Гипноз

В последующие дни член отца вставал на мои прелести всё увереннее. Если вначале мне приходилось спускать трусики до коленочек и тереться о его фаллос задом, то сейчас — стоило мне прикоснуться к резинке, как его орган задирался вверх встающей коброй и аж начинал «подпрыгивать» от нетерпения. Не могу сказать, что меня это оставляло равнодушной — у меня слюнки текли от предчувствия, что эта головка скоро мягко раздвинет мою плоть и начнёт ритмично заполнять её, посылая мягкие, тяжкие, душистые волны вожделения по моим глубинам. Однако всё это выглядело телесной реакцией, чем-то вроде выработавшегося рефлекса. В глазах папочки я видела, как похоть мешается с тоской и ненавистью, даже когда он стискивал зубы и задирал подбородок, готовясь извергнуться в меня — я видела в его глазах злобу и боялась представить, какие «меры» по моему моральному воспитанию он предпримет, когда его здоровье пойдёт на поправку. На отношения с Васенькой мои танцульки с отцом тоже действовали не лучшим образом. Он, улыбаясь, даже при посторонних шёпотом называл меня на ухо то «бешеной шлюхой», то «инцестницей», хотя по ночам нападал на меня с учетверённой энергией, словно торопясь перегнать родителя… Да, как вы уже могли догадаться, спали мы теперь в одной комнате. Мамочка на удивление спокойно отнеслась к моему желанию «переехать» в комнату брата, то ли поверив моим фальшивым жалобам, что без отца мне «тяжело, одиноко и страшно», то ли впав в апатичное безразличие к тому, что мы там по ночам делаем. Так что у нас в запасе теперь были не только будние дни, но и ночи… и это оздоравливающе влияло на мой организм. Как ни странно, мне действительно было легче — в полусне ощущать на себе наползающую тяжесть худого, но всё же мужского тела, обонять мускус чужой похоти и слабый запах предыдущих соитий, мурлыкать и извиваться, чувствуя, как рука лениво мнёт мою грудь… слышать треск очередного отрываемого от ленты презерватива… и знать, безусловно знать, что через десяток секунд я задеру коленки и перестану принадлежать самой себе, что мы соединимся в одну скользящую родственную плоть. Удивительно, но Вася никогда не целовал меня, хотя, я то и дело тянулась губами… Вместо этого он, улыбаясь, ронял в мои полуоткрытые губы: «шлюха», «сучка», «вещь», «разъёба», словно сплёвывал, и одновременно — вбивал член, словно хотел проверить, что пересилит, обида или похоть. Я хотела бы обидеться, но его член, ни на миг не прекращающий движения во мне, стирал мои мысли, будто ластик, и я выгибалась навстречу брату-любовнику, и обнимала его ногами вокруг бёдер, и шептала, теряя силы: «ещё… ещё… ещё…» — пока внутри меня не взрывались сладкие петарды, и жар не отступал. — По-моему, я тебя тогда всё-таки загипнотизировал, — в один из дней пошутил Васечка, за что получил дружеский «тюльпан» пальчиками по носу. — Дурачок, — ответила я томно, крутясь в постели. Затем, подумав, пояснила: — Я делаю только то, что мне положено по природе. У меня вот здесь горит… Понимаешь? — я похлопала по мягкому, издав неприличный мокрый звук. — Всем вам положено, — сардонически откликнулся Вася, отваливаясь на спину и блаженно расслабляясь. — Гипноз, курочка моя, лишь поднимает на поверхность то, что вы все сами от себя прячете. — По-твоему, и мама прячет? — молвила я, гладя свои груди — им не хватало ласки. — Да ты посмотри на неё. У неё… айсберги в глазах. Сама кого угодно заморозит. — Вопрос времени, дай мне срок, — поднял ладонь Вася, снимая с члена полный презерватив и кладя на край кровати. — Ты ещё с Данкой не закончил, — хмыкнула