━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Чонгук подрывается с места, когда на его телефон приходит сообщение, вылезшее на весь с экран с красной пометкой восклицательного знака. Это было первое, что сделал Хосок, когда молодой альфа присоединился к Воронам. В случае беды всем приближенным приходило оповещение с подробностями: места, ситуация, обстоятельства. Земля уходит из-под ног, стоит только внимательно вчитаться в содержание. Он не думает. Действует интуитивно, прыгая на черный байк, забыв даже одеть свой шлем, что так и остался брошен на парковке перед собственным родительским домом. Разговор с отцом придется отложить. Лишь бы успеть. Злость в перемешку с сосущей тревогой закипали в венах с каждым пронесшимся мимо светофором и переулком. Противное чувство закрадывалось внутрь гнилыми лианами, и зверь Чона надрывно скалился, обнажая зубы. Не церемонясь, Альфа на ходу спрыгивает с байка, клоня его к траве, из-за чего пластиковый корпус нещадно трется о поверхность газона, стираясь. Чонгук несколько раз перекатывается по земле кубарем. Обдирает ладони и щеку, но, несмотря на боль, топчет цветы под собой, спотыкаясь, чтобы затем влететь в корпус апартаментов, куда увели Кима. Игнорирует вопросительный взгляды жильцов, что толпились в холле, и парня охранника, что любезно сообщил о подозрительной ситуации. Даже не тратит время на ожидание лифта, пробегая лестничные пролеты один за другим. Когда он подбегает к квартире с заветным «1328» отголосками слышатся голоса. Теперь страшно было Чонгуку. От этого паника наплывала не малая: от трясущихся коленей и вспотевших ладоней. Впервые Чон Чонгук хотел сберечь чью-то жизнь. Такую драгоценную для него самого, как оказалось. Дергая ручку, он проходит в квартиру: Этот полоумный кретин не додумался даже запереть ту. Уши закладывает от того, как быстро колотится сердце в груди и как надрывно хрипит Тэхен, поваленный и прижатый к кровати тяжелой рукой. Чон слышал, как слабеет его пульс, и жизнь, наполненная отчаянием, его покидает. Интересно, что он видит сейчас? Счастлив ли он в этих воспоминаниях? Видел ли Тэхен его лицо Чонгука И вспоминает ли их первый поцелуй под подождем, что осел привкусом крови на губах. От ярости и животного страха потерять этот лучистый свет своей жизни Чонгук был готов на все, чтобы не дать ничтожному Хёнуну ни единого шанса на спасение. Прокусить своими клыками его жалкую шею и отгрызть голову. Но он не делает этого. Чонгук сносит Пака с ног, хватая вместе с собой и катясь кубарем дальше от Кима. Младший сразу же вскакивает на ноги: — Тебе было мало прошлого раза? Я сказал - Ким Тэхен принадлежит мне. Убери от него свои руки. И, не дожидаясь ответа, скалится, оголяя не видные во мраки проступившие клыки. Чонгук понимает, что если Хёнун сделал это, то теперь точно не остановится, и у него не останется выбора. Ему будет необходимо либо драться, либо умереть. Рывок. Одним прыжком сокращает между ними расстояние и бьет первым. Единственная возможность избавиться от него и скрыться, не раскрывая себе. Нельзя медлить. Ногой ударяет в живот, чуть ниже груди Хенуна, заставляя сделать несколько неторопливых шагов назад. И сразу же бьет не впопад, целится по челюсти и голове. Носу. Вновь в живот. Получает в ответ. Блокирует и нападет. Размазывает кровь по лицу рукавом своего свитшота, отпрыгнув назад, и оглядывается. В голове нет ничего — звенящая пустота. Он не может сконцентрироваться, потому что постоянно прислушивается к дыханию омеги. Тот громко кашляет, вдыхая как можно больше воздуха, и это не могло не радовать Чона. Хочет к нему бросится и помочь. Успокоить. Но Пак не дает. Цепляется за него руками, тянет назад. И бьет. Валит на спину, заносит руки, проливает кровь. Чон принимает каждый удар, отвечая с большей силой — Хенун силен, Чонгук не отрицает, но и не в таких ситуациях бывал. Выходит из захвата, скинув с себя старшего, и они меняются местами. Теперь брюнет восседает на чужих бедрах, давит своим весом к полу и наносит сокрушительные удары — собственные руки разбиты в кровь, сломано ребро. Но он не останавливается, продолжая бить альфу под собой, пока тело окончательно не обмякает и не перестает вырываться, пытаясь заблокировать очередную серию ударов. Чонгуку очень бы хотелось убить его. Отомстить за каждый шрам на хрупком теле омеги, за каждую его пролитую слезу, наполненную болью, но волк рвется к Луне и мужчина отступает, оставляя Хенуна лежать на паркете с размазанной кровью. — Тэхен, как ты? — почти шепотом, проглатывая гласные на конце, говорит Чонгук. Он приподнимает его за плечи и проводит ладонью по щеке. Нежно, чтобы не навредить и не причинить еще больше боли. — Пойдем отсюда, сможешь подняться? Кажется, Чон теперь всю свою жизнь будет жалеть о том, что не убил — позволил жить Хенуну. Потому что за его спиной раздается треск и оглушительный рык застает врасплох. Он поднимается на ноги и обернувшись, смотрит почти растерянно на альфу перед собой — не знает, как ему поступить. Медлит. Дышит глубоко и делает несколько мелких шагов назад, когда пробудившийся волк наступает, давя своими феромонами. Чонгук не боится. Чонгук сомневается. И это сомнение может стоить ему слишком дорого. — Чонгук, у него очень сильный Волк, пожалуйста, уходи от сюда. Он отравит тебя своими феромонами. — Ким, отдышавшись, на корточках ползет к краю кровати: — Молю тебя, уходи. Омега кашляет, когда другой волк давит на него, но не позволяет себе сдаться. Почти гордо, насколько силы позволяют, поднимается с кровати, чтобы усмирить своими силами Волка. Они так и стоят — Тэхен и Хенун — вцепившись вдруг друга убийственными взглядами. Воздух вокруг отравлен и Чонгук чувствует все; чувствует, как Луна старшего — яркая и красивая — успокаивает его своими поцелуями. «Мне не страшно.» Ноги путаются стоит только сделать два неторопливых шага назад. Чонгук, как выученную наизусть мантру, повторяет слова в своей голове, что эхом рассыпаются по подсознанию. Чон — канатоходец своей невесомости; внизу — тьма одиночества, над головой — растворенные иллюзии с тысячью пестрых цветов и зверьков, греющих свои меховые шубки под солнцем, что образ Кима в себя забрало и им же являлось. И ему усилий неимоверных требуется, чтобы не сорваться вниз, продолжить балансировать и не пасть в пучины, что обе по своей сути губительными для волка будут. Он смотрит перед собой растерянным и напуганным зверьком — не помнит, когда в последний раз его настолько выбивала из равновесия ситуация. Неоднозначная. Мерзкая до тошнотворного крика, что оказался проглоченным. Чонгук не удерживается на ногах от резкой слабости от чужой силы. Руки сами по себе сжимаются в кулаки. Безмолвно вслушивается за тем, как Тэхен — его тигренок — подскакивает и надрывно