Ничего не останется от нас

— Афифе, позаботься о моем госте как следует! — велел Йоргос, едва не столкнувшись в дверях родного дома с пожилой служанкой, вышедшей встречать своего господина. Эту женщину много лет назад ещё его отец забрал из толпы пленных в качестве кормилицы для младшего своего сына и няньки для старшего. Тогда Афифе была проворной молодой хатун, крепкой и здоровой, привыкшей к тяжелой работе, вовсе не красавицей, можно даже сказать дурнушкой, что и спасло ее от участи стать развлечением на одну ночь для оголодавших по теплу женского тела вояк. Сейчас она постарела, плечи ее ссутулились, а на круглом румяном лице прорезались глубокие полосы морщин, но даже в свои шестьдесят с лишним лет Афифе не потеряла прыти. Ловко и споро она справлялась с домашними делами, заботясь о своих господах. С недавних пор, правда, со смертью младшего из братьев, забот у нее поубавилось, но вот теперь хозяин задумал что-то странное и принес в дом нового жильца, как когда-то в детстве приносил с братом с улицы раненых птиц, бездомных котят и щенков. — Ну, чего стоишь?! — прикрикнул Йоргос раздраженно. — Приготовь таз с водой, чистую ткань, мазь и снадобья, принеси все это в комнату Алексиуса. Мой гость ранен, ему нужна помощь. Ну же пошевеливайся, старуха! Кивнув, женщина поспешила выполнять приказ. Уж кто кто, а она отлично знала, что нрав у хозяина жестокий, и злить его лишний раз никак не стоит. Когда Афифе на подносе принесла наконец в комнату все необходимое, то застала Йоргоса сидящим на полу около камина и нагревающим на огне лезвие ножа. Потом она повернулась наконец в сторону кровати и, громко охнув, чуть не выронила поднос из рук. — Боже всевышний, — пробормотала служанка едва слышно, — да на нем места живого нет! Смотреть страшно! — Не причитай, а займись лучше делом! — одернул ее рыцарь строго. — Я прижгу ему сейчас раны, а ты подготовь повязки с целебной мазью и бинты. Старуха повиновалась и, оторвав от простыни несколько небольших лоскутков ткани, принялась быстро наносить на них жирную мазь из прополиса и оливкового масла. Закончив с этим, она подошла к постели больного и стала пристально осматривать его, чтобы точно понять, насколько серьезны его раны, и есть ли вообще у него шансы выжить. «Аллах великий, да он ребенок совсем! Бедное дитя, кто же так жестоко обошёлся с тобой? — подумала она сокрушенно. — Неужели… — служанка застыла в недоумении, глядя на стягивающие руки юноши путы, — неужели хозяин сделал это? Но зачем тогда теперь он собирается лечить его? Не понимаю!» — Развяжи, — велел Йоргос коротко. — Они сейчас ни к чему. Женщина послушно взялась распутывать сложный туго затянутый узел, а закончив с этим, попыталась как можно осторожнее снять с тела раненого то, что когда-то было его рубашкой. И вдруг, в какой-то момент из-под задравшегося рукава выглянул на свет рисунок в виде орла, заставив Афифе пораженно охнуть. Этот рисунок был знаком ей до боли, точно такой же красовался на руке хозяина. — Быстрее нужно работать! Не видишь что-ли, что мой гость истекает кровью? — прорычал альфа раздраженно, заметив ее замешательство, и, приблизившись, попросту разорвал рубашку от горловины до самого низа и откинул ее полы в сторону, открывая доступ к ранам. — М-да…плохи твои дела, Сенджер, — пробормотал мужчина с нервной усмешкой. — Афифе, подай мне мой кинжал. Приступим. ***** Несмотря на то, что ран, как серьезных, так и всяческих мелких порезов, было много, управился Йоргос быстро. Хотя бы потому, что не церемонился