— разлетаясь пеплом феникса,
в вечности осядем пылью.
В абсолютно каждом человеке должны различать две стороны: общую — человеческую, и частную — индивидуальную; всякий из людей, населяющих планету, в первую очередь человек, а потом уже Чонгук, Тэхен или Минхо. В Киме же почему-то этих сторон больше и это его, если честно, раздражает — для таких, как альфа, он просто глупенький и зазнавшийся мальчишка, для таких, как АйСи он страшный Неуловимый Тигр, а кто такой обычный Ким Тэхен не знает никто, даже он сам. Быть может это из-за потерянного прошлого, не раскрытой тайны или вовсе из-за того, что самому принять себя тяжело, чего уж говорить о других — не посвященных. Вопрос «кто я такой? зачем я рожден» последнее время все чаще возникает в его голове и омега не знает, как от него спасаться, если не занимать себя другими мыслями — более приземленными, на которые, в принципе, можно сразу найти ответ. Например, о Чонгуке, его жизни или о Минхо, что безбожно в него влюблен. Чонгук устал что-то решать, пытаться предпринять и начал жить интуитивно, следуя обычному «надо», нежели своим собственным желаниям, которым так или иначе все равно не суждено сбыться. Все больше падая в эту кромешную тьму, брюнет начинал теряться связь с реальность. Словно погружался с головой под ледяную воду, звуки медленно отдалялись и становились все тише — вот уже нет тех саднящих слух мыслей, а потом пропадают все голоса. Наступает полная темнота. И тишина. Лишь стук собственного сердца, бьющегося где-то в ушах. Казалось, что сквозь его пальцы вибрациями проходит статическое электричество и все та невесомость, которой он был окружен и которая медленно поглощала его, искрится радужными бликами-зайчиками. Здесь тепло и Чон бы хотел остаться здесь навсегда, пока сквозь миллионы несуществующих лье к нему не летит осязаемый голос синиц — с ним говорит Тэхен. Тот самый мальчишка, будоражащий в нем все чувства. От этого по телу разлилось тепло и Чонгук, на самом деле, слишком резко распахнул глаза, из-за чего Сокджин от неожиданности подскочил. Из его тонких пальцев выскакивает кисточка с бальзамом для губ и падает на пол, откатываясь чуть дальше кресла. — А Тэхен уже собран? — Чонгук слегка кланяется корпусом, чтобы рассмотреть себя поближе в зеркале и совсем кротко улыбнуться, — Интересно, какой образ вы подобрал ему. Омега недовольно буркнул, но все же закончил с макияжем, убирая свои инструменты. Не желая еще больше раздражать старшего и совсем чуточку желая утолить свое любопытство, младший ушел. Когда все разбрелись по зданию, как рассыпанный из банки горох, Чон проследовал до кабинета, где были оставлены вещи и куда, как оказалось, вернулся и Ким. Промедление и купленный в автомате горячий шоколад стоили волку целых пять минут. Пять минут, за которые случилось что-то такое, из-за чего горячий стаканчик был чуть ли не опрокинут на тумбу. Еще только приближаясь к кабинету омеги, волк почувствовал как быстро меняются эмоции. Чонгук не сразу осознал что происходит, но картина, развернувшаяся перед ним, застигла в расплох. Ким в углу комнаты, и первое что цепляется — его образ; Хосок постарался на славу. Вся одежды была не просто грамотно подобрана к тематике бала, но еще и подчеркивала внешний вид самого Кима, делая его раз в пятнадцать обворожительнее. И без того красивый Тэхен превратился в самого настоящего греческого бога. Чонгук и сам выделялся — он тоже походит на героя какого-нибудь романа, безбожного демона — властелина тьмы. Полнейшая противоположность воздушному Киму — ангелу и небожителю. Даже как-то слишком иронично получается, потому что от жизни их образы, можно сказать, ничем и не отличаются. Второе — альфа никак он не ожидал увидеть Тэхена — разбитого, надрывно повторяющего неразборчивые слова, как мантру и слёзы, которые горячими дорожками огибали его щеки. — Тэхен, что случилось? Вопросы заданные в воздух. Вопросы заданные спокойным человеком человеку, севшим на пол и без всякого сожаления смотрящего на все, что здесь происходит. Было лишь раздражение. Было лишь разочарование. Что-то пошло совсем не так. Омега мычал в воздух, когда он увидел себя в той странной комнате. Голос вновь достиг омегу и он взвыл, хватаясь за голову, роняя горячие слезы: «— Осталось совсем немного. Ведь если не дойдешь до конца — я убью тебя. Ну же, тигр, раскрой это дело.» Брюнет оказывается слишком быстро рядом, словно преодолел все то пространство между ними в один маленький шажок — несколько метров в этот самый момент превратились в каких-то три миллиметра. Таких ничтожных, но достаточных для того, чтобы подхватить содрогающееся тело и прижать к себе. Чонгук размашисто гладил спину Тэхена, прося посмотреть на него. Он осматривал его, пытался найти хоть что-то, но кроме боли, соленого запаха океана и цветов жасминов и немного едкой ванили, которыми тот пах, ничего не учуял. В кабинете больше не пахло ничем. Волк ничего не понимал, лишь от беспомощности, кажется, возникшей впервые, крепче обнимал Тэхена, глазами бегая от стула к дивану от него к омеги и валяющимся на полу вещам, какая-то записка с неровным почерком, фантик из-под конфет, ватный диск. Чон лишь краем глаза пробегается по содержимому скомканной бумажки — всего ему не видно, но и той малой крохи достаточно. Омеге прислали угрозы. — Эй-эй, — шепчет Чонгук, подбородком прижимаясь к плечу Кима, — Тэхен, все хорошо. Я рядом. Расскажи, что случилось? — Я вижу войну. Войну которой не избежать. Вижу людей, которые могут погибнуть, последовав