выплевывает ему под ноги острые фразы: «Убегай. Спасайся». А в голове мысли продолжаются путаться липкой паутиной — хрустальной и хрупкой — до предела своего натягиваются: «А ты? Как же ты?» Слова — заезженная пластинка. — Мне не страшно умереть. «За тебя, Чонгук» остается неозвученным. Тэхен никогда и подумать не мог, что в его жизни наступит момент, когда в этом скоротечном потоке времени — беспощадном и жадном — он начнет заботиться о чей-то кроме своей жизни. Хрупкой и драгоценной. Он всегда был падок, безжалостен и не считался ни с кем — привык брать. Отбирать. Получать. Никогда в своем невежественном неверие не мог и представить, что способен он на чувства более трепетные. Они струятся видимой солнечной энергией, которую в него собственными руками, улыбкой кроличьей и коротким взглядом темных радужек вложил альфа. Делился своей теплой энергией, что омега только и мог ластиться к его сильным рукам и искать защиты — только сейчас смог это осознать. И прочувствовать в полной мере, как больно и осознанно он топтал чужую доверчивую душу. Чон Чонгук должен сделать все: превзойти все свои грани и отступиться от своих принципов. Только ради того, чтобы спасти — уберечь этого человека, что в жизнь его принес столько много красок — тех и заметно не было до этого момента. Воспринимались как должное и совсем не важно (важно), что мир, окрашенный до этого в черный и белый, теперь пестрит всеми призмами сотни хрустальных радуг. Альфа не позволит случиться никакому варианту тех событий, где в темноте ночной, под рассыпаю бесконечного миллиарда звезд, тигренок навсегда погаснет. Пройдя боль и муки, предательства и адские испытания — десятый круг ада, в неторопливом темпе перед этим по всем девяти по пятнадцать раз до этого — Тэхен заслужил стать счастливым. Он должен знать, что на этой планете есть хоть кто-то — пусть не особенный — кто будет беречь его и его спокойствие. Лишь бы улыбался почаще. Глаза наливаются кровью и светятся алым насыщенным, когда первый тихий скулеж слетает с окровавленного рта хрупкого Кима. Чонгук вскакивает на ноги, когда понимает: он сражается за него, пытает уберечь, спасти. И это, действительно, трогает до глубины души. В воздухе свинцовый привкус, дуриан и жасмины душат собой и за этой какофонией обострившихся чувств, альфа наблюдает, как Хёнун наступает еще больше, его волк когти выпускает и душу выкорчевывает. Ноги словно проросли в землю, Чонгук двинуться не может — его глаза блестят и клыки во рту сами начинают прорастать. Ему не нравиться — не нравиться наблюдать за тем, как серый волк пожирает его Луну, как воздух из легких Кима выбивает и как закатываются ореховые глаза, когда тот сильнее выпускает свои феромоны. Чон бы так и остался стоять посреди поля боя, не движимый совершенно никакими инстинктами, если бы не тихий скулеж, надрывный, сломавшийся в самом конце, не вывел бы его из той темноты. Первый рык разносится по комнате, не позволяя случиться самому страшному. Чонгком овладевает настоящая животная сущность — глаза, горящие в ночи налитым янтарем на свете солнца, и оскал белоснежных клыков, что продолжили бы выступать со рта, закрой его Чон. Внутренние демоны руководят балом — танцуют на горах сокровищ и ни-ко-му и никогда не позволят обидеть то, что заведомо с самого рождения принадлежит ему. Мышцы перекатываются под черной водолазкой, когда альфа прыгает и подминает по себя Хенуна. Он клацает зубами над самым ухом, когда чужие руки больно отпихивают его от себя. Первым делом, что хотел сделать Чон — это проверить все ли хорошо с омегой, что упал без сознания в их противостояние феромонов. Ему лишь совсем немного удалось усмирить серого волка, но это безоговорочно помогло младшему. Грудь Тэхена тяжело вздымалась и на грани реальности и фантазий Чонгук смог услышать как рвано тот дышит, жадно хватая воздух. Жив. От этого волк внутри ликует и машет от нахлынувших чувств хвостом. Он выпускает в воздух больше своих феромонов доминантного альфы: хоть как-то хочет проявить свою заботу, показать что здесь — рядом и все будет хорошо. Теперь будет хорошо. А второе, что необходимо сделать — наконец-то преподать должный урок парню, что кругами ходил возле Чонгука, подбирая момент, когда можно напасть со спины и нанести сокрушительный удар. Младший ждал этого, следил за ним глазами и, когда Хёнун делает прыжок, он разворачивается. От силы удара оба по разным сторонам отлетают, дышат тяжело, но больше себе ни один из них времени на передышку не дает. У Чонгука сломан нос и еще одно ребро. Он не позволяет себе скулить от боли, лишь на мгновение отводит взгляд — этого стало достаточно, чтобы старший альфа, взяв в руки торшер с прикроватной тумбы, рассек глазницу младшему, разбив тот о голову. Вязкая кровь застилает глаза и Чон протяжно воет, еще больше зверея. Гнев из него языками адского пламени выходил, желание отомстить за Тэхена подвигало не сдаваться и сражаться дальше. Больше. Сильнее Чонгук отталкивается руками о пол. Прыжок получается настолько мощным, что легко оказывается на спине альфы, больно вгрызаясь зубами в холку и впрыскивая свой «яд». Чонгук треплет ее, мотает из стороны в сторону головой, ни на секунду не расцепляя зубов и, когда руки съезжают со спины брыкающегося мужчины на его торс, Чон опрокидывает его через себя. Чонгук сильно устал. У него ноет каждая клеточка тела. Даже отец, измывающийся с рождения, не причинял столько боли. Наверное, все дело в том, что сейчас он хочет выжить и защитить то, что ему дорого. Встает на ослабших ногах, несколько раз бессильно падает обратно, но пытается вновь, пока крепко не начинает стоять. — Я все равно убью его, Чон. — Отзывается Хенун: — Просто отступи. Этот омега, — ставит свою ногу на Кима, — моя игрушка и только мне решать, когда ему жить, а когда умереть. Ноздри забивает сладкий запах жасминов и в свете полной луны, что плакала над своими сыновьями падающими звездами, Чон уничтожает в себе все человечное. Его глаза еще ярче горят. Со рта срывается громкий рык. Силы, словно вернувшиеся с пролитой кимовой кровю, разливались по всему телу горячими потоками — разрушающей энергией. Чонгук толкается ногами и проскальзывает под Хенуна. Он не теряет ни секунды и сразу зубами вгрызается в его шею. Горячая алая жидкость стекает ему в рот и на лицо. Тот бьет руками и вертится, пытаясь вырваться, но младший не выпустит свою жертву. Внимательно проследив за тем, чтобы злато-карие глаза, светящиеся солнечным желтым, смотрели на него, Чонгук несколько раз прокусывает артерию уже не сопротивляющемуся парню, что обмякал все больше. Чужие глаза тухнут и закатываются. Все закончилось. Громко рыкнув на поверженного противника, Чонгук с глазами полной пустоты, брезгливо отталкивает рукой от себя тело. Альфа подходит к