━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Чонгук никогда не был ни от чего или кого зависим, но Тэхен, так правильно вписавшийся в его жизнь, стал неотъемлемой его частью. Даже его нахождение в квартире, куда ранее редко кто приходил, было правильным. Более правильных решений в своей жизни Чон не принимал. Хоть отлаженная жизнь и дала сбой, заставляя перестраиваться на новый непривычный ритм, мужчина не был этому против, весьма охотно принимая обновлённые правила игры. А еще, какими бы суровыми не были «предсказания» омеги о скучной и нудной жизни в быту, сам брюнет поимел лишь выгоду. Ему было приятно засыпать в своей кровати, которая больше не была такой холодной: Ким всегда забирался под одеяло первым и горячими объятиями встречал измученного на работе Чона. Словно в пустую квартиру, где жил разве что призрак, заселилась целая семья, делая помещение более живым и солнечным. А ещё шатен постоянно готовил для Чонгука незатейливые завтраки, встречал горячим ужином и помогал расслабиться лишь своим присутствием. Чонгук был готов меняться, менять свой мир только ради одного Кима, что плотно въелся в его разум. Единственное, от чего казалось бы, эти двое не могли отказаться — дела мафии, что вели, отпечатывались на лицах глубокой усталостью. Дни в чужой квартире максимально гладко идут, Тэхён живёт у Чонгука без особых проблем, наслаждается его присутствием и после работы сначала кормит, а затем, если день был уж очень тяжёлым, то прижимает к себе, давая знать что все равно рядом и что абсолютно все решаемо. Омеге и самому идет все это на пользу. Так он как можно меньше переживает из-за случившегося и Чимина, который всем своим видом по-максимуму пытался показать: с ним хорошо. Тэхен ведь не глупый, все прекрасно видел, но решил не возражать, потому что так будет лучше для них двоих. Но даже сейчас, не выходя из дома, он пытался хотя бы что-то, да решить, ведь рабочий ноутбук у него был при себе, как и доступ к большей части видеокамер города. Благодаря этому получилось найти хотя бы промелькнувшего на записи нападавшего, пусть лица его видно и не было — оно должно явится на камере неподалёку от места происшествия, но та оказалась сломанной. — Сил мох больше нет, — альфа, обхватив Тэхена за талию, валится с ним на большой белоснежный диван, утыкается носом в его волосы, что почти всегда пахли фруктовым шампунем и, глубоко вдохнув, целует его, — Ты себя днями изводишь, возьми перерыв. Пошли скорее кое-что покажу. Только закрой глаза и не открывай, пока я не разрешу, — смотрит глазами кота из Шрека, состроив самую милую моську, на которую только был способен, — Доверься мне. Слова младшего о сюрпризе действительно заинтриговали, поэтому Тэхён на закрытие глаз согласился, хоть и едва не врезался в дверной косяк, благо что Чонгук его вел под руку. Полицейский, следуя за Чоном, в какой-то момент акцентирует внимание на своих шагах. Ранее это была или мягкая и неслышная поступь грациозной крадущейся пантеры, или звон металлических набоек на каблуке и мыске туфель. Чонгук похож на маленького ребенка, у которого от нетерпения ноги запутывались и потели ладошки. Словно он на новый год наконец-то получил долгожданные сани и он впервые едет кататься на них с самой большой снежной горки в городе. Альфа тянет омегу за собой за руку, огладываясь, чтобы Ким не подглядывал и, останавливаясь перед двумя белоснежными дверьми, распахивает их. Еще немного проводит того внутрь и наконец-то разрешает открыть глаза. Однако наконец глаза оказываются открыты и сразу же не могут сосредоточиться на чем-то одном, действительно красиво и главное неожиданно. Все выполнено в европейском стиле; каждый уголок кажется невероятно хрупким, словно неправильный шаг и все белые хрустальные фигурки для рисования с натуры свалятся с полок, где-то на столе неподалеку красовались искусственные фрукты на широком блюдце, видно фирменного, опять же, все держалось невесомо и тонко. — Как в музее, — Удивлённо произнёс Ким, а затем повернулся к младшему, притягивая его в свои объятия и поцелуй невесомый на губах оставляя. Перед омегой светлая студия. С большим панорамным окном слева с видом на парк Кенсан и бесконечным, кажется, множеством белоснежных холстов, на которых он — Тэхен — мог рисовать. Чонгук уверен, что в этой комнат суждено родиться сотне новых картин, каждая их которых потом будет висеть у какого-нибудь зажиточного толстосума