреть, но останавливает себя, прикусив внутреннюю сторону щёк. На лице Кима он не различает совершенно никаких эмоций — это его немного напрягает и заставляет пропасть с лица ту шкодливую улыбку, которой он совсем недавно светил подобно заливистым лучам солнца за окном. Альфе некомфортно. Тэхен поднимает глаза и смотрит на Чонгука, цепляясь за черты мальчишки напротив, больно сейчас похожего на обиженную девчонку, которая обязательно шарахнется от тебя, словно кипятком облитая, стоит только подойти к ней немного ближе. Выражение лица и слегка вьющиеся пряди смоляных волос почему-то вызывали в голове ассоциацию с одной девушкой, чьё имя омега, конечно же, совершенно не помнит. Она ещё на прошлой недели подходила к Тэхену в ресторане познакомиться и, заикаясь, пихнула ему салфетку со своим адресом, при этом выдав что-то похожее на признание в симпатии и, залившись маковым цветом, убежала прочь. Неожиданный презент Ким принял, но вот догонять и уж тем более приходить по назначенному адресу категорически отказался, мысленно поставив в голове галочку выкинуть салфетку, которая, ожидаемо, до сих пор болтается в кармане его пиджака. Обязывать себя отношениями Тэхен не хотел: вообще-то, этот вопрос его мало интересовал и мысли о том, чтобы встречаться с кем-то вызывала лишь непонятное отвращение к объекту Х, который влек за собой все вытекающие из этого проблемы. Откровенно говоря, омеге просто не хотелось лезть в это болото и встречаться с кем-то, чтобы затем разбить их мечты об идеальных отношениях в прах — это такая специфика его характера, который никто больше трёх дней не выдерживал. Он пропадал, ничего не сообщая — хрупкая нить между партнерами разрывалась. Именно поэтому голоса в голове неустанно твердили, что узнай каким он является на самом деле — внутри, а не снаружи — то фрустрация в его жизни станет еще больше. Так что, сохранять надменно-холодный образ идеального парня хотелось, не давать ложные надежды хотелось, а вот шаг на встречу делать — нет. Потому что горький опыт уже показал ему, чего могут стоить чужие разбитые мечты. — Мне надо Вам рассказать одну историю о том, почему мы с Мини решили создать нашу «банду». Чонгук не издаёт ни звука. Впрочем, замерший Тэхен, чьим состоянием он действительно обеспокоен, снова квадратно улыбается и он не успевает сообразить, как старший что-то активно рассказывает. Чонгук правда пытался уловить информацию, но дежурно улыбается. — И о чем же будет это история, Тэхен? — Чонгук впервые зовёт его по имени и от этого почему-то становится очень волнительно. Он пробует имя на вкус — сладкое и соленное, как карамель в шоколаде с хлопушками и ему оно почему-то даже нравится. Альфе нравится называть Тэхена по имени. Все присутствующие напряглись, поерзав на месте: каждый хотел услышать от голосок тайны, что так долго оберегал тигр. — Я не знаю, можно ли это считать откровением, но знаю кое-что из одной легенды, — произнес Ким, хмуря лоб. — Но для начала стоит рассказать о нашем прошлом. Тэхен мягко падает в кресло за своим столом и, осмотрев всех, лишь на несколько секунд задержав взгляд на каждом, начал свой рассказ: — Хван Сон Сан Пах — люди, которые на протяжении десятка лет зовут себя гапхне — теми, кто верит в старые легенды о рождении ребенка, что сможет изменить этот мир. Они передавали эти легенды по укладу, верили и ждали, пока вместе с первой упавшей каплей в назначенный день не был рожден я. И я стал кем-то вроде идола для них — они верили и чтили, что я пришел, чтобы наконец-то исполнить свой долг: Рейдзю, что меняет обличия под покровом ночи с молнией, венчавшей небо. Они верили в это — я верил им. — Тэхен сглатывает. Воспоминания о прошлом делают больно, но он продолжает и его холодный голос вновь наполнил кабинет: — И сейчас я расскажу вам знания, которые мне передал мой отец — он был одним из гапхне, который хранил их. Ему поведал отец, а тому его. Омега берет в руки старую потрепанную книжечку и начинает зачитывать ровный почерк одного из хранителей Терминитка: «Семь сущностей: все они невероятно могущественны, но каждая — по-своему. Многие годы они были врагами и изматывали друг друга в бесконечных битвах. До тех пор, пока не появилось что-то еще. Что-то темное и могущественное. Сперва оно