━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━━
Вечер обещает быть просто потрясающим. Омега садится в машину через открытую Чоном дверь, поражаясь машине изнутри. Когда младший усаживается на водительское сидение, взгляд вновь приковывается к нему. — Сегодня в планах посетить выставку Моне, а потом ужин в ресторане, — альфа улыбается краешком губ, в открытую рассматривая омегу. — Да ты у нас ценитель тот еще. Знаешь, мне нравится, — услышав о несуществующих планах на сегодня, произносит Ким. Чонгук не любил пристёгиваться, любил включать громко классическую музыку, ванильные леденцы и напевать мотивы мелодий, когда его настроение было приподнятыми. И что-то ему подсказывало, словно просунувшийся внутренний голос монотонно твердил, что рядом с Кимом в приподнятом настроении он прибывать будет достаточно часто. — Почему я раньше тебя не встречал? — Я отлично прятался, — Чон останавливается на красный сигнал светофора, — Тебе сейчас лучше? Чонгуку нравилось слушать низкий, бархатный голос Тэхена. Он не напирал, решил оставить важные моменты на потом. Подходил аккуратно, бесшумно, чтобы затем ворваться в будничную жизнь омеги, как бедствия Вальдивии в одна тысяча девятьсот шестидесятом или Нового Орлеана в две тысячи пятом, разве что жизнь вознесется только одна. И Чонгук не пожалеет о том, что происходит. Наверное, он в этом уверен. Автомобиль, кажется, только разгоняется, а сам Тэхён с неким удовольствием рассматривает то, как мелькают светофоры и вывески за стеклом тонированным. Омега удобнее в кресле размещается, рассматривает руки чужие, которые на руле лежали и венами унизаны были. От младшего чувствуется напряжение — тягучее, вязкое, да и неудивительно, то что Ким чувствует это, но сейчас это больше будоражит его. Смесь природных запахов, цветов и чего-то мягкого наполнила всё пространство вокруг, из-за чего прерывать зрительный контакт совсем не хочется. Приглушенный из-за звукоизоляции шум улицы тревожит слабое постукивание капель воды о стекло и крышу автомобиля. Кажется дождь только начался и уже набирал обороты. Тэ мог бы уснуть, он и походил на спящего в своей безмятежности, ведь сейчас ему было комфортно. Внутри словно растекалось тепло, серьёзность сохранять крайне сложно, притяжение к Чонгуку достаточно странное чувство. — Мимолетная слабость, прости. Наконец отзывается Ким, отвлекаясь от своего постыдного лицезрения лица альфы. Чонгук, заметив напряжение, перехватывает свободную ладошку омеги, поднося ее к губам и зацеловывает всю — Ким не мешает своим присутствие, действует, как успокоительное и самый крепкий наркотик, от которого вставляет и не отпустит больше никогда. Хочется только больше и больше. Чем дальше машина неслась от города, тем слабее становился дождь. «Солнце не покидает, когда охото выть.Никто не знает точно, зачем нам быть.»
