Ничего не останется от нас

— Я ведь сказал, что только поставлю метку и отпущу тебя в твою комнату, что не стану принуждать тебя к близости, если ты не готов сейчас к этому, что у меня нет желания тебя насиловать, — пробормотал хрипло Йоргос, задумчивым взглядом прищуренных сонно глаз глядя куда-то в стену. — Почему ты не ушел? — Я больше не хочу убегать от своей судьбы, — ответил тихо Сенджер. — Я устал с ней бороться и решил ее принять. К тому же я поклялся принадлежать тебе, пока нас не разлучит смерть, а клятвы свои я всегда держу, что бы не случилось! — Это достойно уважения. Юноша вздрогнул едва заметно от неожиданности, но не ответил ничего. Они лежали спиной друг к другу по разные стороны большой кровати в комнате Йоргоса, и оба пытались не захлебнуться в водовороте тяжёлых назойливых мыслей, терзающих их души и прогоняющих сон, на который и так осталось совсем мало времени, ведь уже приближался рассвет, окрашивая выпавший внезапно ночью снег чахоточно-розовым румянцем. — Я люблю тебя, — прошептал мужчина задумчиво. — Не понимаю, почему, но люблю. Точнее понимаю, — исправился он тут же. — Очень даже понимаю, на самом деле! И всё-таки это странно, ведь мы враги. — А ещё я убил твоего брата. А ты каждый день убиваешь воинов, с которыми я сражался плечом к плечу, воинов, многие из которых были моими друзьями, братьями, моими учениками — почти детьми, — отозвался Сенджер тихо. — Я не очень-то верю в твою любовь, и тебе это известно! — хмыкнул юноша и покачал головой. — Даже если ты и впрямь любишь меня, у этой любви слишком много препятствий, а у нас слишком много поводов для взаимной ненависти. Не сомневаюсь даже в том, что однажды ты всё-таки убьешь меня. Один приказ — и кончится вся твоя великая любовь! — закончил он с паскудной кривой ухмылкой на бледных губах и замолчал. — Не бывать этому! Низачто и никогда! — обрубил Йоргос коротко таким тоном, что на мгновение Сенджеру даже захотелось поверить ему, но только на мгновение. Омега хотел было что-то возразить, но не успел. Внезапный порыв ветра, просочившийся сквозь оконную щель, задул лампаду, янтарным мягким светом освещавшую покои, и в комнате, погрузившийся резко в серый промозглый полумрак, словно стало вдруг холоднее. Что-то ударилось о стекло, и Сенджер, встревоженно хмурясь, повернулся торопливо к своему теперь уже законному супругу. Тот повернулся тоже и, не дав ему произнести ни слова, прижал ближе к себе, шепча на ухо: — Расслабься! Это всего лишь летучая мышь, или какая-нибудь ночная птица, сбившаяся с пути. Будь это люди, мы бы услышали, как они подкрадываются к дому. Снег бы скрипел, они не смогли бы тихо двигаться. Сенджер недовольно поморщился, но вырываться из чужих крепких, но, что удивительно, не назойливых объятий не стал, тем более что холодная ночь даже под одеялом из медвежьей шкуры вынуждала его трястись в ознобе, а лежать так было гораздо теплее. Да и глупую гордость показывать после того, как между ними произошла эта странная, сумбурная и неловкая близость, именуемая первой брачной ночью, было бы уже неуместно и попросту глупо. Вообще, сам Сенджер, решив заранее, что ночь эта наверняка будет для него кошмаром, сейчас пребывал в растерянности, пытаясь решить, как же относится к ней, а заодно и к своему новоявленному супругу теперь. Нет, на ночь любви с Арсланташем это было непохоже совсем. В тот раз даже боль от потери невинности не могла пересилить блаженства от близости с любимым человеком. Сердце омеги в те мгновения переполнял восторг, его щемило от нежности и одновременно рвало на куски болью дурных предчувствий. Однако и ночь с рыцарем кошмаром он назвать никак не мог, ведь Йоргос не был груб с ним, напротив — скорее нежен. Он осторожничал, чтобы