Ничего не останется от нас

Когда в полночь дверь в его комнату со скрипом открылась, Йоргос ни капли не удивился. Рыцарь давно ждал этого момента и заранее уже уверен был в своей победе, однако даже в сложившейся простой (в плане разнообразия вариантов) ситуации Сенджер сумел его удивить. Он зашел уверенно в спальню и, закрыв за собой дверь, нервным быстрым движением скинул небрежно на пол одеяло, в которое до этого момента был укутан, оставаясь полностью обнаженным. — Ты ведь этого хочешь?! Тебе ведь это нужно?! — спросил он резко. — Не я тебя интересую, а мое тело, верно ведь?! Ни к чему нам эта свадьба! Я и так позволю тебе взять все, чего ты пожелаешь! Пользуйся, как хочешь, а мне все равно уже! — с этими словами, быстро приблизившись, юноша сел рядом на кровать и потянулся к шнуровке чужих штанов, но Йоргос остановил его, поймав за руки, а после поднял молча одеяло с пола и, отряхнув, накинул его обратно на чужие острые плечи, укутывая строптивого омегу, словно ребенка. — Зачем?! — крикнул Сенджер раздраженно, не пытаясь даже закутаться в одеяло сильнее. — Не хочешь меня, или в благородство решил поиграть?! Опять будешь лицемерно говорить, что ты не такой как все подлый, что ты не насиловал никогда и не убивал вражеских жен и дочерей, что омеги для тебя — это святыня, и эту святыню ты никогда не осквернял?! — юноша криво истерично усмехнулся. — Ты лживый притворщик! Делаешь вид, что якобы даёшь мне выбор, хотя на самом деле выбора у меня нет! Откажусь я, или соглашусь, это ничего не изменит! Разве что в одной ситуации ты будешь знать, что ты подлец, а в другой сможешь оправдываться перед собой и считать себя великодушным!!! Я не верю тебе, чтобы ты не говорил! Слышишь, не верю?! — Успокойся! — перебил его Йоргос спокойно, но строго. — Ты дрожишь, а я всего лишь дал тебе одеяло, чтобы ты согрелся. — мужчина невозмутимо пожал плечами. — А теперь иди в свою комнату и ложись спать, время позднее! — Я не понимаю! — нахмурился омега растерянно. — Объясни, чего ты хочешь?! — Тебя! — отозвался Йоргос серьезно. — Но мне нужно не просто твоё тело, но и твоя душа тоже! Повторю, я честно тебя в жены готов взять, не как пленника, а как равного! Ты прав, я много всего плохого делал в жизни… Однако же то, как я поступал с другими, вовсе не показатель того, как я буду поступать с тобой! Ты — особенный, потому что ты мой, а к своему только безумец будет плохо относится! Кобыла не будет скакать, если плохо за ней ухаживать, ну, а на телеге не поедешь никуда и ничего не повезешь, если сломаешь ей сам колеса, разве не так?! — Вот оно что! — Сенджер нервно рассмеялся неприятным тихим смехом, похожим больше на кашель. — И кто же я для тебя по значимости: бездушная вещь, или домашняя скотина?! А?! — Значит слушай меня внимательно! — Йоргос довольно грубо сжал собеседника за плечо. — Я так воспитан, что право предназначенных друг другу, право истинных для меня священно! Я почти двадцать лет ждал встречи с тобой! Я не верю, что судьба ошиблась, предназначив нас друг другу! И ради этого, ради своих убеждений, я смирился с тем, что ты иноверец, что ты вражеский воин, что ты, наконец, убил моего брата! Да, я много зла тебе сделал, но думаю, мы в расчете! И этой свадьбой я предлагаю нам начать все с чистого листа! Я дам тебе свободу и буду уважать тебя, а ты же должен будешь хранить мне верность! — Дашь свободу?! Значит ты разрешишь мне покидать дом, раз я не пленник?! — усмехнулся Сенджер недоверчиво. — Разрешу ровно настолько, насколько любой муж разрешает своей жене. — согласился рыцарь неожиданно. — Тоесть запрешь меня в доме и выходить позволишь лишь во двор, как и сейчас? — Я дам тебе достаточно свободы, чтобы ты не чувствовал себя пленником! Но это будет в уже Византии. — уточнил Йоргос задумчиво. — А что же сейчас?! — А сейчас можешь вместе с Афифе выходить на городской рынок, раз уж тебе так хочется, а больше здесь и ходить некуда, по крайней мере тебе, ведь ни в таверну ни в церковь ты не