с пленником особо и делал все необходимое просто и грубо, без страха причинить лишние страдания. Когда с прижиганием ран было закончено, альфа избавил больного сначала от остатков рубашки, вслед за этим стянул с ног сапоги, а после взялся было за шнуровку штанов, но его остановили. — Раны вы прижгли, господин, — обратилась к нему служанка хоть и почтительно, но строго, — дальше я справлюсь сама. — Да, конечно, — согласился Йоргос, кинув в сторону собеседницы полный раздражения надменный взгляд. — Я что-то увлекся. Хорошо, что ты меня остановила. Ещё бы я за раненым не ухаживал. Делать мне больше нечего! Ладно, я пойду отдыхать, а ты приведи его хоть немного в порядок: вымой, перевяжи раны, переодень. Возьми что-нибудь из вещей брата, завтра я куплю ему новую одежду! ***** Не будь Сенджер ранен, Йоргос бы указал служанке на ее место и не отказал бы себе в удовольствии лично раздеть своего строптивого пленника, а возможно и не только раздеть, ведь с военными делами у него совсем не осталось времени на личную жизнь. В народе говорят, конечно, что дареному коню зубы не смотрят, но всё-таки альфа вполне непрочь был бы взглянуть поближе, что же за «подарок» достался ему в итоге от судьбы в награду за почти сорок лет ожидания. Однако омега был ранен, а следовательно непригоден для близости, а ещё Сенджер был Сенджером — врагом, который и впрямь скорее бы умер, чем позволил ему, Йоргосу, прикоснуться к себе. ***** Погрузившись в свои мрачные тяжелые размышления, альфа и не заметил того, как наступила ночь. За окнами лил стеной дождь, сама погода располагала к тому, чтобы заснуть глубоким спокойным сном, но Йоргосу не спалось. Его опять душила тревога, и даже злорадные мысли о том, как Мелик Топар со своими воинами ищут Сенджера и священные реликвии, с каждым моментом все больше отчаиваясь их отыскать, а то и другое находится сейчас в его руках, не радовали его и не заглушали беспокойство. Строго в полночь, когда загорланили друг за другом петухи в соседних дворах, и, вторя им, завыли разбуженные собаки, Йоргос не выдержал и, одевшись, покинул свою спальню. С неприятным протяжным скрипом отворилась дверь в чужую комнату. Это было бессмысленно теперь уже, но мужчина все равно по возможности бесшумно подкрался к кровати раненого и замер, разглядывая лицо омеги, освещённое сейчас лишь дрожащими светом масляного светильника. С сомнением альфа протянул руку и коснулся лица юноши сначала едва ощутимо, кончиками пальцев проходясь по пухлым чувственным губам, а после, нахмурившись тревожно, прижал ладонь к чужому лбу. Он не ошибся. Лоб был раскаленным и влажным от испарины. — Афифе! — крикнул альфа громко, будя спящую в кресле около камина служанку. — Почему ты не следишь за моим гостем? Я ведь велел тебе ухаживать за ним! У него жар! — Простите, господин! Простите! — запричитала старуха, подслеповато щуря почти ничего не видящие со сна глаза. — Когда я присела отдохнуть, все было в порядке. Я… — Хватит оправдываться! Лучше помоги ему! Принеси холодной воды и ткань! Живее же! «Мы даже не пара ещё, а от тебя уже столько проблем, — обратился мысленно альфа к своему пленнику. — И это ты без сознания, лежишь неподвижно, не пытаясь убить меня, и не осыпая ядовитыми словами. А что же будет, когда ты очнешься?» ***** Ночь выдалась бессонной. Сенджера мучила горячка, он метался на кровати, дрожал в лихорадке и задыхался, заходясь в удушающем кашле. Порой в бреду он бормотал что-то бессвязно. Первое время Йоргос прислушивался ещё, надеясь, что