лишний раз не причинить боль, хотя, возможно просто опасался, что ему дадут отпор, ведь Сенджер был тем ещё недотрогой и вполне мог ударить в ответ, если бы ему вдруг что-то не понравилось, это рыцарь давно усвоил. И тем не менее, рискуя, Йоргос всё-таки пытался ласками пробудить в своем холодном супруге хоть немного чувственности, впрочем тщетно, тот был так напряжен, смущён, напуган и зол от происходящего, что лежал, словно мертвый, стиснув зубы и зажмурившись, и даже дышать, казалось, старался через раз. По правде говоря, Йоргос и сам ощущал себя неловко, не намного лучше, чем Сенджер. Дело в том, что никогда раньше он не имел близости с человеком, к которому испытывал чувства. Обычно, это были случайные встречи и случайные связи где-нибудь в борделе, или на постоялом дворе с пьяной служанкой, которые ни к чему не приводили. Просто те, с кем ему доводилось быть, желали близости с красивым сильным альфой, ну или же попросту денег, а он, в свою очередь, желал скинуть напряжение. С ними, чьих лиц он не вспомнил бы уже через пару часов после встречи, не нужно было быть ни осторожным, ни нежным, не надо было спрашивать, подстраиваться, беспокоиться, и со временем это стало казаться ему чем- то абсолютно естественным. Именно поэтому, когда обряд венчания остался позади, а от роскошного и слишком позднего ужина Сенджер, вполне ожидаемо, отказался, мужчина почувствовал себя немного обескураженным, и в итоге именно Сенджер, хмурый и траурно бледный, предложил ему уединиться в их супружеской спальне. — Расскажи мне, что происходит сейчас вокруг, будет ли война, где ты пропадаешь все время, и почему до сих пор мы не уехали, ведь уже около месяца прошло? — попросил вдруг юноша, прерывая затянувшееся молчание. — Я хочу знать! — добавил он упрямо и, отстранившись, лег рядом на бок, опираясь на локоть, и приготовился слушать. — Война однозначно будеТ, — подтвердил Йоргос хмуро. — Все к этому идёт. Скоро здесь начнется ад! В последнее время столько всего происходит, что всем уже даже не до реликвий, — усмехнулся он коротко. — В Анатолии мятежи, ещё и брат твоего Султана — Мелик Текиш что-то затевает, одно известно — идёт подготовка к осаде крепости. Мелик-шах зол и готовиться просто сровнять ее с землёй. Надо скорее отсюда уезжать, но Андреас не отпустит меня, пока не дождется прибытия нового командующего с войском. — С войском? — спросил Сенджер, бледнея. — Крестоносцы, целая армия, — подтвердил Йоргос. — А во главе их Маркус — настоящее чудовище! Его люди — дикари, они пьют кровь поверженных врагов и едят сырое мясо, как звери! Их призвали сюда с одной целью — сеять смерть и разруху вокруг, отвлекать внимание, тянуть время, пока из Константинополя не придут войска во главе с братом императора — принцем Изакиусом. — Ты не очень-то доброжелательно отзываешься о ваших братьях крестоносцах, — подметил Сенджер, пытаясь казаться спокойным, но на самом деле внутри весь содрагаясь от мысли о том, в какой опасности находятся сейчас дорогие ему люди и его государство, а он не может даже ничем помочь. — Крестоносцы нам такие же братья, как вам батиниты! — отозвался Йоргос резко. — Мы православные, а они католики, они такие же враги нам, как и вы, мусульмане! — Но вы союзничаете с ними. — У нас общие интересы в Иерусалиме и на этих землях. Кювель — важный узел в торговом пути. Крепость будут защищать до последнего. — Мой отряд, — после недолгого молчания начал Сенджер осторожно, одновременно желая и боясь услышать ответ, — что с ним? Что с моими людьми? Скажи пожалуйста! — Живы твои люди, — отозвался Йоргос неохотно. — Все живы. Ими Мелик Топар сейчас командует. Я их не трогаю, если что. Не хочу, чтобы ты ещё и за это меня ненавидел потом! К тому же один из