━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━━
Блуждая по холодным коридорам, Тэхен был погружен в себя, все больше отдаваясь вопросам в своей голове о том, что же здесь происходит. Больше всего выводило из себя то, что, возможно, здесь не было никаких улик, кроме документа с гербом и безликим признанием. Все говорило о том, что Воронам просто требуется взять эти бумаги и противопоставить могучей темной силе — Гробам в истинном их проявлении. В конце концов, причастные все еще были здесь, среди приглашенных правящих семей, и Темный Лорд, за чью голову объявлена награда, — тоже здесь. Может, это и было лишь следствием времени, но все равно хотелось видеть в этом какой-то добрый знак, предзнаменование того, что плохой концовки не будет. Но даже так что-то не сходилось. Что-то еще было в самом признании, во всей той череде событий, да даже прямо здесь, что уже пришлось пережить за этот день, что-то, что еще не вписалось в собирающуюся мозаику. И это нужно было исправлять. Голоса, символы, предзнаменования и предсказания… Вы когда-нибудь чувствовали, что Вами пытаются неумело манипулировать? У каждого возникает ощущение контроля. Но иногда… иногда такие вещи переходят все возможные границы. Есть вещи, которые слишком сильно раздражают. И в момент, когда тебе приходится столкнуться с такими вещами. И в этот момент… в этот момент можно и потерять самообладание. Особенно, когда ожидание ответов было слишком долгим. Ким буквально чувствует, как его разрывает на части. Когда все это связано к тому же с искусной атмосферой напущенной доброты. Герои, символы, боги, демоны, избранные, спаслись. От кого? От чего? Как? Не спаслись — отпустили. Не герои — лишь глупцы. Не избранные — лишь заложники. Лишь сон. Кто-то играл с Кимом, кто-то испытывал его, кто-то, кто с каждой новой секундой все больше заслуживал гнев неуловимого тигра. Его рука тянулась к Рейдзю не просто так. Всевидящие глаза преследовали его всюду не просто так. Видения преследовали его не просто так. Ему пытались намекать, его пытались контролировать, с ним пытались играться. Не подходящее время, не подходящая ситуация. Что-то всплыло в его голове, что-то…━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━━
Тэхен приходит в себя, покрываясь крупной россыпью мурашек, когда кто-то настойчиво уводит его от толпы в сторону балкона. Прохладный ночной ветер, объятый моросью осеннего дождя, лижет его кожу, забираясь под ворот белой рубашки и лишь чуть-чуть возвращая рассудок. Когда темнота успела поглотить? Когда они с Чонгуком успели разминуться? Омега слышит, как чей-то голос — высокий, с хрипотой — зовет его. В руки подают бокал с холодной жидкость и он спешит опустошить его до дна. В голове набат колокольного звона, а в глазах до сих пор мелькают мушки. И лишь через добрые секунд пятнадцать удалось рассмотреть перед собой лицо человека, что все это время обеспокоено тряс Кима за плечо. — Эй, Тэхен, что с тобой? — Молодой альфа держит в одной руке пустой бокал из под вина, а другой все еще держит омегу за плечо. — Простите? — Вопросительно скидывает бровь Тигр, сосредотачивая взгляд на своем собеседнике. — Ты меня не помнишь? — Слишком быстро тараторит парень: — Я Хёнун. Пак Хёнун, мы вместе работали в Термитнике. — Хёнун. — Вторит. — Ты очень вырос. — Конечно, мы последний раз виделись, когда тебе было двенадцать! Ты стал еще краше.— Покраснев, альфа, что был старше самого Кима всего на пол года, смущенно чешет затылок. — Я увидел тебя в зале, ходил как пьяный, чуть не сбил официантку и я решил вывести тебя сюда. — Спасибо за заботу, мне уже лучше. Ким таким же энтузиазмом, как его собеседник не горел. Он вообще достаточно плохо относился к людям из своего прошлого, а Пак Хёнун был не самой светлой его частью. То, что этот мальчишка был альфой было ясно с самого момента знакомства: они вместе тренировались, их часто ставили в пару в спаррингах — Ким не единожды укладывал его на лопатки, — но тот всегда был невероятно прилипчивым и грезил о том, что именно он станет парой будущего главы. Ходил по пятам, приставал, а потом резко пропал, потому что управляющим семьям не понравилась его кандидатура. Отправили прилипчивого альфу куда подальше. А теперь он тут — среди так называемой знати — значит сумел добиться многого в рядах людей гапхне. Тэхен, отдавшись воспоминаниям о Термитнике, упускает тот момент, как альфа, до этого что-то активно рассказывающий, подходит к нему слишком близко. Он чувствует каждой клеточкой своего тела, какие феромоны исходят от старшего, как неприятно душит его запах, но отчего-то замирает неподвижной статуей. — Тэхен-а, я всегда знал, что ты омега, но чтоб ты так вкусно пах — никогда. Это из-за течки? — Альфа раскидывает руки в сторону: — Дай я тебя обниму, так соскучился. Мы раньше хорошо общались. Омега не успевает и возразить, как оказывается утянут в плен крепких объятий. Его бьет ужасный озноб, а страх путается невидимыми нитями на шее, лишая какой либо воли. Его словно сковало по рукам и ногам. — Почему молчишь? Не рад меня видеть? А от силы и рук, что нагло опускались на талию, ком в горле встал, мешая дышать. Тэхен хотел возразить — оттолкнуть от себя альфу, что пах отвратительной смесью дурмана и каштаном, но все силы разом покинули его. Омега так и стоял безвольной куклой, задыхаясь ситуацией. Не правильно. Так не должно быть, он хочет, чтобы его обнимал кто-то кроме Чонгука. — Н-не надо. Единственные и внятные слова, что получается выдавить из себя. Ким мотает головой из стороны в строну, противясь, но сил нет даже на то, чтобы дать полноценный отпор поползновениям альфы, что, казалось, еще больше выпускал свои феромоны. Этот запах отравлял легкие, убивал внутри все живое, но и заставлял подчиняться. — Что? — Серьезно интересуется мужчина: — Слушай, давай уйдем от сюда? Возьмем пару бутылочек вина и уединимся, а? Омегам же такое нравится, да? В ответ молчание. Тэхену в первый настолько страшно от человека перед собой, Хенун смотрит на него, как на кусок мяса. Его тяжелый взгляд, усилившийся аромат — у него определенно начинается гон, а альфы в этот период — опасны. — Я даже буду не против, если ты назовешь меня папочкой. Альфа ведет носом по щеке омеги, втягивая запах и упиваясь им, и ведет кончиком языка мокрую дорожку по щеке. Тэхену словно вновь окунули в прошлое, где он испытывает это мерзкое чувство, когда все органы сводит узлами и он безмолвно кричит. Сущность внутри него мечется, просит защиты и вновь зовет того, кому готова плести косы и в чьих руках хотелось ластиться. — Ч-Чонгук. — шепотом.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━━