я, подбирая этот презерватив и опорожняя в рот. — Посмотрела она на то, как ты мной командуешь, поулыбалась на твои качающиеся монетки и домой пошла. — Да, крепкая сучка, — согласился Вася. — Но я понял, в чём была наша ошибка. Она — не визуал, а аудиал. Может быть, кинестетик. Её нужно иметь в мозг через уши! — Хи-хи-хи. — Не хи-хи-хи, а сегодня её и пригласим. И прежде чем ты начнёшь отнекиваться, подумай, какой замечательный компромат мы получим, если она напрыгнет на хуй папы и начнёт с чавканьем подмахивать на камеру. То, что папа ебёт тебя — это только комок грязи на его белый плащ. В конце концов, то, чем занимаются родственники за занавеской — закрытое семейное дело. А вот тронуть дочку закадычного друга — это уже покуситься на чужую дырку. У папани мозги за разум зайдут от страха, что такое всплывёт. — Ты точно сумасшедший. Данка — чистоплюйка, я не буду очень сильно удивлена, если увижу, что у неё между ног всё заросшее. Она слова матерного ни разу не сказала, и когда при ней упоминают о сексе — краснеет. — А разве кто-то будет ей предлагать секс? — невозмутимо вскинул брови Вася. — Мы скажем ей, что… И он изложил мне совершенно безумный план, на который я бы никогда не согласилась, если бы Васина рука не перебирала при этом лениво пальцами в вязкой влаге, загустевающей между моего мягкого внизу, при этом держась за клитор.

***

Мне было видно, как он хочет Данку, и это особенно злило. Вася почти не скрывался — только такая дура, как моя подружка, могла не заподозрить ничего. Но приходилось терпеть. Мы с братом договорились, что будем лить ей в уши одно и то же — так что я должна была ловить и повторять реплики Васи, не отвлекаясь… Процесс этот был невероятно скучен — и одновременно я едва могла удержаться от хохота, поскольку Вася, после тошнотворно-слезливого вступления, как плохо жить папы, начал лить моей подруженьке в мозг, как целительно обнажённое прикосновение для паралитиков, и какими крупными именами это заверено. Дана слушала, улыбаясь своей кривой улыбкой, скромно и тихо, как обычно… но стоило ей уяснить, что именно она будет «волшебной таблеткой», как процесс застопорился. На все предложения Васи раздеться и лечь поверх папы — Дана повторяла: «это же стыдно… это же стыдно…». При этом она не убегала, что обнадёживало, но и не переставала улыбаться, отчего у меня нарастало ощущение, что она над нами просто скрыто потешается. Ну да, сначала мотали перед носом какими-то монетками, теперь — опять чудят… Наконец, Вася сдался. — Попробуй ты, — шепнул он мне. — Я? Я не разбираюсь в месмеризме… — попробовала возразить я, но он больно ущипнул меня за ягодицу: — Чья она подруга, твоя или моя? В самом деле, у меня с Даной было хоть что-то общее, в то время как Вася совершенно её не понимал. Не могу отрицать, Дану я считала в чём-то дурочкой. Она никогда не обсуждала волнующие большинство девочек темы, даже для проформы, предпочитая молчать и улыбаться своей кривоватой улыбкой. Когда же её удавалось растормошить — она неизменно поворачивала обычные темы странной стороной. Например, она любила поговорить про животных, но при этом окружала их некоей священной, сказочной аурой — отзываясь о них как о чём-то маленьком, но превосходящем людей по чистоте духа и правильности поведения. И лишь потому — страдающем в циничном, бесчувственном человеческом мире. Подозреваю, что в глубине души Дана сама видела себя щенком. — Даночка, — молвила я, погладив её по плечу. — То, что Васенька тебе сказал, это правда. Клянусь, я бы и сама попробовала полечить папеньку