за мной. Вижу вещи, которые не должен воспринимать адекватно, вижу события, выходящие за рамки понимания и принимаю их, как должное. Но, что еще важнее, каждый из них ведет себя так, как ведут себя кусочки пазла, подстраиваясь в ту картину, в какую я их вправляю. Почему? Зачем, Чонгук? Это походило на бредни сумасшедшего. Это походило на бормотание безумца, но в конечном счете, это было лишь словами обычного человека, который устал. На лице Кима да и на лице самого Чонгука резкими чертами читалось что-то такое, что нельзя было так просто разобрать: панический страх сменялся безумием. Тревожность сменилась сожалением. Чон был с целую минуту в размышлении, как сгладить возникшие в этот самый момент противоположности. И, наконец, решился избрать из всего этого хаоса чувств благоразумную середину. С досадой качнув головой, от чего его уложенный волос вмиг растрепался и коснулся открытого лба, разомкнул он руки и выпустил из своих скромных объятий содрогающегося Тэхена. Его мольбы и бессвязные слова сыпались на озадаченного Чонгука, и без того не понимающий парень, стал более неосведомленным. Ему ничего не оставалось кроме того, как покорно ждать пока не извергнется тот Вулкан чувств и Ким сам, совладав со своими эмоциями, не расскажет. Даже если это займет гораздо больше времени, чем должно, брюнет точно сможет уладить этот конфликт. Волк чувствовал себя странно. Он бы хотел заняться чем-то другим, но как будто можно мысли и чувства, проникнувшие уже до потемок души, заместить новыми и совершенно противоположными, в которые его бурное воображение еще не успело влюбиться. — Разве не в этом смысл? Не за это ли мы бьемся, чтобы покончить с войной, похищениями и зажить нормальной жизнью? Без страха будущего, без страха за своего омегу, с которым может случиться нечто подобное? — Чонгук задает логичный вопрос. — Всегда! Абсолютно всегда цена любой победы в войне — это человеческие жизни. Ты готов заплатить? Глубоко вдохнув, Чонгук поднялся на ноги. Брюнет внимательно наблюдал за терзаниям, вслушивался в каждое брошенное слово и не решался хоть что-то сказать; его рот так и продолжал безмолвно отрываться и закрываться на каждое слово. Альфа и не помнит, когда последний раз находился в таком замешательстве, словно все здравые мысли покинули его светлую голову в один миг и он остался один на один с этой звенящей тишиной. Придти в себя удалось не сразу. Понадобилось порядка двух минут, чтобы хорошенько проанализировать ситуацию и предпринять хоть какие-то меры — со шкафов уже летели вещи.Книги, статуэтки, рукопись, чернила и баночки с чем-то еще. Белый кафельный пол окрашивался следом в непонятные грязные пятна. Чонгук делает первый шаг и под подошвой его ботинок лопается стекло, его крошки остаются там и издают противный скрежет, когда альфа делает еще один шаг. У Тэхена случилась истерика — он это ясно осознавал, но все еще не до конца понимал, что ему с этим делать. Позвать кого-то как минимум не разумно, а как максимум — Чонгук и не знает, кого звать. Потому что со своей яростью и чувствами он всегда справлялся в одиночку. — Тэхен, пожалуйста, расскажи мне, — Чон выставляет руки вперед, чтобы не навредить ни себе, ни Киму, чей эмоциональный фон нестабилен настолько, что и предположить тяжело, что он сделает в следующее мгновение. Альфа вообще перестал понимать, почему его так сильно заботит благополучие этого парня и почему он переживает за него словно за близкого человека. Это Тэхен, который вечно нарывается на неприятности и язвит, ведет себя с ним, как с кучей отборного говна, но даже несмотря на все это, Чонгук беспокоиться за него. В груди возникают такие щемящие чувства, что от этого переизбытка внутри себя становится по-настоящему страшно. Такого не было никогда раньше. Омега глаз не поднимает, упорно молчит, опустив те в пол. — Пожалуйста, посмотри на меня, — говорит Чонгук, когда ему удалось подойти достаточно близко к Киму. Он обхватывает своими руками его щеки и поднимает его взгляд на себя, — Расскажи мне о том, что тебя так беспокоит. От разбитого вида Кима Чону самому не хорошо. Он нежно оглаживает большим пальцем щеку омеги, смотрит так преданно, что глаза на мокром месте. В этой ситуации все так же не ясно, как и порывы сблизиться с Тэхеном, которого Чон, стоит заметить, все еще недолюбливает. Словно разум Чонгука и сердце ведут противоречивую борьбу. Разум кричит «брось его», а сердце где-то надрывно шепчет «защити». И впервые, кажется, в своей жизни безжалостный альфа, слушает лишь голос сердца — тихий и надрывный, молящий заботиться о слабом свете Луны. Лучше ничего Чон не придумывает, и пока Ким не стал вырываться, брюнет вновь заключает его в свои объятия, как можно крепче прижимая к себе. — Все хорошо, ты сейчас здесь. Со мной, — куда-то в чужую макушку шепчет, — Я тебе помогу. — Мне страшно, что мы не справимся, Чонгук. — сипло отзываются к грудь, крупно вздрогнув, но не сопротивляясь. — Мы справимся. — Альфа хмыкнул. Чужое откровение, так беспощадно бьющее по собственному эгу, несколько ранит — это похоже на удар током в сто двадцать вольт. Боли, вроде, уже и не чувствуешь, но то пробирающее до костей чувство надолго останется с тобой. Брюнет ощущает, как комната наполняется тяжелым ароматом свинца — багряной крови, что мелкими каплями огибала кимова запястья — поранился, скидывая флакончики с книжных шкафов. Этот запах не должен был ничем отличаться от других запахов крови, к которым волк уже изрядно привык за столько нанесенных себе