разъедало их изнутри, лишь подогревая ненависть, а затем явилось в полной силе…» — Дальше я не уверен, но есть две трактовки. — Тэхен покачал головой, смотря на пять пар глаз, что пытливо вцепились в него: — В одной они сумели объединить силы и единым фронтом выступить против врага. Тогда они сокрушили его. Но другие источники говорят, что было уже слишком поздно, и мир поглотила тьма. Наверняка, у каждого здесь присутствующего возникало не мало вопросов, на которые хотелось получить ответ, но все ждали полного откровения Тигра. Сокджин, что был рядом с ним больше всех, не знал ровным счетом ничего из того, что сейчас было произнесено и он, вцепившись в горячую ладонь Намджуна, жался к нему в надежде получить защиту и поддержку. А Тэхен продолжает, пролистав в старой книжонке несколько пожелтевших от времени страниц. «Когда мир был един, а народы жили в гармонии с природой, всем заправлял один единственный бог, носил он множество имён и обличий, но нам он известен, как Окининуши или «Великий Мастер Духов». Окининуши — ками семи вечных потоков энергии, которые нашли своё воплощение в семи животных, служивших Мастеру до конца его времён. Первым был Тануки. Люди хотели принести молодого гризли, как жертву Иёмантэ, но Окининуши смилостивился и спас, обратив его в духа, как символ единения людей. Вторым стал Ятогарасу, трехлапый чёрный ворон, спасший Окининуши, принеся в своих лапах цветок дикого шиповника, из которого сделали целебный отвар. Будучи благодарным, ками обратил ворона в духа — медицина его покровительство. Третий — Бакэнэко — по приданиям дух кошки-демона, обладающая способностью превращаться в любого человека, которого поглотит. Так кошка помогла Окининуши обойти богов Такамагахары, приняв его обличие, отвлекая внимание на себя. В обмен на помощь кот стал духом — рассудительности и взвешенных решений. Следующий — Кицунэ — легендарная лисица, приходившая во снах, предупреждая об опасности. Когда великая засуха надвигалась на Ашихара-но-Накацукуни, старый лис предупредил об этом Окининуши, за что стал четвёртым духом. Пятый был Инугами — пёс, всегда защищавший своего хозяина от злых, темных сил. В отличии от остальных духов, инугами был с Окининуши с самого начала, желавши быть с Ягамихимэ ками обратил его в духа. Рейдзю — дух, который меняет обличии, окутанный голубой молнией, предсказывает надвигающиеся грозы — проблемы. Именно он рассказала Окининуши, что ему предстоит битва за Ашихара-но-Накацукуни, где погибнут люди. Именно предсказание Райдзю решили удачный ход войны, за что тот стал шестым духом. И последний — Белый заяц Инабе — если верить рассказам Хаи Кё, ками научил его исцеляться, а тот взамен помог получить желаемое: Ягамихимэ отвергла братьев и выбрала Окининуши, став духом любви. Когда пришло время, боги Такамагахары пришли к Окининуши, требуя передать власть над Ашихара-но-Накацукуни им, грозя выпустить тысячелетнего, голодного Гаки, который поработит землю, изничтожив людей. Окининуши согласился, выдвинув свои требования — оставить на земле семь столпов — хранителей, которые будут защищать равновесие потоков энергии в мире. Аматэрасу согласились, запечатывая Гаки, Окининуши исчез из физического мира, отправляясь в момотаразу ясокумаде. В тот же день семь духов Окининуши обрели иные формы. Первыми воплощениями стали животные, которых не видывал свет: Самого первого духа он обратил в символ вечного обновления, горячащего Феникса Хоодо, которому суждено воссоединять духов, как только их физическая оболочка погибнет. Второго духа он обратил в прекрасного Кирина, существо, чьё тело покрыто блестящей чешуёй. К Кирину обращались, когда нуждались в поддержке и силах. Он символизировал справедливость, а целители обращались к нему, как к старейшине. Четверых из пятерых оставшихся он обратил в четыре стороны света. Лазурный дракон востока — Красная птица — фазан — Чёрный воин Севера — — Белый тигр запада. Последний же дух, белый заяц, обвенчали в центре, как Хаунлун — Желтый дракон. Тысячелетиями они помогали людям. Благодарные крестьяне возводили каждому духу семь домов, где они могли покоиться, пока Феникс не возвращал их к жизни. Со временем легенда менялась, обращая Драконов в Семь псов Востока, а со временем и вовсе в семь