этим способом, но… ты же понимаешь… дочь и отец не могут лежать друг на друге голенькими. Ты же не хочешь, чтобы я так делала? — Вася, чуть не прыснув, показал мне из-за спины Даны «большой палец». Дана — помотала головой, продолжая улыбаться, но в её взгляде мелькнула некая сумасшедшинка. — Мы можем найти другую… Но каждый миг — дорог. Мы не знаем, что будет с папой завтра. Он наверняка сам — лежит и умирает от ужаса перед будущим… Не будучи способен ни сказать, что думает, ни сделать то, что хочет. Исцели его. Хотя бы попытайся! Я буду благодарна… — Но… это же мужчина… — Дана встала, опустив голову, и её щёки залил густой румянец. — Сейчас это не мужчина, это пациент, — сурово парировал Вася. — На его месте могла бы быть женщина или ребёнок. — Неужели ты не согласна пожертвовать ложной скромностью? Дана, Даночка, я всегда думала, что ты добрая, — я приобняла её со спины, положив ладошки на груди крест-накрест. — Не бойся, я буду с тобой, я тебя никогда не брошу! Смотри, если хочешь, я тоже разденусь… — я сбросила тапки и потянула с правой ноги гольф. — Но он… не будет презирать меня… за то, что я такая… нечистая… — стеклянным голосом спросила Дана, глядя в пустоту, странно перекривясь и сглатывая. — Он будет обожать тебя, — рассмеялась я. — Он будет тебя защищать и отстаивать твои интересы. — А если ты не согласишься и мы найдём другую — вот тут он тебя точно презирать будет, за сердечную мелочность, — резко добавил Вася. Я тайком дёрнула его за руку, хмурясь. Дану вдруг «повело», а затем она скромным, скупым движением потянула вниз джинсики вместе с трусиками… Я, не веря, наблюдала треугольничек рыжих волос. Но затем волшебство кончилось — Дана торопливо вернула всё назад и поправила. — Простите меня, — пробормотала она. — Простите… наверное, я действительно ханжа и трусиха… Я не могу так… Не могу помочь вам… Я вздохнула, закатив глаза, и обняла её, утешая. В чём-то я её понимала. Ещё полгода назад предложение хотя бы даже просто показать попку брату вызвало бы у меня паническое «нет, нет, нет!». Наверное, действительно нужен какой-то гипноз. — Забудь, — с деланой веселостью сказала я. — Смотри, у меня зайчик! — я показала ей два пальца и «подыграла» ими, сгибая-разгибая порознь, как ушки. Дана просветлела и на её щеках появились прежние ямочки. Боже, простодушие порой имеет свои плюсы — умеют же некоторые менять горе на радость под влиянием фигурки из руки! — А у тебя есть зайчик? Покажи мне. Дана подняла руку и со смущённой улыбкой показала два худых пальца. — А вот к нему пришёл ещё один зайчик, — я сделала из другой руки ещё «зайчика» и, подведя к руке Даны, стала «обниматься» нашими персонажами. — Хороший… хороший… Ведь в зайчике не может быть ничего плохого, верно? — Дана кивнула. — И зайчики могут гулять где угодно? — Только там, где нет лисы, — скромно ответила Дана. — Хорошо, мы не будем гулять, где есть лиса, — согласилась я. «Что ты делаешь?» — процедил одними губами Вася. «Не мешай», — ответила я беззвучно, сама же подтолкнула руку Даны пальцем: — Пойдём гулять. Пойдём гулять по лесу, по лесу, по лесу! — я вышагивала пальцами по руке Даны, «ведя» её зайчика и называя воображаемые топонимы: — Это — поворот «локоток», осторожно, здесь ущелье рядом. Это холм «плечико», посмотри, какой мягкий… Ой, а это что? Это заросли папоротника! — я приподняла волосы. — И ушко… а вот щёчка, она как горка, по ней можно съезжать! — я провела пальцами к подбородку. — А хочешь, я покажу тебе большие-пребольшие горы? Кстати, как тебя зовут? — обратилась я к её «зайцу». — Декстер, — поколебавшись, ответила Дана за «зайчика». — «Декстер»… это же по-латыни — «правый»? — перевёл Вася в удивлении, — А ты умница! — Ты тоже ничего, — пробормотала я, поражённая васильковыми познаниями, которых не заподозришь в классном «оторве» и постельном садисте, — А я тогда… Я — кто? — я подняла свою руку. — Синистер (*), — после чрезмерно долгой паузы отозвался Вася, как-то помрачнев. — Тогда пусть будет девочка! Синистра! — обрадовалась я — и «пошла» пальцами по шее Даны, вниз, вниз, пока не «забралась» внаглую на сосок. Дина, чей персонаж следовал за моим, запнулась и её улыбка стала стыдливо-туманной. — Ну же? — подбодрила я. — Смотри, тут места нам обоим хватит, а если нет — то гор целых две! Прыг-скок, прыг-скок! — Мой «зайчик» заскакал между сосками. — Ну, пошли! — я затащила Декстера на «холм» силой. Герой Дины мялся, она явно не знала, что делать дальше и нервничала. — Ой, смотри, тут родничо-о-ок… — я ухватила её за пуговку соска через тонкий лиф. — Соня-а-а, — охрипшим голосом проныла Дана, чуть обмякнув, и почему-то положила вторую руку на живот под пупком. — Давай пить. Чмок-чмок-чмок! Чмок-чмок-чмок! — я принялась изображать, что пью из сосочка. — Ну и ладно, друг называется. Не хочешь — пошли гулять дальше! Уи-и-и-и! — мой зайчик скатился вниз с «холмика». — А это — лужайка «пузичко»!.. Здесь есть ямка, но она скрыта… — проговорила я жалобно за Декстера. — Почему скрыта? Покажи ямку, — потребовала Синистра. — Всё должно быть честно. — Дана, помедлив, с бледной улыбкой приподняла пуловер и топик. Я видела, как её живот нервно ходит с дыханием — но всё же это был успех, она показывала нам пупочек. — Ура, ямка, ура, ямка! — Синистра, ликуя, затанцевала вокруг пупка, — хорошая ямка, — она погладила впадинку. — Ну, что, пойдём дальше? И моя «ушастая героиня», ничтоже сумняшеся, двинулась вниз, вниз, вниз, под пупок, в лощину между бёдер, лишь слегка обходя то место, которое… ну, в общем, вы понимаете. — Идём за мной! Идём за мной! — восхищённо «звала» Синистра. — Туда нельзя, — персонаж Даны вдруг «нагнал» Синистру, остановившись поодаль, а когда молчание стало чрезмерно напряжённым, пояснил: — Там… лиса. — Лиса? — недоуменно переспросила я, и вдруг до меня дошло: — Такая рыжая? В шёрстке? И зайчиков глотает? Дана кивнула, сглотнув. Вася беззвучно захохотал, как безумный — до него внезапно дошло, какой неожиданный разворот получил заячье-лисичковый сюжет. — Хорошо, тогда мы не будем трогать лису… хотя, знаешь, я бы её подразнила! — заявила Синистра, сделав пару шагов к «пасти лисы», но Декстер её оттащил. — У-у-у, ты скучный. Тогда давай бегать вокруг Сисечных Горок! — и я принялась «носиться» пальчиками вокруг грудных округлостей, выписывая восьмёрку. Дана — задышала. Она сделала странный жест персонажем-пальцами, словно дирижёр, который пытался дирижировать, забыл партитуру и махнул рукой — ай, мол, ладно. — Тебе что, не нравится сказка? — жалобно спросила я, затем ободряюще продолжив: — Мы ещё с другой стороны не гуляли! Обидно было бы не изучить всю карту! Ложись… на животик ложись. Дина потупилась, ничего не отвечая, затем повернулась и легла. — Мне… нравится… — выдавила она. — Просто… это всё так странно… — О-о-о, — сказала Синистра, запрыгнув Дане на спину. — Здесь нет гор, но… Постой, я что-то вижу вдали! — он запрыгал, — О! Какие большие! Какие круглые! Какие мягкие на вид! Что бы это могло быть?! — Дана не удержалась и захихикала. — Сейчас я съеду туда по этой речке! — я прокатилась пальцами по спинной ложбинке. — Тут крутой