пленник проговориться и выдаст какие-нибудь важные сведения, но тот просто звал жалобно то мать, то отца, то брата, то, по видимому, кого-то из друзей. Единожды упомянул Сенджер и какого-то «любимого», а едва альфа всполошился и попытался узнать, кто же это посмел посягнуть на его соулмейта, как назло, омега словно почуял что-то неладное и замолчал, как воды в рот набрал. Ситуация, в которой он оказался, Йоргоса откровенно злила. С одной стороны ему хотелось, наплевав на все, уйти спать, сделав вид, что судьба Сенджера ему абсолютно безразлична, а с другой проклятые инстинкты заставляли его сидеть безотходно у постели своего омеги, раз в несколько минут смачивая в холодной воде компрессы на лоб, запястья и грудь, и изредка, когда юноша открывал блестящие лихорадочно пустые черные глаза, поить его охлажденным отваром мяты, осторожно поддерживая под голову. Лишь к рассвету мальчишке полегчало. Дыхание его выровнялось, стало глубоким и спокойным, жар спал наконец, и судороги перестали сотрясать худое измученное тело. — Хорошо, — Йоргос удовлетворенно кивнул, когда, приложив в очередной раз ладонь к чужому лбу, убедился в том, что горячка отступила. — Ты — моя собственность, Сенджер! — заявил альфа, пальцами едва касаясь рисунка на запястье омеги. — Пока я не захочу твоей смерти, я тебе умереть не позволю, ни от ран, ни от болезни, ни от чьей-нибудь руки, кроме как от моей! — Слишком много ты о себе возомнил. Не тебе, а всевышнему решать, кому и когда умерать, а кому жить, — получил Йоргос ответ в тот самый момент, когда никак его не ждал. — Очнулся… — протянул рыцарь недовольно. — Не хочешь, чтобы я вернул кляп, молчи и не раздражай меня! — Жаль я не могу тебе рот заткнуть, потому что ты раздражаешь меня каждым своим словом! — огрызнулся Сенджер немного вяло, едва заметно морщась от тисками сдавившей все тело острой боли и злясь из-за ватной слабости в конечностях, делающей его сейчас совершенно беспомощным. — Ты — жалкое ничтожество, трус и подлец! Меня тошнит от отвращения к тебе. Так и хочется плюнуть в твое мерзкое лицо, да ты слишком далеко, а поднимать голову и тратить на это ради тебя силы мне жаль. — Значит слушай сюда, — сорвался Йоргос и, схватив пленника за шиворот, притянул его ближе к себе, остальную часть фразы выкрикивая ему прямо в лицо, — в твоих интересах сейчас прикусить свой болтливый язычок, пока ты его не лишился, а вместе с ним не лишился и головы! Ты — мой омега, мой соулмейт, моя собственность!!! Этого ты никак не изменишь уже! Своим упрямством ты делаешь хуже только себе! Я бы уже убил тебя, потому что я тебя ненавижу, да так сильно, что разорвал бы на куски, — альфа больно сжал в кулаке чужие волосы, — но я всё-таки не верю, что судьба могла настолько ошибиться. Я решил дать себе, нам время. Ровно месяц я, так уж и быть, подожду. Однако, — усмехнулся он угрожающе, — если месяц пройдет, а я так и не смогу хоть сколько-нибудь полюбить тебя, я тебя зарежу, или задушу, может быть утоплю… То, насколько твоя смерть станет мучительной, будет зависеть от тебя, от того, как сильно ты меня разозлишь. Так что да, — закончил альфа, довольно ухмыляясь, — тебе стоит быть более покладистым и вести себя так, как и подобает омеге, если тебе дорога твоя жизнь. Ответом мужчине послужило молчание. И только он обрадовался было тому, что ему, кажется, удалось запугать строптивого пленника, как ему прилетел удар лбом в нос. Тот вроде бы не сломался, но кровь из него хлынула ручьем. — Ты меня не запугаешь! Я не боюсь ни