***
Сменив одежду и избавившись от Тинки в очередной раз, Гермиона собиралась в кабинет Министра на заседание глав отделов. Обсуждать внутреннюю политику Министерства было в разы сложнее, чем все принимаемые законы вместе взятые. Старые псы не желали ничего менять, их вполне устраивал уровень бюрократии и взяточничества. Все эти «старожилы» без зазрений совести топили любые нововведения или упразднения схем внутренней циркуляции документов и всевозможных заявок, вплоть до самых глупых и банальных форм, на заполнения которых у тех же авроров уходили часы. Грейнджер приходилось работать с сотнями таких никому не нужных бумаженций и выслушивать жалобы ребят, работающих в Аврорате, попросту не понимающих, что и кому они должны отправить. Она уже давно намеревалась покончить со всей этой несусветной чушью, но план «Упразднение форм для отчётности. Аврорат» писался долгий год лично ею и претерпел кучу поправок и изменений. Над этими ста пятьюдесятью страницами сухих экономических регалий и финансовых сводок Гермиона зачастую работала по ночам и до последнего держала в тайне, дабы не встретить сопротивление раньше времени. «Если не хочешь увидеть парочку другую законов, затормаживающих твой проект, научись держать всё под замком» — учил её Слизнорт. И вот сейчас, сидя у себя в кабинете и готовясь к решающему моменту, она пыталась подсчитать все возможные за и против. Последние пару недель привнесли в её жизнь столько перемен и суматохи, что работа над проектом постоянно отодвигалась на второй план. И главная причина этих метаний по прежнему неотступно присутствовала в каждой её мысли, не только не собираясь покидать голову, но и укрепляя позиции. С каждой минутой Люциус всё прочнее обосновывался в жизни и раздумьях Гермионы. И больше всего пугали мысли вроде «А что сказал бы Люциус?», «А как бы поступил в той или иной ситуации?». Она всегда признавала его ум, но, ежедневно восхищаясь всё больше этим мужчиной, было сложно игнорировать тот факт, что Грейнджер привязывается. Если вначале её ещё посещали сомнения касательно его мотивов и причин изменившегося поведения, то теперь приходилось заставлять себя сомневаться. Потому как бдительность её уснула сладким сном, а каждое упоминание Пожирателя вызывало скорее трепет и предвкушение, нежели годами выстраивавшиеся предрассудки. Крайне неприятным обстоятельством было то, что под удар она поставила свою карьеру и репутацию. Когда сей маленький секрет всплывёт на публику, её должность в Аврорате может здорово пошатнуться. И даже в этих думах кошмар проступал в использовании слова «когда», а не «если». Гермиона уже и сама не знала, чего хочет. Все её планы рушились на глазах. Занимаемая должность всё больше раздражала, а сам факт просиживания над бесполезными бумагами приводил в бешенство. Увещевания мозга о том, что нужно потерпеть ещё пару лет, чаще и чаще натыкались на печальные умозаключения о тщетности данного мероприятия. А в голове неустанно повторялись слова Малфоя — «Ты не на своём месте, Гермиона». Тогда она фыркнула в ответ и съязвила насчёт его проницательности, но вот прошла всего неделя-другая, и она не может оспорить правоту тех слов. Она не хотела оставлять своих мальчиков, но и вечная нянька им не нужна была. Гарри и Рон давно выросли. Грейнджер прекрасно понимала это, вот только дурацкая привычка опекать их никуда не делась. После выпуска жизнь завертелась, закрутилась, и каждый выбрал свой путь. Но они всегда оставались вместе. Сменялись дни и должности, чередовались сезоны, а за ними очередное Рождество приходило на смену предыдущему. Утихли ночные кошмары, притупились страхи, каждый набрался опыта в своей сфере, каждый попробовал себя в отношениях. Но спасительный канатик по прежнему надежно связывал их вместе. Тонкая