омеге, что, кажется, даже и не шевельнулся за все это время. Он скалится на Кима, оголяет окровавленные клыки — злится. — Чонгук, ты его загрыз? В ответ молчание. Ким не сдерживает слез, ибо незачем уже. Не контролируя уже себя в край он то плачет, то смеется истерично, лицо скрывая в своих волосах, опавших на него. Все это давит на него со всех сторон и если так посудить, то обычно так с ума и сходят, так кукуха и едет. Может быть, когда он был ребенком, верил в добро, светлое будущее и чудеса, уже не помнит, сейчас для него этого просто не существует. Жемчужные капли скатываются с уголков глаз ручейками. Альфа, сев рядом с омегой, слизывает одну, пробует — соленые, как разлившейся океан. А потом слышит надрывное «загрыз» осевшим голосом — остальные слова пустота. Чонгуку словно в солнечное сплетение битой ударили — весь воздух разом из лёгких выбит. Его тело обмякает, чёрные глаза, пеленой затуманенные, наконец-то сверкают и, кажется, в голове сложились пазлы, являя картинку чудовища. — Прости, — голос обрывает, — прости, — повторяет. — я мразь. Разжимает руки, что безвольно упали вдоль туловища. Смотрит теперь совершенно иначе — у самого теперь в глазах неподдельный ужас и страх. Телом дрожать начинает и, не находя в себе силы, падает на колени омеги. Ему страшно от Тэхена перед ним — он весь в ссадинах от укусов, по губам кровь размазана и отпечатки пальцев на шее, где, кажется, полумесяцы впившихся ногтей кровавыми полосами отдают. Поднимаясь резко с кровати, омега, выпутавшись из под тяжести тела альфы, пару шагов назад делает и сглатывает, страх никуда не пропадал, он наоборот только нарастал. Было желание сбежать несмотря на то, что конечности дрожали и состояние было не для бега уж точно, голова кружилась из-за недостатка кислорода, Ким в первую же попавшуюся дверь залетает, закрываясь изнутри. Ванная… Хотелось бы, на самом деле, чтобы эта дверь входной оказалась, но не повезло. Ким смотрит на себя перед зеркалом и одежду свою поправляет. — Сука, Чонгук! — Знает же ведь что младший услышит его: — кто ты, черт подери такой, что загрыз, сука, альфу зубами? Было бы, на самом деле, замечательно, если бы Ким не тупил и ушел из квартиры, но нет, запирается за белоснежной дверью ванной и что-то от туда надрывно кричит. Брюнет каждое слово слышит и они, подобно тысячи лезвий, по сердцу проходят: Чонгук не удержал своего зверя, спустил с поводка. При Тэхене, которого оберегать хотелось больше всего от этого. На чьем лице должна расцветать разве что квадратная улыбка от счастья, а не бутоны фиолетовых цветов сирени — мелкие кровоподтеки от грубой силы. В голове, где мысли жужжали разъяренным роем пчел, живыми картинками проносится последний час, где зубы собственные смыкались на шее. Осознание всего произошедшего падает камнем разом, Чонгук рычит, готовый волосы рвать. Он настолько увлекся и заигрался, что погряз в этой пучине. Когда? Когда все пошло не так и почему он оказался здесь, запертый в тюрьме собственных чувств, полностью лишенный дальнейшего плана. Ответ уже знает — Ким ему руку протянул, согрел холодные пальцы и сердце забрал. Присвоил себе, что берег и лелеял, привязав к себе монстра, совершенно не зная о том, кто он такой. Они оба нырнули в этот омут бездонный, с головой захлебываясь в словах и поцелуях приторно сладких. Чонгук тот самый хитрый лис, что кур воровал, а нерадивый охотник принял его за щенка и пригрел у себя. И, кажется, теперь ни один из них не сможет завершить начатое — это принесет еще больше боли и страданий, что единственным выходом окажется возведенное дуло холодного пистолета у виска. Надо бежать, избавляться от всех этих приторных чувств и жить прошлой жизнью — ни о ком не заботиться, чтобы потом не сожалеть. Чон свое сердце готов вырвать прямо сейчас и, дрожащими от тревоги, забытой из детства, ногами шаркает по полу. Он уверен, что, затаившийся в ванной, Тэхен слышит каждое его шевеленье, как и замершие напротив двери шаги. Брюнет тянет дрожащую руку с серебряной ручке, словно надеясь, что та открыта, но, так и не нажав на нее, отпускает. Дышит тяжело, больно кусая себя за губу, та немного опухла — переживет. Прислоняется лбом к деревянной поверхности и прислушивается к каждому шороху за дверью, ногтями скребет по белой краске, когда ладонь, опершуюся в дверной косяк, в кулак сжимает. Молчит, не может выдавить из себя несколько слов, что могли спасти ситуацию — её спасать, как оказалось, не надо вовсе. Нужно просто уйти, оставить все — бросить. Запереть в себе тревожные чувства, что буйством весенних красок цвели и убить взошедшие ростки. Чонгук уходит, оставляя Кима одного в просторной квартире, где простынь все еще пахнут им, в отравленном воздухе слышится рык и звуки отравленных поцелуев: губы и руки все еще помнят касания. И теперь болят, сгорая до тла, потому что все произошедшее сегодня, не больше десяти минут назад, одна сплошная ошибка. Сидя в углу ванной, то и дело косясь на дверь, парень выслушивается в шаги чужие, пока дыхание просто спирает, а лёгкие словно разрывает постепенно. Тэхен не понимает что он чувствует, а может уже и не чувствует ничего вовсе после паники, пустота накрыла его с головой. Ким слышит дыхание тяжелое Чонгука, который стоял за дверью и кажется омега хочется сдаться. Но… Поднимаясь на ослабевших ногах, шатен смотрит на зеркало в ванной, замечая синяки на собственной шее и руках из-за хватки, искусанные в кровь губы, а также укусы, которые кровоподтеками остались на смуглой коже. Отвратительно. Всё точно отложится в голове.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Тэхен не тратит время на звонки, знает что совсем скоро с этим разберутся его люди, сразу же покидает помещение, захлопнув за собой дверь и спустившись вниз на лифте, пытаясь скрыть все изъяны на своём теле, натягивая пальто по максимуму. Передает информацию охраннику и уезжает. Ввалившись в дом Сокдижна, Тэхён просто не слушал его и альфу, не слушал их обеспокоенные вопросы, просто позволил старшему омеге раздеть себя, а после усадить в тёплую ванну. Он просто сидел в воде, обнимая собственные колени и уставившись в одну точку. Ким всё ещё не мог поверить, что Чонгук действительно убил Хенуна, разодрав ему глотку, как самый настоящий волк. Так просто? Тэхён хотел смеяться от абсурдности ситуации. Ёрзает, пытаясь принять более удобное положение. Боль накатывает волнами, кажется, каждая клетка его тела болит и ноет, напоминая о жестоком обращении. Старший смотрит на него с нескрываемым беспокойством, уходит в комнату и быстро возвращается с сильнодействующим обезболивающим. После, буквально впихивает таблетки в рот и всовывает в руку стакан воды, заставляя запить. — Все закончилось, — Тихо повторяет Ким, осторожно поглаживая младшего между