боли ни смерти! — Сенджер осклабился в злорадной ухмылке, довольный результатом своей выходки. — И вообще, может ты не знаешь этого, но избивая, запугивая, насилуя и унижая, ничьей любви добиться не получится. Впрочем, моей любви тебе в любом случае не видать, хоть бы ты задаривал меня золотом и шелками и был мил и услужлив со мной, как рыночный торгаш, пытающийся всучить покупателю побольше своего товара и по большей цене. Звук хлесткой пощёчины разорвал ненадолго повисшую в комнате тишину. — Только потому, что я решил подождать месяц, я не убью тебя сейчас, и не стану избивать, потому что ты ранен, — заявил альфа подрагивающим от ярости голосом, — но это не значит, что ты останешься без наказания. Придет время, и ты за все поплатишься. Поверь мне, однажды я подчиню тебя! — Сам себе поверь для начала. И гляди не расплачься от обиды, — фыркнул юноша презрительно, ребром ладони вытирая кровь из разбитой губы. — И нет, никогда я тебе не подчинюсь, так и знай! Так что можешь убить меня прямо сейчас и не тратить свое время впустую! — Вот как значит… — Йоргос кивнул задумчиво, что-то там для себя решая, а потом вдруг, надавив одной рукой на грудь, прижал пленника к постели, другой рукой в это время накрывая подушкой его лицо. — Не хочешь по-хорошему, значит будет по-плохому! Что, больно тебе? Дышать нечем? — продолжил он, издевательски усмехаясь. — А был бы ты покладистым, не вертелся бы сейчас как уж на раскаленной сковороде! Наконец добыча в когтях у хищника перестала трепыхаться. Омега затих и неподвижно замер, раскинувшись безвольно на постели. Едва это произошло, Йоргос убрал подушку в сторону и, морщась от досады, посмотрел на бледное и безучастное лицо юноши. Нет, он вовсе не собирался его убивать, по крайней мере не сейчас, да и не убил вообщем-то, только придушил слегка. Злился альфа сейчас лишь потому, что каждая такая их ссора, заканчивающаяся рукоприкладством, снижала шансы на то, что между ними сложатся в итоге хоть маломальски теплые отношения, не говоря уже о любви. — Вот зачем ты меня злишь? — спросил Йоргос устало, подкладывая больному злополучную подушку обратно под голову и зачем-то почти бережно поправляя его растрепавшиеся волосы. — Все равно ведь в итоге будешь моим. Так к чему самому себе причинять лишние страдания? Йоргос помолчал с минуту, а после, решившись, сжал мягко чужую руку, с интересом глядя на то, как удивительно изящная, как у девицы, ладонь омеги трогательно беззащитно устроилась на его широкой крепкой ладони. И вдруг, Сенджер что-то недовольно протестующе простонал в беспамятстве и отдернул руку в сторону, словно от огня. «Даже будучи в беспамятстве, ты сопротивляешься» — подумал мужчина раздраженно и вскочил на ноги. — Ты будешь моим, Сенджер! Будешь, даже против твоей воли! Ты не сможешь сопротивляться вечно! Из этой комнаты ты выйдешь либо моим супругом, либо покойником! — бросил он на прощание и, захлопнув с грохотом дверь, запер ее на ключ. — Я бы предпочел покойником, — хмуро пробормотал ему вслед Сенджер, который вовсе и не терял сознание, и все это время просто притворялся. — Не дождешься ты от меня покорности! — с трудом, морщась от боли, юноша приподнялся на постели и обессиленно привалился виском к холодной стене, чтобы хоть немного унять гул в голове. — Хотя, и смерти моей ты не дождешься тоже, — слабая улыбка тронула бледные обескровленные губы. — Я первым тебя убью и сбегу отсюда, вот увидишь! ***** Проснулся Сенджер от ощущения того, как чьи-то руки, поддерживая под спину, пытались