Иногда Чонгук удивляется тому, как омега вообще дожил до своих двадцати шести, потому что стоило ему только на пять минут отойти, чтобы взять пару бакалов вина, как тот бесследно исчез: словно все это время Тэхен существовал только в его голове. Призрак или иллюзия — не иначе. Он уже добрые минут десять ищет этот неугомонный поток энергии, когда что-то резкое пронизывает его стрелой. Неприятное, липкое чувство, несравнимое ни со страхом, ни с переживанием, поселилось в груди, а волк, вскочив на лапы, лишь стал тянуть своего беспечного хозяина туда, откуда доносился звон миллиона хрупких крыльев бабочек, что серенадой звали его. Среди голосов низкого баритона Чонгук узнает один единственный, кимов, поэтому смело проходит на балкон. Табачный запах, едкий одеколон и что-то кислое врезается в него, заставляя на секунду широко распахнуть глаза — незнакомый мужчина, обнимающий Тэхена, встречается с ним взглядом и это, почему-то, выводит из себя. — Не помешал? — выгибая бровь спрашивает Чон, плотнее закрывая за собой дверь. Тэхен переводит взгляд полный страха на вошедшего Чонгука. Сначала тому хотелось развернуться и уйти — чувства, что в этот самый момент возникли в груди, были новы и непонятны. Они беспощадно ломали ребра, осколками впиваясь в самую душу — мерзко. Думать об этом совершенно не хотелось. Ветер принес на себе смутно знакомый запах — жасминов, что теперь душили собой, а не укутывали своей нежностью. Тэхен боится. И это первая проблема. Чонгука никогда не волновали чужие проблемы. Он давно уже был уверен, что его бьющееся в груди сердце изначально прогнило насквозь и от него настоящего не осталось и следа. Если тот он — настоящий — вовсе когда-либо существовал в одной из миллиардов реальностей этого бытия. Даже если и была его жизнь подвязана струящимися из кончиков пальцев кукловода нитями, что плутали и путались, но никогда не обрывались звенящий тишиной, и было ему суждено обрести что-то настолько тёплое и нежное — Чона это вовсе не волновало. Альфа уже много лет бесцельно скитается по этому миру в слепую, ведомый лишь желаниями управляющих семей. И не имея даже малейшего шанса хоть как-то повлиять на ход, написанной чьим-то неаккуратным, но размашистыми почерком, судьбы, просто повиновался. Каждая его секунда была запланировала на несколько лет вперед — точно знал где должен быть и что делать — и выпутаться из этой ловушки самостоятельно было не возможно — так он думал. Отучился на прокурора, устроился в суд и каждый божий день жизни должен был быть днем сурка, но… Но потом, никак не предвещая перемен, в его жизнь бесцельным ураганом ворвался пацан, так усердно нарушающий привычный ритм. И сейчас этот комок энергии — пережеванный и кем-то зачем-то обиженный — смотрел на него большими глазами-бусинками, моля о защите. Помощи, которую Чонгук вполне мог ему дать. Но хотел ли он этого? Он уже почти привык, что Тэхен бывает импульсивным. Наглым. Привык к тому, что от него постоянно пахнет напущенной храбростью и детским притворством перед собственными страхами. Чонгук привык к показушной личности этого омеги, но точно не был готов к тому, что Ким будет готов унизиться перед ним. И если быть честным — никогда не будет готов. Что альфе и нравилось в нем, так это то, как это бедствие в человечьем обличии, жило на полную — с раскрытой душой и широкой улыбкой, презренно кусая руки всех тех, кто пытался докоснуться до его расколовшейся души, боясь вновь оказаться обиженным и брошенным — это, как ясный день, Чон смог увидеть в его темных радужках златых глаз. — Милый! — Взвизгивает омега, в момент расслабившись: — Нет, не помешал! Тэхен вырывается из чужие ослабший рук и в прыжке вешается на шею Чонгука, смачно целуя его в губы, чтобы затем быстро шепнуть на ухо что-то вроде «помоги мне». Брюнет никак не ожидал, что Тэхен, которого он зал — пытался узнать — так быстро прижмет хвост перед своими страхами и скуля попросит о помощи. Ким открывался перед ним и мужчину это, если совсем честно, трогает. Поцелуй получается смазанным, почти детским, но опьяняющими и точно неожиданным, от чего зрачки глаз расширяются. Сколько ещё этот безумец будет дразнить зверя внутри Чонгука? Испытывает ли Тэхен его нервны, когда шепчет на ухо, или когда жмется ближе в объятиях или когда позволяет утонуть одному черному волку в своих глазах. Внутри Чона идет борьба — холодная война взглядов на ситуацию и жизнь в целом. В какой-то момент своего странствия по закоулкам он точно свернул не туда и теперь окончательно потерян. Быть может, он и не находился никогда вовсе. Потому что теперь так просто избавить себя от тигренка с каштановым беспределом на голове будет труднее в разы. Они оба идут на опасное сближение и рискуют лишиться всего. И своих жизней в том числе. — Тэхен-и, а кто это? — Тигрёнок, все хорошо? В один голос. Коренастый альфа с русой макушкой осматривает пришедшего альфу и хищным взглядом цепляется в него: как два голодных пса на ринге, готовые разорвать друг друга по команде своих хозяев. — Хенун, это Чонгук — мой альфа, мы встречаемся уже почти … — Что ты несешь? — Хенун громко смеется, сотрясая воздух: — Вы на прошлой вечеринке чуть не побивали друг друга, а теперь говоришь, что вы вместе? Кому ты пиздишь? Чонгук всегда отличался хорошей сообразительностью, а в критические моменты ловил суть на лету, что позволяло ему выходить из воды не просто сухим, но еще и не причастным вовсе. Он утробно рычит, так по-кошачьи, когда щекой трется о макушку Кима, обнимая его за талию, чтобы затем еще ближе прижать к себе. Ощущения слишком острые, пускающие вдоль позвоночника россыпь мелких мурашек. Чужое тепло вибрациями