над камином. В центре комнаты стоит мольберт, а позади него круглый, почти под самым окном, табурет, укрытый шелковой тканью молочного цвета. На стене же, что было напротив окна, огромный открытый шкаф из светлого дерева, на чьих полках ждали руки мастера кисти разных форм, размеров и назначений: одни имели мягкий ворс, другие щетинистый, были даже губки и перья. Флакончики с краски от обычной акварели до масляных, десяток палитр, растворителей, оксидантов. По периметру студии были расставлены зеленые кустарники, различные мелкие детали интерьера. Ради маленькой мечты Тэхена Чон, кажется, скупил весь художественный магазин, не скупясь. Даже стены были лишь выбелены и окрашены специальной краской. Если Тэхен захочет, он может разрисовать и их. — Это все твое, тигренок, — альфа смотрит в чужое лицо и улыбается, разводя руки в стороны, демонстрируя свой сюрприз. — Спасибо, мне правда очень нравится, но художник из меня никакой. — В твоих руках всё становится искусством, тигрёнок, — мурлычет Чонгук, подхватывая кимова ладонь, чтобы короткими поцелуями её покрыть. Ему нравится как правильно всё сейчас происходит, словно так быть и должно — они вместе; вместе покупают продукты, по утрам чистят зубы, а потом расходятся каждый по своим делам, в промежутках сгорая от отвратительного волнения томительной встречи. Альфа, кажется, напёред продумал всю их совместное будущее, где в жизни двух доберманов появляется третий — маленький карликовый пудель или корги, обязательно похожий на омегу. Они вместе будут гулять в парке, гонять белок, пока хозяева нежатся на лавочке: идеальная картинка в голове неидеального человека. Чонгуку начинает казаться, что его жизнь так быстро завертелась, от чего реальность происходящего слишком мнима — от одной мысли, что он может этого лишиться голова пошла кругом и он, обуреваемый досель неизвестными чувствами, крепко прижимается к телу Кима. Словно тот возьмет и исчезнет — раствориться в тёплых лучах заходящего солнца. — Что ты задумал, чертенок, — ласково мурлычет Чон, не расцепляя замок из рук на талии Тэхена. Омега кротко улыбается, а затем произносит удивлённое «о!», молча начиная уверенно расстегивать пуговицы рубашки Гука, но увидев удивлённый взгляд, торопится объясниться. — Я подумал что твоё тело будет холстом получше, тем более у тебя есть татуировки, можно будет дополнить и раскрасить, вот. Альфа прослеживает за хитрым взглядом, за порханием персиковых губ и словами-бабочками, что рвутся из него. Ловит каждый взмах ресниц, глупо улыбаясь и принимая правила игры и, подыгрывая, удивляется, вскидывая пушистый брови. Хмурое лицо Чонгука расслабленное и морщинки давно разгладились — он молод и, кажется, вновь счастлив. Счастлив в этой любви. — Как перестать влюбляться в твои глаза, тигрёнок? — Чонгук разморенный и податливый, накрывает своими руками руки Тэхена и помогает ему расстегивать пуговицы на свой рубашке. — знал бы я сам. Когда Чонгук помогает Тэхену пуговицы расстегнуть, на его лице в момент появляется довольная улыбка, которую он не в силах сдерживать из-за тела прекрасного, его хотелось раз за разом изучать. Чон рядом — гораздо лучше всевозможных фантазий перед сном, которых на деле ну вот вообще не хватало. Солнечные зайчики целуют их плечи, рассыпаясь теплом по коже. Альфа позволяет Тэхену властвовать, позволяет открыться перед ним, рассмотреть каждый рисунок на теле — ворон с крыльями на на фоне огромной луны на груди. По линии ребер надписи, на левом предплечье забитый рукав — Чонгук сделает еще одну татуировку. В тэхенову честь под самым сердцем, потому что этот омега именно там. — Твоё тело — полотно, самых лучших рисунков. — Тогда я рад, что на нем столько рисунков, которые один жулик, укравший моё сердце, может дополнить. Чонгук накрывает губы Тэхена, мажет по ним языком и ступает в глубь комнаты, чтобы занять отведенное для себя место. Он восседает на стуле в шелковых простынях, в один классических брюках с массивной пряжкой ремня, а за спиной в панорамных окнах пробегают пушистые облака. Альфа упирается руками позади спины о стул и опрокидывается назад, заливаясь звонким смехом. Он счастлив как никогда. — С чего хочешь начать, мою юный Винсент? Идея попытаться наконец начать рисовать пришла к Тэхену достаточно давно, в холодный, одинокий и хмельной февраль, когда он безостановочно заливал в себя алкоголь и пялился в пустую стену, тогда парень был готов