nasty boy

недви́жим недели, пленяя кровать: печальнейшей жизни безрадостный автор! но чтобы проснуться в приветливом завтра, придётся сегодня его создать.

антитеза самоубийства в слоу-мо: в честь желания жить разрядом по телу, он учится видеть сквозь чёрное белым в эфире прямом. подушки пропитаны утром, наверно, и красно-кроваво лежат в простынях. всё, кажется, снова в его руках, и это чертовски верно. он, кажется, может теперь сделать вид, что это всё не было больно: «ну хватит уже, отстрадался, довольно, и вовсе ты не разбит!». он прячет ребёнка, что ранен, внутри, и землю бросает комьями сверху, небрежно по шву оплетает прореху вдоль степлером на раз-два-три: собрать по кусочкам себя, франкенштейна, должно быть чуть проще, чем жить в этой мгле (как будто летишь на одном лишь крыле, разбив позвонков пару шейных). то глупость — довериться глупым насквозь, но всё постепенно поблекнет, сотрётся. годами велась эта битва за солнце, он вечно проигрывал вскользь. любовник, убийца так часто — к несчастью — могли оказаться одним человеком; но — благо — за крепким грудным отсеком саднящее сердце ещё в его власти. и он обещает его уберечь, клянётся себе на краю удержаться, в бетонные плиты цепляются пальцы, что грузом лежат на конструкции плеч, чтоб всплыть из-под толщи пройденных лет, как будто из вод, переполненных ртутью, и, после кромешной туманящей мути, узреть так надолго утерянный свет.