сунешься! Только будь осторожен! — предостерег мужчина под конец. — В крепости многие тебе желают зла! — Не боишься, что я сбегу?! А ещё я ведь могу передать весть кому-нибудь из своих! Ты правда так наивен и глуп, раз доверяешь мне настолько сильно?! Йоргос опустил резко руку на чужую шею, не душа, но красноречиво намекая на это и, наклонившись, прошептал собеседнику прямо на ухо: — Я верю в твое честное слово! А ещё в твою любовь к матери! Ты ведь не хочешь, чтобы с ней произошло что-то плохое? — Не тронь ее! — выпалил Сенджер испуганно. — Только не матушку! — Хочешь, чтобы она была жива и здорова? — альфа хищно усмехнулся. — Тогда следуй клятве! Но если ты всё-таки сбежишь, нарушив клятву, между нами все будет кончено, и тогда я найду тебя, где бы ты ни был, и убью, как и твою мать! Я говорю это, просто чтобы ты знал, что если что, ее смерть будет на твоей совести, потому что ты не умеешь держать слово! Понимаешь?! — Я всегда держу данное слово, — отчеканил юноша зловеще спокойным голосом, — только и ты знай, что если после венчания ты обманешь меня, не позволишь мне встретиться с матерью, и если позже ты хоть чем-то навредишь ей, я сам тебя убью! — закончил Сенджер и осклабился в скверной кривой улыбке-оскале, от которой у мужчины невольно прошлись по спине мурашки. — Завтрашней ночью я приведу домой священника и имама, и мы станем супругами. А теперь иди отдыхать в свою комнату! — велел Йоргос по возможности невозмутимым голосом. — И пусть этой ночью твой сон будет спокоен! — внезапно добавил он напоследок уже мягче. Сенджер нахмурился удивлённо, но ничего не сказал, и, брезгливо сбросив на пол одеяло, вышел быстро из комнаты. Где-то час спустя, Йоргос наведался в его спальню, чтобы найти подтверждение своим догадкам. Мальчишка и правда спал, свернувшись в клубочек, под тонким покрывалом. Ночная рубашка от холода его тоже особо не спасала, поэтому он вздрагивал время от времени мелкой дрожью и постоянно ворочался, пытаясь улечься так, чтобы было теплее. Альфа хмыкнул то ли насмешливо, то ли раздраженно и накрыл упрямого пока еще пленника даже не одеялом, а теплой и тяжелой медвежьей шкурой. Еще с минуту Сенджер поворочался, а потом устроился наконец, как следует, и затих, только слышно было в тишине комнаты порой как он едва уловимо постанывает болезненно. Всё-таки не до конца зажившие многочисленные раны давали о себе знать. Впрочем, Йоргосу прекрасно известно было, что не только свежие, но и старые раны беспокоят постоянно своих хозяев, что ничто не проходит без последствий, что каждая рана, каким крепким и живучим не был бы человек, отнимает у него пару лет жизни. Альфа нахмурился в ответ на собственные мысли и, взяв со стола светильник, подошёл с ним ближе к кровати и посмотрел опять на Сенджера: на его напряжённое даже во сне истощенное болезнями и тяжелой жизнью лицо, на тонкие полоски слишком рано прорезавших высокий лоб морщин, на торчащие болезненно скулы, на выбравшуюся из теплого мехового кокона руку с какими-то неправдоподобно тонкими и длинными, словно у статуи, изящными пальцами, вцепившуюся крепко, аж до побелевших костяшек в край подушки, и опять яд жалости проник в его сердце. Йоргос вспомнил, сколько всяческих шрамов, больших и маленьких, видел, пока раздевал мальчишку в ту самую ночь, когда забрал его из холодного темного чулана, и если тогда ему было наплевать на них, то теперь Йоргос задумался вдруг о том, что шрам — это ведь не просто полоска или пятнышко на коже, не просто изъян, портящий красоту, за каждым шрамом скрывается на самом деле боль, страх, скрывается человек, эту рану нанесший, возможно не просто враг, а в прошлом друг или даже родная кровь. «Мы поженимся следующей ночью, он привыкнет ко мне потом, когда с прошлым будет покончено, может быть даже полюбит, у нас родятся дети, и как тогда я буду смотреть ему в глаза, видя каждый день те шрамы, что сам ему нанес, и зная, сколько мучений причинил ему?! — подумал внезапно альфа с ужасом. — Да, он убил