***
Ближе к вечеру помост возвели окончательно, а рядом с ним расположили несколько шатров и навесов, под которыми сидели слуги. Их заранее привели в порядок и приказали искупаться, а после переодеться в чистую простую одежду. Женщины и мужчины были разделены на группы: молодые и старые, те, кто годился для тяжелых работ и те, кто мог быть достойной заменой оруженосцам в бою. Женщин-сарацинок было немного, среди них была и Амина. Она сидела чуть поодаль от остальных, казалось, стараясь понять произошедшее и хоть как-то объяснить то, что уже совсем скоро ее продадут вот так просто, словно барана или лошадь. Амина ожидала всего, даже смерти или участия в защите крепости, но не в этом. В ней еще осталось то достоинство, которое уже давно покинуло души многих плененных. Она понимала, что судьба ее будет незавидной, в том случае, если ее купить кто-то чужой. «Чужими» Амина называла тех, кто не жил в крепости и принадлежал к слугам или оруженосцам королей. Она вглядывалась в незнакомые лица собравшихся мужчин. Это были рыцари Храма, которых сарацинка прежде не видела, а также те рыцари, которые приехали в Палестину вместе со остальными участниками похода, оруженосцы знатных господ, ищущих себе помощников для ухода за оружием и лошадьми. А еще, среди собравшихся были и те, кто выбирал себе рабов совсем иного качества. Ни для кого было не секрет, что здесь на Востоке, некоторые пристрастились к другого рода развлечениям и в цене у них были молодые сарацинские мальчики. Другие не брезговали и обычными девушками-сарацинками, которые годились в качестве расторопной прислуги и небольшого приятного утешения на время похода. Амина продолжала, украдкой, всматриваться в лица собравшихся покупателей и ее глаза довольно быстро отыскали некоторых знакомых. Это были хамовники из крепости, за которыми Амина когда-то ухаживала в госпитале. Она знала их и надеялась на то, что пришедшие смогут выручить ее — оставив таким образом в крепости. Сарацинка немного приободрилась, когда среди многочисленной толпы мужчин, она заметила брата Гуго и брата Доминика. Де Вельта или его людей среди рыцарей не было. Неожиданно прозвучал сигнал труб, означающий, что скоро начнутся торги. На середину помоста вышел тучный человек невысоко роста, он бы богато одет в длинный восточный халат и подпоясан таким же роскошным поясом на котором блестели драгоценные камни. Это был один из местных купцов, что торговали живым товаром. Его интерес состоял в том, что теперь ему были переданы все слуги, подлежащие продаже. Ги де Лузиньян продал ему всех и сразу по выгодной цене, а королева Сибилла отбыла еще утром, чтобы не присутствовать при подобном зрелище и, возможно, не слышать плачь или мольбы ее бывших сарацинских служанок. Касим, так звали этого тучного купца, выхватил красивый платок, цвета охры, расшитый диковинными золотыми цветами и взмахнул им. Это означало, что торги начались. На помост вывели первую партию слуг-сарацинов. Это были молодые мужчины, рослые и крепкие. Касим рассчитывал на то, что собравшиеся здесь рыцари смогут выложить не малую сумму за каждого невольника. Один такой сарацин мог с легкостью заменить двоих оруженосцев. Это было неплохое вложение того награбленного золота, что тяготили карманы многих пришедших сюда. Касим называл начальную цену и важно расхаживал по помосту, то и дело демонстрируя преимущества каждого выставленного на всеобщее обозрение мужчину или юношу. Рыцари выкрикивали сумму, которую они были готовы заплатить за того или иного сарацина. Каждый, кто совершал удачную сделку, мог остаться, чтобы посмотреть на торги или увести свою добычу к себе. Так продолжалось довольно долго. Начало смеркаться и по периметру помоста зажгли факелы. Касим довольно потирал руки и каждый раз махал платком, когда на помост выводили новых невольников. Когда взрослые мужчины были распроданы, дошла очередь и до совсем молодых юношей. Тут-то и появился Амори. Он стоял чуть дальше, чем брат Доминик и брат Гуго, чтобы те не заметили его сразу. В этот момент на помост вывели юношу. Ему было не больше четырнадцати. Его красивые черные густые кудри были аккуратно уложены благовонными маслами, а его одежда немного отличалась от нарядов остальных сарацин. Статная, но тонкая и изящная фигура юноши, и большие темные глаза казались словно выписанной картиной. Он был красив, хорошо сложен и на свою беду, слишком молод, чтобы послужить в качестве оруженосца или слуги, годного для битв. Но не на это рассчитывал хитрый Касим. Этот юноша был представлен вовсе не для этого. Если обычная начальная цена начиналась со ста пятидесяти и редко доходила до трех сотен серебром, то за этого Касим запросил двести пятьдесят. — Триста! — стали выкрикивать те рыцари, которым этот юноша пришелся по-вкусу. Среди кричавших было не мало рыцарей ордена Храма. — Триста пятьдесят! — кричал другой. Касим улыбался