Умывшийся вечерней прохладой город засеял новыми, ещё не известными ранее красками. Когда Чонгук выходит из автомобиля, небо над головой, ранее затянутое тяжёлыми тучами, было чистое: можно было рассмотреть все бесконечное пространство, усыпанное звёздами, а с вершины горы вид на ночной город был не просто обычным: сказочным и захватывающим дух. Свидание с ненавистным альфой? Совсем не похоже на омегу, ведь он обычно старался не сближаться с людьми и вообще вел себя максимально отстраненно, а тут сам бежит за Чонгуком, как хвостик за собачкой. Точно с ума сошел, не иначе. А сердце так и бьётся от одного чужого взора, и колени жутко дрожат от томного хриплого голоса, а эти блядски сводящие с ума поцелуи… Черт, Тэхён бесится, но ему слишком нравится это. Поцелуи младшего дурманили похлеще всех видов алкоголя, на чувствительной тонкой коже руки они ощущались даже тогда, когда альфа отпустил ее. Тэхен озирается по сторонам, удивляясь пейзажам, что были открыты взору. Темень опустилась на город. Омега больше всего обожал моменты, когда солнце прекращало нещадно палить, когда город укрывался одеялом мрака, когда легкий ветерок нес прохладный воздух и словно гладил щеки холодными ладошками. Он видел в этом что-то эстетичное. Что-то загадочное и неприступное то, до чего хотелось дотянуться. Что-то настолько завораживающее, что было просто нереально оторвать взгляд. Дальше они едут в тишина и эта тишина говорит сама за себя. Она кричит, надрывая голос и срывая его до хрипоты, оглушая. Перепонки в ушах разрывает, аккуратными струйками крови стекая по когда-то сияющим и блестящим кончикам мочек. Ким боится тишины, иначе и сказать нельзя, ему обязательно нужно ухватиться за какой-то шум, да даже на работе он не может отказаться от тихой музыки, все идёт с детства, с игнора старших, которые, как они тогда думали, поможет успокоиться и осознать свои ошибки. Попытка исправить усугубила положение. Поэтому, сейчас Киму приходится пальцами выстукивать какую-то мелодию и выдохнуть с облегчением, когда они останавливаются, но у доселе неизвестного места, а может просто голова пока плохо соображала. Хотелось показать момент Тэхену, подарить эту ночь и мир в целом. Мужчина обходит машину, открывая дверь для него, и подаёт руку, чтобы оставить легкий поцелуй на кончике носа. Самому потеплее закутать в чёрном пальто, провести к загородной резиденции, где состоится выставка, и быть рядом. Дуновение холодного ветра оставило свой липкий отпечаток на мраморной коже, покрывая ее крупными мурашками. Но согревало не пальто, согревали действия Чонгука, в особенности поцелуй в нос, заставивший звонким смехом залиться, явно краснея, но, не желая морозить конечности, зашагать под руку с младшим, проходя в здание. — Окунёмся в искусство, тигрёнок? Оказавшись внутри представление о реальности этого места расплывалось, как мелкая рябь на зеркальном пруду. Свод большой лестницы поднимался вверх. По золотым, резным перилам спускались пучки цветов, исчезая в круглых арках, переплетаясь лианами на рамках картин, увешанных на стенах холла. Приятный и сильный запах цветов. Чон принял у Тэхена его пальто, сдав в гардероб, и любезно предложил свою руку, чтобы устроить ему индивидуальную программу по этому сказочному месту. Подводил омегу к каждой картине, рассказывал короткие справки, отвечая на возникающие вопросы и впервые, кажется, все напряженнее с его лица пропало.«Это море говорит, куда нам плыть, кого любить.»
Каждый мускул расслабился и Чон выглядел беззаботно, даже отчасти по-детски. Рассказывал увлечённо, отдаваясь вечеру полностью. Ему было наплевать, что его узнают многие гости, что сюда может прийти Минхо, с которым он все еще в подвешенных отношениях, — сейчас была важна лишь атмосфера и Тэхен рядом с ним. Да, о сегодняшнем вечере забыть явно не получится. Аристократичные манеры младшего удивлять не перестают, но Кима это только радует, он принимает руку Чона, точно соглашаясь на совместный вечер. Омега волосы назад заправляет, да продолжает спокойно идти, любуясь старинным искусством. Медленно, но верно он изучает архитектуру, живопись, да и в общем искусство в целом, время от времени задавая вопросы альфе, но вероятнее всего, это было для того, чтобы вновь услышать его приятный голос. Гуляя с тем по коридорам Тэ словно погружается в сие творение, из-за разглядываний картин в душу всегда заглядывала светлая печаль, меланхолия, что как ветер, завывает на улицах, жадно прося объятия, своими холодным руками кутает, а тело в дрожь бросает каждый раз, потому что этот ветер поселился рядом с сердцем, под кожу свои ветви голые пуская. Наверняка чувства такие это вызвало из-за того, в какой обстановке матушка преподносила искусство. Единственное, что казалось бы согревает, заставляя ощутить тепло, перекрыть им сияющие дыры, — спутник на сегодняшний вечер. — Ещё не проголодался, тигрёнок? — Останавливаясь возле скульптуры, прошептал на ухо омеги Чон, смотря на стрелки часов. — Совсем скоро начнется ужин. Они пробыли здесь больше часа, даже не ощутив этого. Время рядом с Кимом летело, зажигая огни внутри.«Себя прощаем, другим не доверяем,
Завтра, верим, наступит другое кино, о чём оно?»