лопаток, — Где Чонгук, это он сделал? — Хенун чуть не убил меня, перед этим попытавшись изнасиловать, но пришедший Чонгук сделал это первым: он загрыз Пака. Сука, впился в его шею клыками, как волк, и не разомкнул зубы, пока тот не умер. Тигр смотрит на своего родителя нечитаемым взглядом и вновь отворачивается к стене. Рассеянно начинает изучать окружающую обстановку. У того, действительно, очень много разных баночек, гелей для душа и разнообразных средств, что подтверждает, что волосы у него действительно вьющиеся. В другое время шатен бы обязательно отпустил едкий комментарий на этот счёт, но сейчас он слишком устал, поэтому он просто позволяет старшему молча, ничего не ответив, мыть себя, осторожно касаясь мочалкой, смывая «грязь». Сокджин прикасается к нему почти невесомо, стараясь не задеть свежие укусы, как и синяки, отмывая каждый участок его долговязого тела с особой тщательностью, избегая паховой области и ягодиц. Ким отстранённо замечает, что лекарство начинает действовать, а тёплая вода расслабляет мышцы. Пахнет какими-то пряностями и лесными ягодами. А ещё цитрусовым шампунем. Тэхен явно упустил момент, когда омега решил вымыть ему голову, тот забавно хмурится, намыливая непослушные пряди, осторожно массируя кожу головы у самых корней. Нужно решить что делать в этой ситуации, но Ким не может даже думать здраво. — Будешь у меня жить в ближайшее время. — Произносит Джин, садясь возле ванной и потирая свою челюсть. — Так будет лучше, даже не думай спорить. Намджун и ребята займутся этим. А сил на споры вовсе не было, поэтому Ким только носом ведёт, к стене отворачиваясь.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Чонгук не помнит дороги, не помнит звуки сигналов встречных машин — глаза жгло настолько, что хотелось их залить. Бензином желательно, чтобы и себя заодно поджечь. Сердце в груди щемило досадой, которой хватило бы, чтобы обогнуть весь земной шар раз пятнадцать, но точно не меньше. И, наверное, только оказавшись за порогом своей резиденции, Чонгук дает волю слезам. Они горячими волнами огибают щеки, собираются озерами на подбородке и под тяжелом весом осознания падают каплями на пол, разбиваясь в отчаянии. Под ногами вертят псы, скулят жалобно — дом весь пропитан разбитой аурой его хозяина. Та несет в себе сплошную боль. «Я скучаю. Вернусь скоро. В далеке от тебя тяжелее всего.» — и еще десяток тех сообщений, смешных фотографии со знакомым лицом, которые Чонгук прочел только сейчас. Брюнет ощущает себя мразью и вселенским злом. Десны горят, клыки зудят болью, стоит ему только вспомнить, как смыкались они на шеи. Собственные зубы хочется выдернуть с корнем и выбросить, перед этим обязательно надавав себе заслуженных оплеух. Чон сжимает в руках телефон, на экране горит их, заполненный фотографиями и смайликами сердечками, диалог, а в строке неотправленное посланье. Смотрит на буквы, которые расплывались от слез и наконец-то, глубоко выдохнув перед этим, отправляет свое сообщение адресату: «Тэхен, нам лучше не видеться с тобой больше. Решить для себя, что нам обоим необходимо. А тебе осознать, что я не тот человек, который тебе нужен рядом.» Большего сказать не в силах. Смартфон с треском хрустит, оказываясь сдавленным. Экран покрывается россыпью трещин и вырубается. Абонент не в зоне действия сети. Перезвоните позднее. А лучше всего удалите номер и вычеркните из памяти все те моменты, что связывают вас с ним. Чонгук поднимается на ноги, бросается сломанный телефон со всей силы в стену — его микросхемы разлетаются по помещению, спугивая задремавших в подстилках псов. За телефоном летит хрустальная ваза, букет цветов — лепестки опадают на кафельный пол, мешаясь в осколках стекла и чувств, что выворачивают душу наизнанку. Чонгук никогда себе представить не мог, что «расставание» с человеком для него окажется таким болезненным. Он рычит, хватаясь за голову. Спутавшиеся пряди волос тянет назад, чтобы хоть как-то облегчить мысли в голове, что рвали его изнутри, а потом переносит боль наружу. На свое тело, что принесло разрушение в жизнь. Под прицелом оказывается зеркало. В нем брюнет видит не себя — монстра. Животное, что не заслуживает прощения. Животное достойное разве что смерти. Чонгук впервые ненавидит не свою жизнь, а себя. Как оказалась виной всех проблем всегда был он и только он. Впервые в жизни обзавелся чем-то действительно важным и сам же это разрушил — глупец. Идиот и безвольное чмо. Других слов на себя не хватало. За зеркалом крошками осыпаются стеклянные стеллажи. С их полок толстыми переплетами вниз рушатся книги. Чон рушит все до чего достает, кричит, надрываясь, и скидывает вещи. А потом в стену, куда ранее улетел стул, разлетевшийся на свои составляющиеся, врезаются кулаки. Новый противник брюнета крепкий орешек — костяшки рук умываются кровью, та густыми струйками скатывается к запястьям, бежит вниз к локтям и падает на ковралин. Мало боли и мало страданий. Хотелось еще. Больше. Приступ сменяется один за один, пока в продолжительном скулеже Чон не оседает на колени, упав грудью на них. Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Неся за сбой разве что хаос полнейшей разрухи. На бетонной стене, в паутине из вмятин, отпечаталась кровь. Капли ее под ногами, где-то вцепились зубами в белоснежный ковер, а часть так и застыла на открытых ранах. Он безумец. Громко рычит, игнорирует скулящих псов под ногами. Кончиками пальцев собирает рубиновые капли и, заливаясь в смехе, размазывает кровь по собственному лицу — конечная. Чонгук не чувствует ничего, внутри звенящая пустота до боли в висках. Он так и засыпает среди сброшенных книг, короткими «Тэхен» на губах и запекшейся кровью на щеках и руках.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Время, что летело, огибая своими хвостами пространство, ускользало сквозь пальцы стремительно, меняя дни на календари один за другим. Первая неделя, что выдалась пытками адскими для Чона, пролетела в бесконечном потоке информации, что улавливалась с трудом. Рассеивалась, как смазанный силуэт Тэхена в лучах солнца. Когда он пришел первый раз Чонгук не поверил, размывая картинку перед глазами вытянутыми пальцами, а последующие не спал — наслаждался призрачными ведениями старшего, упиваясь даже не настоящим шлейфом его одеколона. Считал себя сумасшедшим, но исправно писал извинения, свои сожаления на бумагу. Искал тысячу причин для своего оправдания, а потом понял, что и те никчемны. Подстать ему самому. Следом за первыми семью днями начались вторые. Они приносили с собой боли гораздо меньше, а звонки, обрывавшие телефон, стали значительно реже. Солнце впутывалось в его отросшие смольные волосы, слегка вьющиеся на кончиках, точь-в-точь как у Кима, и кожу ласкало. Болезненный вид постепенно сходил на