опустить руки и к черту послать свою деятельность, в тот день он не смог спасти очередную омегу. Со временем бутылка в руках сменилась карандашом, но результатом удовлетворён он никогда не был, поэтому спустя время его комната всё больше стала напоминать иконостас: стены были просто сплошь увешаны картинами не особо популярных художников которых хотелось прославить, а также набросками всех материалов и стилей. Руки омеги словно невзначай изучают тело подкаченное, к бедрам скользят и уж не могут удержаться от искушения, сжимают их нагло. Все-таки Тэхен за время вместе успел привязаться к альфе, начиная от его голоса, характера прекрасного и заканчивая телом, которым парень не мог насытиться, всегда хотелось больше, хотелось поглотить Чонгука, присвоить его, хоть и было осознание от нездоровости подобных мыслей. Они оба нездоровы, оба поехали головой друг на друге, Чон более основательно, а Ким нагонял стремительно. Горячие ладони скользят по талии обводя каждый изгиб, одна из рук принимается гладить рельефный пресс, а вторая спускается к крепким бёдрам, по которым слабо ногтями царапает, а после шлепает: младший восхитительный, до невозможности, если бы у омеги были наркотики, Ким бы в собственном топе выделил Гука, как самый крышесносный. С нескрываемым удовольствием лицо Чонгука просияло. Его касались — нежно и трепетно, о нём без умолку влюбленно щебетали тэхенова птицы и это льстило ему настолько, что он был готов переслушивать это из раза раз несколько часов подряд. Эта пластинка никогда бы ему не надоела, как и чужие касания, тонкими пальцами скользящие по изгибам талии, жадно сминающие бедра — Чонгук всегда подчинял себе, но перед омегой сам готов подчиниться и отдать всего себя на растерзание. Его зверь — внутренний монстр — готов склонить голову и принять поражение, лишь бы Тэхен продолжал его так касаться. — Даже не знаю, — задумчиво произносит Ким, рассматривая баночки с краской и специально гуашь выбирая, чтобы кожу его не подсушить из-за материалов агрессивных. Взяв палитру, Тэхён там цвета намешивает и подходит к Чонгуку, кончиками пальцев ведя по татуировкам и решая оставить их на потом. Кисть взяв в руку изящную, омега для удобства коленом упирается между ног альфы и наконец начинает к работе приступать, время от времени отвлекаясь на то, чтобы пару поцелуев оставить на лице, особенное внимание уделяя уголкам губ. — Почему ты решил набить именно воронов? — В процессе спрашивает Тэхён, кусая язык, который он высунул из-за увлечённости рисованием. Вскоре на теле прекрасном расцветали бутоны цветов различных, Ким пытался все сочетать между собой, но особое внимание он уделил подсолнухам, которые рисовал начиная с предплечья Чонгука, и заканчивая шеей со скулой, на которой небольшой цветок оставил. — Я обязан попробовать нарисовать тебя в ближайшее время. От избытка чувств Чонгук мурлычет, облизывается каждый раз, когда Ким накрывает его губы невесомыми поцелуями и слегка щуриться, когда кисть с холодной краской скользила по шее. Чувства неизвестные, чуть клокочущие где-то в груди и кипящие внизу живота — Тэхен возбуждает, когда сосредотачивается, мешая цвета. Когда прикусывает кончик языка, увлеченно рассматривая свое творение на смуглом теле. Альфа не видит того шедевра, что на кожу неторопливо наносил омега, но уверен: это блядское произведение искусства. Потому что это сделал шатен. Потому что Тэхен сам по себе шедевр картин времен Микель-Анжела. Ким был награжден всем: улыбкой, россыпью звезд на своем теле, искренними пожатиями руки, наверняка и словом получил миллионы лестных наград. Омега был награжден самим солнцем — лучистым светом из которого были сотканы его кожа и кости. О Кима можно было согреться, но Чонгук медленно сгорал, ни капли не сожалея об этом. — Гений творит смело, — приоткрывая глаза, шепчет Чонгук, — и быстро. Ты гений, Тэхен. И вся составляющая моей жизни. Я радовался, как ребенок, когда ты появился в моей жизни. И негодовал. Не понимал, почему так быстро ты подчинил моего волка себе. Альфе нравится перспектива быть нарисованным рукой Кима, нравиться позировать для бойких мазков его кисти, но больше всего ему нравиться наблюдать за Тэхеном. Одним словом, жизнь Чонгука уже коснулась тех лет, когда все, дышащие порывом, сжимается в человеке; когда могущественный смычок слабее доходит до души и не обрывается пронзительным звуком около сердца; когда прикосновенье красоты