уложить его обратно на кровать. Видимо он так и заснул сидя, отчего спина теперь затекла и болела. Хотя болело у него все тело, если уж быть точными. — Не трогай! Не трогай! — голова раскалывалась, а перед глазами все плыло, но воспоминания о событиях этой ночи в памяти омеги были даже слишком яркими, поэтому, ещё не разобравшись, кто сейчас перед ним, юноша уже напрягся и, отпрянув резко в сторону, забился в самый угол кровати, вжимаясь спиной в стену. — Ну ну, тише! — послышался хрипловатый старческий голос. — Чего всполошился то? Чего волчонком смотришь? Не бойся, чай не съем я тебя. Наконец зрение восстановилось немного, и Сенджер сумел разглядеть стоящую около постели полноватую пожилую женщину в простой одежде и с покрытой платком головой. Судя по повязанному поверх платья переднику, она была прислугой в доме его пленителя, поэтому омега решил было настроиться враждебно в ее сторону, но взгляд старухи был слишком уж добрым, и в глубине ее подслеповатых светлых глаз можно было прочесть искренние сочувствие и понимание. — Где я? — спросил Сенджер, оглядываясь тревожно по сторонам. Утром ему было не до того, а сейчас он разглядывал с любопытством и тревогой большую, довольно богато обставленную комнату, где все ему было чуждо и оттого неприятно, все, даже такие непривычные после уютных шатров родного стойбища и мельком видимой роскоши султанского дворца стены из грубого камня, украшенные рогами животных и гобеленами с изображением каких-то сражений. Отделанная искусной резьбой по основанию, спинке и ножкам массивная кровать из дубовых досок, на которой он лежал сейчас, изголовьем упиралась в правый дальний угол комнаты, и с нее открывался вид на стоящие у противоположной стены сундуки, скорее всего для одежды, книжный шкаф рядом с ними, письменный стол посреди комнаты, большой глиняный камин в самом ее центре, пристроившееся около него кресло и конечно же на дверь, манящую приоткрытой щелью, свидетельствующей о том, что сейчас она не заперта. «Это бессмысленно! — одернул юноша сам себя. — В таком состоянии я все равно не смогу сбежать. Я даже встать то не могу.» — Так где я? — повторил Сенджер свой вопрос. — Ты сейчас в крепости, в доме господина Йоргоса, — ответила старуха, немного опасливо приближаясь к постели. «Что ещё за Йоргос? Михаэль похитил меня и привез в чужой дом? Зачем? Может это дом его отца, или самого его зовут не Михаэль?» — Йоргос? — Сенджер напряженно нахмурился. — Кто это? — Человек, который привез тебя вчера сюда раненым и связанным, — ответила женщина торопливо и, оглядевшись тревожно по сторонам, спросила почти шепотом: — Господин так ухаживал за тобой этой ночью, так беспокоился, он что же спас тебя из плена? На тебя напали разбойники? Это они тебя изранили и избили? — Если бы! — усмехнулся юноша раздраженно. — Это он меня изранил и взял в плен, а его шакалы меня избили. — Как же так?! — старуха всплеснула в недоумении руками. — Ты ведь его соулмейт! Разве можно…? Ах, что за времена пошли! — Это война! — отозвался Сенджер хмуро. — Здесь нет места чести и правилам приличий! А то, что я омега и его соулмейт вовсе ничего не значит! Это не мешает ему ненавидеть меня, а мне его. Но не надо делать из меня жертву! Пусть я и омега, но я воин, и воин из числа лучших, у сельджуков даже женщины владеют оружием, так что не нужно думать, что я так просто позволил себя изувечить и похитить. Твой господин побоялся биться со мной один на один, загнал меня в ловушку и одолел лишь с помощью своих людей. Он подлый