порезов. Чонгук чувствовал кровь, когда улицы беспощадно поливает дождь и небо разрывается азотом, чувствовал её, когда первый снег все еще только касался асфальта, и даже в какафонии сырой земли и пепла кровь пахла одинаково. Никогда ещё в жизни Чонгука этот запах так сильно не отличался от того, что есть сейчас. Ким пах иначе, словно по его жилам течет ваниль, но никак не кровь — от этого приторно сладко. И среди всего хаоса, что сейчас происходит, он начинает медленно терять связь с реальностью, вновь погружаясь в себя. Это невидимая грань, когда собственное тело кажется донельзя легким, а чужое тепло начинает восприниматься, как нечто правильное, была преодолена лишь коротким стуком в дверь. Только по одним шагам, когда бойкая набойка каблуков стучала где-то возле лестниц, Чонгук знал кто к ним направляется — волчий слух, дарованный матерью-природой, никогда его не подводил. Коротким «зайдите» Чон подписывает несколько приговоров одновременно. Первый — для морского Чимина. Второй — для себя. Альфа в полной мере осознавал, что данный инцидент может поставить под вопрос абсолютно все. Пак все еще влюблен в Кима, а тот старается делать вид, что не замечает этого — выходит у него, стоит отметить, отлично. Немой вопрос читается на лице пришедшего более чем ясно, Чонгуку бы стоило ответить и объясниться, но он лишь мотает головой. — Пойду скажу, что минут на двадцать задержимся. — Пак разворачивается на пятках и уходит. Его понурый вид и чуть блеснувшие в свете ламп глаза не ушли от внимания Чонгука. Хочется провалиться на месте. — Против нас люди, правившие Сеулом поколениями. Каждое слово омеги вызывало такой резонанс в душе, что альфа лишь за плечи отстраняет его от себя. Смотрит в глаза пронзительно, с явными и читаемыми вопросами. Чонгук смотрит на Кима так, словно видит впервые. — Не помню, чтобы ты раньше боялся драк. — Я не боюсь. — Покачал головой Ким, шагнув назад: — Я трезво оцениваю наши шансы. Второго не будет. — Поднимает злато-карие и, качнув головой, продолжил совсем тихо: — Я не хочу безрассудно бросаться в бой потому что мне теперь есть что терять. — О чем ты? — Ты же знаешь, что будет больно. На запястьях повязываются красные связующие нити. — Расскажи пока не станет больно. — Голос у альфы низкий: — Пока ребра не начнут ломаться от удушающего чувства внутри. Правду говорить страшно. — Мне плохо без тебя. — Омега не смело цепляется взглядом в альфу перед собой. Очень страшно. Тэхен делает первый решающий шаг на встречу к Чонгуку, укладывает ладонь на его горячую щеку и, прикрыв глаза, пару секунд молчит. — Почему ты меня не оттолкнешь? В ответ молчание. — Хочу обнять, — омега путается, душу оголяет. — Но и хочу убежать. — Пальцы скользят к мочке уха и подхватывают цепочку сережки. — Забыть тебя, но не могу отпустить тебя. — По изгибам шеи к ключицам, и, огибая острый кадык, к губам плотно сомкнутым. — Хочу прикоснуться и это меня убивает. И, не дожидаясь, омега большим пальцем по контуру чонгуковых губ ведет, лишь слегка нажав. Горячие. — Я заблудился в этих чувствах, но без них мне очень больно. От незатейливых ласк альфа замешкался, закрывая глаза, но, когда тепло чужих рук исчезло, а омега сделал шаг назад, Чонгук вернулся в обычный поток реки и заговорил, будто слова, упавшие с мягких губ омеги, совсем ничего не значили. — Эта война важнее нас. И медлить нельзя, именно от нас зависит судьба сотни омег. — Жестоко. — И ты знаешь, мы обязаны победить. Даже если это будет моей последней битвой. — Даже если придется отдать жизнь? — Тэхен ожидал подобного. — Ты должен быть к этому готов.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
За спиной деревянное полотно, с отдаляющимся смыслом и сутулыми вскользь брошенными признаниями. Оголенные души соприкоснулись лишь на мгновение в этом сошедшем с ума и пропитанным болью насквозь мире — этот искрящий танец оставил глубокую саднящую рану. Хотелось бы знать, сколько людей точно также безмолвно топят в себе откликнувшиеся на чужую непогоду желаний. — Мам, я забыл, что такое быть смелым, — признание, — Я совсем очерствел среди человечных. Альфа качает головой, перед тем как несмело шагнуть в тусклый свет гниющих коридоров. Ему было просто необходимо привести все мысли в своей голове в полнейший порядок. С приходом Кима его мир поменялся местами с ног на голову и привычные вещи стали казаться не теми, чем были изначально — в своем первозданном виде, таком правильном для него, если честно. Словно привычный глубокий чёрный, как самая безлунная ночь, стал лишь тусклым оттенком белого — непривычно чистым и девственным, неся в себя больше жизни, чем смерти, которую он — волк, не цвет — постоянно нес. Чем дальше Чонгук отходил от кабинета, где оставил Тэхена один на один со своими чувствами и эмоциями, тем сильнее он ощущал, что в какой-то момент своей жизни он свернул не туда. От этого липкого чувства бросало в мелкую дрожь. Парень чувствовал, как стремительно леденеют кончики его пальцев и как быстро тело начало казаться невыносимо тяжелым — не своим вовсе. И от этого становилось дурно настолько, что собственное лицо побледнело и к горлу подступил ком. Чонгука тошнило. И он не помнит как, среди этих снующих людей и шепота, он оказался утянут в уборную, где заботливые руки Юнги ласково поглаживали его по спине, пока сам он извергал содержимое своего желудка. Испытываемые в этот момент чувства были такими явственными и двойственными, что в голове вновь возникала нежелаемая параллель между двумя омегами в