отзывается где-то в животе. Когда Тэхен вот так стоит рядом, цепляясь за его сильную руку, Чон ощущает себя катастрофически хорошо. И от этого почему-то плохо. Потому что чувствовать этого он не должен. Чон Чонгуку противопоказан Ким Тэхен — у него к нему неясная слабость. И это может обернуться не просто кошмаром. Это может покалечить. Но сейчас, находясь под гнётом сильного зверя, что пришел за омегой, Чонгук притупит свое чувство гордости и поможет. Он уже не раз сталкивался с тем, что на него — обычного, как казалось, человека — пытаются подействовать силой, которой их, альф, наделила природа. И, если такие, как Хёнун, почти не умели контролировать себя, почти сразу обозначая свою принадлежность, то сам Чон был в этом не просто мастером — он был чертовым богом. Никто и никогда не сможет уличить его — первая заповедь в его семье, проповедуемая с рождения. Если бы он хотел, то заставил бы человека перед собой не только пасть ниц, но и вывернул бы его все органы, заставляя харкаться кровью под ноги. Все же подчинять — это его работа и как-никто он справляется с ней самым изящным способом. Чонгук вообще не меняется в лице и с места не сходит, словно все здесь происходящее его не касается и он случайный свидетель. В этот раз даже резкие выпады Тэхена не застают его врасплох, иначе, заяви бы он об их недо-отношениях, которых априори быть не может, то громко бы засмеялся, а лицо приняло такое выражение, что всем стало бы ясно о лжи. Но сейчас, желая помочь, он холодно сверлит оппонента. Ему не нравится, что Тэхена так бессовестно прерывают, даже не дав договорить, хоть и выглядело это, правда, нелепо. Сначала Альфа хотел позволить Киму самому решить возникшую проблему, лишь подстраховывая, если его «знакомый» решит перейти к более грубым действия. Чонгук чувствовал, как тот борется с собой, как подавляет агрессию и чувствовал, что если мог бы, то давно свернул им обоим шеи. Альфа слушает, как по-детски пытается объяснится Тэхен и мысленно даёт ему затрещину, потому что «ну кто в этот бред поверит, боже?». — Это просто, понимаешь… Чон никогда не смотрит прямо в глаза; он не вонзает своего ястребиного взгляда в наблюдателя или соколиного взора внимательного охотника — это происходит из-за того, что в одно и тоже время видит он и острые черты скул Хёнуна и надпись на яркой табличке, висящей на двери за его спиной, или же он вспоминает покормил ли он с утра псов. От этого альфа частенько выпадает из реальности, а потом, возвращаясь обратно, отвечает несвязно: в голове мешающиеся мысли еще больше заставляют его быть внимательнее. Когда Тэхен жмется к нему ближе, мокрым носом утыкаясь в ворот черной рубашки, чувствует как намокает и не приятно к телу начинает липнуть ткань. Искры зарождающихся чувств готовы превратиться в любой момент в неистовое пламя. С почти тайным трепетом он хотел позаботиться о тэхеновом благополучие. Так сильно Ким поразил его и, казалось, что Чонгук сам дивился своей открытости к чужим чувствам — раньше бесчувственный монстр готово теперь скалить пасть ради защиты тигренка под боком. Испуганный и зареванный Тэхен, к которому так и прильнули мысли и чувства Чонгука, вдруг поднял голову и открыто взглянул в глаза. Боже, как же прекрасен двадцати шестилетний Ким Тэхен. Какие божественные черты и россыпь поцелуев звезд на его щеках. Даже с припухшими глазами, красными дорожками от слёз Ким Тэхен великолепен. Ослепительно аккуратный нос бы прекрасен и вновь слегка прыгнувшие пружинки каштановых волос вмиг переключили все внимание на себя. Они вились и часть их касались щеки, тронутой тонким румянцем, проступившим от интимности сложившейся ситуации. Чонгук почти в наглую рассматривал кимово лицо, скользил глазами от пушистых бровей к родине на кончике носа и к тонкой полоске плотно сомкнутых губ, слегка приоткрывшихся, когда брюнет сильнее прижал его к себе, еще больше закрывая от чужака. Весь его образ, казалось, совокупился, слился и отразился в его гармоничных чертах. Тэхен шумно выдохнул и сердце волка затрепетало; он смотрел жалобно, почти влюбленно и чувство страха проступило у него на лице еще больше. Даже гнев был прекрасен на лице Кима. — Все хорошо, — почти мурлычет Чон, касаясь пальцами чужой щеки и поправляя прядь волос, наклоняется ближе, — Сильно испугался, тигренок? Брюнет даже не осознает, когда им начинает овладевать совершенно дикое желание и он, поддавшись этому мимолетному чувству, целует Тэхена в уголок губ — невинно, девственно, словно крадя первый поцелуй. Осознание приходит достаточно быстро — Чонгук потупил взгляд куда-то в сторону, рассматривая проплывающие облака в открытом окне, откуда доносились звуки не спящего города, и собравшись с мыслями, вновь вернул взгляд на пыхтящего Хёнуна. — Немножко, но ты уже здесь. И от этих слов вновь в груди что-то шевелиться, словно под кожу забрались надоедливые майские жуки и жужжат там — невыносимо зудят каждым сантиметром кожи. Собственную шкуру хочется вывернуть наизнанку и наконец-то избавиться от этой противнейшей смеси, что была одновременно и приятной и до истошного проглоченного крика омерзительной. Ким творит с Чонгуком невообразимые вещи. Насторожиться пришлось, когда подошедший Хёнун хватает Кима за руку и тянет за собой. Нельзя назвать это напряжение готовностью к атаке, но и страхом перед пришедшим тоже. Волк был просто готов защищать этот дрожащий комок любыми способами. Чонгук отчетливо давал себе понять, что этот человек не полезет в драку, по крайней мере, не сейчас. Но велика вероятность что он теперь будет терраризировать омегу на постоянной основе. Каким бы Чонгук не был засранцем, он никогда не бросал в беде тех, кто нуждался в его помощи больше всего. — Ты проблем хочешь? Голос раздается слишком близко, от чего волк может на языке ощутить чужое дыхание — настолько близко подошел Хёнун. Чон не отвечает, предпочитая потупить взгляд, когда черные зрачки старшего альфы пожирали карий пигмент. — Прости, — волк почти шепчет, когда довольный своей победой Хёнун тянет омегу за руку к выходу с балкона, — Но Тэхен принадлежит мне, — Чонгук перехватывает кимову ладонь и тянет на себя. Одной