уже не превращает девственных сил в огонь и пламя, но все отгоревшие чувства становятся доступнее к звуку души Кима, вслушиваются внимательней в его заманчивую музыку и мало-помалу нечувствительно позволяют ей усыпить себя. Чувства Чонгука к Тэхену были музыкой — чувства к Тэхену усыпляли Чонгука. Омега производит постоянный трепет достойный только его. И, наверное, именно потому все то, что так долго спало и таилось в погребенной душе альфы обратилось именно к этому человеку. Ким сделался его страстью, идеалом, страхом, наслаждением, целью. Муки, обрушившиеся проклятьем, росли в сундуках души, и как всякий, кому достается в удел этот страшный дар — проклятие, не иначе, — Чонгук начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме Тэхена, беспричинным и озлобленным скрягой. Он уже готов был обратиться в одно из тех страшных существ, которых так много попадается на бесчувственных экранах страны, на которых с ужасом глядят исполненные жизнью и сердцем человек — они кажутся ему каменными гробами с мертвецом внутри заместо сердца. Но появление Тэхена сильно потрясло и разбудило весь его жизненный состав. — Ради тебя я готов на все, тигрёнок, — Чонгук слегка наклоняется вперед, чтобы уткнуться носом куда-то в живот омеги. — Он трется о него, как щенок о руку хозяина и только потом продолжает: — Просто позволь оградить тебя от этого прогнившего насквозь мира. Чонгук, его голос, что выдавал игривые нотки; взгляд глубоких черных глаз, доводящий до дрожи внутри, и блядски очаровательная улыбка — все это так и манило к себе, буквально сводило с ума и превращалось в один единый фетиш. Они знакомы меньше года по сути, но Тэхену постоянно кажется что он видит младшего не в первый и последний раз. Темноволосый наконец оторвал медовые глаза от идеального пресса и перевел их на не менее идеальные черты привлекательного лица. — Я, если честно, не понимаю что нам удалось в друг друге отыскать. Мы совершенно разные, можно даже сказать что из разных миров, ничего общего, но несмотря на это все меня тянет к тебе словно магнитом, мне тебя чертовски мало. Мало настолько, что я готов закрыть глаза на все, лишь бы подольше побыть с тобой, подольше касаться твоего тела и узнавать то, что мне доселе было неизвестно. Тэхен взгляд поднимает на Чонгука и улыбается, искренне слишком, той самой квадратной улыбкой, которую на деле не особо то и любил. Взгляд ползет по волосам, несущим в себе лунный свет, по смуглой коже, по глубоким глазам, в которых отражались все переживания, но, не смотря на все, они умудрились сохранить в себе чистоту. Казалось что Тэхён восхищённо глянул на свою работу, но нет, он взглянул именно на прекрасного Чонгука, которого красило абсолютно все, казалось в глазах Кима появились фейерверки и его искры насыщенно летали в зрачках парня. К волосам младшего приблизившись, Ким оставляет на макушке поцелуй. Чувствует аромат своего шампуня, от чего-то сердце затрепетало и было такое чувство, что… так и должно быть? Должно было быть.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Жизнь Кима всегда была неукротимым бегом — быстрым, безжалостным и непрекращающимся. Он постоянно куда-то бежал словно обречённый на погибель зверь, задыхающийся и подгоняемый шумным свистом в спину. Движимый страхом и напутствиями умершего отца, он продолжал это делать. Старый, добрый Сувон, со своими бешеным ритмом жизни, встретил его тепло — насколько напряжённые переговоры с бывшими коллегами местной мафии можно назвать напряженными. Те право были рады визиту, но не спешили соглашаться на выдвинутые условия. И только один Господь Бог (если тот существует) видел, как долго держал себя в руках и на своём лице улыбку молодой Тигр. Напряженные взгляды наемников, холодное оружие и нескончаемые переговоры — все казалось труднее, чем могло ожидаться. Возвращаясь в Сеул, все же добившись поставленной цели, Ким не мог и представить, что его ожидает. Он даже не мог себе представить, что скажет Чонгук на его отсутствие, как встретит и встретит ли вообще: никто никому никаких обещаний не давал и омега посчитал лишним вообще кого-либо предупредить, что он, собственно говоря, едет к старым знакомым не на чашечку чая. Чонгук вообще его против собственной воли (но Тэхен, стоит заметить, не сопротивлялся особо) забрал под свое «крыло», опекая и днём и ночью. На самом деле, Кима немного пугали чувства и мысли, которые посещали его голову. Виной