Тэхён шёпот слышит, заставляющий мурашки тут же по коже пробежаться, от чего дурно становится, все чувства в данный момент были обостренными. Скрыть это невозможно. — Признаться честно, голоден, альфа. — Усмехаясь выдаёт Тэ, зыркнув на Чонгука, и взгляд на чужие расстегнутые пуговицы рубашки опуская, благодаря этому было небольшую часть татуировки видно, что явно внимание привлекло. — Покажешь как-нибудь? Не особо люблю татуировки, но мне кажется что твои единственным исключением станут. — Кажется, исключением станут не только татуировки, но и я, тигрёнок, — младший щёлкает засмотревшегося омегу по носу. У них, правда, отлично получается играть на публику самую настоящую парочку, отчего даже мимо проходящие гости шепчутся потом в сторонке, как они прекрасно гармонируют друг с другом. Только вот тяжелый взгляд со второго уровня все никак не исчезал. Чонгук выпрямляется и, развернувшись на пятках, подходит к одному из официантов, чтобы уточнить время ужина, оставляя за собой лишь мягкий шлейф цветочного одеколона, с нотками цитруса и чего-то бунтарского с примесью природного шоколада. Каким бы суровым он не казался, сколько бы костей не ломал за этот короткий период в параллельном от привычного мира — мягкие, приятные ароматы были его слабостью. Ему чуть ли не до дрожи было важно, чтобы все было идеально: начиная от места и заканчивая запахами. — Надеюсь, что ты не против европейской кухни, — Чонгук возвращается: — Через двадцать минут начнут приглашать в зал, пока будет суета можем попробовать что-то да разузнать. — У меня есть к тебе предложение. — Лукавит Тэхен, когда в него упирается взгляд того самого официанта. Омега, тонкими изящными пальчиками, подхватывает галстук альфы и начинает нарочито медленно его поправлять, будто это сейчас самое важное. — Можем пройти на второй уровень выставки, где в западном крыле находится кабинет Дживона. — Тихо, пока подтягивает тугой узел, а затем совсем громко, так, что все наверняка услышали: — Что скажешь, любимый? Посмотрим ту картинку на втором этаже: купим такую же домой! И, смачно чмокнув Чонгука в приоткрытые губы, хватает под руку, чтобы под ласковые щебетания миновать десятки любопытных глаз: вроде, внимание они перестали привлекать. А то что-то сильно долго пялился на них этот официантишка — подозрительно! А Чонгук что? Он мальчик не глупый и, приобняв Тэхена за талию, крепче прижал к себе — совсем по собственнически. — Вот! Любимый, смотри! — Тычет пальцем омега, — Такие красивые цветочки, хочу себе такую в комнату над нашей кроватью! Тэхен точно артист, сбежавший со съемок какой-нибудь мыльной оперы или подросткового сериала — не хватает только дешевых спецэффектов и розовых сердечек в глазах. Он провожает скользящими взглядом двух крупных охранников и, пока никого нет, они проскальзывают через красную ленточку, которой был огорожен проход в западную часть. Чонгук быстро ориентируется и, не теряя и капли времени, помогает Киму проскользнуть в так им необходимый кабинет. Они прокрадываются, бесшумно закрыв за собой дверь. Просторный кабинет заполнял, скользнувший из окна, тонкий луч серебристого цвета. Он едва ли помогал рассмотреть помещение: книжные стенды, в центре стол, несколько кресел, диванчик и журнальный стол: ни чем не отличающийся от других сотни таких же кабинетов. Общаясь безмолвно, движениями рук, Чонгук и Тэхен разбредаются и начинают осматривать книжные полки, ища хоть что-то. Времени катастрофически мало, у них, в лучшем случае, не больше пяти минут. И те, предательский ускользают, потому что задержись они чуть больше — их пропажу заметят и тогда уже скрыться без следов станет невозможным. Омега, быстро осмотрев очередную арку с документами, подходит к письменному столу, где был небывалый порядок: ручка к ручке, карандаш к карандашу, словно выложенные по линейке. Тэхен уверен, тронь