служителей храма Касико-докоро — семь мужчин — хранителей, пленивших своей красотой не одно сердце.» В кабинете повисает напряженное молчание, словно эта самая тишина являлась музыкой этого места. Никто не отваживался заговорить: вопросов было много настолько, что подобрать единственный правильный не предоставлялось возможным. Хотелось узнать обо всем сразу, но как начать? Как подступиться? Юнги раскрывает рот, чтобы начать, но отвлекается, когда дверь сбоку от него раскрывается и в помещение проходит альфа с благородным блондом на голове. Лицо его просияло, а глаза полумесяцы сверкнули ярче закатного солнца. — Наверное, стоит объяснить почему Легенда о Семи псах востока так тесно переплетена с кучкой недоумков из гапхне? — Чимин широко улыбается и, скрестив руки на груди, плечом облокачивается на косяк двери. — Ну, что за выражение лица, словно вы призрака увидели? Первым в себя приходит Тэхен, подскочивший со своего места. Он руками упирается в поверхность стола и, не веря глазам, несколько раз немо открывает рот: почему? Почему его цыпленок не сказал ему о том, что сегодня возвращается с Америки? В уголках глаз застыли жемчужные бусинки, готовый упасть солеными водопадами радости к острому подбородку. — Мини! С глаз омеги катятся горячие слезы и он, огибая письменный стол, со всех ног несется к альфе, который встречает его с распростертыми объятиями. Тэхен виснет на Чимине, обвивая шею руками, и альфа, перехватывая того за талию, поднимает над полом, блаженно прикрывая глаза. От родного тепла, которое исходило от Кима, на сердце сразу же стало легче, хоть боль все еще была его спутником. За прошедший месяц после отъезда в нем очень многое изменилось. Тэхен трется щекой о щеку альфы, оставляя на нем свой призрачный след аромата жасминов, чтобы потом наконец-то отлипнуть, утянув за собой. Чимин на нежность своего тигренка тепло улыбается, тормошит его волосы, чтобы затем по очереди со всеми поздороваться. Намджун утянул его в крепкие медвежьи объятия, а Юнги одарил лишь слабой улыбкой и румянцем, что попытался скрыть за напущенной серьезностью: — Может продолжим, времени до начала не так много. Напоминает Мин, глубже спускаясь в кресле; так, чтобы была видна одна лишь серебристая макушка. — А Вы, господин Мин, как всегда: не сдержан. — Подначивает Пак, наконец-то занимая свое место в этой компании — там, где положено: подле своего тигренка, по правую руку. Светлый кабинет наполняет тяжелый аромат шоколада, что забивает ноздри и заставляет дышать глубже и чаще; Тэхен толкается ногами и колесики стула, на котором он сидел, стучат о неровную поверхность. Омега ближе подкатывается к блондинистому альфе и, взяв в свои руки его ладошку, сосредотачивается на своих ощущениях: фантомный привкус соленого океана помогаем ему сконцентрироваться и удержаться от хищного взгляда волка, что ревностно пожирал рыжего. Луна видела и все знала, но своего обладателя мучала, заставляя позорно поджать ноги и отвести глаза: Ким еще не был готов к тому, чтобы принять свои чувства и судьбу. И, если сам черный волк давно приметил предназначенную для него одного Луну и открыто её подзывал, то вот сам его обладатель крепким задним умом не обладал и, игнорируя зудящее в груди чувство, что почти что выть заставляло, мастерски делал вид напущенного безразличия: только усилившийся в несколько раз аромат, не доступный никому кроме Истинного, говорил о масштабе назревающей проблемы. Чонгуку вообще тяжело признаться, что злость и обида на Тэхена давно в нем сменились совершенно иными чувствами. Чувствами, которые он предпочитает не замечать и игнорировать, оправдываясь тем, что просто заблуждался в своих суждениях. И нет здесь никакой симпатии к человеку, что жертвует собой на благое, как оказалось, дело. И совсем не важным оказывается, что шоколад в этом замкнутом пространстве переплелся с холодной мятой и за картиной семейной идиллии украдкой наблюдала и другая пара глаз, блеснувшая горькой обидой. — Мой отец — один из верхушки людей Хван Сон Сан Пах. Люди гапхне еще до его рождения были чертовыми фанатиками, которые верили, что наше начало — изменчиво. Термитник — своего рода секта, которая возжелала изменить природу и все сущее: они изучали легенды и верили, что должен родиться