подъём… похоже, дельта реки… всё, я на месте. Хм-м-м, — я потыкала в джинсовую ткань. — Не так мягко, как я думала. Кажется, что-то мешает… Какая жалость! Декстер, сделай с этим что-нибудь, мне нужно! Дана внезапно протянула руки вниз и стянула с попы джинсы, а потом трусики. — Вот это да! Вот это красота! — завосхищалась Синистра, танцуя на голой попе. — Декстер, иди сюда! Посмотри какой вид отсюда открывается! Ой… — Синистра вдруг провалилась вниз. Я злорадно ощутила пальцами пульсирующий сфинктер и частичку половых губ, но тут Дана дёрнулась и шлёпнула рукой мою руку. — Ну, Соня! Ну, это уже слишком! — фыркнула она, вскакивая и оправляя джинсы. — Я застря-я-яла! Застряла в глубокой пещере! — изобразила я пальцами виноватые «ушки» Синистры. — М? М-м-м?! — Синистра попыталась заглянуть отвернувшейся Дане в лицо. Та на миг не удержалась от улыбки, но потом её стёрла. — Есть вещи, которые, ну… нельзя делать. Просто нельзя. — Знаешь, — чуть обиженно отозвалась я, гладя свою Синистру свободной рукой по «ушикам». — Иногда мне кажется, что сказки без опасностей не интересны. Я считаю, что в сказке про зайчиков должна быть лиса, что ничего страшного, если их подстерегают пещеры! Чтобы всё было по-честному, чтобы не отсекать у них никакого опыта! Я ещё молола какую-то чушь (или не чушь?), ощущая, что Дина ловится — не на общий смысл, который подразумевает, что я её трахну руками, а на высокие слова про «справедливость игры» и необходимость «дать зайчикам испытать всё»… Помедлив, Дана пробормотала: — Мама — не придёт? — Нет, что ты, она — до вечера, — пискнула я в ответ. Только после этого Дана начала расстёгивать джинсики и стаскивать их с ног вместе с трусиками, на этот раз — целиком. — Разденешься? — просительно предложила она, нарочито игнорируя Васю, словно его не существовало. На её щеках пылал багрянец. — Конечно! — восхищённо ответила я и принялась дрожащими руками расшнуровывать платье. Дана тем временем легла на мою кровать и задрала пуловер, топик и лиф так, что её груди тоже «увидели волю». Я встала рядом обнажённая, краем глаза видя, что Вася улыбается — словно увидел чудо. — Пуловер, пожалуйста, не снимайте, — попросила Дана совершенно спокойно, хотя и севшим голосом. — Почему? — уточнил Вася, но получил лишь выразительный взгляд: «это моё дело». Дина стыдливым кивком показала: продолжаем. Моя Синистра встала на соске, упираясь ноготками двух пальчиков-ног в бурую морщинистую поверхность. Данкин пальчиковый персонаж-Декстер подошёл поближе. — Синистра, — проговорила Дана за своего героя. — Ты такая милая… — она потёрлась о мою руку. — Ты тоже очень милый, — отозвалась я, погладив её длань. — Давай потанцуем, — она облизнула пересохшие губы, и я заметила, как ещё более затвердел её сосок. — Да, конечно… — облизнув пальцы, я стала массировать мокрую «пуговку» Даны круговыми движениями, видя, как Дана дрожит и исподволь выгибается. Наши головы сблизились, я поцеловала её в щёку несколькими едва ощутимыми движениями, потом согрела дыханием мочку, потом поползла губами в сторону её губ, надеясь на взаимность… я никогда до того не целовала девушку. Это было странно. Похоже, Дана ощущала то же, потому что она категорически помотала головой, как человек, испытывающий разрыв шаблона: — Нет… не сейчас… — Хорошо… Тогда… За-а-айчики пошли посмотреть, как там лиса… — я повела пальцем по телу Даны, выписывая влажную от слюны прихотливую и похотливую кривую — с соска по рёбрам, с дугой по животу вокруг пупка, по бедру… потом забрала кудряшки между пальцами и потянула их все