он хоть что-то из этого и хозяин обязательно отметить здесь присутствие посторонних. Он старается совсем ничего не трогать, открывая ящик один за другим, и, удручено выдохнув, сдается. — Здесь нет ничего, даже бухгалтерии. — Слишком подозрительно. — Альфа подходит к Тэхену, посмотрев на наручные часы. — Ни одного грязного бельишка, даже по бухгалтерии. — Не знаю радоваться этому или нет. Чонгук безумно хмыкнул, что больше было похоже на шумный выдох, готовый уже уходить. Когда его взгляд уцепился за выдвинутый ящик. — Как же я раньше этого не замечал! — Он в последнюю секунду одернул себя, чтобы не выкрикнуть это: — Здесь двойное дно. И, в доказательство своих слов, он пальцами отодвигает нижнюю часть ящика вместе с бумагами, что лежали на фальш-дне. И в этот самый момент взорам, что были направлены на явившуюся папку, открылся огромный черный герб: разинутая пасть черепа волка, из глазниц которого прорастают цветы паучьей лилии. — Гробы. — Бесшумно произносит Тэхен, опешив: — Это логотип гробов. Они помечают так все: свои товары, улицы, людей! Это как метка проклятия для Сеула и она здесь: в ящике этого стола. И тут до Чонгука доходит, он, сука, самый настоящий сообщник! Не Тэхен, которого он все время подозревал, а он и только он. — Твою мать! Сука. — Взвывает альфа. — Это пиздец. Хватается за волосы, присаживаясь на колени и спрятав в руках голову. Да Чонгук готов из всех на себе рвать, потому что он — самый настоящий кретин. Омегу такое поведения явно озадачило и, отвлекаясь от пролистывания столь важной улики, переводит все свое внимание на альфу рядом. — Чонгук? — удается произнести перед тем, как за дверью остановилось две тени — две пары ноги. Только этого не хватало! Ким впервые подобрался настолько близко, что, кажется, вытяни руку и вот — все у тебя в руках и ты готов нанести удар! Но, нет же, всегда что-то идет коту под хвост и легкую победу никогда не одержать. От этого, временами, на душе становилось тоскливо настолько, что хотелось на все плюнуть с высокой колокольни, но, сколько бы раз не приходилось начинать с самого начала, омега все еще упрямо верил, что когда-нибудь, в ближайшем будущем, ему обязательно улыбнется Госпожа Удача и он обязательно сможет достичь цели. И теперь, когда она призрачно мелькнула перед ним своим пронырливым хвостом, не хотелось так просто сдаваться. А альфа чувствует. Чувствует, как напрягается омега, цепляясь глазами за заставшую тень. Он, кажется, единственный, кто сейчас может спасти ситуацию, потому что место это знает просто досконально: хватает Кима за руку, и, в секунды возвращая в исходное положение потайное дно, выравнивает там документы и закрывает ящик, утягивая Тэхена в глубь кабинета, прячась вместе с ним в нише между стеллажом и стеной, что была закрыта тяжелой бархатной занавеской. Они едва ли там помещались, стоя грудью к груди и деля воздух один на двоих. Никогда раньше альфа не ощущал себя настолько загнанным в угол. Каждый раз, когда Ким оказывался в неподдельной близости, брюнет затаивал дыхание — словно это могло хоть чем-то помочь, а когда тот рвано выдохнул, будучи прижатым к крепкому телу в этой тесноте пыли и обжигая своим дыханием ухо, поспешил отвернуться. Все же этот омега вызывал в Чонгуке слишком много эмоций и это изрядно напрягало: сосредоточиться не предоставлялось возможным. Тэхен, ощущая жар, не выдерживает и, вспыхнув алым, старается развернуться, когда комнату заполонил тяжелый аромат шоколада. Он ощущал чужое возбуждение своим собственным. Вовремя — ничего не скажешь! — Тэхен, молю тебя не шевелись. — взмолился младший, когда смущенный омега замешкался, юля бедрами и разворачиваясь, теперь упираясь упругими ягодицами в его пах. Теперь Чон стоял позади Кима, наклонившись грудью на омежью спину и уместив подбородок на плече, от чего их щеки соприкасались, коротко