ниточка дружбы, что прошила их сердца в детстве, росла и крепла вместе с ними. Они отпускали друг друга не раз, прощались порой на месяца, но новое «здравствуй» неотступно маячило на горизонте, придавало сил для борьбы. Дом — не место. Дом — это люди, что ждут тебя. Конечно, её уход из Министерства не стал бы трагедией, и их дружба осталась бы такой же крепкой. Но ребята были одной из причин, по которой она занимала эту должность вот уже два года. Именно хитрость Гарри помогла ей сдать полёты на метле, крепкое плечо Рона стерпело все слёзы после возвращения памяти родителям. «Мальчики» — они навсегда останутся её мальчиками. Вспыльчивый, почти под два метра ростом Рон и надежный, всегда понимающий Гарри. И когда нужно будет разыграть очередную театральную сценку, чтобы избавиться от особо прилипчивой пассии Уизли; и когда Поттер снова в панике потащит её по магазинам за подарком для Джинни, ничего не купив заблаговременно. И даже если кто-то всемогущий надумает сотрясти эту Землю, как стеклянный шарик с зимним пейзажем, она будет не одна. Но сможет ли кто-то ещё обосноваться в её жизни настолько прочно? Гермиона часто пыталась представить себе человека, с которым сможет ужиться. Из того пускай и немногочисленного опыта, что у неё был, она осознала, что в первую очередь ей нужно уважать мужчину, чувствовать его внутреннюю силу. Все остальные рано или поздно вызывали только снисхождение. Её личное проклятие. Порой Грейнджер казалось, что размашистый судьбоносный почерк пророчил ей одиночество до самой старости. И она смирилась, направляя свой кораблик в штормовом море жизни к совсем другим вершинам. «Карьеристка» так часто звучало за её спиной, что она и привыкла. Пускай так! Но каждый прожитый ею день имел смысл. Она шла к своей цели изменить мир к лучшему. Были ли другие пути? Конечно! И такой человек, как Люциус, без проблем смог указать на них. «Ты слишком часто распыляешься на мелочи из-за давящих правил Министерства. Так ты только выгоришь»,– снова звучит его голосом. Господи, пока она, как ребенок, училась читать его речь между строк, Малфой разобрал и собрал её будто незамысловатый конструктор. Нет! Не просто перебрал каждую частичку, он менял Гермиону. Шаг за шагом, слово за словом он влиял на её судьбу. Указывал на вещи, которых она так старательно избегала. Извечное желание познавать новое сыграло с ней злую шутку. Она хотела лишь украдкой заглянуть за тот занавес из сизого дыма и потерялась. Как глупенькая Алиса бродит теперь на пепелище чужой души и не имеет понятия, как выбраться. Не замечает в панике, что её собственная душа уже пустила корни на израненной непригодной почве. И не найти здесь Незаблудок, что выведут на правильную тропинку, разве сам Люциус заигрывает с её сознанием не хуже Чеширского кота. Контроль — то, что помогало ей выжить. Грейнджер всегда и ко всему готова. Она заранее планирует свои встречи и их возможные исходы. Она всегда заблаговременно изучает своих политических оппонентов и не только. В какой-то момент жизни этот самый контроль развился до стадии паранойи. Навести справки о парне, который позвал на свидание, стало тоже делом привычки. Знать, чем можно надавить на человека в случае надобности. Так и пропали отношения из её жизни. Как можно произвести впечатление на девушку, которая трижды перечитала твоё досье? Гермиона разучилась доверять людям и прекрасно понимала свою проблему. Но поделать ничего не могла. Существовал тесный мир её семьи, и попасть в этот закрытый мир постороннему не представлялось возможным. Новым знакомым она скармливала ту же рафинированную информацию, что и прессе. Сто раз отфильтрованную сказку о полной перспектив жизни героини войны. Сколько ещё так могло продолжаться? Да, наверное, всю жизнь. Если бы не одно