твоих людей наверняка запомнил мое лицо, когда я купцом приезжал в твое стойбище. Увидев меня сейчас, они точно нападут на твой след, а это создаст лишние проблемы. — А я уж подумал, что ты беспокоишься обо мне! — хмыкнул Сенджер тихо и распахнул в удивление глаза, когда получил в ответ короткое: — Не без этого. — Мой отряд на передовой, но ты не пересекаешься с ними, — взяв себя в руки, продолжил омега свой «допрос». — Где же тогда ты пропадаешь все время? — У меня сейчас дела с батинитами, как и у ваших. Они прознали, что священные реликвии в наших руках, вот и устраивают постоянно диверсии, хотя на словах вроде как сотрудничают с нами. У них тоже неспокойно сейчас. Сменился Главный Даи и пытается с нашим Андреасом договориться о более плотном сотрудничестве. — Кто он? — выпалил Сенджер нетерпеливо. — Кто этот человек? Ты знаешь его имя, видел его лицо? — Имени он не называет, а лицо прячет под железной маской. Он довольно высок и крепок собой, у него хриплый голос, голубые глаза и седая борода, и одевается он во все белое. Это все, что мне известно о нем. Вряд ли тебе это о многом скажет! — хмыкнул Йоргос как-то нервно. — Однако этот человек, кем бы он ни был, очень многое знает о том, что происходит во дворце, возможно, это тот самый предатель, о котором ты говорил с Андреасом. Тогда все сходится, — продолжил мужчина задумчиво. — Что сходится? — насторожился Сенджер. — Незадолго до того, как я взял тебя в плен, в крепость приезжал посол от Мелик-шаха, у него как раз были голубые глаза, и рост тот же. Но главное, — уточнил Йоргос, — хотя маска и искажает голос, но его манера речи весьма своеобразна. Теперь, когда я задумался над этим, я почти наверняка уверен в том, что это тот самый человек! — Ты помнишь его имя? — спросил Сенджер с надеждой и нахмурился досадливо, получив в ответ отрицательный моток головой. — Тогда мои мысли были слишком заняты местью тебе, так что этого я точно не запомнил, да и если запомнил, то не сказал бы, наверное, — подытожил мужчина как-то неуверенно. — Всё-таки это важная информация, а я и так слишком много всего тебе выдал. — Ну и молчи тогда, раз так, не донимай меня пустыми разговорами! — огрызнулся недовольно Сенджер, отворачиваясь от собеседника на другой бок, и фыркнул недовольно, словно разозлившийся ёж, когда альфа с коротким смешком рывком подтащил его поближе и, накрыв почти с головой одеялом, прижался сам со спины, обнимая крепко обеими руками и опаляя затылок горячим дыханием. — Ты ледяной, словно жаба! — заявил он бесцеремонно. — Ты так сильно мерзнешь. Как ты вообще мог спать на голой земле, такой мерзляк?! — Ну знаешь, — выпалил Сенджер, обескураженный такой наглостью, — если ты думаешь, что мне достаточно сказать, что я мерзну, чтобы на задания со мной отправляли толпу слуг, которые будут тащить за мной кровать, подушки и перину, чтобы я мог спать в тепле и удобстве, то разочарую тебя, это не так! — А попросить своего любовника Султана, чтобы он не отправлял тебя на такие тяжелые задания, тебе разве не достаточно? — Хватит! — воскликнул юноша раздраженно. — Я тысячу раз уже тебе повторил, что я не любовник Султана! Скажешь ещё что-то о Повелителе, и я вырву тебе язык! — Зная тебя, охотно верю! — отозвался альфа с усмешкой. — Ты ничего обо мне не знаешь! — бросил холодно юноша в ответ. — Я так не думаю! — Ты волен думать, что хочешь, — хмыкнул равнодушно Сенджер. — Этого я тебе не могу запретить. — А хотел бы? — Хотел бы конечно! Я вообще люблю командовать! — И Султаном своим командуешь? Юноша взвился взбешенно и, извернувшись, до крови оцарапал чужую руку отросшими ногтями, но альфа быстро и ловко перехватил его за запястья и, перевернув на спину, навалился сверху, обездвиживая. — Я