рукой обнимает за плечи и крепко прижимает к своей груди, а второй сплетает их пальцы. — А я не знал, что ты Тэхен такая шлюха, готовый подставить зад первому встречному. Желтый свет с зала падает на его лицо, лижет приятным теплом, и в этом оттенке преломленного света глаза Чонгука почти горят красным — неистовым огнем, что, казалось, осязаемо рвался наружу. В этот самый момент, когда Ким так правильно поместился в руках альфы, окруженный всей теплотой на которую он был способен, что-то внутри него самого с пронзительным хрустом ломается. Провисшие, запутанные королевским узлом нити, начали свой ход. Он никогда не понимал желания людей отбирать — забирать себе, даже если тебе не рады. Чонгук всегда жил в своей призме и предпочитал не вмешиваться в чужие судьбе. Несмотря на происходившую в голове путаницу, в этот самый момент он был все еще добродушен, максимально невинен, свободен от предрассудков и поэтому мог еще достаточно долго играть роль не понимающего парня. Будь бы он недалеким и не понимающим всю серьезность ситуации, то в тот час бы стал переубеждать Тэхена в обратном, может быть даже захотел бы раскрыться перед ним, но брюнет все еще хранит множество тайн о своем происхождении и о том, что подчинять себе таких, как Ким и Хенун у него в крови. В семье Чон его учили сражаться за право быть лучшим. В семье Чонгука учили подчинять и ломать своей силой — быть ночным кошмаром, монстром и выпускать своего внутреннего зверя, превосходя все пределы и выжимать больше, чем максимум из своих собственных сил. А покойная мать научили его подавлять, научила контролю и жить среди не таких, как он — не похожих и слабых. Среди беспомощных червей, которых почему-то такие великие и могущественные существа должны охранять. В этом вечном противостоянии Чон стал кем-то вроде большой сторожевой собаки, которая обязана уничтожить всех, кто рискует посягнуть на власть семьи. Чон Чонгук стал хранителем той незримой границы между Альфами и всеми остальными. Должен был. Так его воспитывал отец, пока мальчишка, окончательно сломленный, не сбежал, закрыв в себе все гнетущие воспоминания. А потом Ким вновь приоткрыл дверь к нему настоящему — сильному, безжалостному. Истинному доминантному альфе. Так, в этой бесконечной и липкой паутине полных противоположностей, он потерял самого себя. В короткое мгновение, что подобно было секундной вспышке, Чонгук опускает свои руки и отходит еще немного дальше от Кима. Смотрит чуть сверху вниз, пытаясь различить хоть какие-то эмоции, хоть что-то такое, что точно должно дать ответ на несуществующий вопрос. И он видит как напрягается чужое личико, как морщиться чуть вздернутый кверху нос и как быстро меняются мысли в кимовой голове. На мгновение захотелось узнать, что там происходит, но в этом потоке быстротечной информации брюнет понимает: сам подставился, ему не стоило так сильно выходить из себя и выпускать свои феромоны. Остается только как можно дольше строить из себя дурочка и хоть как-то подставиться. Надо отвести себя подозрения. Чонгук вообще не собирался сближаться с этим парнем, но как показала практика — много хочет. Альфы сверлили друг друга убийственными взглядами и Чон готов поклясться, что кончиками пальцами ощущал, как рвётся из Хёнуна животная сущность, чувствовал, что тот на пределе и был уже готов отразить — раскрыться, подставить свою репутацию. — Вы не знаете с кем связались! Хёнун звереет, его глаза наливаются алым и он, сощурившись, смотрит в глаза Чонгука. Воздух пропитывается тяжелым смрадом ярости, чего-то колючего — ядовитого. Омега кричит. Тэхен падает на колени. Торсом ложится на собственные ноги и кричит, натягивая волосы у висков. Ему больно. Адски больно — чужая сущность ломает его, колечит. Пытается себе подчинить. Луна не хочет идти к серому волку, она уже выбрала своего и ей легче погибнуть — рассыпаться звездной пылью, нежели принять в свои кого-то кроме черного волка. Чонгук тоже чувствует. Времени не было думать от слова совсем, альфа действовал по наитию. Он впечатывает со всей силы мучителя Кима в стену, разбивая бокалы, стоящие на выступе со статуей. Они хрустят под подошвой, как кости челюсти этого бесчеловечного ублюдка. Руки омывает кровь, а в голове лишь стойкое желание убить — уничтожить. Чонгук теряется в здравом смысле, не понимает что делает и что вообще происходит. Они обмениваются с Хенуном не только гневными, всепожирающими взглядами, но еще ударами. Пачкают своей кровью одежду, стены, пол. А еле живой Тэхен, что даже уже не шевелиться, кажется только скулил, и Чон на остатках своей человечьей сущности в самый крайний момент не позволяет случиться тому, что могло стать необратимой катастрофой. Он усмиряет свой гнев, запирает волка и позволяет сопернику нанести еще десяток ударов в невпопад, лишь блокируя, перед тем, как в ранее белоснежную комнату, а теперь залитую кровью, врываются люди в черном. — Сучий пес, — орет Чонгук, когда их растаскивают: — Еще раз приблизишься к Тэхену — я тебя на ноль умножу, ты меня, блять понял? Выброс адреналина злостью вяжет петлю на его шеи и душит. Душит до гематом, остановки дыхания и потери восприятия этого мрачно-серого мира, что проносится мимо со скоростью света. Балкон наполнил режущий глаза желтый свет. Чонгук, прикусив нижнюю губу и крепко зажмуря глаза, взревел, после чего его тело одолела нестерпимая дрожь — она прошла сквозь кончики холодных пальцев, поднялась к локтям и проникла в глубь. Огромная боль распростерлась по его душе и саднила, кровоточа свежими глубокими ранами. Чонгук спотыкаясь и пошатываясь, почти подползает к Киму и подхватывает его голову. Омега больше не кричит, лишь жмется ближе к альфе. Тычется солеными от слез губами в его щеки и что-то бормочет. Хёнун его не сломал, лишь напугал, но уже этого было достаточно, чтобы спустить монстра с цепи и это вторая проблема. И все это ради Кима. Только минут через пятнадцать, когда толпа разбежалась и они остались одни, Чон отпускает из своих рук Тэхена, тяжело выдыхая и массируя пальцами переносицу, снимая все напряжение. Он молчит секунд тридцать, не смотря на виновника всех тех неясных чувств, что он сейчас