неоспоримое «НО». «Люциус Абракас Малфой» гласило заглавие черной папки. Ничего нового она здесь так и не нашла. Сухие биографические факты и материальные сводки не несли в себе ровным счётом никакой правды. Пробежавшись по цифрам из Гринготтса и ещё пары банков, можно сделать вывод, что род Малфоев по-прежнему процветает. Но Грейнджер была уверена — это даже не половина. А вот где остальное? Найди она хотя бы парочку припрятанных счетов, и у неё бы был реальный рычаг давления… С другой стороны, зачем ей это? Не может же она выдавать ему хроноворот частями. По запчастям. Гермиона рассмеялась над собственной изобретательностью. Мол, собери себе сам. А потом подбросить туда лишнюю шестеренку — а ты, дурак, не заметил. Что, если Малфой попытается её использовать? Что она сможет противопоставить? Ох уж эта игра в Монополию для взрослых. Теория Джинни о том, чтобы вместе проклясть Малфоя в случае чего, конечно, занимательная. Но, явись они вот так в мэнор, он их попросту раздавит, как букашек, да приговаривая какие-нибудь колкости. Гермиона слабее его. Слабость — непозволительная сладкая роскошь. При других обстоятельствах, сколько бы времени ей понадобилось, чтобы довериться Малфою? Раскрыться, оголить душу, не прятать свои страхи. Завернуться в его протекцию, как в теплый плед холодным зимним вечером. О, нет! Не с этим человеком! Она отшвырнула бесполезную папку в стопку с непрочитанной внутренней корреспонденцией и, глубоко вдохнув, поднялась из-за стола. Грейнджер предстояло нелёгкое дело: убедить порядка двадцати закоренелых снобов в своей правоте.***
Что ж сей раз Тинки перенес Гермиону прямо в гостиную мэнора, где её уже ожидал хозяин дома. Люциус выглядел так, будто встречал свою визави в очередном фешенебельном ресторане — чертовски красив и бесконечно галантен. Классический черный костюм тройка, белоснежная рубашка, извечный шейный платок, блестящие начищенные туфли. Он учтиво поклонился, от чего пряди платиновых волос съехали на правое плечо. — Мистер Малфой, — протянула изумленная Гермиона, — добрый вечер. — Примите мои поздравления, мисс Грейнджер, — с лукавой ухмылкой прошелестел бархатный голос, — поговаривают, вы сегодня устроили фееричное шоу в кабинете Кингсли. — А вы, естественно, уже в курсе последних событий, — улыбнулась в ответ она и сразу пожалела о содеянном. Не так, совсем не так должен был пройти их разговор. Но когда с Люциусом хоть что-то шло по плану? Приходить сегодня было неправильным решением. Слишком много впечатлений, слишком много Малфоя. «Конечно, вчера его было гораздо меньше» — скептически мурлыкнул разум, — «И когда это ты стала такой сопливой? Самой не противно?». Гермиона лишь судорожно вдохнула. Она бы могла обвинить его в всемирном заговоре с целью… Да пофиг какой целью. А главное упечь в Азкабан, если бы не чертова рука на её запястье, от которой она так и не смогла оторвать глаз, пока Люциус проводил её к накрытому столу. — Как вы только умудряетесь узнавать обо всём первым? Он остановился позади, отодвигая стул, и нежно поцеловал тыльную сторону её ладони, затем склонился к ушку с низким шепотом: — Моя любознательная, мисс Грейнджер, попридержите свой вздернутый носик. Малфой сел за стол и, не обращая внимания на вопросительный взгляд Гермионы, принялся накладывать еду на тарелку. Настроение, с которым явилась его дражайшая визави, мягко говоря, не радовало. Девчонка явно намеревалась испохабить прекрасный вечер и выбесить его. Вообще, это вошло у нее в дурную привычку. Какой-то странный фетиш доводить до бела каления. Ладно, если бы она это делала в расчете на жесткий секс, но это Малфой с удовольствием оформил бы и без нервных скачек. Сейчас же Грейнджер выглядела напряженной, даже несколько нервозной. С чего бы вдруг такая перемена? Если