своей жизни. Чонгук вновь сравнивал двух совершенно разных и не похожих друг на друга людей, проклиная себя за это. Он никак не мог понять, как вообще это могло произойти и из-за чего, ведь оба они являлись противоположностью друг друга. Рядом с Минхо Чону спокойно, его ничего не тревожит. Так, если закрыть глаза на берегу океана и слушать его размерные удары волн о песчаный берег. С Кимом все совершенно иначе: если взять тот же берег и океан, то там будто прошло разрушительное Цунами. Везде хаос и страх. Только от одной мысли Чонгука то подкидывает вверх, то обратно топит и в животе вновь беспорядочно крутит. Эта разница была настолько ощутимой, что становилось хуже в стократ и лучшего успокоения волк не нашел. Скатывается по гладкой поверхности туалетной кабинки и садится на пол, крепко прижимаясь к другу, что прятал его в своих руках от всего мира. Чем ближе Чон был к Мину, тем быстрее успокаивался его пульс, а тошнота и чувство липкого страха вовсе бесследно исчезали. Потому что альфа разделял его чувства: от безнадежной влюбленности в блондинистого и изящного Чимина, Юнги потерял покой и перестал спать. — Не расскажешь, что случилось? — укладывая подбородок на смоляную макушку, спросил старший. — Я и сам не совсем разобрался в этом, — Чонгук выдыхает, — Просто резко затошнило. — Ты же знаешь о чем я, маленький глупый альфа. Но ответа не последовало и весь их разговор сошел на нет. Мин знал, что Чон никогда не скажет лишнего и уж тем более, если тайна принадлежит другому человеку — настолько был предан этот волк. Они просидели так не больше пяти минут, позволяя друг другу обдумать и ответить на собственные неозвученные вопросы. Потом Чон все же поднялся с пола и, набрав полные руки ледяной воды, разом ее выпил — холодная жидкость стекала по стенкам и разгоряченное тело, взмокшее от выступившего пота, благодарно расслабилась — это помогло вернуть былую невозмутимость. — Чимин нас видел и, кажется, ему сейчас очень нужна поддержка.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Чимин поспешно накидывает на свои плечи светлое пальто и покидает гнездо под активные возгласы старших в спину, выбирая для прогулки парк неподалеку. Людей там мало, скамейки удобные, никто не шумит, чего ещё нужно для счастья? Путь до туда не занял много времени и, оказавшись наконец среди аллеи, освященной фонарями вдоль дороги, в нос практически сразу ударил приятный запах вересковой астры. Пальто расстегнуто, пока щеки юноши предательски горят и розовеют, подобно алому закату. На фоне черного, морозного воздуха пар его дыхания казался серым. Глубоко вдохнув, смакуя свежий воздух хрустальной осенней ночи и, окинув взглядом еще раз место, возле которого он остановился, Пак наконец оглядывается. — Красиво, — хрип вырывает, срываясь с уст. Уже спустя каких-то пару минут Чимин медленной походкой разгуливал по парку. Ему совершенно плевать если вдруг заболеет, такая красота завораживает и невольно заставляет забывать о каких-то банальных вещах. На улице довольно темно, лишь фонари вдоль дорожек освещали розовую алею, а вечерние звезды над головой, словно серебром покрытые, вещали о том, что ночь не такая уж и пугающая как все рассказывают. Ведь каждое слово, словно утеха каких-то стараний или надежд. Словно стекло, оно разбилось, но без треска и шума, просто пустые и молчаливые осколки как и ожидалось от реальности. Каждый нашел что-то за этот вечер и каждый потерял, жизнь сменяется днем и ночью, но на ход вселенной это никак не влияет. Перебирая ногами Пак выдыхает, и кутаясь в пальто, присаживается на скамейку под одиноким фонарем. Веки, словно свинцом залиты, опускаются все ниже и ниже, забирая все желание вернуться в гнездо. Ледяные щупальца промерзлого воздуха пробираются под кожу, разливаясь из берегов, как в самый сильный ураган. А ветер дает пощечины, чтобы тот в свою очередь не выпадал из реальности. Альфа дергается, стоит только животному рядом оказаться и лапы на чистой штанине уместить, но некий страх уходит с пониманием что в данный момент агрессивно настроено оно не было. Пак выдыхает скомкано, вырывается их мыслей своих и чуть склоняется к серому коту, медленно руку к нему протягивая и поглаживая мордочку, стараясь при этом избегать резких движений, уж не хотелось ему оказаться поцарапанным. Пак любил животных, но у него с ними всегда было достаточно проблем, коты царапали, стоило только к тем руку поднести, а собаки были не против облаять. — И чей же ты? Найти одного единственного человека, нося под сердцем его образ, оказалось проще простого — уже через десять минут Юнги подмечает силуэт альфы, одиноко сидевшего на лавке. На его волосах танцевали блики падающего белого света от фонарного столба. Тонкие пальцы что-то нервно теребили, а усталость, отпечатавшаяся на безупречном лице, придавала некий чарующий шарм. Еще впервые увидев в парке Чимина, Юнги разглядел его крошечную родинку на лбу, выразительные глаза и, не скрывая стеснения, подметил красоту, который наделен двадцатисемилетний Пак Чимин. Юнги откашливается в кулак, привлекая внимания, и улыбается краем губ, когда Пак поднимает на него свой взгляд: те в сотни раз выразительнее, чем казалось, и под пресловутом оттенком белого кажутся ещё глубже. Словно отражая все тягучее тепло года — планета вбирала в себя солнечные лучи, чтобы затем вложить их в этого детектива. Кот быстро реагирует на покашливания, прижимая уши к голове и усаживаясь на теплых бедрах альфы. — Какая встреча. Невозмутимость и лживая