испытал и испытывает, кажется, еще с самой первой их встречи. Ему просто необходимо переварить все в полнейшей тишине, выпив пару бокалов рубинового вина. — Спасибо, Чонгук. Всхлипывает. Казалось, что Ким выдавливал их из себя силой, несколько раз немо открывал рот, то так и не сумев произнести и одного слова, закрывал, повторяя безутешные попытки чуть позже. — Спасибо. Прошлый раз ты тоже меня спас от альф, укутал своей заботой и увез домой. Спасибо. Когда чужие эмоции остыли и уже не таким мощным потоком ураганной энергии выходили наружу, Чонгук расслабился. Витавший в воздухе феромоны осели, запахи стихли и вновь наступил покой. Альфа вообще никогда не был способен на такое количество эмоций, в нем едва ли хватало сил выдавливать из себя улыбку не приятным знакомым. Можно сказать, что чистые чувства, не наполненные фальшивую и вежливостью, выдавались альфой лишь в особые случаи и достаточно редко — в остальное время искусный фарс. Он предпочитал быть угрюмым и молчаливым — жизнь заставила его замолчать. и всего его нахождение рядом с таким вулканизирующим человеком, как Тэхен, было сплошь мучением. Словно внутренняя батарейка сдохла и Чонгуку необходима перезарядка для дальнейшего общения. На голову словно вылили ушат ледяной воды и теперь Чонгук, стоящий по среди улицы мокрый и униженный, не знает что делать. В его голову словно вновь возвращаются здравые мысли и он рычит, запуская руку в смольные пряди. Оттягивает их, вымученно мычит и садится на карточки, оперевшись спиной о холодную стену. — Я монстр. Чонгук не понимает своих чувств и своей злости. Он хочет вернуть того парня и вмазать ему хорошенько, растоптать и унизить. А еще больше его злит присутствие Кима — это он во всем виноват, это из-за него у Чона пропал сон и спокойствие. Если бы он не появился в его жизни, то Чонгук бы никогда не испытывал ничего подобного — внутри словно все разрывается на части, сердце стучит в глотке, от чего её хочется только распороть и избавиться от этого блядского органа. На секунду его бегающий взгляд замирает, альфа даже не дышит, а потом он взрывается в смехе — истеричному и почти рычащем. Да быть такого не может, чтобы он да Ким Тэхена ревновал. Ни в жизнь. — Из-за меня одни проблемы. Чонгук ругается, на ноги вскакивает, но внутри что-то надрывно кричит и ломается. Внутренний зверь тянется к кудрявому мальчишке, обнять и защитить хочет, но… Не быть этому, Чон не согласен со своими чувствами, бунтует и сам себе противоречит. Не пойдет на поводу, сбежит, будет избегать Кима, но сам себе никогда не признается, что волчонок его интересует гораздо больше, чем он то показывает. — Не говори так, пожалуйста. — Тэхен, я его чуть не убил, ты хотя бы понимаешь это? — В ответ молчание. — Я мог спокойно его убить, вывернуть его легкие. Эта сила не нормальна! Ким от резкой вспышки гнева пугается, но не отталкивает Чонгука. Тянется к нему руками и обнимает со спины, крепко сцепляя свои пальца на торсе, когда альфа хотел уже уйти. — Пожалуйста, побудь со мной еще не много. Самое громкое признание.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━━
— Проходи и чувствуй себя, как дома, — отворяя массивную дверь, открывая вид на панорамные окна. За окном уже давно глубокая ночь, засыпающийся город с высоты тридцать шестого этажа выглядел потрясающе: огни раскинулись, казалось, на сотни километров вперед, подобно дорогому ковру над головами. Шум и гам не доносились до сюда, делая обстановку умиротворенной. Планировка в квартире Чона была весьма изысканная: высокие белоснежные потолки украшали точечные светильники с позолоченными ободками, а столовая и кухня были разделены большой барной стойкой с чёрной мраморной плитой. В особняке, конечно, дизайн в три раза дороже, но и простенький модерн, смешанный со свободным лофтом, устраивал альфу. Он вообще считал изюминкой свой квартиры огромную хрустальную люстру в гостиной, которая опускалась вниз волнами-капельками, красиво переливаюсь под освещением настенных торшеров. — Как на счет позднего ужина? — Честно, хочется выпить. — Могу предложить Амароне, — Чонгук вертит в руках охлаждённый напиток, почти сразу же разливая его по хрустальных бокалам на высокой ножке. На обеденный стол позже был доставлен сыр, виноград и мёд. — У меня кое-что ещё есть, — томно шепчет на самое ухо, когда помогает омеге взобраться на высокий барный стул, оставляя невесомый поцелуй на скуле Кима. — Давай просто проведем это время вместе, хорошо? Брюнет, поджигая несколько свечей в канделябрах привычно золотого оттенка, гасит весь свет, погружая столовую в полутьму. Свечения пламени, колтыхаясь, освещают достаточно пространства, чтобы видеть чужой силуэт, мелькнувший возле окна, и то, как тонкие пальцы щелкнули ещё один выключатель на стене. Тяжёлые гардины, чем-то похожие на жалюзи, словно с помощью магии разъехались в разные стороны, предоставляя Тэхену вид ночного города — больше панорамное окно с небом ещё большей синевы, мелькнувшим перламутром где-то внизу от вывесок баров и мотелей, и собственное отражение, объятое пресловутым оттенок желтого. — Красиво, — на одном дыхании говорит Ким, подразумевая не вид за окном, к которому порядком уже привык, а о альфе перед собой. Очередное удивление, заставляющее взор свой к окну обратить. Открывающаяся картина тёмного полотна, на котором мелькали крапинами золотистые звезды; все это казалось сценой из какого-нибудь фантастического фильма, которая навсегда в сердце западет. Миллионы огоньков сплетались воедино, лишая Тэхёна дара речи, он только мог смотреть с явным восторгом в окно панорамное. Всё выглядит слишком уж прекрасно, что непривычно даже становится. Нет, Ким конечно же видел множество мест, чарующих своей красотой, но сейчас масла в огонь подливал и Гук, заставляя после сразу же на себя взор обратить. Поднимаясь со своего места, Тэ в последний раз смотрит в окно, подходя к чарующему альфе, пару секунд глядя в его глаза, а затем, притягивая к себе поближе за затылок, целует. Ким руку в волосы мягкие запустил, одновременно сильно и нежно сжимая их, сильнее прижимая к себе. Провел языком по нижней губе на пробу, затем