пошутил, успокойся уже! Сенджер действительно затих, только пробормотал хмуро: — Слезь с меня, ты тяжелый, словно откормленный кабан! — Почему ты такой нервный? — От хорошей жизни! — огрызнулся юноша устало. — Слезь, правда, иначе коленом получишь сам знаешь куда! Йоргос фыркнул насмешливо, но всё-таки отстранился и лег рядом, напоследок чмокнув новоявленного супруга в темное пятнышко свежего шрама, судя по форме от стрелы, на плече. — Еще раз так сделаешь, и я тебя убью! — прошипел Сенджер таким холодным тоном, что альфа вполне поверил в его слова и на всякий случай решил не рисковать. Довольный этой своей маленькой победой, юноша нагло потянул на себя значительную часть одеяла, оставляя мужу лишь его край, а сам заворачиваясь в него, как бабочка в кокон. К его удивлению Йоргос только выругался возмущенно, но возражать не стал. ***** Утро вышло очень неловким, хотя бы потому, что одежда, заботливо подготовленная Афифе для обоих, лежала довольно далеко от кровати, и чтобы добраться до нее, нужно было вылезти из-под одеяла и, будучи полностью обнаженным, преодолеть добрых половину комнаты. Проблема в том, что если тогда, в бане, да и во множестве других ситуаций, когда ему доводилось обнажаться перед альфами, юношу не смущала его собственная, а порой и чужая нагота, то теперь, после произошедшей между ними близости, воспринимать все равнодушно стало очень сложно. Застегивая торопливо мелкие пуговицы непривычно тонкого византийского кафтана, похожего больше на нижнюю рубаху на завязках, одеваемую обычно под халат, и ощущая на своей спине чужой пристальный взгляд, Сенджер чувствовал себя Евой, которая, вкусив запретный плод, познала впервые стыд и пыталась прикрыть наготу фиговыми листьями. Йоргоса его смущение, выдаваемое румянцем на щеках и дерганностью движений, забавляло. Сам альфа, избавленный от необходимости возиться с мелкими пуговицами, уже успел нацепить быстро штаны и свободную льняную рубаху и возлежал теперь на кровати, довольным чуть насмешливым взглядом наблюдая за своим супругом. Услышав сначала скрип кровати, а затем приближающиеся шаги, Сенджер напрягся, и лишь огромное усилие воли помогло ему не вздрогнуть, когда чужая рука коснулась его распущенных волос, пропуская тяжелые блестящие пряди между пальцами. — Ваши омеги носят обычно головной убор, — заговорил Йоргос задумчиво. — Почему ты не носишь? Разве это не неприлично для омеги у вас? — Я в первую очередь воин! — перебил его Сенджер нетерпеливо. — Мне позволено многое, потому что многое у меня отнято. Такие, как я, не живут обычно долго, они постоянно рискуют своей жизнью ради своей страны и многим жертвуют ради нее, все это понимают, а потому не осуждают, — пояснил он уже спокойнее. — К подобным мне отношение совсем иное. Так, например, те, кто знают меня, не осудят, если я буду находиться в одном хамаме с альфами, мне всегда нальют ракы или вина в таверне по первой просьбе, никто не станет осуждать меня, если я обращусь за помощью к лекарю мужчине. Понимаешь? Йоргос кивнул, а затем взял в руки гребень и принялся осторожно расчёсывать черный шелк чужих почти до поясницы спускающихся кудрей. Закончив, он заплел довольно ловко волосы в толстенную косу и закрепил их золотой заколкой. После этого мужчина открыл стоящий на столе ларец и извлёк оттуда серебряный обруч с чеканкой, изображающей венок из цветов, к которому прикреплено было полупрозрачное белое покрывало и, помедлив немного, с каким-то болезненным благоговением во взгляде опустил его на голову своему супругу. — Не упрямься! Это просто свадебная традиция, только на сегодняшний день, — пояснил он быстрее, чем Сенджер успел возмутиться, поправляя покрывало так, что теперь оно струилось по плечам. — Я не буду принуждать