невинность Юнги струилась из чьих-то невидимых божественных рук, скользила меж пальцев. Без излишней стремительности, без обрывов и узлов, она, эта нить, находилась в ровном и несильном натяжении и лишь временами немного провисала: ни один человек не сможет уличить уличного кота в его лукавости, столь мастерская была его игра. В голосе, что приятными нотами соскользнул с клубничных губ, проскочила необыкновенно глубокая нота. Тон благопристойности, почтения и чего-то такого изящного и беспечного, характерного только для такого человека, как детектив Мин Юнги. Почему-то эта тихая ночь понравилась альфе. Он представлял, как самозабвенно и благородно выглядит сейчас пустая аллея. Вдали от шума, от всей этой гремящей техники мужчина находил что-то невероятно прекрасное. Ему нравился фантомный вкус свободы. — Знаешь. — Начинает Мин: — я уже очень долго наблюдал за тобой, Чимин. Ты всегда выглядишь таким грустным, что захотелось скрасить твое одиночество, — садится рядом, слегка касаясь чужого плеча, — Я всегда готов тебя выслушать. Ясно выговаривая слова, голос мужчины изливался приятной струей. Не отторгающий глас, миндалевидные глаза цвета жареного кофе, белые зубы, падающие на смуглый лоб блестящие серые волосы. Разглядывая незнакомца где то за пределами мыслей, после наступления внезапной тишины, Пак улыбку неловкую натягивает на свое лицо. Осознает что пялится, это уже стало чем-то привычным. — Боюсь что сеансы психологии с первым встречным не приведут ни к чему хорошему. — Он усмехается, на несколько секунд ряд ровных зубов оголяя, однако тут же рот ладонью прикрывает, откашливаясь и откидываясь на спинку скамьи. — Зато ты, может, видишь меня в последний раз, — воздух, кажется, начинает искрится, — Наш разговор растворится в светлеющем небе с восходом солнца. Ты наконец избавишься от удушающиеся петли, как солнце избавляет нас от тьмы, — Юнги смотрит на аккуратный профиль собеседника, скользит по нему глазами, исследуя. — О чем ты? — Я покину Сеул, как только мы сможем положить всем конец. — Пожимает плечами Юнги, откидываясь на спинку лавки. Альфа запоминает каждое невесомое движение, взмах пушистых ресниц лёгким пером и плавные, грациозные движения дикого, никому неподвластного океана. Запоминает почти раздевающий не тело, а душу взгляд. И без единого сомнения делает это в ответ, без свойственного ему вызова в глазах и презрения: Мин ничего не забывает, помечает в голове важность каждого момента, проведённого рядом. Пака хотелось узнать, запомнить и сохранить воспоминания о нём в самых укромных и потайных уголках своей памяти. Юнги подмечал незаметные на первый взгляд привычки, манеру речи — даже крошечная крупица информации может решить исход битвы, а её проигрывать мужчина не собирался. Ветер ласкает кроны деревьев, склоняя налитые сочным, сладким нектаром пестро-розовые цветы. От его липкости пальцы рук слипаются между собой, а вкус фантомной сладости оседает на кончике языка сладкой ватой. Осень — время зарождения новой жизни, новых дорог. Осень окрашена новыми возможностями. Астра раскидывает свои лепестки; они кружат венский вальс на пару с ветром, оседая невесомыми поцелуями на плечи прохожих и запутываясь яркими пятнами в волосах. Осенью собственную жизнь ощущаешь иначе: вся жаркая красочность будней спадает тяжелым снежным комом с твоих плач и, кажется, ты наконец-то начинаешь дышать полной грудью. А ещё именно осенью почему-то собственные эмоции представляют из себя оголенный провод, искрящийся радужными бликами по всем сторонам света — Юнги и есть этот самый провод, не умеющий контролировать свои эмоции и чувства. Осенью альфа менялся, наледь его тяжелого характера даёт брешь и что-то шевелится в нем — в его собственном пепелище разбитой и уничтоженной души. Котенок льнет головой к руке Пака, широко лижет ладонь и качает хвостом — любовь и преданность в глазах. В самые темные ночи, не признаваясь никому, светлому Чимину хотелось, чтобы на него точно так же посмотрел человек, который примет расколотое сердце. Ночь прекрасна, но разрушительна, как самый сладкий на свете наркотик с ядовитой горечью послевкусия, ломает изнутри, кости дробит. Такова жизнь известного в узких кругах бродячего Пса с пленительным взором усталых глаз и улыбкой порой такой очаровательной и преданной, как щенки обычно скалятся при виде «своих людей». — Я влюблен в Тэхена, — Начинает неожиданно для самого себя Пак, взвесив все «за» и «против», никогда ведь не знаешь какой из вечеров будет последним. — Когда объявился Чонгук и я увидел, как он уносит на руках Кима, я в полной мере смог осознать, что моя любовь так и останется без ответа. — Без лишних подробностей, но все-таки честно выдаёт Чимин. — А потом я ощутил на себе, что значит «Синдром разбитого сердца». Реабилитация заняла очень много времени, но сейчас уже отвергнутый волк больше не плачет. С каждым словом тоска внутри растет, Юнги знал, что «Синдром разбитого сердца» очень редкое состояние, когда Луна, выбранная волком, отвергает его и он, не в силах справиться со своей болью, отворачивается от своего хозяина. Человек в эти моменты испытывает адскую боль, граничащую с безумием. Какой же сильный Пак, раз смог вылечить свое сердце и успокоить внутреннего волка. Юнги бы многое отдал, лишь бы не видеть, как затухает Пак, как на его душе становится все пустыннее, будто дыра бездонная растет и поглощает все радостные чувства, оставляя в глазах лишь серый цвет, даже не черный и белый. Ведь по правилам, белый — это добро, черный — зло; но ведь на самом деле, в гниющем двадцать первом веке, больше нет того разделения, добряки убивают за гроши и съедают себе подобных, злодеи протягивают руку помощи и освещают темную дорогу боли мягкой улыбкой, всё словно с ума сошло, двинулось, переключилось на неправильный лад. Земля гибнет, мир задыхается в собственных порочных мечтах, и в этом виноваты сами люди, но разве кто-то признается? Юнги не перебивает, вникает в каждое слово, переодически кивает и смотрит на понурого мужчину, кажется, тот и сам утонул в своём подсознании, а потом несколько раз кивает, подмечая для себя что-то вскользь сказанное. В голове, среди бесконечного цветного калейдоскопа мыслей, появилось, кажется, целое отделение с красной пометкой важности и кодовым названием «Пак Чимин». Отныне именно там будет сохраняться вся полученная, как влага впитанная губкой, информация об этом удивительном мужчине: он Ворон, с развитым чувством интуиции, ведёт дело похищенных омег, а ещё честный, справедливый и карьерист — все это отложилось в голове за тот короткий срок, что Чимин изливал душу, не углубляясь в детали, часть которых Мин смог понять. Альфа задумывается, а чужое имя крошками стекла танцует на его подсознании, повторяясь далёким эхом и смазанными картинками, как бело-чёрные помехи на стареньком телевизоре дедушки. Что-то знакомое, но падающее в бездну, стоит только вытянуть руку и попытаться схватить за хвост. Равносильно тому, что ты пытаешься догнать свою собственную тень и проигрываешь ей, не попытавшись. Игра в прятки с самим собой — ты знаешь где, но не можешь найти. Охоту за призраком, нереальным, но ощущаемым всей кожей — проделки собственного разума. — Одно рисовое зерно склоняет чашу весов, — Юнги переводит пустой взгляд на мужчину, говоря почти шепотом, — так и один человек может стать залогом победы или поражения. Ты только в начале своего пути и твои собственные страхи могут поставить под угрозу твои начинания. Не бойся, Чимин, — имя скользит с губ брюнета, срываясь почти на самом конце в пустоту. — Не хочу я отпускать Тэхена. — Со смешком досадным произносит, — Но выбора у меня нет, он влюблен в Чонгука, хоть сам об этом и не догадывается. — Ты совсем справишься, Чимин. — И, кажется, впервые врет. Юнги не может быть уверен ни в чем. Люди заносят руки, рассекают плетью воздух, затем нежную кожу, жгут её факелами, а Юнги в противовес сопротивляется еще больше, не желая сближаться. Пасть зверя смыкается на тонком горле, раздирает до крови грудную клетку и извлекает все ещё бьющиеся, чужое сердце и давит его. Давит так, что ломаются собственные кости, омывая бледную кожу и окрашивая снег под ногами в алый — цвет восходящего солнца из-за горизонта. Но иногда именно слабый огонь зажигалки может спасти жизнь, главное зажечь его в нужный момент — Пак, кажется, первый на верном пути. Только он смог приоткрыть дверцу в запертую душу Юнги. От чужих слов веет чем-то вроде поддержки, но Пак в них не верил, быть может потому что сам приготовился и смирился, понимая что бремя своего одиночества ему нести до конца. Но широкая улыбка тут же расцвела на немного детском лице, что глаза превратились в маленькие щелочки, из которых был виден лишь яркий блеск очей. Лишь тихий шелест деревьев и листьев нарушали тишину, словно нежная мелодия, которая сопровождала обоих. — Возможно ты и прав. — Выдыхает Чимин, — не будем о плохом, может прогуляемся? Холодновато на одном месте сидеть. Предлагает альфа со шлейфом бриза, поднимаясь со скамьи и руку протягивая свою мужчине. Задремавший котенок прогибается и, широко зевнув, спрыгивает следом и скрывается в кустах астры. — Будет кощунством отказать тебе в прогулке под светом горящих звёзд. Сеул остывает, кусает легкой прохладой за щеки и гонит укрыться в тёплом, уютном месте. Пойти вперёд и узнать что-то новое, не привычное для себя — такие вечера редкость для Юнги, ведь его будни — неукротимый, страстный бег от самого себя. Людей. Бег от самой жизни. И он впервые не хочет больше бежать, протягивает собственную руку ответ, укладывая ладонь в чужой — миниатюрной и горячей. На ней мелкие ссадины, грубые мозоли и неоправданная нежность, Мин ощущает её всеми наколенными от напряжения нервами. Встаёт на ноги, покрепче сжимая руку в ответ, позволяя Чимину вести себя за собой, как собаки ведут за собой своего хозяина. Пак чувствует холодную руку в своей и удивлённо брови вскидывает, уж думал что руки мужчины будут едва ли не горячее собственных, но оказалось все несколько иначе. Альфа переплетает пальцы их и убирает обе руки в свой карман, чтобы ладонь Юнги согрелась как можно скорее. Он сжимает ее, чувствуя мазолистую кожу. Юнги чувствует разливающееся по всему телу жгучими потоками лавы тепло — впервые его вечно холодные руки обжигает что-то настолько прекрасное и одновременно опасное. Выбрасываемый в кровь адреналин заставляет сердце биться чаще где-то в собственной глотке, создавая только одно непреодолимое желание: выплюнуть его под ноги Пака. Мужчина сглатывает. Блондин только переплетает их пальцы — все нервны завязываются тугими узлами, а стук сердца Мина, кажется, слышит весь парк. Наитие новое, неоднозначное и слишком сомнительное — никогда ранее брюнет не испытывал ничего подобного. Скорее всего, из-за того, что он не был способен на что-то довольно серьёзное: слишком влюбчив и считал, что каждая девушка, а иногда и парень, «те самые». Они оставляли его, сбегали, стоило только начать мужчине оголять свою израненную душу. Но даже