вовсе смело и бесцеремонно проник в рот Чона, проходясь по верхнему ряду зубов. Ужин вполне себе может подождать, когда напротив человек, заставляющий сердце в разы быстрее биться. Альфа двинулся вперёд и в тоже мгновение налетел на горячие губы, которые жадно сминали его собственные, врываясь в тело ураганом заоблачного удовольствия. Тогда он толкнулся ногами и ножки стула заскребли по кафельному полу, закрывая глаза. Очутившись в беспросветном мраке, охваченный тоской и нежным смятением, он понял, что окончательно заблудился. В помещении резко стало невыносимо душно, воздух словно пропитался Кимом. Брюнет мог бы искать его по запаху, но тот уже был повсюду, такой же неуловимый и в то же время определенный, как тот, что теперь альфа постоянно будет носить в себе. Мужчина долго сидел неподвижно, в ужасе спрашивая себя, как он оказался в этой пучине беспомощности, и вдруг чья-то рука, вытянутыми пальцами ощупывающая тьму, вплелась в его смольно-чёрные волосы. Чонгук не удивился, потому что, сам того не ведая, ждал этого прикосновения, вверился Тэхену и в полнейшем изнеможении позволил ему довести себя до невидимого края самообладания. Все его нутро встряхивалось, словно мешок с картошкой, ворочало направо и налево в непроницаемой темноте, в которой он уже обнаружил на себе чужие руки и где представало лицо омеги. Он смутно ощущал, что делает то, что ему уже давно хотелось делать. Не знал где у него голова, где руки, где ноги: чьё все это? Мужчина испытывал страстное, оглушающее желание и убежать, и остаться навсегда в отчаянной тишине громких поцелуев. Они оба достигли такой степени блаженства, что несколько минут спустя, Чонгук сам того не замечая, уложил ладони на упругие ягодицы Кима, крепко сжимая их. Скользил то вверх к талии под рубашку, то снова возвращался к исходной точке, притягивая все ближе и ближе к себе; разводил в стороны ноги, чтобы вжать податливое тело к своему. — Что же ты со мной творишь, Тигрёнок, — осоловело рычит в губы Чон, слабо улыбаясь. Он был словно околдован и даже не подозревал, что зарождающаяся в нем любовь может быть чувством более глубоким и спокойным, чем необузданное, но скоропреходящее блаженство ночей со случайными партнерами. Все это резко обрушило на его голову вселенную — снедаемый мучительным волнением, зацеловывал шею Кима, одновременно стягивая с него одежду. Чонгуком минутно овладела страсть, он прикусил выпирающую косточку на оголенной ключице и наконец-то позволил себе осмотреть каждый сантиметр тела омеги. Его бледная, словно фарфоровая кожа, смотрелась ещё бледнее на фоне бронзовой брюнета, когда он, уложив горячую ладонь, повел ею от лебединой шеи к рёбрам. Где-то там был виден розовый рубец от ранения: брюнет припал к нему губами, оставляя почти невесомый поцелуй. — ты прекрасен, — выдыхает в поцелуе, поднимая затуманенный взгляд на Тэхена, — позволь мне украсть твоё сердце и твою душу, а не только тело. Голос низкий, мурчащий и почти умоляющий. Чон впервые не желает чужого тела — растерзывать его короткими, почти рваными толчками на простынях в номере отеля, Чон впервые хочет позаботиться о ком-то. Воздух, пропущенный через легкие и насыщенней вздохами, казался густым. От действий можно с ума сойти. Тэхен позволяет себе наслаждаться поцелуями, поглаживает сквозь одежду крепкое тело, которое хотелось увидеть и над собой, и под собой, хотя и приходится сейчас держать маску максимально культурного человека, который лишний раз о сексе и не заикнется. Ладонью ведёт по широкой шее, мельком расстегивая пару верхних пуговиц Чонгука, кончиками пальцев затрагивая острые ключицы, которые чёртовски хотелось расцеловать, оставить множество засосов, чтобы точно дать всем знать Гук — занят и отступать Тэ не будет, присвоит себе окончательно. Если будет нужно, то даже наручниками к себе прицепит, не подпуская ближе ни единого человека, не привык делиться, отец приёмный учил хвататься за свое да так, чтобы забрать было просто невозможно. Породистое лицо, смотревшее на многих с пренебрежением, сейчас глядело с явным восхищением на альфу перед собой. То самое исключение, против которого он пойти не может, только сильнее привязаться, облепляя всеми конечностями. Чувство скользящих по своему телу рук было слишком приятным, ладони сжимающие ягодицы же заставляли с ума сходить, понимая что такие прикосновения чувствовать хотелось в несколько иной атмосфере. Выдав смешок в пухлые губы, Ким помогает себя же рубашки лишить, она падает куда-то на чистый пол, заставляя забыть о своём существовании. — Неужели ты все-таки у нас романтик? — С улыбкой произносит и наблюдает за Чоном, — Моё сердце и душу ты уже умудрился украсть, мой Волчнок. А я особо и не сопротивлялся. — Давай насладимся совместным вечером и выпьем вина, Тигрёнок, — тянется пальцами к чужой скуле, встав со стула, оставляя на ней нежное касание шершавых губ. — Нам некуда спешить. Чонгук ебаное исключение из правил. Он берет в руки бокалы с вином, помогает одеть скинутую рубашку и отводит Кима на большой белоснежный диван, обшитый бархатом, чтобы затем принести откупоренную бутылку и закуски. Он первый делает глоток рубинового напитка, сплетая их руки. На фоне играет ненавязчивая мелодия классики, а с потолка лучами падает фиолетовая дымка света. За окном мчатся тяжёлые облака, снующие туда-сюда люди, а на стекле нечеткие отражения Луны и её волка — самый лучший вечер в жизни одного угрюмого мужчины. — У тебя есть фотографии из детства? Альбом какой-нибудь. — омега, удобнее усаживаясь и подобрав под себя ноги. — Можно и поискать, я привозил некоторые вещи с отцовского дома. — Чонгук припадает губами к хрусталю, жадно отпивая рубиновые вино: маленькая капля, соскользнувшая с обветренных губ, скатывается по подбородку к шее, огибая дернувшийся кадык, и, оставляя блеклый хвост на татуировке, растворяется под одеждой. — Вы так и не общаетесь? — Нет. Альфа, обмакнув нанизанный на шпажку сыр с виноградом в карамельном меде, обновляет пустующие бокалы и, опаляемый азартом и повысившимся градусом в крови, он опускается на пол к телевизору: открывает несколько полок, перебирает бесконечное множество