тому был, конечно, альфа: так считал он сам. Шатен не может понять почему чувство, грызшее его изнутри изо дня в день в Сувоне, исчезло, стоило только оказаться на пути домой. Тэхен себя таким счастливым не ощущал с детских времён, когда подарки под ёлкой распаковывал — страшно становилось от осознания того, что виной тому Чон, к которому омега так спешил. Представлял в своей голове, как вернётся домой, где его ждёт Чонгука, и поцелует только его губы: скучал. И сейчас скучает, но сам себе не признаётся. Направляясь прямиком с аэропорта в апартаменты Чонгука, Ким решил, что небольшой подарок в виде хорошей бутылки вина лишним не будет: видеть улыбку на лице альфы очень сильно хотелось. Даже больше, чем зацеловать его. А ещё было бы прекрасно устроить романтический ужин про свечах — романтические замашки стали ещё одним признаком, говорящем о «важности» мужчины рядом с собой. Тэхен никогда не был романтиком, привык брать все и сразу, а тут, как глупый подросток, тянет — правильно сделать хочет, даже статьи читал на девичьих сайтах. — О, Тэхен! — Хенун машет омеге рукой из машины, когда замечает его выходящим их магазина с бутылкой вина в руках: — а где же твой герой спаситель? — И Скалится, обнажая выступившие на период гона клыки. — Отвали. — Не дружелюбно отвечает Ким, посильнее закутываясь в свое пальто. — Мы все выяснили в прошлый раз. Перепалка стала привлекать внимание и Хенун, покинувший теплый салон, укладывает руку на талию омеги, чтобы пальцами сильнее впиться в нежную кожу сквозь одежду и подтолкнуть его к своей машине, улыбаясь прохожим наигранно. — Тэхен садись в машину, — Альфа рычит, не смотрит на омегу, — Сядь в эту блядскую машину. — Что за пиздец. — Чуть отпихнув Хенун, Ким длинным указательным пальцем тыкает в его грудь, явно закипая, — Ты считаешь, что раз сильный альфа, то имеешь право себя так вести? По среди улицы? Ты придурок что ли? А Хенун как раз таки об этом и думает. Синими молниями из глаз стреляет, определено намереваясь сегодня пойти на грех, если ситуации не разрешиться полюбовно. Он грузно дышит, напрягаясь, казалось, что об его тело встрепенувшийся Тэхен палец сломает — настолько сильно он упирался в мышцы груди. Но и это сейчас не имело никакого значения, у альфы словно сочным куском свежего мяса, кровью пропитанным, перед лицом маячили, а он, выпущенный на поле-ринг, лев, которого неделями не кормили ради этой забавы. Мужчина не понимает откуда в нем взялась эта злость, вспыхнувшая подобно пламени от искры, когда два камня друг об друга били, но, позволив себе предположить лишь на мгновение, понял — это все из-за омеги. Они и только они разжигают в Хенуне столько чувств и эмоций, что жизнь превращается в кругосветное путешествие на пороховой бочке, рискуя лишиться всего и разом. — Именно, — огрызается. Глаза щурит, скользя по лицу Тэ. Тот брови хмурит и, если бы Пак не находил в этой красивой мордашке напротив столько очаровательного зла, разозлился ещё больше, возражая, но что-то доказывать здесь и сейчас был не намерен. Альфа вообще не любитель прилюдных разборок, предпочитая оставлять все за закрытом дверьми спален (амбаров). Он хватает Кима за руку, достаточно сильно, чтобы причинить боль, и, воспользовавшись коротким замешательством, запихивает его в машину. Толкает, силой усаживая, после чего, закрыв дверь перед носом, пока не успел выйти, щёлкает на брелке ключей сигнализацию — блокирует двери. Альфа задерживаться не намерен, хотел уже обойти машину, чтобы сесть за руль и увезти их с Тэхеном подальше отсюда, как на его плечо грубо падает руку парня, который шел мимо и стал невольным свидетелем. Крепко сжимает, давит: себе же могилу роет. Он цедит сквозь зубы что-то едкое, просит отпустить омегу иначе вызовет полицию и срывает последнюю резьбу в тормозах собственными словами. Хенун мог бы пропустит мимо ушей каждое из слов — они столь незначительны и никчёмны, что не трогают. Но только не касания: никто. Никто и никогда не смеет трогать его без разрешения. Брюнет спускает всех своих зверей наружу, терпение разноцветными хлопушками лопается и, облизнув губу, заносит руку. Все происходит быстро. Быстро настолько, что незнакомый альфа не успевает даже среагировать: по его челюсти смачно проходятся кулаком. Хенун бьет сильно, отчего мужчина прикусывает язык и, приземляясь на землю, не удержав равновесие от неожиданного удара, сплевывает слюну с примесью алой