короткие интрижки на простынях широкой кровати, заполненные протяжными стонами и бордовыми полосами на мужской спине, не вызывали ничего подобного внутри: от тепла сплетённый рук, укромно уложенных в кармане горчичного плаща, что-то живое, спрятанное под сотней печатей и слоями пыли, шевелилось и, кажется, давало первые признаки жизни — это все из-за солнца, что сейчас шло рядом. Так близко, что его можно было обнять, присвоить себе: забрать, чтобы согреваться каждую длинную ночь. Упиваться им. Наслаждаться. Смотреть до белых бликов перед глазами и никогда не пожалеть, если ослепнешь от этих чувств. В кровавом пепелище души Юнги что-то дало своей ход: опавший лепесток, танцующий на ледяном ветру, вновь расцветёт. Становится искренне плевать на то, что их могут потерять и что телефон, стоявший на беззвучном сейчас может разрываться от звонков, он хочет насладиться моментом, хочет узнать этого мужчину получше, даже если то останется лишь в желаниях неосуществимых, хочет прогуляться пока погода позволяет и грязи вокруг нет. Говорить про природу в этом месте можно было несказанно много, ища всё новые места за которые можно было ухватиться и сплести моменты из памяти, совмещая их с бурными воспоминания, что нередко повторялись в далёком детстве. — И почему скрываете, что вы с Сокджином братья? — Произносит, внимание переключая на собеседника. Дыхание замирает, как и его обладатель. Кажется, перед Юнги ангел, мираж в пустыне после дикой нехватки воды, что-то связанное с искусством напрямую, нет, Пак Чимин и есть искусство. То, как яркий свет от фонарей растекался по смуглой коже, затрагивал родинку; пушистые ресницы слегка просвечивало, а передние пряди слегка опали на лоб. Приходится проморгаться, чтобы понять, не иллюзия ли перед глазами. — Ничего не скрыть от Пса, — не скрывая улыбки, отвечает альфа, — Наши отцы братья, раньше мы были очень дружны, но потом семья раскололась и у всех началась череда проблем. Сначала от всех закрылся я, потому что мать оказалась не такой уж и сердечной, а отца это настолько выбило, что меня отдали на попечение бабушке по линии матери. Вы, кстати, чем-то с ней похожи. — Мин дергает головой из стороны в сторону, чтобы избиваться от навязчивых мыслей. — Сокдижн очень долго пытался вытащить меня из моей скорлупы, но потом и сам закрылся от мира. — Тяжелая судьба обошла каждого. — Но с вашим появлением он смог преодолеть тьму в своей душе. — Альфа чувствует, как крепче его руку сжимает ладошка младшего. — И, кажется, у меня тоже появился свет, который заставляет меня открывать. Звучит двусмысленно — частичная правда. Чимин со смехом вспоминает, как бурно прошлая первая встреча Котов и Воронов: Сокджин так долго вис на Юнги, обзывая его глупым маленьким альфой, а потом не отходил от него не на шаг, что начинало казаться еще чуть чуть и Намджун сойдет с ума. Сила ревности была настолько велика, что ощущалась каждым. Правда потом, когда омега стал называть Юнги младшим братиком, а тот рычал на него запуганным котенком, все стало на свои места. Но выражение лиц и протянутое «что-о-о-о» все еще эхом отзывается в сознании. Юнги редко бывает многословен, но Пак располагает к себе. И, кажется, это взаимно. Чимин чувствует, что от старшего пахнет мятой, слегка лесом, альфа считает что это из-за тяжелого груза на его душе — одинок, не понят и брошен на произвол, одеколоном и чем-то сладким — земляникой. В точности сцена из какого-то мыльного фильма с заезженным сюжетом, мелодии только на заднем плане не хватает, столь волнительной и романтичной. Всё тело пробирает лёгкий разряд тока, стоит только сжать руку чуть сильнее. Этот образ Пак запомнит и сохранит в своей памяти на долгое время. И он ведь слушает, слушает крайне внимательно, его заинтересованность скрыть невозможно. Но это не тот интерес с которым встречаются преступники во время допроса, нет. Сейчас Пес ловит каждое слово, вникая в слово, иногда взор устремляя вперед. Юнги любит своего брата — это очевидно, это то, что можно заметить из-за короткого взгляда на омегу. Так Пак смотрит на близкого для себя человека. Мин кажется сейчас просто прекрасным человеком, едва ли не ангелом, но быть может все это обманчивое впечатление? Юнги сжимает ладонь Пака в ответ как что-то драгоценное и хрупкое, будто легчайший хрусталь, который может треснуть от неосторожного сжатия. — Мне сделать вид, что я ничего не понял, да? — Несмотря на холод чужой руки — ладонь Пака словно огнём пылала в месте прикосновения. Это возможно вообще? Голос младшего альфы подобно крутой реке льётся, унося за собой одного Мин Юнги, который терпит поражение в самом начале сражения. Безвольно опускается на дно, подставляя себя на растерзание добровольцем. И сам этого не понимает. И не понимает, как внутри загораются новые, необузданные желания чего-то большего. Он улыбается, они дополняли друг друга точно так же, как присутствие Тэхена дополняет Чонгука. Расписанные уличными художниками, вдохновлёнными внутренним не спокойствием, дома и беседки появляются на каждом шагу все чаще в бесконечной сети коридоров Сеула. Здесь каждый сам за себя. Люди снуют мимо, редко обращаю внимание на проходящую мимо парочку и, кажется, только аромат кофейных зёрен, исходящий из мягкого, бумажного стаканчика, проходящего мимо подростка, заставляет Юнги остановиться и расцепить кольцо рук, из-за чего появляется чувство вырванной, литой свинцом пустоты — собственная рука лишается тепла и холодный ветер лижет бронзовую кожу. — Как на счёт кофе и