бумаг и, успев пригубить еще пару глотков вина, наконец-то извлекает большой фотоальбом. Своеобразная книга, обшитая черной бархатной тканью и большим золотым клеймом — гербом семьи по середине, единственное, что сохранил Чонгук, после смерти мамы; в резиденции отца все еще весели написанные художниками картины с мертвыми и пустыми глазами — фотокарточки, закрепленные на пожелтевших листах, единственные несли светлые эмоции и передавали существующую тогда атмосферу семейной идиллии. Чонгук давно перестал перелистывать альбом, предпочитая окончательно похоронить светлые воспоминания детства в себе, потому что слишком тяжела была его ноша, но сейчас, находясь рядом с омегой, смотрящим на появившийся предмет в руках с неподдельным интересом, брюнету захотелось вновь погрузиться в теплый, солнечный свет. Он садится позади Тэхена, разместив его между своих ног, и, положив на его ноги альбом, обнял руками за талию, чтобы затем, оставив робкий поцелуй на мочке уха, уложить подбородок на его плечо. Когда тонкие пальцы Кима только открыли семейную ценность, на него смотрел черный снимок УЗИ с крошечной белой точкой и несколько приклеенных тестов с двумя полосками, где в самом внизу страницы аккуратным почерком с завитыми буквами была надпись: «Нашему малышу Гу четыре недели. Мама тебя ждет и уже очень-очень сильно любит.» Чонгук не видел выражение лица Тэхена в этот момент, но почему-то был стопроцентно уверен, что тот широко улыбался. От нахлынувших воспоминаний в теле становилось до безобразия приятно, а когда страницы менялись между собой, чуть ли не поминутно рассказывая о взрослении, Чон активно комментировал происходящее на снимках; сначала возмущался, зачем его драгоценная маменька фотографировала его с голой пипиркой, а потом рассказывал, как он в три когда обрезал своему коту усы и себе волосы на голове клоками — никто не жаловался, но, запечатленный с недовольным лицом кот и заплаканный Гук с царапиной на щеке, свидетельствовали о том, что домашний любимец вышел из битвы победителем. Много фотографий, где Чонгук катается на роликах, потом на скейте, идет в первый раз в школу и плачет с разбитыми коленками на корте; среди беззаботного детства обычного корейского мальчишки, к моменту, как Чону стукнуло восемь, его выражении лица стало суровым и холодным, а яркая, ослепительная улыбка из детства стал появляться все реже. На смену ярким и позитивным снимкам пришли более сдержанные, в дорогих костюмах и заведениях — возраст, когда его наконец-то представили, как будущего наследника империи. А потом из альбома выскакивают несколько снимков, не закрепленных, вложенных между страницами, потому что места им не нашлось. Ни них Чонгук запечатлен с красивой девушкой, он робко приобнимет её за талию; ему шестнадцать, девушка рядом лучезарно улыбается в камеру — по детски наивно. Глаза её закрыты, а пухлые губы, покрытые сочным бальзамом и растянутые в широкой улыбке, образовывали ямочки на щеках. — Её звали Эрика, моя невеста, — отвечает на не заданный вопрос Гук. Её пшеничные волосы собраны в две рыбьих косы, — Она покончила с собой, а это письмо последнее, что от нее осталось. Я так и не прочитал его. Снимков, на самом деле, оказалось не так много, но даже по ним можно было сказать, что эти двое были близки друг с другом. Перелистывая между собой шуршащие карточки Чон сильнее обнял Кима, стараясь, как можно меньше доставлять боль; отрицать очевидное глупо — эта девушка стала его единственным другом в мире, где он рос. Первая пришла на помощь, когда отец взрастил в нем монстра и заставил подчинить взрослого альфу; переживала с ним панические атаки и сбегала из дома, чтобы ни на минуту не оставлять в одиночестве. Оливия умерла, когда Чонгуку было семнадцать. В семь он потерял мать. В семнадцать альфа умер сам. И только сейчас, перешагнув свое двадцатипятилетие, он вновь стал ощущать себя живым. С появлением омеги в его жизни, ему перестали быть чужды светлые чувства, которые, как казалось, он давно растерял. Грустить и предаваться печальным воспоминаниям, лишь на минуту забравших его из реальности, не хотелось — Гук отпустил этих людей, они мертвы. Сейчас в его руках живой, светлый луч солнечной энергии, который хотелось оберегать. И позволить себе потерять Кима казалось не позволительной роскошью. Брюнет выпутывается из своеобразного кокона, в котором они сидели все это время, спотыкается о собственные ноги — давно пустующая бутылка вина дала свои плоды легкого опьянения — и, кое-как удержав равновесие, делает громче звук на системе. Ранее мягкая мелодия, ненавязчиво шумевшая на фоне, льется бурной рекой — ритмичная, та, что всегда играет в его ночных клубах, заставляя пьяные тела подростков смазано двигаться в свете неоновых ламп. — Хватить смотреть фотографии, давай танцевать. Чон улыбается, зачесывает пятерней волосы назад и, схватив Кима за запястье, тянет на себя, заставляя подняться на ноги. В квартире Чонгука нет специального освещения, только фиолетовые дымка точечных светильников, рассевающаяся игривыми бликами от спадающих хрустальных капель люстры. Брюнет заводится, смеется звонко и, взмывая руки вверх, делает несколько резких движений бедрами, задавая такт. Это заставляет Тэхёна ойкнуть, нет, он никогда не танцевал, а себя тем ещё бревном считал, поэтому косится удивлённо на старшего, который затем улыбку на его устах вызвал из-за действий, но отказываться омега и не думает повторяет чужие действия смехом заливаясь, несколько напряжённая пару минут назад атмосфера сейчас казалась сейчас уже слишком тёплой, непривычно даже становилось. Двигается ведь до того момента, пока дышать сложно не становится и силы остаются только на то, чтобы заключить в объятия альфы, руки на талию укладывая и чуть покачиваясь. больше всего походят на ту самую парочку на медляке в лагере. — Кажется, я буду помнить об этом дне даже через десять лет. Музыка льётся, огибает тела своими плавными ритмами, подталкивая двигаться больше, резче и заливаться смехом, откидывая голову назад в такт непрекращающейся волне удовольствия. В глазах Чонгука Ким не меньше, чем божеством казался — редкой драгоценностью. Его