тебя носить византийскую одежду и головной убор, а также заплетать волосы после свадьбы, если ты не захочешь, но сегодня нам нужно вместе показаться перед людьми в таком виде, чтобы все поняли и запомнили, что теперь ты мой супруг, и относиться к тебе нужно с уважением! Сенджер кивнул понимающе и повернулся к мужу, а в следующий момент, сам не понимая зачем, поправил кончиками пальцев чужие растрепавшиеся седые волосы. Опомнившись, он хотел было отдернуть руку, но Йоргос перехватил в последний момент его за запястье и, поднеся тонкую кисть к губам, оставил на холодной коже короткий целомудренный поцелуй. Сенджер напрягся неловко и отвел в растерянности взгляд. Впрочем, довольно быстро он пришел в себя и грубым рывком высвободил ладонь из плена чужой руки. — Не прикасайся ко мне, когда в этом нет необходимости! — велел юноша строго. — А если необходимость есть? — возразил Йоргос тихо. — Если мне необходимо, как дыхание, прикасаться к тебе? — Нет, — как-то обескураженно протянул Сенджер в ответ, — нет! Я не понимаю! Не понимаю, как вообще все это работает?! Сначала ты меня ненавидишь, срываешь на мне злость, избивая, оскорбляя и запугивая, держишь взаперти, а потом вдруг резко начинаешь твердить о том, что любишь! — И разве мои действия противоречат моим словам? Разве я, говоря, что люблю, на деле плохо отношусь к тебе? — В том то и дело, что нет! — выпалил Сенджер нетерпеливо. — В том и проблема, что ты ведёшь себя так, словно действительно влюблен. Но я просто не понимаю, почему это происходит! Из-за того, что мы соулмейты? Тогда почему я ничего не чувствую? Потому что у омег инстинкты развиты не так сильно, как у альф? — Почему ты просто не можешь поверить, что я действительно влюблен в тебя? — спросил Йоргос, хмурясь напряженно. — Неужели я так сильно похож на человека, который не способен на любовь? — Не знаю! — Сенджер нервно усмехнулся, качая головой. — Не знаю, правда! Просто у меня в голове не укладывается все это. Зачем? Почему?! Но знаешь, — голос его стал тише, и в нем проскользнула едва заметно дрожь, — если ты и правда меня любишь, то мне жаль тебя. Я знаю, как это больно — любить кого-то безответно. — Так ответь мне, раз понимаешь мою боль! — выпалил Йоргос взволнованно, стиснув почти до боли чужие плечи. — Дай мне шанс! Всего один шанс! — Мое сердце уже занято другим человеком! — отрезал Сенджер беспощадно. — Я мало смыслю в любви, я никогда не был особо влюбчив, скорее наоборот, но я всегда знал о себе одно: если однажды появится человек, которого я действительно полюблю, то я буду этому человеку бесконечно предан, во всем поддержу его, и пойду с ним до конца, хоть на триумф, хоть на плаху. И такой человек появился в моей жизни, и он — не ты! Поэтому лгать себе и тебе, изображая взаимные чувства, я не вижу смысла, — закончил Сенджер и замер, нервно комкая в кулаке подол кафтана. — Я никому не желал никогда причинять эту боль, но сердцу не прикажешь, — добавил он, пару мгновений спустя. — Проклятие! — воскликнул омега вдруг, взмахнув нервно руками. — Почему мое сердце считает сейчас, что я должен чувствовать себя виноватым перед человеком, который забрал меня у семьи и держит взаперти, просто потому, что люблю другого, а не его?! Разве это должно меня беспокоить?! Разве я должен сочувствовать тебе, врагу?! — Я может и враг тебе, но ведь, отдавая свое сердце тому мужчине, которого любишь, ты не знал о том, что я враг! Разве это не жестоко, будучи предназначенным кому-то самой судьбой, лишать этого человека права на счастье и любовь?! — Да не значат ничего эти глупые рисунки на запястьях! — воскликнул Сенджер истерично. — Отец с матушкой не были истинными, и что с того?! Они были счастливы друг с другом, как никто, и