прошептал на самое ухо: — Так ни капельки не лучше. А ситуация до невозможного абсурдна: омега вспыхивает пуще прежнего, стыдливо поджимая ноги, потому что, черт подери, это настолько будоражит. Но ему не положено — Тэхен должен держать лицо достойно и не возбуждаться, как сопливая школьница, от такого незначительно значительного действия: у него такое, вообще-то, впервые. Он уже хотел возразить этому наглому альфе, но тот закрывает его рот рукой из-за чего получается выдавить лишь что-то похожее на «хмфп» — нечленоразборные звуки. И, если Чонгуку и Тэхену показалось, что копошились они в этой узкой нише не позволительно долго, то на самом деле прошло не больше тридцати секунд. Этого времени хватило, чтобы к двум теням присоединилась еще одна. В кабинет с яркой полосой толстого желтого света прошло трое мужчин, шаги в этой притаившейся тишине были громкими, заставляя сердца стучать где-то в глотке. Страх в перемешку с паникой быть замеченными подгоняли в крови адреналин, а возбуждение лишь усугубляло ситуацию. Альфа пытается сосредоточиться и сконцентрироваться, чтобы разобрать что происходит за тяжелой занавеской, что так позорно их скрывала. Если кто-то решит хоть на миллиметр ее сдвинуть — обнаружат. Коренастый альфа, что долгое время был напарником Чонгука, вел под руку У Юка и спасибо ему, что решил почти мирно проследовать за Господином, иначе бы Ван не сдержался и начал использовать свой потайной лексикон на все заведение — встреч с сообщниками, которые временами умом не блестели, АйСи боялись больше всего. Просто одна неаккуратно вскользь брошенная фраза могла разрушить абсолютно все старания, а с недавнего громкого появления У Юка на вечеринке на пару с Ким Тэхеном все еще выводили на бешенство. — Ох, шумные вечеринки так заводят, особенно, когда по особняку так свободно гуляет качественный товар, да, У Юк? — Ледяной голос Дживона молнией наполняет пространство, болью отзываясь в груди Чонгука. Хан поправляет галстук, смахивает, кажется, невидимую грязь с пиджака, стиснув зубы. Если старику можно позавидовать за спектр эмоций, сменившийся на лице, то самому Хану за то, с какой скоростью он перешёл из режима «заботливого аристократа с надменным лицом» в режим «хладнокровного убийцы». Он резко останавливается возле улыбающегося подчиненного, рычит ему в самое лицо и, кажется, скоро волком поволочет отсюда. — Ты что устроил, кусок дерьма, — выругивается альфа, толкая мужчину в стеклянную дверцу книжного шкафа, где буквально в метре спрятались нежелательные слушатели. Дживон прижимает У Юка локтем к холодной поверхности. Кипящая злость струилась по венам и бурлила подобно раскалённой лаве, готовясь в любую секунду вырваться наружу и обрушить на всех свою смертельную кару. — У меня не было выбора, босс. Тэхен сам пришел ко мне в день, когда был убит Дэсон. Мужчина шепчет, краснея — в лёгких кончается кислород, — а тот свой натиск уменьшать не собирается. Он звереет за секунду: поручил этому остолопу одно единственное задание и то мастерски сумел провалить. Да Хан же ему все в руки вложил, все документы и накладные, показал и рассказал. Делать же ничего самому не надо было, только передать и принять контейнер, но нет. Задание оказалось непосильным. Он хватает мужчину за грудки, притягивает к себе и рычит, что-то отдельно напоминающее мат, и с огромной силой впечатывает в стекло шкафа. На прозрачной поверхности россыпью мелких паутин проходят трещины, наполненные алым — кровью. — Я задержу твою кончину, потому что у меня сегодня слишком хорошее настроение. Дживон заносит руку и бьет, попадая в солнечное сплетение — мужчина начинает харкаться, рвано глотая воздух. Его отпускают и он медленно скатывается по стенке на пол, трогая пробитую голову. На пальцах отпечатываются сгустки крови и старик прикусывает губу, шипя. А альфа не любит, когда