смазанные, несмелые толчки бёдрами выглядит нелепыми и неумелыми, но именно они придавали такой чарующий шарм, что не засмотреться было невозможно. Брюнет наблюдал за каждым движением, пытался вести в танце за собой Тэхена, показывая как надо, лишь вскользь касаясь его — распалял азарт, искрами танцующий в чёрных глазах. За окном тучи тяжёлые собрались, скрывая за собой серебряный серп Луны; они грузной ватой цеплялись за металлические антенны на крышах многоэтажек и, словно готовые в тотчас расколоться и обрушиться на землю потоками холодной воды, плыли на запад. Их белёсые хвосты, размазанные кистью художника, волочились по небу, проявляя в себе нечеткие контуры мерцающих разноцветных звёзд — слишком далеких, но притягательных. А потом на город упал дождь, грубыми каплями стуча по стеклу; они воришкой просачивались сквозь приоткрытые ставни и образовывали лужу под окном, принося в раскаленное телами помещение прохладу. Чонгук зябко ёжится, кожу языки холодного ветра облизывают, но в момент расслабляется, когда к телу прижался разморенный танцами Ким, его руки обвивают талию и это самое правильное в данный момент — в этой жизни. Рядом с омегой все вокруг обретает иные краски, разбавляет черно-белую картинку яркими цветами радуги. В груди белоснежные бутоны фиалок цветут, буйствуют ароматом жасмины, окончательно меняя привычный мир. Они медленно кружатся в фиолетовой от падающего света прострации белоснежных стен, Чон крепче прижимает к себе Тэхена, когда музыка подстраивается под обстановку. Переливающаяся мелодия пианино и скрипки заставляет ощутить себя как минимум принцем на сказочном балу — рядом с омегой альфа готов стать рыцарем в начищенных до блеска доспехах и сражаться с драконом, даже если этот самый дракон он сам. Признание подобно молнии разразившей небо, следом за которой разносится тяжелый, разливающийся металлическим эхом звук — гром, наступающий на пятки белому хвосту энергии. Шепот на шее отпечатывался слишком ярко, ускользая под рубашку волной удовольствия. Брюнету признавались, клялись в вечной любви и преданности, но ни разу он не испытывал этого в ответ. Собственное сердце отзывалось на приглушённый зов чужого сердца, сгустками обжигающей лавы падая к животу и ногам, в груди клокотало и согревало все, но силы разомкнуть губы и прошептать в ответ не получается. Чонгук закусывает губу, крепче обнимает за талию. Проводит носом от румяной щеки к виску и оставляет там поцелуй, чтобы затем поднять полицейского в воздух и покружить на месте. Чонгук запускает руку в мягкие волосы, неотрывная утопая в злато-карих напротив, — я буду рядом столько, сколько тебе будет необходимо. Он переносит руку на кимову щеку, мягко гладит, и, совершенно не отрывая взгляд от приоткрытых губ, касается их подушечкой пальца. Мир в один момент вокруг останавливается, музыка словно из-под толщи воды доносится до Чонгука; он обхватывает обеими руками лицо Тэхена и притягивает к себе, секундно опаляя своим дыханием, цепляет нижнюю губу омеги, слегка оттягивает её, чтобы затем укусить. — Ты очень красивый, Тэхен. — замирает, — Целовать тебя слишком потрясно, чтобы перестать. В данный момент даже танцы с Гуком кажутся чем-то максимально комфортным, хоть ранее подобное и вызывало только стыд, который скрыть не получалось, сейчас все совершенно иначе. У омеги это вовсе не первая симпатия, нет, просто чувства какие-то другие. Он чувствует себя… живым? Да, определенно. Если днями ранее он чувствовал себя лишь какой-то незначительной частью всего мира, лишиться которой будет не так болезненно, то сейчас он не просто существует, а живет, вдыхая полной грудью воздух. Образ стойкого и холодного, неуловимого Тигра рушится перед Чонгуком, показывая Кима с новой стороны. Его таким видела лишь отец до шести лет, а после улыбка сына хоть и не изменилась, но опустевшие и холодные глаза говорили сами за себя. Как и что произошло — те вопросы, на которые остальные так и не услышали ответа. А ему и нравилось. Менять он ничего не хотел. Если будет необходимо брюнет станет покорной собакой у ног и будет ждать одобрения. Тэхен ему дорог и здесь нет никаких сомнений. А потом целует, жадно сминая и языком проникая сквозь приоткрытые губы. Чонгук сжимается телом, отдавшись неподдельному удовольствию скомканных ласк, незримой молнией тянувшихся вдоль позвоночника. Он обезумел, теряясь в обуявших его ощущениях; подхватывает Кима под бёдра и уносит в свою спальню, укладывая на белоснежные простыни. Брюнет смотрит жадно, затуманенным взглядом, готовый сорваться в любую секунду, когда на колени становится меж разведённых ног и опираясь руками по обе стороны от его головы. Сжимает в кулаках ткань и отступает. Дыхание, лёгким напором сбитое в горячие губы, становится резким и слишком далеким, — Я не могу, — отстраняется от омеги, лишь робко целуя в лоб, — Хочу сделать все правильно, тигренок, — а затем ложиться рядом, подбирая под себя Кима, и, закрывая глаза, шумно дышит. У Чонгука в доме царит приятный полумрак, который только расслабиться помогает, однако от некой страсти это не избавляет, она зарождается и растекается по закоулкам тела, заставляя дрожь почувствовать даже из-за поцелуев в губы. Их хочется растянуть на часы, чтобы точно насладиться. Поэтому тяжесть снизу живота только усиливается и, оказываясь в спальне, уверенность никуда не пропадает. Он носом по коже возле уха ведет и аромат приятный вдыхает носом, пальчиками бархатную кожу поглаживая на животе. Хочется просто прирасти к Чону, чтобы никогда от него не отлипать, ведь не хочется абсолютно. — Сдаёшь назад? Какой же ты гулпый, альфа. Тэхён улыбается поцелую в лоб, проводя ладонью по волосам Чонгука, которые к себе влекли. Осторожно перебирая локоны мягкие, Ким на пальцы их накручивает и чуть тянет, когда одеялом вместе с Чоном накрывается, понимая что большего им сейчас и не надо. Вот так просто лежать с младшим уже было максимально комфортно, тем более что времени для того, чтобы исследовать друг друга у них будет предостаточно. В сон проваливаясь неожиданно для самого себя, Тэ обнимает Гука и носом утыкается в грудь. Сон забирает к себе быстро.