истинную свою он никогда не любил так сильно, как мою матушку! Так какой смысл тогда в этих узорах? Это просто детские сказки! И я не виноват в том, что ты так слепо веришь в них, что готов был ждать встречи со мной почти сорок лет! — закончил юноша зло. — Пойдем. Мы собирались на прогулку, — выдавил хмуро Йоргос в ответ, проигнорировав чужой пылкий монолог. Он уже подметил, что спорить с Сенджером не стоит — тот упрям и быстро выходит из себя, когда дело касается чего-то глубоко личного для него. Не встретив сопротивления своим словам, омега и правда как-то притих и, судя по потускневшим резко глазам, немного даже приуныл. И в этот момент как никогда отчётливо Йоргос понял, как тяжело его супругу сидеть без дела запертым в четырех стенах, словно молодому ретивому жеребцу в стойле, когда душа его просит свободы, просит жара битвы, когда боль и гнев не находят выхода в кровопролитном бою и отравляют своего хозяина изнутри. — Мы можем поехать на охоту, после прогулки, если хочешь, но сам понимаешь, что… — Я согласен! И со всеми условиями тоже согласен. Я не сбегу! — выпалил Сенджер нетерпеливо, не дав собеседнику даже договорить. — Я ведь даже не озвучил ещё условия, — усмехнулся Йоргос, щуря хитро глаза. — А вдруг они окажутся такими, что ты захочешь отказаться, а будет уже поздно? — И что же это за условия такие? — напрягся сразу же Сенджер. — Ничего ужасного на самом деле. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, не ответил на поцелуй, не просто позволил себя целовать, не кривясь и не злословя при этом, а именно что сам поцеловал, — озвучил Йоргос своё желание. Выглядел он в этот момент расслабленным и смотрел на омегу даже немного высокомерно. Однако на самом деле рыцарь волновался и очень надеялся, что ему не откажут. Сенджер нахмурился задумчиво, явно прикидывая что-то там в голове. Он наверняка задумал что-то, или просто уж слишком истосковался по воле, но в итоге ответил, хоть и неохотно, но согласием. На прогулку они вышли под руку. На этом настоял Йоргос, а Сенджер смирился с неизбежностью и, чтобы не выглядеть ребенком, которого ведут за ручку, сам, невольно поморщившись при этом как-то брезгливо, словно бы к змее ядовитой прикоснулся, своей худой рукой ловко подцепил супруга под локоть. Впрочем, оказавшись на людной улице, где со всех сторон, кроме мирных жителей, мелькали вражеские воины в знакомых до боли белых плащах, Сенджер, идя рядом с Йоргосом, в самом деле чувствовал себя как-то спокойнее. По крайней мере он не был так напряжен по той простой причине, что давно уже усвоил, что Йоргоса в крепости боятся, и посягнуть на что-то, что принадлежит ему, не посмеют. На мгновение, от самого осознания собственной кому-то принадлежности, юноше стало стыдно за себя и гадко на душе, но Йоргос с такой гордостью показывал его окружающим, дарил ему такие дорогие наряды и украшения, смотрел на него с таким восхищением и обожанием, что это невольно утешало уязвленную гордость. «Как же интересно складывается порой жизнь, — думалось Сенджеру в этот момент. — Я родился Меликом, а жил в нищите, и стал богат и знатен, лишь оказавшись в плену. Даже звучит глупо!» Глупо не глупо, однако реальность была такова, и Сенджер, обряженный в византийские меха, шелк, серебро и золото, действительно мирно прогуливался сейчас неспешно, под руку с человеком, пленившим его, по тонким улицам-артериям самого сердца вражеского лагеря, проклятой крепости Кювель, что встала на пути Сельджукской империи к Константинополю, как встаёт плотина наперекор буйным речным водам. И глупее, чем осознание этого, было лишь странное, чужое и совершенно безумное чувство какой-то нормальности и даже правильности всего происходящего, зарождающееся против воли в груди.