крови. Сориентироваться в пространстве и времени, проанализировать произошедшие ему не дают, один из гапхне привык решать проблемы быстро, не оставляя и единого шанса на победу; хватает за грудки, к себе притягивает, чтобы наклонившись к уху, сверкнув глазами чёрными, прошептать. Нет, не угрозы, лишь предупреждает держаться подальше от его омеги ради сохранности собственной жизни. А потом, брезгливо отбросив того, выпрямляется. Стряхивает с плеч чёрного костюмы тройки невидимую грязь и, поправив выбившиеся пряди волос, уходит. Агрессия теперь и у Кима в крови зашкаливала. Он хотел что-то колкое ответить, но не успевает, потому что в машине оказывается, не имея возможности ее покинуть. Сука, заблокировал двери. Тэхен ладонью по стеклу стучит, надеясь на себя внимание привлечь, но вместо этого становится свидетелем недо-драки. Скорее уж избиения. Зубами скрипя, омега глядит за тем, как Хенун в машину наконец садится. А в ней ситуация не лучше, в ней ещё больше напряжение. Обстановка накалена настолько, что падение неизбежно — обжечься можно. Альфе нервов не хватает, он сжимает руками оплётку руля до побелевшей кожи, дышит громко настолько, что тишина надрывается. Каждый красный сигнал светофора раздражает, хотелось мчаться вперёд, по ночному городу, вжимая педаль до ее придела и валить стрелку за двести. И делает это, срываясь с места скрипом колёс и жжеными шинами. Не слушает ни единого слова, что срываются с губ полицейского; как в прострации мчится от светофора к другому, нарушает все правила; маневрирует меж потока машин, моментами выезжая на встречную полосу, и, кажется, только с глухим криком, что словно из-под толщи воды пробивался, бьет по тормозам. Клубы дыма поднимаются от колёс и машина со свистом тормозит в трёх сантиметрах от крупногабаритного автомобиля впереди. Разбились бы оба, не успей бы машина затормозить. Он ругается, грязно и громко. Бьет руками о руль, почти срываясь на самый настоящий животный рык. Смотрит мельком в глаза Тэхена, разум подкидывает свежие картинки и одни черти в его голове знают, что Хенун успел придумать себе. Брюнет словно наяву видит, как по медовой кожи Кима его руки нагло блуждают, трогают там. От мыслей своих ещё хуже становится, ярость глаза застилает. Он мимо ушей пропускает ругательства на дороге со стороны других водителей, неразборчивые слова омеги — уезжает. — Какого хуя ты творишь, Хенун? Ты вообще понимаешь что делаешь? Было желание сказать что-то ещё недовольно, но машина резко тормозит и Тэхён понимает что они едва ли в другое авто не вмазазись. До омеги только сейчас доходит, что старший в ещё большем гневе. Мысли появляются, что нужно сказать что-то успокаивающее, но что? В голову ничего не лезет. За окнами маячат многоэтажки, сменяясь одной на другую, похожие друг на друга, как под копирку нарисованные; невысокие деревья зелёные и смазанные силуэты чёрных людей. Ляписные картинки ночного города, бликами казавшиеся в глазах, быстро меняются, пока за окном не появляется знакомый парк и дом, за ними подземная парковка дома Тэхена. Хенун знает, где живет омега? Альфа быстро покидает машину, обходит ее и, игнорируя каждое препирательство омеги. Тэ предпринимает попытку свалить как можно скорее, но не выходит, потому что тот сильнее, он хватает так, что красные следы на коже точно останутся и тянет в лифт. Восемнадцатый этаж одна тысяча триста двадцать восьмая. К квартире, не ослабевая хватку. Как щенка провинившегося толкает в открывшиеся двери, на порог. Тэхен и не знал, что они «соседи». — Не ломайся, ты ещё та блядь, Ким Тэхен, — скидывает пиджак на пол, откидывая его в сторону. Хенун на глазах звереет, словно стены его квартиры только усугубили ситуацию, а не решили ее. Брюнет не даёт даже опомниться омеге как больно схватив его, в комнату свою ведёт. На белые простыни кидает, глазами чёрными сверкая в темноте. Ослабляет галстук, тонкими пальцами запутываясь в его узле. Попытки заставить старшего отстраниться не приводят ни к чему хорошему, у Хенуна окончательно сносит крышу. Ким по максимуму упирается, когда его ведут в спальню, пытается ударить, поцарапать в конце концов, но возможность окончательно пропадает, стоит ему только спиной оказаться на постели, где старший блокирует просто все возможности отбиться. — Я терпел, через себя шагал, чтоб правильно все сделать, а ты, — следом за галстуком падает жакет и белоснежная рубашка, — готов был ноги