только… она не пришла жечь мосты. Он ощутил, как в нем закипает ярость и что-то еще. Что-то пагубное. Разочарование. Когда он всё же оторвался от своего чрезвычайно важного занятия, отпивая вино из бокала, Люциус многозначительно посмотрел в ответ. — Ужин остынет, или ты пришла прожечь во мне дыру? — он усмехнулся и добавил: — костюм тебе идет. — Да, благодарю, что побеспокоились об этом, — Грейнджер придвинула к себе стейк, — вы в последнее время очень заботливы, особенно, что касается еды. — Не хочу, чтобы ты сдохла подо мной, — наглая ухмылка сопровождаемая не менее наглым продолжением, — объясни потом Поттеру, что причиной всему твоё упрямство. — И впрямь, неловкая ситуация, — скептицизм её ответа Люциус проигнорировал, — я уже упоминала, какой вы мерзавец сегодня? — буднично закончила она, отрезая кусочек мяса. — Только что, — тем же тоном ответил Малфой, — давайте же поднимем бокал за вашу маленькую победу на политическом поприще. — Не думала, что вас настолько порадуют мои успехи, — Гермиона всё же подняла бокал. — По правде говоря, не уверен, что кто-то оценит ваши старания в Министерстве. Вы охватили только один отдел, а такое регламентирование лучше вводить, охватывая всю аудиторию. Если мне не изменяет память, последний, кто пробовал провернуть подобное был Фадж, — Люциус задумчиво прокрутил бокал, а затем широко ухмыльнулся, — но эти перекошенные рожи того стоили. — Вы говорите так, будто лично присутствовали, — Грейнджер напряглась. В который раз ей приходится изо всех сил сдерживать изумление? Почему этот человек взял за привычку доводить её до ступора ежеминутно? Вот снова это дурацкое ощущение вроде она марионетка в его руках. Она просто обязана прервать этот порочный круг. Выяснить всё, что касается хроноворота и уйти. Уйти, чтобы больше никогда не возвращаться. Как бы не хотелось признавать чужую правоту, но слова Джинни слишком точно описали происходящее — «Он опасен, слишком опасен даже для тебя, Гермиона.» — Видел воспоминания, — игриво подмигнул Малфой, — вы сегодня многих поразили. Не сказать, что в позитивную сторону, но это только оттого, что ваш ум им не на руку. — А вам, — она упрямо посмотрела ему в глаза, чистые как небо, — вам на руку? «Какую игру ты ведёшь, Люциус?» шипел воспаленный разум. Он заигрывает с ней, это ясно как белый день. Вот только почему так неспокойно на душе. Что это? Её собственные чувства мечутся от скорого прощания? Или она пытается уличить его в том, чего нет, чтобы легче было забыть. А может, всё-таки есть в чём? Как долго она выдержит эту холодную войну с жаркими перемириями? Сколько сможет убеждать себя, что не ищет в нём ничего кроме плотских утех? Сколько ещё продлится её власть над ним? Все рычаги не вечны… Интуиция надрывно кричит ей, что она что-то упустила… Но что? — А мне нравится, — спокойно ответил он, но Грейнджер явно расслышала покровительственные нотки. — С чего бы? — холодно отчеканила она. — Ну, что, нашла уже по доказательству на каждый из семи смертных? Или дать больше времени? — ледяной тон Малфоя рассек воздух не хуже лезвия. И лишь когда Гермиона замерла, как от проклятия, крепко сжимая вилку, — Чтобы знать, о чём ты думаешь, легилименция не нужна, — сухо закончил он. — Правда? — Ты трижды смотрела на фортепиано, но так и не отважилась спросить, играю ли я, — слова пропитаны ядом и издевкой, с унизительным акцентом на «отважилась», — а вот выразить все свои подозрения ты случаем не преминула, — будто выплюнул он, не отрываясь от еды, — но я отвечу, да, я играю, хотя и очень посредственно. А вы, мисс Грейнджер, увлекаетесь музыкой? Некоторое время Гермиона просто моргала, не зная что и говорить, она чувствовала себя ребёнком, которого только что отчитали за враньё. Но признать поражение было бы нонсенсом