разом. — Смотри, лисонька открывает пасть! — С-сонька! — почти сердито простонала Дана, выгибаясь, но не делая никаких попыток сопротивляться — словно ей отказали руки. — Интересно, а зайчик войдёт лисоньке в па-а-асть? — ласково, ощущая дурман, пропела я. — Смотри, в мою — уже вошё-ё-ёл… — раздался лёгкий чавкающий звук. Я мастурбировала себя — голодно, сладко, одновременно — накручивая пальцами спирали вокруг податливого волшебного бугорка Даны. Она зарычала, раскорячив ноги в непристойной и откровенной позе, подставляясь моим пальцам полней. Пользуясь этим, я нырнула пальцами в мокрую, солоновато пахнущую глубину, не забыв оставить большой палец на клиторе. — Ой! Лиса проглотила зайчишку! Мы же будем его выта-а-аскивать?.. — чуть согнув пальцы внутри Данкиного лона, я потянула этот крючок наружу, и ещё, ещё, ещё — стараясь, чтобы он застрял и не вышел. — Со-неч-ка… — провыла Дана, извиваясь. — Я хочу… я хочу больше… — О! Тогда… Тогда… Вася, принеси стеклянный, — прошипела я. Тот сперва не понял, потом вскинул брови, догадавшись, и вытащил из дальнего конца полки двойной дилдо из стекла. — Итак… Только потому, что ты так любишь животных, — пела я, обезумев, вставляя в себя эту штуку одним концом, — пришёл охотник… Увидел он, что лиса глотает зайчиков… и решил спасти их… он дал лисе… стеклянную колбасу… — Бо… же… — простонала Дина, когда я, раздвинув колени, насела на неё, введя толстый заменитель члена почти до упора, так, что наше естество соприкоснулось. — Сончик… да, да, да… — выдыхала Дана, в ритм моих движений — я ласково двигала тазом, незаметно косясь в сторону Васи и видя, что он украдкой дрочит. Это было невыносимо сладко. — Сонечка, обними меня, — с надрывом попросила Дана, и я навалилась на неё, трогая её груди — такие странные, мягкие, гладя по щекам, сжимая плечи, и, разумеется, не забывая наносить её лону лёгкие ритмичные визиты. Тело Даны дрожало. Кажется, с ней приключилась радостная истерика. — Почему ты плачешь? — спросила я. — Мне просто жаль… очень жаль — лису, — прошептала она, улыбаясь сквозь слёзы. — Давай сядем, — предложила я. Мы сели, не разрывая связи, обнявшись, обхватив друг друга руками и ногами и чувствуя полноту под пупком. У меня было такое чувство, что Дана — это я, а я — это Дана, хотя, вязкая, жаркая, сочная тяжесть там, куда упиралось дилдо, делала всё неважным. Вася, вздохнув, подошёл, забрался на кровать и придвинул член ко рту Даны. Та безропотно, словно всегда это делала, но в то же время отстранённо, начала сосать. Это оказалось слишком много для моего неопытного организма, и я почувствовала, что кончаю. Вслед за мной замычала и задёргалась, закрыв глаза, Дана. Васе не повезло. Он печально хмыкнул, глядя на нас. Потом полез к тумбе, вытащил презерватив, откатил меня от Даны и вошёл в неё. Дана не возражала — хотя, лежала, глядя на Васю пылающим взглядом и уперев в его грудь руки. Через полминуты Вася «осел» между её колен, словно потеряв в один момент половину сил, застонал, и как-то очень быстро, стыдливо вышел. Я сидела на ковре у кровати, голая, распаренная, встрёпанная. Дана лежала на ложе и бездумно трогала свои груди, вновь не обращая внимания на Васю. Когда Вася, пожав плечами, пошёл в ванную, я взяла оставленный им презерватив и выпила его, вновь — с удивлением отмечая, что на резине остался запах Даны, и почему-то совершенно не ощущая от этого неудобства. К возвращению Васи мы снова сидели в обнимку на кровати и целовались. Похоже, Дане нужно было очень много, чтобы накопившийся за годы аскетизма телесный голод рассосался.