ребенок, который сможет помочь им этого достичь. — Изменить сущность? — уточняет Намджун, удобнее перехватывая ладонь Сокджина, что уже свободнее жался к нему, а рука давно перекочевала на крепкие бедра. За последнее время в окружении и правда произошло много перемен: Луна старшего Кима стала светить настолько ярко, что уже никто не мог отрицать факта того, что Намджун и Сокджин истинные, бегающие друг от друга, как влюбленные подростки; если быть точнее бегал только омега, заливаясь румянцем, а альфа утробно рычал и принимал заигрывания достойно и мужественно — старался, по крайней мере. Потому что иногда терпеть сил не было совершенно: Сокджин как специально доводил Намджуна до точки кипения, а затем тактично уходил, вильнув бедрами, заставляя этим самым давиться слюной своего волчу. А потом поцелуи во всех темных углах становились жаркими, требовательными и всегда на грани того, чтоб окончательно сдаться под этим напором. Намджун нагло крал каждый скомканный в изгиб шеи стон, когда райский омега в его руках поддавался незамысловатым ласкам, никогда не переходящих во что-то большее и откровенное. Старшие играли друг с другом, проверяя нервы и терпение на прочность, ожидая момента, когда кто-то из них наконец-то сдастся в руки другого. Но, кажется, никто не спешил, оттягивая и упиваясь моментами и вскользь украденными поцелуями. — Именно. Другими словами, люди гапхне верили, что они смогут сделать так, чтоб омега стал альфой, а альфа — омегой. И такой ребенок должен был стать тем, кто даст начало новой ветви. Ветви особенных, изменчивых и не поддающихся логическим объяснениям. — Так, а причем здесь легенда, которую рассказал нам Тэхен? — По приданиям, Касико перерождались из эпохи в эпоху, преследуя вспышку молнии. Гапхне считали, что с рождением Рейдзю, предвестника бед, они смогут этого достичь. — Поясняет Чимин. — Еще с давних времен бабушки рассказывали, что Рейдзю рождаются с дождем в последний день зимы, когда молния рассекает небо. — Тэхена передернуло, но он продолжил: — А когда они узнали, что одна из омег забеременела, а сроки повитух сходятся на злосчастной дате, они словно сошли с ума; погода сыграла им на руку и словно сошлись все звезды на картах и линиях, я родился под шум дождя с первым ударом молнии. — Я помню, как старейшины изо дня в день кричали: ОН РОДИЛСЯ. РОДИЛСЯ. ДУХ НОЧИ! НАКОНЕЦ-ТО МЫ СМОЖЕМ ДОСТИЧЬ ЭТОГО! — Неумело парирует Пак, для красочности атмосферы покрутившись по кабинету и упав в ноги Тигра. Короткий смешок сотряс воздух, а Ким продолжил: — А потом сказочная жизнь закончилась и из идола я превратился в жертву их экспериментов. Мне не было еще и семи, когда они начали осуществлять свои замыслы; изнурительные тренировки с оружием, учеба, спарринг: я был омегой с рождения, но они растили и готовили меня стать альфой. Чуть позже меня водили в закрытый блок Терминитка, где я часами смотрел «мультики», пил отвратительные горькие микстуры, а когда прогресса не было, они стали обкалывать меня иглами. — Омега замолчал, вцепившись пальцами в стол. Воспоминания физически в нем отзывались, каждый участок кожи горел адским пламенем, но он, закусив губу, отважно продолжил: — Потом это становилось все чаще и чаще, я не помнил ни кто я, ни где. Неделями проводил под капельницами, отлеживался в своей комнате и возвращался обратно, считая, что это мой долг и я смогу пройти это перерождение. — Если бы отец мне раньше сказал, то я б вытащил тебя намного раньше, но это ты был тем, кто спас меня. — Горько улыбается Пак, ласково смотря на тигренка. У того испарина на лбу выступила, словно находился он не в прохладном кабинете под покровом заката, а в парилке со ста пятьюдесятью градусами по Фарингейту. — Когда их эксперименты не дали возложенных ожиданий, то они решили избавиться от меня. К тому моменту Термитник уже разрастался и во главе стояло трое: У Юк, Чхоль и Дэсон, они сместили бывшую власть — наших отцов — Пак Чинмэ и Хаи Кё и решили представить началом новой ветви малыша Бэма, чтобы манипулировать людьми и им тоже. Я неуловимый Тигр и в руки им так просто не дался. — Горько замечает омега: — Забрав Бэма, я спрятал его, и в тот же день вместе с Чимином скрылся от людей гапхне. Такова подлинная история жизни Неуловимого тигра.