раздвинуть тому смазливому альфочке? Ничего, я покажу тебе как умеют настоящие АЛЬФЫ. Опрокидывает Кима на спину и, коленями становясь на кровать, напирает всем телом. Придавливает собой, чтобы его невозможно было опрокинуть — он каждый приём знает, все безуспешные попытки блокирует. Перехватывает одной руки Кима в запястьях, над головой заводит, больно сжимая те, а второй, облизывая губы, тянется к пряжке его ремня. Щёлкает ею, чтобы коснуться плоти. — Такая грязная сука. И впивается грубо в чужой рот, губы его до крови кусает. Напирает, бёдрами своими блокирует колени упирающегося Кима, садясь сверху на него, руки с каждым разом все крепче и крепче в матрац вдавливает, больно делает. В его ладони горячая плоть не смотря ни на что отзывается возбуждением, Хенун размашисто рукой ведёт, надрачивает и поцелуями шею покрывает. Кусает, следом посасывая кожу, бардовые пятна оставляет. В голове одни лишь воспоминания. В лице Кима однажды уже нашли идеальную игрушку с сильной волей, ломать которую доставляло особое удовольствие. Он в момент вспоминает все, что раньше мечтал просто забыть. Ненавидел боль, но при этом его тело обладало достаточно высоким болевым порогом и могло выдержать многое. Мог часами стоять под горячим душем в отчаянной попытке согреться и отмыться, до крови раздирая ногтями собственную кожу. Помнит прекрасно как в момент насилия старался отключиться от происходящего, думая о посторонних вещах, словно отстраняясь от собственного тела, находя в этом иллюзорное спасение. Но резкая боль всегда возвращала его в отвратительную реальность. Ким обдирал лопатки о твёрдую полированную поверхность дубового стула. Его тело вздрагивало от боли и отвращения, липкое от холодного пота. В те моменты Тэхён просто терял счёт времени. — Хватит, Хенун, — Пытается ведь максимально холодно сказать, но голос дёргается на последнем слоге. Ком в горле встаёт. — Этим ты хотел с ним заняться? — спрашивает. Выпрямляется насколько было возможным, чтоб посмотреть в чужое лицо, глаза щурит и, хмыкнув, собирает подушечкой пальца выступивший предэякулят, чтобы затем поднести руку ко рту — слезать белёсую жидкость. У Альфы в глазах черти, нет, настоящий демон. В голове каша не разборчивая, вязкая и туман: пелена накрыла, что разум покинул его. Его тёмная сторона, выдрессированная Цербером, вверх взяла. Наверное, он такой и был всегда на самом деле. Дикий, страшный и беспощадный. Заводится от одной вспышки. Проблема даже не в том, что это происходит, а в том, что воспоминания из прошлого в голове всплывают, несмотря на то, что память их долго блокировала, давая свободной грудью дышать, в один момент все рушится, Ким смотрит на альфу с явным страхом, особенно он усиливается в моменты, когда старший снимает с себя верхнюю одежду. Руки собственные дрожать начинают, а сам омега из оцепенения выбраться не может. Надеется всей душой, что старший угомонится и просто сейчас сведёт все в шутку, ведь Тэхён и так уже не хило так схватил ментальных пиздюлей, которые останутся у него в памяти навечно. Хенун обвивается вокруг него, словно змея. Скользкой гадюкой заползает в голову, впрыскивает в мозг яд словесных потоков и ждёт подходящего момента. Когда жертва окончательно обмякнет в его объятьях, он проглотит её целиком, ещё живую, но оцепеневшую в приступе апатии — последствия яда. После того, что с Тэхеном происходило, любая боль терпима, но в этот раз роль не за физической болью, только моральная. Мазохист. Он просто слишком привык к тому, что его бесполезное тело не может чувствовать ничего, кроме боли. Альфа смотрит в глаза напротив, видит в них страх, подчинение и что-то такое, что собственные пальцы дрожать заставляет. Вдавливает всем своим весом в матрац покорное тело под собой, на запястьях следы багровые оставляя. Смотрит так, словно оценивает свою работу, глазами бегает от глаз к губам искусанным — те распухшие, с ранками свежими от укусов, что кровоточат и наверняка саднят сильно, шее зацелованной рубиновыми засосами; от неё вниз к расправленной выглаженной рубашке, верхние пуговки с корнем вырваны, над кромкой штанов полосочка кожи виднеется — сладкой, бронзовой. Хенун — монстр. Самое настоящее животное, что не достойно даже близко стоять с безупречным во всем омегой и дышать с ним одним воздухом, что отправлен злобой был, но альфа дышит и шумно сглатывает ком, причмокнув губами. — Не так все должно было быть, Ким. Ты мог