для неё. Поэтому, оторвав взгляд от бокала и прочистив горло, она ответила: — Да, — она ещё раз прочистила горло и отпила вина, — в детстве я ходила в музыкальную школу при церкви. — Ведьма в церкви. В этом есть некая ирония, — ухмыльнулся Малфой, — и какой же инструмент вы осваивали? — По началу виолончель, но я была очень маленькой. Выглядело так, будто я за ней пряталась, как сверчок со смычком, — Грейнджер рассмеялась над собственными воспоминаниям, — но и сейчас виолончели я больше симпатизирую, чем скрипке, на которой играла последующие годы. — Ну, ваши волосы не позволили бы вам спрятаться даже за органом, — хохотнул Люциус. — Да что вы? Вспомнилась первая наша встреча? — она изогнула бровь и откинулась на спинку стула. — Вы были ужасны, — сдерживая смех и отпив из бокала, — гадкий утёнок с амбициями курицы наседки. — Я была ребёнком, — фыркнула Гермиона, — а вы отцом хорька, — Малфой снова расхохотался. — И этот злобный взгляд, ещё немного и вцепилась бы в ногу, — продолжал насмехаться он. — Извольте, даже будучи того роста, до шеи я бы добралась, — Грейнджер явно потеряла нить юмора. — Та мелкая дрянная девочка до сих пор живет внутри вас, — он тоже перестал смеяться, — хотя вы и выросли в прекрасного лебедя. Позвольте, мисс Грейнджер, я кое-что объясню вам. Люциус поднялся со своего места. Сняв пиджак и аккуратно отложив на спинку, одернул полы жилета. Он подошёл ближе и протянул руку. — Окажите честь, подарите мне танец, — елейно протянул Малфой, — ну-ну, не нужно дуться, теперь ваши волосы выглядят значительно лучше. — Мистер Малфой, не знаю, чего вы добиваетесь. Но, кажется, вы забыли с кем разговариваете, — разозленная Гермиона тоже поднялась, по-прежнему не реагируя на протянутую ладонь. — Как же я мог, — ехидно процедил он, — когда столь выдающаяся персона почтила меня своим снисхождением. Не дождавшись ответа на предыдущее предложение, Люциус напористо перехватил её за талию и притянул к себе вплотную, уже нежнее переплетая пальцы, и сразу же раскрутил вокруг своей оси так, что Грейнджер успела лишь тихонько охнуть, снова врезаясь в его торс спиной. — Я вижу маленькую девочку, которая страшится доверять людям, — он прижал её сильнее, раскачивая в такт музыке, — от того и паранойя контроля. Только тогда вы не по адресу, – Малфой провел рукой по плоскому животику, –но это и стало причиной того, что вам, мисс Грейнджер, так нравится сюда возвращаться. Возвращаться ко мне… — он снова закружил тяжело дышащую девушку, — парадокс, не правда ли. Пропагандируете равноправие и сами же его боитесь как огня. Вы даже не прочь побыть жертвой в руках коварного манипулятора при наличии путей отступления. Его глаза буквально впились в испуганные медовые радужки с расширенными зрачками, пока он продолжал этот адский танец. Аккуратные ноготки вцепились в его плечи сквозь тонкую ткань белоснежной рубашки. — А самое занимательное, мисс Грейнджер, то, что вы ухватились за свои жалкие крупицы власти, позволяющие чувствовать себя более-менее устойчиво, — он склонился ниже, проводя по её скуле горячей ладонью, — но пытаетесь во всём обвинить меня, — усмехнулся Люциус, обхватывая личико пальцами, не сильно, но вполне ощутимо, — так чего же ты хочешь на самом деле? Малфой обвел ее вокруг себя и, снова заключив в стальное объятие, откинул на руку. Проведя второй ладонью от шеи по голому участку кожи меж расстегнутых пуговиц блузы. Взгляд цепких сизых глаз опалял не меньше, чем само прикосновение раскаленных пальцев. — Кстати, я же и небольшой подарок приготовил по случаю устроенного вами шоу, — он снова развернул ее к себе спиной, кажется, полностью потерявшуюся в пространстве, — но вы по обыкновению попытались испохабить вечер своим неразумным поведением. Выудив из кармана черный