пуноппана с бобами? Юнги, запуская свободную руку в волосы и зачёсывая растрепавшуюся челку назад, открывая вид на лоб, облизнул пересохшие губы. Смотрит в сторону вывески круглосуточного кафе и потом возвращает взгляд на Чимина. — Не имею права отказаться, — Чимин замечает как язык старшего скользит по собственным губам, заставляя чуть подвиснуть, взгляд приковывая к юркому языку, однако из-за осознания едва заметный румянец ушей касается, но и его можно спихнуть на холод. — А ты какой кофе будешь, котенок? — Котенок будет американо и оплатит счёт, — старший довольно улыбается, подходя ближе к Паку, останавливаясь почти вплотную, — И два бунгеопанг, пожалуйста, — делает заказ. — Котенок, я мог и сам за психологическую помощь заплатить, мне так комфортнее. — В подтверждение своим словам кивая, произносит Чимин. Два лабрадора, услышав название знакомого лакомств, звонко заскулили и, вырываясь с поводков зазевавшегося хозяина, несколько раз обогнули мужчин, выпрашивая сладость. Подталкивали крепкими телами к Чимину, спутывая их ноги длинными поводками и не могли успокоиться, пока Мин, столкнувшийся нос к носу Чимина, тихо не выругался. Собаки вот успокоились, испуганно отскочили, натягивая до предела поводки, а ситуация, в целом, вышла нелепая — и правда какая-то мелодрама. Мин отворачивается, кажется, впервые за свою жалкую жизнь покраснев, проводя кончиком своего носа по холодной щеке блондина. Хотя, скорее всего, красный оттенок на щеках просто из-за неоновой таблички меню сбоку от них. Да, именно так. Стоит только псам неожиданно ноги при помощи поводков спутать, как Чимин ойкает, руки для удержания равновесия укладывая на тонкую талию старшего, которую, к сожалению, прочувствовать сквозь слои одежды не получится, но это вторичное. Альфа не злится на собак, хотя теперь его лицо словно огнём пылает, да, напоминание что рядом с мужчинами настолько близко он не находился никогда, пора бы личную жизнь построить, чтобы больше таких ситуаций со смущением не было. — Простите, они иногда бывают такими несносными, — на одном выдохе говорит хозяин собак, выпутывая альф. — А, да, все нормально. — Первым отзывается Юнги. Бариста усмехается, колдуя над двумя стаканчиками — воздух вокруг наполняется ароматом жаренного кофе, шоколада и холодной мяты. Потом шипит раскаленное масло на формочках в виде рыб, а старик к этому времени успевает распутать от оков чужие ноги. Юнги несмело перешагивает через ослабленные поводки, помогает выпутаться из них Паку, чтобы затем забрать уже полностью собранный заказ. Оплатив наличными альфа передаёт стаканчик с латте и одну рыбку, позволяя себе лишь слегка коснуться кончиками пальцев чиминовой руки. От касания невзначай мурашки по спине пробегаются, но сделав вид словно ничего и не было, Пак облизывает испачканные в начинку пухлые пальцы, причмокнув, и обхватывает губами соломинку, отпивая слегка остывший кофе. От сладости, растекшейся по горлу, мужчина удовлетворительно мычит, закрыв от наслаждения глаза. Они гуляют так по парку. Юнги окончательно расслабляется, ходит рядом с Паком, изредка быстро касаясь рёбра его горячей ладони своими пальцами, задевает его своим плечом. «Случайные» прикосновения были приятны обоим, кажется, что стена тайн и секретов выстроенная Чимином, разбиралась постепенно руками Юнги — это нужно будет решить. Ночью все приобретает другой запах и цвет, в это время хочется быть ближе рядом с тем, кто действительно дорог не только душой, но и сердцем. Юнги не любитель контактировать с людьми, ведь привык наблюдать со стороны, анализируя действия и поступки, свои пять копеек никогда не вставлял и необходимости особой не видел, потому что людям бессмысленно что-то доказывать и объяснять. У каждого свои тараканы в голове, что понятны лишь их хозяевам, а подружиться с ними чужакам — самая сложная задача, неподвластная даже самым умным математикам всего мира. Альфа по пальцам может пересчитать тех, с кем нормально общается, позволяя подойти ближе, но все еще держа на расстоянии от себя, своих мыслей и, самое главное, сердца. Но сейчас Юнги хоть и медленно, но безо всяких раздумий открывается, с улыбкой на устах смотрит на яркого человека явившегося в его жизни. — Нам уже пора возвращаться, — без энтузиазма говорит старший альфа. Стрелки часов приближались к одиннадцати. В полночь их будут ждать на бале маскараде. — Но, пока эта встреча все еще не закончилась, позволь тебя пригласить на еще одно свидание. — Свидание? — Наигранно улыбается Пак, — Надо подумать, когда у меня будет время. — Молчание на долго не затягивается: — Хорошо, я согласен! Одна мимолетная прогулка, одно дело на двоих круто перевернули ход двух жизней. Может и единожды, но однажды привычный ритм жизни по щелчку пальцев начинает меняться. Начинается осознание того, что важно, а что теперь не имеет никакого значения: все переживания уходят на задний план и место занимают мысли о себе. Своих чувствах и планах. В этот самый момент приходят воспоминания о том, как многое удалось преодолеть и сколько осталось позади, воспоминания о периодах, когда все была настолько запутанно, что даже не предоставлялось возможным из этого дерьма выбраться. А потом вы улыбаетесь. Улыбаетесь, потому что по-настоящему гордитесь собой, за проделанный путь и личностью, которой стали. Юнги часто встречался взглядом с Чимином, рассматривал его лицо, вьющие волосы и знал, что все происходящее не случайно. Они искали друг друга, чтобы увидеть в глазах напротив собственное отражение.