просто согласиться. Вновь руку запускает в белье младшего, крепко пальцами обхватывает горячую плоть и вниз ими ведёт. За каждой реакцией наблюдает, за взмахом пушистых ресниц, что серебром отливали в темноте спальни, скользнувшим по пересохшим губам языком. У брюнета в голове механизмы запускаются, он рычит, темп наращивает — сильнее, быстрее и жёстче. Измученное лицо покрывает короткими поцелуями, в рваное дыхание вслушивается и сам дышит грузно, подстраиваясь. У самого в штанах не лучше, член в молнию штанов больно упирается: проезжается им по бедру Кима, отвлекая поцелуями. Те жадные, с привкусом открытой собственности и немного жгучего свинца — чужой крови капельки Хенун языком слизывает. — Это ты во всем виноват, — укоризненно, — Не надо было. Не надо. Альфа Кима до истомленная изводит, тот ужом вьётся в руках, то толкается в руку, то ноги сводит, лишь бы прекратить все это: ему никто не позволяет. Больно за шею кусают на каждый протест. И если он не остановится, от Тэхена ничего не останется — безвольная кукла. Словно водой угли потухшего огня заливает. Они могли вновь вспыхнуть и греть — теперь лишь кусками мокрого дерева шипят. От них едким дым поднимается, легкие душит. Рука мужчины на собственной плоти совершенно удовольствия не доставляет, разве что тело отзывается на прикосновения, но омега все равно по максимуму пытается свою реакцию контролировать, выходит плохо, потому что мысли заняты совершенно иным, воспоминания фантомную боль ко всему добавляют. Ким кончает быстро, надеется ведь на то, что его отпустит старший, придёт в себя, одумается. «Это ещё не конец». Хенуна агрессия сменилась чистым безумием — в глазах тускнеют последние искры звёзд, что кометами летят на землю, обещая разрушить ее. Размашистым мазком языка слизывает остатки цветочной спермы со своей ладони, пальцы облизывает, погрузив их на несколько фаланг в рот и, с громким чмоком, заливается в истеричном смехе. На Тэхена перед ним, чьи руки наверняка уже горели, не смотрит совершенно — сквозь него. Словно под ним нет никого: грязь. Брошенная бумажка, от которой следует избавится. Порывать. Выкинуть. Спалить. — Грязный мусор, — на ухо и в самое сердце. Языком скользит по горячей щеке, мочку уха прикусывает и руку свою, на горло переносит. Тонкие пальцы смыкает — душит. В голове эхом лишь бьется: «Убить. Уничтожить. Использованная игрушка. Опороченный.» Тэхён не мог даже кричать. Из его горла доносились лишь сдавленные жалкие всхлипы и хриплое дыхание. Ким хотел закрыть глаза, чтобы не видеть этих демонических глаз, которые будут последним, что он увидит перед смертью. Грязный мусор… Быть может Хенун действительно прав, омега впитывает его слова словно истину и даже подумать о другом не может. Впервые он чувствует такую неприязнь именно к себе, неприязнь смешанную со страхом диким. Сильные руки кольцом смыкаются на широкой шее, тут же сдавливая так, что дышать становится просто невозможно, парень бы даже поблагодарил его за убийство, так бы лишних мыслей в голове не было. Но несмотря на отсутствие желания бороться, Ким как рыба воздух пытается глотать, но не выходит, потому что хватка у старшего не слабеет, омеге становится с каждой секундой только хуже и хуже, но даже несмотря на то, что его руки временно были отпущены, ими он сделать ничего не мог, не чувствовал их. Хенуна лицо рядом с лицом жертвы, они щеками касаются, внимательно прислушивается, как его жертва дух испускает, хрипя. Он лишь на секунду взгляд с темноты белых простыней переводит и видит как в холодных лучах Луны чужие глаза наполняются слезами. Покрасневшие глаза жгло огнём, словно в них насыпали раскаленного песка, но после минутной слабости Ким не мог плакать. У него просто не осталось больше слёз. К тому же, омега прекрасно понимал, как слёзы действуют на его мучителя. С каким маниакальным наслаждением мужчина слизывал солоноватую влагу с его пылающих щёк, словно впитывая всю боль и отчаяние своей жертвы. Пробуя страдания на вкус. Словно желая терзать не только тело, но и его душу. Кажется, что чёрные глаза Хенуна жадно ловили каждый оттенок эмоций в широко раскрытых от боли и шока злато-карих глазах, наслаждаясь агонией и отчаянием чужой души. Ведь тело леденеет от ужаса. Теперь точно конец. В легких догорает последняя надежда и кислород. В груди у омеги сердце щемит и птицы, Чонгуком взращённые, крылья ломают — бьются об рёбра, с песней последней погибая.