нет. Разве что кровь начала омывать его руки все чаще. Он находил причастных и не причастных, решал дела обезумевшим псом. Границы морали стерлись, стоило только потерять то, что стало на короткое мгновение ему дорого. Многие, за руку повязанные с миром мафии, находил в этом неоспоримый плюс. Считая, что это поможет как-то вывести преступный мир на чистую воду — приблизить к расправе. Чонгук не считал никак. Дела делал быстро и спешил вернуться в свой кабинет до начала захода солнца. Проводил долгие ночи в свое кабинете, в котором все так же царилась разруха. Оставлял короткие записи, что стали редки настолько, что казались уже не настоящими, и пил виски, встречаясь с глазами омеги в другом конце комнаты. Альфа сходил с ума. Медленно, но верно. Он терялся в своих воспоминаниях и ощущениях, путал мир собственной реальности, где Тэхен все еще рядом с ним, с жестокой действительностью. И когда-то должно было случиться то, что вернет его на землю, перед этим больно ударив. Реальность размазала его. Голая, подкрепленная неопровержимы фактами реальность. В конце третей недели, когда на собственных руках раны наконец-то полностью затянулись, разве что постоянно разбитые о лица альф костяшки все еще не проходили — Чонгук постоянно срывал корочки, ковырял ранки, причиняя себе вкус боли — своеобразный ритуал — он ответил Сокджину. Тот не поверил, вскочил с нагретого кресла, как в бреду повторяя имя, что мантрой стало. — Чонгук, ты где? Мы замяли дело с убитым Хенуном, нашли склад, где держат омег. Возвращайся. Тэхен по тебе скучает. — Мне нельзя быть рядом с вами, я опасен. Альфа хотел бы закричать, хотел бы, чтобы его убили — выпотрошили и пустили на корм аквариумным рыбкам в одном из ресторанов Чимина, но все принимает. Головой понимает, что не заслужил даже дышать рядом с тем, кому больно сделал. Что Тэхёну без него лучше будет, но сердце почему-то от боли сжимается. Собственную грудную клетку вновь захотелось вскрыть, чтобы наконец-то изничтожить этот дурацкий орган, который остановился, пропустил пятнадцать ударов, когда сообщение, пришедшее следом за сброшенным звонком, разрушило все. Там фотография прикреплена, текст, который Чонгук не разобрал, потому что видит Кима, что улыбается пьяно и Пака, обнимающего его за плечи. Делает скрин зачем-то и, поджав губы, блокирует телефон. Чонгук чувствует себя опустошенным. Вот же ирония — все ещё способен хоть что-то почувствовать, а считал что в груди огромная глыба, отколовшаяся от айсберга, что потопил Титаник. И ощущения складывались такие, словно в его жизни вновь отключили солнце — все цвета радуги вдруг погасли и мир вокруг окрасился в темно-серый. Он потерял весь запал, лелеявший три долгие недели. Хотел увидеть омегу, порывался в квартиру приехать, но не мог себе позволить показаться у того на глазах, пока сам не разрешит. Сейчас нет ничего. Пустота, черной дырой сосущая где-то под ложечкой, которую залить хочется разве что алкоголем. Мужчина впервые не может посчитать свои потери, потому что, кажется, на кону стояло его сердце. Не помнит, как оказался в шумном помещение борделя, не помнит количество выпитого алкоголя, от чего разум теперь был затуманен. Картинки размывались, а музыка, бившая из колонок, закладывала уши. Не помнит, в какой момент прокуренный зал сменился тишиной комнаты, не помнит, как чьи-то тонкие пальцы, скорее всего мужские, тянут его в эту самую комнату, а потом, цепляясь за пуговки, стягивают с него рубашку. Сидел словно безвольная кукла — делай, что пожелаешь — и только когда чужое дыхание, отдающееся дешевыми вишневыми сигаретами, коснулось его губ, не успев даже мазнуть поцелуем, машинально отворачивает голову. — Съебись. За три полных недели и несколько дней из четвертой, в мужчине что-то изменилось. Его черные как смоль волосы теперь были выкрашены в приятный кремовый, спускаясь к кончикам ушей волнами, и разве что выбритые виски оставались природно темными. От него теперь и пахло иначе. Голос стал тише, а глаза наоборот злобой залитые. На себя и на мир в целом. Чонгук не знал что делает. Шел на поводу у эмоций, но, когда на колени упало пьяное тело, все оказалось не правильным. Только один человек достоин касаться его губ своими, оставлять отпечатки рук на коже и сидеть так бесцеремонно на нем, запутывая тощие пальцы в прядях волос. И имя этому человеку Ким Тэхен. Он омега, злейший враг, но самый дорогой человек, без которого жизнь пошла под откос. Прыгая в такси Чон понимает, что не может позволить всему так закончиться. Ему жизненно необходимо увидеть Тэхена сейчас, поговорить и услышать от него, его голосом, что им лучше больше не встречаться никогда. Альфа понимает, что ему будет больно, но он постарается принять чужое решение. От волнения их встречи кончики пальцев дрожат, ладони потеют, когда желтая машина привезла его по адресу. Поднимаясь на лифте на нужной этаж, пихает руки поглубже в карманы пальто, воспоминания все еще отзываются в нем.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Все существование пропитано холодом, а дни кажутся чем-то крайне монотонным. Первая неделя убивает, просто уничтожает, зацикливая все мысли на одном Чонгуке, а остальные закаляют. Закаляют так, что все перерастает в подобие мании. Киму уже откровенно плевать на человека, что устроил на него покушение и сдох по итогу, но ему не плевать на происходящее и Чонгука, что копать Тэхён начинает именно под него, убеждён, что руки (не)любимого человека запачканы по локоть в крови. Может поэтому омега поднимает записи, все архивы и пару раз в участке Юнги появляется, улики десятилетней давности исследуя. Все прекрасно подчищено и Ким понимает, что это дело рук крайне влиятельных людей. Он натыкается на дела с проституцией, убийствами и группировками, но единственная особенность в том, что они не закончены, просто закрыты на половине, а полицейские, что были за них ответственны, вовсе мертвы. Каждый, до единого. Но это не пугает, это добавляет азарта, от которого руки дрожат. Продолжает копать, даже несмотря на слова Сокджина о том, что было бы неплохо прекратить, давать себе перерывы хотя бы, но разве ему не плевать? Тэ только косится на него и странно улыбается, качая головой. Он основательно берётся. Изучает слова каждого посаженного за решётку убийцы, в каждом допросе фигурирует лишь одно «Лорд», но точно узнать кому прозвище это принадлежит не выходит, поэтому берется другое, за фотороботы, но и там фигурирует маска тигра, всегда разная цветом. Идти приходится дальше. Чудом выживший мужчина, которого прикончили только после дачи показаний. Тоже ничего, но… К его словам приложен рисунок, рисунок на котором изображена маска и часть лица, от чего мурашки по коже пробегаются ибо в голове тут же всплывает образ. Убедиться в том, что это именно та самая маска удаётся благодаря рисункам Чимина. Все очевидно, но Ким на этом не останавливается, берет другие дела, где в словах свидетелей фигурируют уже части тела и они все равно сходятся. В этот момент в мыслях всплывает рисунок погибшего в зале суда Шина, он в голове застрял, без возможности забыться. Почему он не понял сразу… Теперь в руках снимки уже убитых людей, что подозревались в преступлениям, причастности к местной мафии и у них… У всех одна и та же татуировка? Без единого отличия. И такая есть на ребрах Чонгука и на шее того самого «Лорда». Ким не понимает, почему все до него дошло только сейчас. Всем сердцем не понимает.