отвлекаются — хватает за шею, больно сжимая, и улыбается в лицо, высматривая в чужих глаза неподдельный ужас и страх. — Благодари своего бога за мое великодушие. Сумасшедший. Хан смеётся, выпуская беднягу. Тот подлавливает смех — все же отделался меньшей кровью, а потом падает на пол от болевого шока, когда носок чужой туфли прилетает ему в челюсть — не убил, но, кажется, сломал. Собственная грудь вздымается от тяжелого дыхания и всепоглощающей ярости. Альфе надо успокоиться и вернуться на банкет. — Ну, можно же было и помягче с нашим гостем. Заговорил четвертый голос вместе с, замершими где-то в проеме, шагами. Облокотившись на косяк там стоял человек в золотой маске тигра и, прижимая шкатулку к груди, лукаво улыбался, обнажая ряд белоснежных зубов. Дживон, вытирая костяшки руки платком, что был любезно подан стоявшим в стороне Ваном, слабо улыбается. Он всегда рад видеть этого человека в своих апартаментах. А незнакомец, миновав высоких альф, останавливается напротив не понимающего У Юка и, присаживаясь перед ним на корточки, смотрит прямо в глаза, что расширились от удивления, нервно бегая от лица перед собой на остальных, что стояли теперь совсем не заинтересованными. — У меня есть для тебя подарок, дедушка У Юк. — Звонкий голос медом тянется, заставляя крупно дрожать. Да нет, быть этого не может! Старик ничего не успевает ответить, как в его руках оказывается та самая заветная шкатулка. Открывать ее совсем не хотелось, словно с ее открытием мир наполнится еще большим грехом, что приведет к его окончательной гибели. Земля содрогается в предсмертных конвульсиях, поглощая Вселенную. Старик мотнул головой, противясь, но тонкие пальцы больно хватают за подбородок. Выхода у него нет и медленно соглашается. К горлу подходит тошнотворный ком, вперемешку с проглоченным криком: со дна шкатулки на него смотрит палец! Сука, самый настоящий палец с перстнем. Перстнем, что некогда принадлежал Чхолю. Так вот куда он пропал. И, пока старик разглядывает ровно отсеченную конечность, юноша перед ним, что был моложе и самого Дживона, наконец-то снимает маску. И тогда он встречается взглядом с этими пронзительными злато-карими: так смотрит убийца, упивающийся предсмертными стонами. — Знаете, мне всегда было интересно, зачем кому-то похищать беззащитных омег, а потом понял: это все для мира во всем мире! — с каждым словом голос становится звонче, четче. — Эти грязные суки должны исчезнуть, они лишь оскверняют мир, где должны господствовать АЛЬФЫ! Мы венец творения, а они лишь темное пятно в нашей реальности. Грязные. Старик морщится. — Порочащие этот мир отродья. У Юку сносит крышу и он смеется, падая грудью на собственные ноги. Это безумие! Мир сдвинулся с орбиты и он в этом принял участие, приложил руку: его благие намерения оказались лишь выдумками сумасшедших! Он, подрываясь, откидывает шкатулку и, плюясь, кидается на ненавистного ему человека. Хочет бить! Покалечить, но он беспомощен. Его в момент прижимают к полу, сбавляя шею. — Ты сам омега! Как и твой младший брат! Надо было убить вас, когда вы еще только родились! Тогда бы люди гапхне не были в такой ситуации! — Какой? — юноша смеяться, поднимаясь на ноги: — Людьми гапхне из века в век управляли как марионетками те, кого Вы зовете Гробами. Они вам рассказывали сказки про великую задачу! Легенды! А вы верили, тупые фанатики, и делали все, что вам скажут! — Заливистый смех разносится по кабинету, ударяясь в углах и становясь еще более зловещим. — Знаешь, как переводится аббревиатура lC? laughing Coffin — хохочущий Гроб . Гапхне — марионетки Гробов. АйСи и есть Гробы. Все встало на свои места. — Короли прибыли на бал и Темный Лорд поднесет им прекрасный пир, а ты пойдешь со мной и будешь смотреть на то, как Гробы начинают раскидывать свою власть в каждом клочке земли этой страны! Это конец. Они опоздали.