футляр, Люциус достал цепочку с кулоном идентичным тому что на браслете. Отбросив в сторону ставший ненужным чехол, он бережно уложил бриллиантовую каплю в ложбину меж грудей и застегнул застежку, чуть касаясь костяшками пальцев острых позвонков. — Ну вот, — он провел большим пальцем по браслету, разворачивая ее за руку и оценивающе оглядев цепочку из теплого золота и холодную мерцающую каплю в декольте, — они так же противоречивы, как и ты. Сделав уверенный шаг назад, он остановился, и его взгляд снова отдал морозами Арктики. Несколько прядей упали на лицо, выбившись во время танца. Он спрятал руки в карманы брюк, сверкнув циферблатом часов. В комнате по прежнему играла тихая мелодия, переливаясь аккордами фортепиано. Но Гермиона явно ощутила, как на столе загудел хрусталь. Будто пытаясь опомниться, она тряхнула головой, отгоняя одолевшее ее потрясение. — Можешь уходить, — сипло, но абсолютно спокойно выдохнул Малфой, — ты же пришла чтобы попрощаться, так тебя никто и не удерживает в столь ужасном месте и крайне неприятной компании. Ну, что же ты стоишь, Грейнджер? Уходи, ты ведь этого хотела. — Но, — еле выдавила Гермиона. Ее щеки полыхали румянцем, глаза округлились до предела, а пухлые губы так и застыли на звуке «О». И совсем тихое, — хроноворот. — Если тебе столь противно моё общество, — Люциус продолжал смотреть холодными, ничего не выражающими глазами, — можешь забыть визиты сюда как дурной сон. Он направился к столу. Наполнив стакан водой, Малфой сделал пару глотков. Снова послышался легкий перезвон посуды. Но на его лице по прежнему не отражалось ни одной эмоции. — Вероятно, сегодня вы были слишком заняты более важными делами Министерства и благотворительностью в Мунго, раз не нашли времени разобрать внутреннюю почту, — он сделал многозначительную паузу, — мисс Грейнджер, вы больше не являетесь моим консультантом по реабилитации. А мое дело отправили на рассмотрение Визенгамота еще в первой половине дня, — Люциус выждал несколько секунд, пока она осмысливала услышанное, — а что касается хроноворота, то он уже у меня.Шах и мат.
Тишина. Звенящая тишина. Гермиона перестала слышать собственное дыхание. А дышала ли она вообще? Никаких мыслей — вакуум. Она даже перестала чувствовать жестокий взгляд стальных глаз. Просто ничего. Почему она до сих пор неподвижно стоит здесь? Она ведь хотела уйти. Приняла решение… Грейнджер знала, что так будет. Знала, но не желала признавать. Слишком много страхов крылось за ее нежеланием признавать очевидное. Так что же, Малфою ничего и не нужно было от нее? Или сейчас ей предъявят счета за все израсходованное гостеприимство? Вдруг на нее свалился целый ворох эмоций. Лавина, обвал… Стена из страха и беззащитности. Воспалился каждый нерв. Каждая самая незначительная клеточка полыхнула огнем. Она попыталась вдохнуть. Паника. Все тело охватило мелкой дрожью. Грейнджер опустила взгляд на руки, пытаясь сжать кулаки. В глазах защипало. Нет, нет, нет. Не бывать этому! Не здесь! Не сейчас! «Ты сама поставила себя в эти дурацкие рамки,» — шепнуло что-то внутри, — «И что теперь?» — Гермиона, — тихий голос Люциуса в повисшем молчании прозвучал подобно горному ручью, — Гермиона, — чуть громче повторил он. Она хотела что-то ответить, но звуки не складывались в слова. Еще один еле ощутимый вдох — жалкая попытка взять контроль над паникой. Не понадобилось заклинаний, чтобы выбить почву из-под ног. Все страхи нахлынули вместе. Горло сжало спазмом. Вот так просто. Всего пара фраз — она стоит окаменелой статуей, пытаясь расслабить грудную клетку, пытаясь выдохнуть. Отработанный воздух не желает покидать ее легкие. Паническая атака. Грейнджер знакома с ними не понаслышке. Тело свело спазмом, глаза наполнились слезами. Грейнджер переводит взгляд на мужчину. Он не