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Так прошёл практически месяц. Сидя в спальне чужой с ноутбуком в руках, омега заканчивает досье на одну личность, но отправить его пока никуда не может, будет ждать момента, когда решится. До края уха до ходят слова о доставке, а Тэ только кивает, понимая что сам уже не готовил, последним был лишь ужин у Чонгука, который голову не переставал посещать. Взгляд впервые настолько холоден ко всем окружающим, улыбка давно на лице не появлялась, теперь уже и глупые шутки Сокджина восторга не вызывают. Как будто меланхолия нарушила что-то, да настолько сильно, что пошла по самому тяжкому преступлению и теперь отбывает наказание в виде темницы под названием «душа», с тяжелым, навесным замком и теми же цепями, что окольцовывают это место, пока кандалы лишь сильнее натирают запястья, до крови оставляя следы. День за днем утирая тыльной стороной ладони все, что можно со своего лица, он спокойно и стойко идет вперед, потащив за собой весь груз и ношу, кажется, такую непосильную, что упала с самих небес на эти хрупкие плечи. Хуже лишь от ощущения, что его к Чонгуку за километр тянет, вот только это притяжение настолько ядовитое, настолько болезненное и смертельное, похожее больше на ад, устроившийся на земле. Это время для обоих мучительно долгое, похоже на пытку, каждый из них не дышит, боясь пустить ток по венам вновь. Из-за шорохов и возни в коридоре, а также захлопнутой входной двери, темноволосый покидает комнату и застывает в дверном проеме. И вновь Тэхён лишь ощущает, как его пробивает дрожь, да такая сильная, что это ближе походит на конвульсии, он начинает задыхаться, пытаясь поймать губами каплю воздуха, пока руки лишь крепче сдавливают, перекрывая последние надежды на существование. Все это жизнью назвать нельзя, а больше существования даже нет, его постепенно поглотила та самая пустота, забрав и растоптав все цветы, развеяв лишь пепел по ветру, завывающему на улице, рядом с таким же дождем, что плачет навзрыд.━━━━━━━━》𖤍《 ━━━━━━━
Дверь с золотистым набором цифр, не смотря, открывает Сокджин и кричит что-то в глубь квартиры про доставку, но, обернувшись, спешит её поскорее закрыть от неожиданности. — Привет, хён. — Выдавливает из себя Чон: — Тэхен же у тебя, да? Можно поговорить. — Чонгук… Волосы Чона выкрашены в другой цвет, кожа слишком бледная и синяки под глазами имеются. Только вот от глаз не скрываются красные полосы на чужом запястье, что все равно были скрыты рукавом плотным, может именно поэтому старший не думает долго о ране. — Чонгук… — Отзывается за спиной младший омега и сам глаза поднимает, так по смелому, принимая сразу смертельную дозу боли, потому что встречается с тем во что боялся заглянуть. Эти глаза, настолько пропитаны горечью, что ей упиться можно, и другим достанется, ее в геометрической прогрессии много и еще столько же будет. — Зачем ты пришёл? Разрывая этот контакт, Тэхен уже не чувствует потока воздуха, не может вздохнуть полной грудью, не может набрать в легкие кислород, они прогнили насквозь. Лишь легкий дымок исходит, говоря о том, что каждый сгорает, и омега не особенный. Это вина двух, эта боль, что обернула убийство против самого убийцы, положив рядом со своей жертвой задыхаться. Разлука под руку с гордыней подавили все, что было, оставив за собой лишь хаос. Апокалипсис двух влюбленных, убитых своей же любовью. — Увидеть тебя. — Отзывается в тот момент, как Джин поспешил покинуть квартиру и оставить их один на один. Перед альфой стоит Тэхен. Он заметно похудел; его запястья, и без того раньше тонкие, стали почти прозрачными, как кожа на них. Чонгук смог рассмотреть каждую венку под ней, и сглатывает, когда глазами прокладывает путь по тонким пальцам, подушечки которых наверняка стали грубее, к острым локтям и плечам, вечно расправленных в гордом полете, а теперь понурым и опущенным куда-то к земли, к шее крепкой, с которой уже сошли все следы преступления. И только сейчас, почти долгую минут спустя, блондин позволяет себе поднять изучающий взгляд — мягкий, наполненный неподдельным сожалением, на искусанные губы с ранками, что теперь всегда кровоточат, доставляя своему владельцу вечную боль; на вздернутый вверх кончик носа и родинку забавную, спрятавшуюся там. Ким такой же красивый, как месяц назад. Он прекрасен даже с поцелуями Венеры под глазами — тёмно-синими; припухшими веками, запутавшимися волосами на самых кончиках и глазами — злато-карими. Только вот солнце в них больше не играет задорными зайчиками, они не горят той поддельной невинностью, что влюбляла в себя — глаза омеги потухли, точно так же, как и он сам. Чонгук хочет зацеловать каждый сантиметр его кожи в искренних сожалениях, что рвались из него волнами. Он бы сделал это, перешел ту невидимую грань нескольких шагов, что отделяли их, но стоит, прикованный цепями ко входу. — Здравствуй, — Альфа мнется, переставая откровенно палится на омегу, — Я не смог отпустить тебя и решил прийти с повинной. Ладони потеют, а от неловкости, что была почти осязаемой: казалось, вытяни руку, и сможешь коснуться той сладкой ваты, что аурой тяжелой витала вокруг, Чонгук массирует шею, покрываясь красными пятнами, но бледнеет в туже секунду, когда видит читаемый вопрос на лице омеги, что озвучивать не было необходимости. Тэхён теряется, ибо в последний раз приходилось видеть Чонгука ему только во снах, во снах, которые изображали максимально счастливую жизнь, когда они вместе время проводили, не думая о том, что все может вскоре так глупо закончиться. Омега пытается злость успокоить, идёт на кухню, водой упивается и стоит несколько минут смотря в одну точку, пока не слышит шаги младшего, который явился пред ним, заставляя всей неприязни в момент лишиться. Ким сверху вниз смотрит на него, не находя слов. Чонгук, вытянув свою руку, укладывает широкую ладонь на щеку омеги. Та горит от злости; кровь кипит в нем, бурлящими потоками лавы. Альфе не хватало его тепла и, недолго думая и не встречая сопротивления, прижимает Тэхена к себе, обнимая его за плечи. — Я скучал по тебе, — носом закутывается в его пряди волос, жадно