трус, как и все ваши воины! — Не мои, милый, — поправила старуха тихо. — Я сама с тюркских земель, такая же пленница, как и ты. Я понимаю твою злость. — Так ты тоже мусульманка, и тоже в плену здесь? — переспросил юноша все ещё недоверчиво. — Да, — кивнула женщина печально. — Меня зовут Афифе хатун. Я здесь уже больше тридцати лет. — Столько лет! Почему ты не сбежала до сих пор?! — воскликнул Сенджер пораженно. — Неужели тебе не хотелось вернуться в родные земли, в свой дом, к своей семье? В комнате повисла ненадолго гнетущая тишина. По морщинистой щеке старухи медленно скатилась слеза. — Византийцы сожгли мой дом, убили моих мужа и дочь, — заговорила она наконец. — Мне некуда и не к кому было возвращаться. К тому же отсюда невозможно сбежать. Возражать Сенджер не стал. Все равно он был твердо уверен, что при желании сбежать можно откуда угодно. — Но неужели тебе не хотелось никогда отомстить? — спросил он шепотом. — Например, подсыпать яд в господскую еду? — Что ты, как можно? — запричитала Афифе испуганно. — Я ведь нянькой при господине была, а при брате его молочной матерью. Они может и враги, но всё-таки привязалась я к ним, сама ведь, этими руками их вынянчила. — Лучше бы ты их этими руками задушила ещё в колыбели! Учитывая то, сколько зла они натворили, это бы даже не было грехом, — буркнул Сенджер хмуро. — Впрочем, — протянул он задумчиво, — одного из них я уже убил, и второго обязательно убью тоже. — Так это ты убил Алексиуса? — Да, — юноша кивнул. — И не жалею об этом! Он был таким же ничтожеством, как и его брат, тоже напал на меня со своими людьми, словно свора гиен на льва. Я убил всех его людей, а потом и его самого. Тебе жаль его? Старуха тяжело вздохнула. — Он был плохим человеком, но всё-таки да, мне его немного жаль. — Лучше бы ты пожалела себя и своих убитых мужа и дочь! — отозвался Сенджер резко. — А к врагам нельзя проявлять жалость! К слову о врагах… — нахмурился юноша напряженно, — где сейчас Йоргос? Он дома? — Господин рано утром уехал куда-то. Куда не сказал, но был в доспехах, когда вернётся, не ответил тоже, — Афифе отошла к столу и принялась греметь чем-то, тихо бормоча под нос, кажется, молитву. — Надеюсь его убьют сегодня в бою, и я больше не увижу его мерзкого лица, — протянул Сенджер хмуро и, продвинувшись к краю постели, хотел встать. — Лежи! — крикнула женщина взволнованно. — Тебе вставать нельзя! Раны откроются, опять кровотечение начнется! Хозяин с меня тогда три шкуры спустит, он велел беречь тебя, как зеницу ока! — Какая забота… — юноша раздраженно скривил губы, но вставать всё-таки не стал. — Нужно сделать тебе перевязку. Старые бинты все в крови, — Афифе вернулась обратно к кровати и, поставив на нее поднос с чистыми бинтами и компрессами, присела на ее край. — Я сам могу позаботиться о себе, — заявил Сенджер немного неуверенно, но его тут же бесцеремонно перебили. — Не положено! — возразила Афифе упрямо. — Хозяин велел, как о господине о тебе заботиться, холить и лелеять. — Этого только не хватало! — фыркнул омега недовольно и, морщась от боли, самостоятельно стянул с себя рубашку. — Я не ребенок и не изнеженная девица. У меня есть руки, привыкшие к работе, и голова на плечах, я не нуждаюсь в няньке! И от господина твоего мне ничего не нужно! Ни его милость, ни его забота! Единственное, что приятного он может сделать для меня, это скоропостижно скончаться! — Вот значит как? — послышался вдруг насмешливый чуть хриплый голос. Сенджер вздрогнул и поднял взгляд. Йоргос стоял в дверях…