вызывает страха, но и не предпринимает попыток подойти. Первые пару месяцев после войны были самыми сложными. Гермиона часто тонула в приступах панических атак. Поэтому друзья не оставляли ее в одиночестве даже на минуту. Чаще всего с ней был Рональд. После того, как она свалилась в туалете Хогвартса, Уизли ходил за ней везде, плюнув на все общественные нормы. Не Рон… Где же она? Все, что ей нужно, чтобы остановить это безумие, сложить хотя бы одно слово. Одно единственное слово, и она сможет нащупать ниточку мыслей, связывающих ее с реальностью. Что нибудь, что угодно. Просто помочь застывшему телу вернуть способность двигаться. Сконцентрироваться на сердцебиении, но звон в ушах не позволяет расслышать что-либо. — Твою мать, — сдавленно ругается Малфой, прежде чем преодолеть расстояние до плачущей девушки. Он обхватывает ее лицо ладонями и пытается воззвать к сознанию, но она никак не реагирует. Он снова наделал глупостей в гневе. Спровоцировал ситуацию, не обдумав последствия. Гнев всегда был его Ахиллесовой пятой. Чего он хотел этим добиться? Признание, что она нуждается в нем. Только она и так бы признала это рано или поздно. А ему хотелось получить все сейчас. Как избалованный ребенок, он пошел на поводу у своей злости и причинил вред. В который раз… Малфой встряхнул ее за плечи. — Гермиона! — снова никакой реакции, — вдохни! Слышишь меня! Ну же, девочка! — он попытался надавить на подбородок, но она лишь прохрипела что-то невнятное в ответ, пытаясь спихнуть его руки с лица. Малфой впился в ее губы поцелуем, крепко удерживая мокрое личико. Мягко надавливая языком, побуждая открыть рот, а потом резко набрав воздух, выдохнул в их поцелуй. Повинуясь инстинкту, Грейнджер глубоко вдохнула, часто заморгав и крепко вцепившись дрожащими пальцами в его запястья. Вот металл перстня холодит щеку, чужие губы судорожно обдувают влажное лицо, белые пряди щекотно задевают шею. Ощущения потихоньку возвращаются, пронизывая тело послеспазменной болью. Мышцы ног прошибает болезненная дрожь, и все, что она успевает прошептать: — Люциус… — Айда на ручки, — перехватив падающую девушку, он направился к дивану. Усадив Грейнджер верхом на себя, Малфой стащил ее туфли и распустил собранные волосы. Она по прежнему сидела не двигаясь, как испуганный котенок, тихонько всхлипывая, уткнувшись носом в его шею. Мужская рука бережно погладила по голове, зарываясь в волнистые локоны. — Тшшш… — он продолжил поглаживать спину, хрупкие руки, — все хорошо. — Я испачкала твою рубашку, — еле слышно, теребя край его жилетки. — К черту рубашку, — он слегка отодвинулся, наклоняя голову, — как ты? — Все… — она запнулась, — все в порядке. Я могу идти, — жалкая попытка встать. — Не смей даже начинать эту песню, — Малфой крепче прижал ее к себе, — иначе я за себя не ручаюсь. — Ты сам сказал… — Гермиона упрямо и неудачно попыталась сесть. — Прекрати, — жестче произнес он, — ты слушаешь только половину фразы. Сейчас мы к этому возвращаться не будем. — А что будем? — хмыкнула она, повторяя узоры вен на его свободной руке. — Чего бы тебе хотелось? — мурлыкнул ей в волосы, чмокнув в макушку напоследок. Грейнджер запрокинула голову, всматриваясь в напряженное лицо. Она однозначно сумела напугать Малфоя. Достижение ли это? Кажется, она действительно иногда отрицает очевидное. А очевидно вот что — ей чертовски давно хотелось вот так просто вскарабкаться к нему на руки. — Люциус, — Гермиона уткнулась ему в грудь, пряча лицо. — Мммм… — удивленный донельзя резкой сменой настроения, он напрягся. — Я хочу тебя, — совсем тихо. Чуть не прыснув со смеху, Малфой откинул голову на быльце и с ехидцей протянул: — А кто не хочет, — за что и схлопотал по ребрам. — Тварь! — Toucher, mon chéri, — лукаво ухмыльнулся он, властно сжимая ее бедра.