вбирая в себя омеги аромат, — Очень. — Какая же ты сука, Чонгук, — Делает паузу и в ответ обнимает Гука, рукой по спине идеальной проводя, — Но, несмотря на это, я тоже скучал. — Я гораздо хуже, тигренок, — выдыхает куда-то в макушку. Тэхен ведь ударить Чонгука хочет, отплатить за все произошедшее физической силой, но не может потому что младший в объятиях его сейчас сродни щенку, которого хочется крепче прижать к себе, вдыхать запах приятный, в котором есть едва ощутимая нотка металлического запаха, только сейчас понимает — это ни что иное как кровь, открывает себе глаза на все происходящее и не жалеет. А альфа правда будет не против, если Тэхен его ударит. Приложит головой об угол стола, но тот лишь жмётся к нему ближе, руками своими по спине скользит. Его тонкие, аккуратные пальцы по рёбрам проходят, словно по струнам — Ким определено коснулся натянутых струн мертвой души Чона, пробуждая того ото сна глубоко. Музыка здесь расстроенная, охрипшим пением синиц звучит, но прекрасна так, что забыть ее теперь окажется невозможным. Блондин рядом с этим мужчиной живет, только рядом с ним может дышать полной грудью и ощущать всю прелесть этого мира, что раньше для него была звездой недосягаемой. Тэхён поддается, поддаётся хоть понимает что вскоре может пожалеть об этом. Невыносимо. Приподнимая руку альфы, рукава заворачивает и целует запястья изрезанные, должен ведь был от отвращения поморщиться, но не может когда перед ним Гук, каждый шрам которого воспринимается как нечто эстетичное как и раны на тонкой коже. Младший ведь тоже настрадался за время разлуки, не хочет заставлять страдать ещё больше. — Болят? — Наконец отстраняясь от запястья спрашивает и Чонгука за затылок к себе притягивает, расстояние минимальное оставляя. Сердце в груди бьется, словно ото льда оттаявшее. Чонгук хочет спрятать Кима в себе, чтобы больше не причинить той боли, что разрушила все трепетное между ними. Он крепче обнимает его в своих руках, носом ведёт по виску, расстроено мыча, когда омега поспешил отстраниться. Блондин смотрит на него вопросительно, недовольный лишившимся теплом, но улыбается глупо, когда клубничные губы тигрёнка касаются его запястий в невесомых поцелуях-бабочках. — Не так сильно, как твои. Хоть с опозданием, но желания альфы сбылось — день за днём он бредил, а теперь лишь своими касаниями горячими, но не обжигающими, Тэхен сердце его собрал по частям, возвращая в этот мир. — Я загадывал тебя на каждую падающую звезду, — говорит скомкано в районе тэхенова шеи, — их упало пятьдесят шесть за прошедший месяц. Ты самое лучшее, что было и есть в моей жизни, — голос ломается, — Спасибо, что спасаешь меня. Спасибо за все. — Пожалуйста, не пропадай больше. Я без тебя жить не смогу. Чонгук руками касается кимовых плеч, несильно сжимая их в ладонях. Смотрит в глаза злато-карие, которые забыть не было сил, и совсем робко накрывает губами чужие. Он не может ничего обещать, не хочет давать ложных надежд, потому что понимает, что омега говорит обо всем и сразу, но изо всех сил будет стремиться к этому. Альфа целует мягко, скользит языком по чужим губам, словно зализывая и извиняясь за причинённые не им раны, оставленные во тьме комнаты в тот вечер. Руками ведёт вверх к шеи, почти не касается ее, боясь воспоминаний, но прохладными кончиками своих пальцев чертит на ней узоры. От близости голову кружит, отрываться не хочется совершенно. Чонгуку нравится вкус кимова губ — поцелуй углубляет, скользя языком по кромке зубов, и толкается им глубже, сталкиваясь и сплетаясь с чужим в танце. И когда с губ падает первый стон, позволяет себе применить лишь небольшую силу: под ягодицы хватает Тэхена и садит его на кухонный гарнитур, удобнее устраиваясь меж его ног. Поцелуй не разрывает ни на минуту. Оглаживает оголенные бёдра, прикрытые лишь легкой тканью домашних шорт. Тэхен не выдержит, точно не выдержит и съедет с катушек, потеряет ту грань между реальностью и миром грез, канув безвозвратно в отчаяние. От этого всего хочется горько хохотать, рвать волнистые волосы на себе и не сдерживать горькие слезы, ведь все до мозга костей неправильно, несправедливо, омеге же щебетать о справедливости и благородстве? Ему подавай звёздные ночи, запах весенней росы и редеющий рано утром серебром туман, что, уходя, оставит хладный след на фарфоровой коже. Под покровом синего океана, когда вокруг царит тишина, изящные пальцы будут выводить слова любви пером на скомканной бумаге одному единственному, тот, что тлеющее сердце наполнил святым очарованием, чувствами светлыми и безграничные, как просторы таинственного космоса; и на губах вишнёвых застынет ласковая улыбка. И ведь никогда не предаст, будет верен даже после смерти и искренне надеяться, что дорога в Ад уж закрыта. Тихо, практически одними губами, он будет просить помощи, ползать и выть раненым зверем, но напрямую не обратится, будет отрицать свою ничтожность и бежать от подмоги, волоча за собой разорванные в клочья крылья. — Тебя не вытравить из моей головы, — Делает небольшую паузу, опуская взгляд на губы младшего, — Ты въелся в кровь, как будто самый дешёвый наркотик. И ведь целует в ответ, не может иначе, как и не может насытиться своим альфой, его хочется держать при себе, даже если придётся включить в себе садиста, чтобы избежать крайне неблагоприятных последствий для самого себя. Ким углубляет поцелуй, рукой путаясь в блондинистых волосах и напирает, кусает чужие губы, на пару секунд время от времени отстраняясь, пытается забыть обо всем, что голову тревожило. — Останови меня, — мучительно мычит Чон, зацеловывая шею. Языком ведёт вдоль кадыка, совсем немного посасывая там кожу. Чонгук понимает, что остановиться тяжело будет, но, если Ким захочет — прикуёт себя наручниками к старым трубам в подвале, но к тому не прикоснется. Ему лишь сказать надо. Блондин ждёт, прикасаясь своим лбом к чужому, и дышит сквозь приоткрытые губы. Ловит ими фантомные поцелуи, сгорая в нетерпении, но ждать будет сколько потребуется. — А если я не хочу тебя останавливать? — И млеет ведь от поцелуев которые синяки перекрывают, те ведь даже сейчас окончательно не прошли, день за днём напоминают о произошедшем, когда Ким стоит у зеркала. — Заставь меня забыть обо всем. — И шепчет ведь, приближаясь у уху чужому, зубами мочку в плен цепляя и игнорируя серьги-гвоздики, кусает, зализывает после, — Если бы ты только знал как я хочу тебя. Ким за подбородок заставляет альфу голову приподнять и, увидев чистую кожу, поцелуями льнет, покусывая в некоторых местах, что точно останутся синяки от укусов, он засосы оставляет, они яркими бутонами шею украшают, а затем довольно улыбается, нижнюю губу чуть прикусив. Если будет необходимо, то и ошейник на шею чужую наденет, но не отпустит.. Тэхен покрывал