моего брата, но ведь не издевался же! В честном бою убил, жестоко, но быстро!» Йоргос и дальше продолжил бы размышлять об этом, но проснувшийся вдруг с задушенным вскриком Сенджер вынудил его отвлечься от этих мыслей. — Что?! Что ты здесь делаешь?! — пробормотал омега удивлённо, заметив, что в комнате он не один. — Чего тебе ещё от меня надо?! — Я принес тебе одеяло. Только и всего. — отозвался Йоргос коротко, а затем спросил осторожно: — Тебя опять мучают кошмары? Ты поэтому проснулся? Сенджер сначала не ответил ничего. Сел на постели и, обхватив себя зябко руками за плечи, отвернулся, тяжело вздыхая, а потом предложил вдруг хриплым безжизненно равнодушным голосом: — Давай напьемся! Мужчина округлил удивленно глаза, глядя на своего будущего супруга недоверчивым взглядом. — И чего ты уставился, как баран? — процедил Сенджер раздраженно. — Я думал, что вашим омегам запрещено пить! — Запрещено, но не мне! — отозвался юноша коротко. — Так что? — Ну давай напьемся! — кивнул Йоргос наконец. Сенджер мрачно усмехнулся. ***** Третья бутылка вина подходила к концу. — К-как? Почему ты не пьяне-Ик-ешь?! — Йоргос с грохотом поставил на стол очередной опустошенный только что кубок. — Я думал, ты не умеешь пить! Сенджер криво улыбнулся и, прямо из горла сделав несколько глотков, ответил всё-таки заплетающимся немного голосом: — Ты просто не пил никогда ракы! Что мне твое вино, оно слабое! — Н-но ты все равно очень много вып-Ик-ил! — возразил Йоргос, хмурясь. — Омеге прилично разве столько пить?! Кто позволял это тебе?! — Жизнь позволяла! — взбешенно сверкая глазами, выпалил Сенджер вдруг, резко сменив наигранное безразличие на гнев. — В шесть лет Визирь забрал меня у матери и увез! Я жил с другими мальчишками-сиротами. Напуганные, оторванные от семьи и привычной жизни, повидавшие всякого на своём пути и оттого озлобившиеся, первые пару лет все там ненавидели друг друга, особенно тех, кого Визирь выделял. Меня выделяли, а ещё у меня была мать, за это меня избивали, запугивали, отнимали еду, и я им тем же отвечал. Мы ненавидели друг друга днём, а ночью, словно бездомные собаки, спали кучей на полу, чтобы не замёрзнуть! Потом я жил на улице, воровал от голода, дрался до кровавых соплей, спал в канавах, словно бродяга! Я ходил в рванье, стриг ножем волосы, потому что они были грязными и кишили вшами, убивал! — тяжело дыша от злости, Сенджер схватил со стола недопитую бутылку и швырнул ее изо всех сил в стену. — Визирь говорил, что это научило меня жизни! Знаешь, что он сказал мне, когда забрал с улицы наконец?! — продолжил омега, срывая в истерическом крике голос. — Ты научился выживать, теперь я буду учить тебя жить! Жить!!! Это — взмахнул Сенджер пьяно руками, — он называл жизнью! То, как я живу! Я эту жизнь, в худших ее проявлениях, узнал с малых лет! А теперь ты, мразь, учишь меня жить!!! И говоришь, что я ничего не понимаю в жизни!!! — омега поднялся, с грохотом отодвинув в сторону свой стул, и метнулся рывком к собеседнику. Тот едва успел увернуться от летящего ему в лицо кулака и сам вскочил из-за стола. Злой Сенджер выглядел действительно жутко. Ярость исказила почти до неузнаваемости его красивое молодое лицо, руки тряслись мелко от бешенства, дыхание стало хриплым и тяжелым. От страха за свою жизнь, холодными мурашками пробежавшего по спине, Йоргос даже протрезвел, а потому, когда началась драка, не сразу начал проигрывать. Бил Сенджер даже пьяный очень сильно и очень быстро, преимущественно ногами, и уже очень скоро альфа оказался в итоге лежащим на полу, прижатый к нему весом навалившегося сверху чужого тела. — Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! — прошипел Сенджер и вдруг обмяк как-то резко и, уткнувшись лицом в чужое плечо, расплакался горько, словно маленький ребенок. Йоргос опустил ему немного неуверенно руки на спину и прижал к себе, клянясь при этом перед самим собой, что утопит хоть весь мир в крови, но больше никогда и никому не позволит причинить боль его омеге.