Тамплиер

Брат Гуго пригласил Амину и Доминика к костру, разливая по глиняным мискам горячую похлебку и отламывая от пресной лепешки большие куски для каждого. Вскоре, после такого сытного ужина, сарацинка, согревшись у костра, заснула, завернувшись в плащ Гуго, а храмовники тем временем продолжали свой разговор. Доминик то и дело поглядывал на прелестную сарацинку. Ее нежное личико с тонкими правильными чертами, темными бровями своими формами напоминающие два полумесяца, казалось почти детским. Лишь два небольших шрама были немного видны на щеке и тонкой ключице, но это ни чуть не испортило ее красоты. Такие же темные густые ресницы слегка подрагивали, а черные пряди немного выбивались из-под покрывала. На ее нежной шейке виднелся золотой обруч — знак принадлежности к слугам знатного господина.  — Малютке еще повезло, она из тех сарацинских невольниц, что прислуживают королеве Сибилле. И хорошо, что так все закончилось. — проговорил брат Гуго, подкладывая еще хворосту в костер. Огонь разгорелся с новой силой и яркие искры улетали высоко в темно-синее ночное небо, по которому рассыпались такие же яркие и большие звезды как и глаза сарацинской служанки. — Как я погляжу, ты знаешь Амину давно? — оживился де Креси, которому было очень интересно узнать о сарацинке, но он никак не решался спросить Гуго об этом. — Расскажи мне о ней! Прошу тебя, Гуго. Почему де Вельт не дает ей проходу, он богат и знатен, да и насколько я успел узнать — он никогда не был лишен женского общества?  — Что ж, Доминик, вижу как ты на нее смотришь. — вздохнул тамплиер — Только вот рассказ получится невеселый. Да, Амину я знаю давно. Еще с тех пор, когда была та самая битва… Но, только то, что ты сейчас услышишь, заставит испытать тебя великий стыд за своих братьев и наше христианское воинство. Слушай. Многие наши братья тогда сложили головы во славу Господа нашего, но мы взяли Арку и еще несколько крепостей. Акра стала нашим прибежищем и оплотом. Наши доблестные братья во Христе и предались грабежу и разврату, напав на город… Великий стыд и позор испытывал я тогда, став свидетелем мародерства, зверств и насилия. Среди этого ужаса, среди крови, диких криков и боли… Тогда-то я и увидел Амину впервые… Гуго глубоко вздохнул, словно не хотел продолжать разговор, но потом все же продолжил.  — Тогда она была еще совсем ребенком. Лет пятнадцать ей было. Тоненькая, хрупкая, словно тростник, с большими темными и блестящими как звезды глазами — продолжал брат Гуго. — Ее семью перерезали наши люди еще при штурме крепости, а бедняжка попала как раз под те валящиеся камни со стены и льющееся горячее масло. Каким-то чудом ей удалось спастись. На нее упала соломенная крыша какой-то лачуги и чудом не задавила малютку. Но это было пол-беды. Крыша загорелась и ей пришлось выбираться оттуда. Несколько капель горячего масла попало ей на лицо и шею. Малышка бросилась на утек… А тут в город ворвались наши отряды… Они хватали всех подряд, будто обезумев от крови. Женщин, детей… Они рубили и кромсали в куски… Город наполнился стонами и криками умирающих. А наши доблестные воины топтали конями не успевших убежать детей… Повсюду валялись люди со вспоротыми животами, выпотрошенными кишками, отрубленными частями тел. Наши братья превратились тогда в исчадие ада и не дожидаясь приказа прецептора, продолжили грабить и резать. Наш Господь тогда отвернулся от нас и вырвал у нас сердца. И вот среди этого ужаса я увидел ее — Амину. Но не только я был свидетелем ее спасения. На свою беду малютка побежала как раз в ту сторону, где рухнула остальная стена и часть нашего отряда ворвалась в город с другой стороны. Гуго снова вздохнул и подложил еще хворосту в огонь.  — Я ничего не смог сделать. Стаи озверелых голодных до плоти мужчин, после битвы и тяжелой кровавой победы. Они считали себя единственными хозяевами всего того, что могли захватить. Мало кто тогда думал о боге… Один из рыцарей, кажется, это был брат Уильям. Да это был он… Он схватил Амину и уже больше не выпускал. Потом подоспели еще четверо. После того как наш отряд набил карманы золотом, тем же вечером стали делить остальную добычу и Амина не была исключением. Все мои попытки хоть как-то защитить эту девочку, не повинную в этой жестокой резне, не привели ни к чему хорошему. Собратья избили меня до полусмерти и привязали к телеге во дворе, а сами потащили малютку в шатер… Ублюдки… Она была еще совсем ребенком. Я ничего не смог сделать, а