шею Чонгука поцелуями горячими и сладкими, словно цветочный мёд. Напряжение, искрившееся в воздухе залпами разноцветных фейерверков — слишком близких и ослепляющих — отзывалось волнами по возбужденным телам. Блики огней растворялись в звенящей тишине комнаты, где губы об губы ударялись томными стонами. Чонгук не сдерживает их, расплавляясь в руках омеги и теряет самообладание, готовый с головой утонуть в этом омуте под именем Ким Тэхен, что пахнет самим солнцем. Омега так уютно поместился в руках альфы, словно был создан только для того был, чтобы Чонгук мог часами напролет обнимать его горячее тело, согревающее что-то внутри него самого. Губы, постоянно покрытые вишневым бальзамом, были разгоряченными и нежными, подобно цветам дождя в самой темной чаще леса, что распускались после того как грубые капли, упавшие с неба, омывали их стебли. Губы Чонгука были приторно сладкими, как подтаявший на солнце страстно любимый Тэхеном шоколад. От каждого соприкосновения с ними вдоль позвоночника, от головы и до пят, проносились мурашки, подливая бензина в открытый огонь их трепещущих душ. Не было больше между ними границ — стерлись и испарились в небытие, как тьма с восходом солнца. В маленьком пространстве кухоньки катастрофически не хватало воздуха, блондин жадно глотал его от каждого прикосновения, на которое тело отзывалось глухим рыком удовольствия. — Ты мой, только мой Чонгук податливо подставлял свою шею, поднимаясь горячими ладоням вверх, под кромку шорт. Оглаживал большим пальцем кожу под ними, лишь немного сжимая ту в своих руках. Губы, с которых соскакивают слова, что громче любого приевшегося признания, на миг отрезвляют, а потом с новой силой, словно оба они были магнитами, притягиваю к себе. Альфа мычит, сплетаясь в поцелуе с омегой, ладонями скользит к талии, под футболку, сминает там горячую плоть, чтобы потом избавить того от вещи, откинутой на пол. Он смотрит на бронзовую кожу Тэхена, глазами сжирая каждый сантиметр, что раньше километрами между ними ощущались, и, облизнув саднящие от поцелуев губы, оставляет мокрую дорожку на шее, спускаясь к бусинам на груди. Покрывает розовую кожу сосков поцелуями, кончиком языка обводит их, вбирая в рот, и прикусывает. Улыбается, когда слышит сверху недовольное шипение, но, извиняясь, зализывает. А Чону нравится все: как Ким нетерпеливо мычит, как с его стоны, низкие, наполняют комнату, мешаясь с их шумным дыханием. Блондин кончиками пальцев словно вибрациями чувствует и свое и чужое желание, что в крови адреналин зашкалил давно. Радужку светлых глаз давно захватили наития, что реками лились из них двоих. Хотелось сменить положение — полученного было неимоверно мало. Чонгук подхватывает Тэхена и на ощупь идет, сжимая в руках его ягодицы. И, почувствовав коленями мягкую обивку кровати, сталкивает с нее ноутбук, чтобы уложить на простыни омегу. Склоняется над ним, позволяет Киму хозяйствовать — «помечать территорию». Хотя раньше никогда не допускал, чтобы на его коже осталась хоть одна полоса. Тэхену он вручит каждый сантиметр своего тела, каждый уголок своей темной души. Он может испить Чонгука, высушить до предела, потому что все — абсолютно все теперь принадлежит ему одному. Пальцы то и дело изучают тело чужое, скользят к спине, выводят перекаты мышц и заставляют просто с ума сходить, но видеть хочется больше, ведь приходится забираться под одежду чужую. Ким хмурится, сначала осторожно пытается снять чужое пальто, а затем, когда то уже осталось на полу, резко рвёт пуговицы рубашки да так, что по итогу те оказываются валяться где-то на ламинате, отдаваясь в ушах противным звоном. — Как жаль, рубашка ведь новая? — с наглой ухмылкой спрашивает и лёгкостью уже стягивает ее с тела подтянутого, любуясь Чоном, который над ним нависал. Взгляд скользит по татуировке которая идеально дополняет чужую подкаченную грудь, но несёт за собой тот смысл, о котором знать не особо хотелось, хотя, все тайное становится явным, это радует. Тэхен ведёт длинными пальцами по узору, который сразу давал омеге знать, кем же все-таки является его любимый человек. Да, был слеп, не скрывает уже даже. — У меня ничего с собой нет, — сбитым дыханием шепчет, когда склоняется к Киму и, прикусив мочку уха, смотрит в его лицо. Порой влюблённость закрывает глаза совершенно на все и сейчас это не важно, сейчас в планах как следует насладиться младшим, который одним лишь видом до дрожи доводит, заставляет практически изнывать от желания. Только вот чужие слова о «защите» явно отвлекают и заставляют едва слышно усмехнуться, проводя ладонью по щеке чужой, глядя на младшего словно на милейшего ребёнка. — А я то думал ты у нас всегда готов. Приходится временно отстраниться, подняться с кровати и мотнуться в комнату Сокджина, рыться в которой приходится с десять секунд, победно доставая коробочку и флакончик из шкафчика прикроватной тумбы. Возвращаясь на прежнее место, Ким откладывает пока все в сторону и валит Альфу на постель, стараясь не задевать чужие запястья. Тэхен чуть прогибается в свойственной себе грации, после чего руками ведёт вдоль чужих кубиков пресса, останавливаясь на кромке брюк. Чужая смуглая кожа влечёт также, как и на жилистых частях рук ветви синих вен, переплетающиеся меж собой и теряющиеся в плавных изгибах мышц, они обрываются только из-за глубоких ран, которые хочется залечить и не дать больше вреда телу принести. Нет, этот человек действительно красив, есть та самая «мужская» красота. Сладость губ чужих заставляет себя наконец живым чувствовать, забыть о многих проблемах, которые, кажется, преследовали омегу абсолютно везде. Зато теперь он осознавал, что проблемы эти не коснутся больше дел сердечных, все благодаря Чонгуку. Тонкие пальцы останавливаются на чужой ширинке, поглаживая самыми кончиками уже налитый кровью чужой член под плотной тканью. Но сглотнув, приходится все же начать говорить: — Надеюсь ты в подобном опытен больше, чем я. — Это твой первый раз? — Улыбнувшись глазами, уточняет альфа. — Нет. — Неожиданно смело для Кима: — Я много фантазировал. — И в смущении отворачивается лицом к окну. Чонгук навсегда запомнит вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как сильно сердце Тэхена начало стучать в унисон с его собственным. Раз — и звук города, что врывался в комнату сквозь приоткрытую створку окна, стих. Два — в ушах слышаться только быстрые, непрерывные толчки собственной крови. Блондин поднимается на локтях так, чтобы было удобно дотянуться до лица омеги, и улыбается. Тэхену стоило бы остановит его сейчас, когда Чонгук касается губами впадинку у его ключиц. Или сейчас, когда он провёл языком линию к его подбородку. Или сейчас, когда руки несильно сжимают ягодицы, а язык вновь задевает розовую бусинку на груди. Но омега не остановил.