остальные или смеялись надо мной, что я пытаюсь защитить сарацинское отродье, либо просто не обращали внимания на пронзительные крики несчастной. Так продолжалось довольно долго, а потом, Амина совсем затихла. Я молился про себя, чтобы Господь поскорее прибрал ее к себе, чтобы муки ее поскорее закончились, но наш Спаситель тогда не слышал меня. Из шатра вышел довольный брат Уильям, оправляя свои белые одежды, но тогда они были залиты кровью. Он усмехнулся и предложил мне тоже развлечься, когда остальные братья закончат. Никогда еще я не испытывал столько гнева и стыда. Я многое повидал, но скажу тебе одно, мой юный де Креси — война, любая война, это самое грязное и подлое дело. И не важно во имя чего или кого она затевается. Война не бывает благородным делом, не бывает в ней победителей. И вовсе не Господь направляет людей убивать друг друга, ненавидеть и множить лишь боль. Гуго снова глубоко вздохнул и укрыл спящую Амину шерстяным одеялом.  — Господь, видать сжалился надо мной, грешным, и услышал мою молитву. Этим же вечером наш прецептор и его отряд прибыл в крепость. Надо отдать ему должное, наш прецептор Робер был человеком чести из тех немногих, что еще верили в бога и в то, что наше дело служит во благо. Он приказал отвязать меня от телеги, а тем, кто надругался над Аминой отрубить головы прямо во дворе. Его приказ был тут же исполнен и с ублюдками расправились на месте. Всех шестерых братьев-рыцарей казнили вот в этом самом дворе. Да и рыцарями их назвать язык у меня не поворачивается… Стервятники… Ты ведь знаешь, Доминик — дисциплина превыше всего и брат Робер никогда бы не позволил превратить воинство христово в шайку бандитов и насильников. Вот и расправился с ними сразу, не откладывая.  — Господь милосердный… Что же было потом? Что случилось с Аминой? — с трудом вымолвил Доминик, взволнованно глядя на брата Гуго.  — Наш прецептор, брат Робер забрал малютку к себе. — продолжал старый Гуго — Как сейчас вижу — он взял ее окровавленное хрупкое тело на руки и вынес из шатра, а потом унес к себе. С тех пор наш брат Робер стал для нее воспитателем и защитником. Он выходил малютку и вырастил. Обучил ее читать, нескольким языкам, некоторым наукам, а еще научил драться коротким мечом и неплохо стрелять из лука. Да, брат Робер стал для нее новым миром и спасением, а когда Амине минуло восемнадцать, он окрестил ее. Амина стала Анной и приняла святое распятие. Казалось, время немного залечило ее бедное сердечко и те раны, что причинили ей мы. Наш прецептор Акры стал ей вторым отцом. Так оно и было. С тех пор Амина всегда была под присмотром кого-либо из братьев. Никто не осмеливался больше ее трогать. Но спустя еще два года, на ее голову снова обрушились несчастья. Господь одной рукой дает, другой отнимает. В одной из битв наш благородный прецептор Робер погиб. Его обезглавленное тело похоронили недалеко от крепости, а Амина вновь осталась одна. Бедняжка тяжело переживала потерю своего воспитателя — почернела вся и исхудала, стала такой тощей, будто лист, колыхающийся от любого порыва ветра. Мы подкармливали малютку, но она ничего у нас не брала. Часто сидела от заката и до самого рассвета, не сомкнув глаз, на могиле нашего собрата-прецептора. Это продолжалось долго и мы полагали, что Амина умрет от горя или голода. Так бы и случилось, если бы не появился барон Гийом де Вельт. Как раз, в то время, прибыли войска короля Филиппа Августа. Барон де Вельт был предводителем королевского отряда и посланником короля. Он появился будто рыцарь из тех песен, что поют трубадуры на пирах, в сияющих испанских доспехах лучшей работы. На своем боевом ретивом коне, храбрый, мужественный, решительный и прямой как стены нашей святой обители. Сэр Гийом де Вельт самый лучший воин короля Филиппа Августа. Он бесстрашно отбил ту самую дорогу, ведущую в крепость к Акре и разгромил несколько отрядов Саладина, сделав вылазку только с десятком вооруженных всадников. Потеряв лишь одного в этом страшном бою, де Вельт прорвался в саму крепость и открыл нам путь для пополнения запасов воды и пищи, прорвав оборону сарацин. А после, вечером того дня он увидал Амину, которая помогала с ранеными. И все… Гуго улыбнулся и подбросил в огонь еще хворосту, а потом опять продолжил свой рассказ.  — Что же было потом? — спросил Доминик, не осмеливаясь перебивать собрата.  — И все. Как увидел ее, так и пропал наш храбрый барон — продолжал Гуго, улыбаясь и щурясь на разыгравшийся огонь. — Все вился вокруг нее, заманивая малютку то сладкими речами, то подарками, то золотом, то доставал красивый редкий жемчуг, то просто оставлял ей свой бархатный кошель с монетами, чтобы та ни в чем не нуждалась. А Амина все сторонилась барона, но капля камень точит. Де Вельт не из тех, кто просто так бросает свою добычу. Барон устроил так, чтобы Амина была в услужении у королевы Сибиллы. Так к ней никто бы не осмеливался притронуться.  — Он взял ее силой? Неужели? Амина такая красивая и нежная… Она столько вынесла… Неужели же де Вельт решился на такую низость? — спросил Доминик с нескрываемой тревогой, но тут же покраснел, когда слова о красоте неверной сорвались с его губ. — Я видел тогда, как он отвратительно приставал к ней!  — Эээ, парень, ни к чему тебе это. Да и дело не в нашем уставе. Много кто из рыцарей Храма влюблялся в чернооких палестинских дев. Кто-то оставался здесь, как Максимиллиан, кто-то увозил своих красавиц в родные страны, забывая все обеты и клятвы. Как они потом жили — знает лишь Господь. Пойми, Доминик, эта женщина принадлежит де Вельту. Это не просто рыцарь и не просто воин короля Филиппа. Он очень силен и даже будь я на твоем месте и, сбросив десяток другой лет, встал бы против него в поединке, то вряд ли одолел бы его. Амина спасла тебе жизнь. Де Вельт зарубил бы тебя одним махом. Редко кто из воинов отваживается вступать с ним в спор, а поединок выстоять с таким — да уж лучше опять Акру взять на приступ! Он один дрался против целой оравы сарацин и вышел победителем, неся несколько голов неверных на своем копье. Нет, Доминик, мы давали клятву не нашему магистру, не нашим братьям, мы давали клятву самому Господу и это наш долг сдержать ее. Забудь Амину, мой тебе совет. Красивая… Это верно, на свою беду. Она еще и добрая, сердце у нее осталось мягким, несмотря на все те ужасы, что с ней приключились. А де Вельт… Нет, что ты! — рассмеялся Гуго. — Он никогда не прикасался к ней и даже тайно приказал одному из своих оруженосцев следить за Аминой, на тот случай, если на горизонте появиться какой обожатель. Уж не знаю, почему он не взял ее силой, наверно все же есть в его душе что-то большее, чем необузданная страсть. Больше поцелуя де Вельт ничего не требовал. Это правда. То, что ты видел, случилось не в первый раз. Он хочет, чтобы Амина покорилась ему добровольно. Да и сам он не раз говаривал, чем ловчей добыча, тем сложней ее заарканить, но тем и победа слаще. Все ждет, когда она сама захочет быть с ним, но и другим не позволяет и близко к ней приближаться. Стережет ее как волк свою добычу! И это сэр Гийом, который при дворе короля был одним из первых рыцарей и считался выгодной партией. Столько красавиц знатных и богатых вилось вокруг него, не счесть! Да-а… Привыкший не знать отказа у женщин, наш барон получил отворот-поворот от простой сарацинской служанки. Наконец, де Вельт поклялся заполучить Амину во что бы то ни стало, да видать влюбился, сам того не ожидая.  — А она? — де Креси никак не мог унять свое любопытство. Девушка и ее сверкающие темные глаза никак не выходили из головы молодого рыцаря.  — Амина… — вздохнул Гуго и его глаза стали грустными. Он поджал губы. — Я не знаю, сможет ли эта девочка кого-то когда-нибудь полюбить. Уже десять лет прошло с тех пор… А она нет-нет, да все ходит на могилу брата Робера… Посидит там, поплачет и обратно в крепость… Слишком много боли выпало на ее долю, слишком много страданий, не каждое сердце может столько вынести. Когда де Вельт появился, она хотя бы начала снова улыбаться. Амина побаивается барона, но понимает, что имеет на него влияние и может немного укротить его буйный вспыльчивый нрав. Жалеет его, возможно, но не любит. Не может.  — Как же несправедлива жизнь… — тихо промолвил Доминик, глядя на спящую Амину.  — Да, сэр де Креси, жизнь… Она такова. А что до справедливости — ее нет и не было никогда, и искать ее не следует. — ответил брат Гуго и отхлебнул немного вина из кувшина. — Ложись спать, Доминик. Завтра, если на то будет воля Господа, мы проживем еще один день.  — Доброй ночи, брат Гуго. — ответил де Креси и устроился недалеко от шатра брата Гуго на охапке соломы. — И тебе, молодой брат — улыбнулся тамплиер. Но Доминик никак не мог заснуть. Рассказ его собрата никак не выходил у него из головы, а темные блестящие очи Амины все никак не отпускали и манили молодого храмовника. Проворочавшись почти всю ночь, Доминик смог уснуть только под утро.