и снова и снова махал своим чудесным платком, а тем временем цена поднялась до четырех сотен. Толпа гудела и торги продолжались. — Пять — тихо, но твердо произнес Амори. — Пять сотен за этого красавчика! — Пять сотен! Прекрасно, господин! — отозвался Касим, а его губы растеклись в хищной улыбке. — Кто-то может дать больше? — Так вот кого ты собрался купить? — Доминик подлетел к Амори, тот не сводил своего взора с сарацинского юноши. — Если и так, тебе-то что? — прошипел брат Амори, который был вовсе не рад, что его заметили, но постарался отшутиться со свойственным ему язвительным тоном. — Ты кажется интересовался нашей малюткой. До женщин еще очередь не дошла, имей терпение, брат Доминик. — Просто ума не приложу, зачем тебе этот мальчик? Он ведь даже в слуги мало пригодиться — удивился де Креси. — Юркий и расторопный, мне как раз такой и нужен. — ответил Амори, передернув плечами. Рыцарь напрягся и внимательно поглядел на де Креси, а потом отвернулся и продолжал свое участие в торге. — Никого? Неужели никого, кто бы дал за этого черноглазого больше, чем предложил господин храмовник? — спрашивал Касим, набивая цену. Никто не осмеливался дать больше обозначенной Амори суммой. — Что ж, продано! Этот юноша — ваш, мой господин — обратился купец с сальной улыбкой к брату Амори. Амори не долго думая, швырнул кошель с монетами купцу и увел сарацина с помоста, приказав своему оруженосцу отвести слугу в его шатер. — А вот теперь я с вами, дорогие мои братья во Христе — улыбнулся Амори и встал рядом с братом Гуго и Домиником. — На кой тебе этот мальчишка? — шепнул Гуго, заподозрив недоброе, но не осуждая брата Амори в своей греховной привязанности. — Ты как наш настоятель, не дать не взять, или моя совесть? — ответил Амори и многозначительно поглядел своим единственным голубым глазом на брата Гуго. Тот умолк, так как торги продолжились. Вскоре, когда остальные юноши были раскуплены, пришла пора выводить на помост женщин. Насупил глубокий вечер и звезды рассыпались по темно-синему небосводу. Повсюду зажгли факелы и костры. В таком освещении выставляемые на продажу девушки и женщины казались еще более загадочными и привлекательными. Этого-то и ждал Касим. Служанок было немного, всего пятеро, а шестой должна была быть Амина. Тут-то и началось настоящее столпотворение. Рыцари толпились у самого помоста, пожирая глазами выводимую на помост темноокую красавицу, которую Касим сам выводил за руку, будто приглашая на танец. Для Доминика время шло очень медленно, казалось, до Амины очередь так и не дойдет. Он уже начал волноваться, не пообещал ли ее Касим кому-то другому и теперь сарацина лишь ожидает, когда за ней придет новый хозяин. Все эти тревожные мысли никак не покидали де Креси, заставляя все чаще биться его сердце с каждым разом, когда на помост выводили новую сарацинку. Оставалось лишь двое служанок: маленькая девочка лет девяти, с красивыми темными глазами, в темно-желтом наряде, которая явно была напугана столь большим количеством людей. Мужчины стали выкрикивать цену, чуть меньше, чем давали за взрослых невольниц, да и желающих купить малютку поубавилось. Ребенок был бы большой обузой, а тем более для рыцаря; и Амина, которую то и дело пробирала крупная дрожь. Она с опаской и какой-то обреченностью смотрела на гудящую толпу мужчин. Не все могли позволить себе развлечения в местных тавернах или притонах, а некоторые не хотели этого делать, боясь подцепить какую-нибудь заразу, помимо гулявшей в то время проказы. Эти скользкие похотливые взгляды, изголодавшихся по женской плоти мужчин, будто обрывали всю ту хрупкую нить надежды на спасение. Наконец, кто-от купил эту испуганную девчушку, и очередь дошла до Амины.***
Касим вывел ее на помост, оглашая начальную цену в две сотни. А потом легким жестом он сорвал с нее покрывало, показывая товар зрителям. По толпе разнесся гул и некоторые рыцари то и дело переговаривались между собой. — Амина! — кричал один из храмовников — Пошли со мной! — Тебе не будет так скучно с нами, как при дворе у королевы Сибиллы! — говорил другой, оглядывая сарацинку с головы до ног сальным оценивающим взглядом. Девушка молчала, опустив глаза в пол помоста. Она старалась не думать о том, кто выкрикивал очередную цену, старалась углубиться в свои воспоминания, в те недолгие мгновения, когда она была, если не счастлива, то под защитой. Амина думала о тех днях, когда ее подобрал прецептор ордена Храма, мужественный и благородный сэр Робер, как он учил ее читать, как с радостью и воодушевлением поощрял ее страсть к живописи. Все эти воспоминания придали ее лицу еще большую красоту и возвышенность. Амина не сразу заметила как к помосту, сквозь толпу, пробрался брат Доминик. — Три стони! — выпалил де Креси и уставился на Касима пронзительным взглядом. — Что ж, мой господин, прекрасно! Три сотни за это прелестное создание! Кто больше? — продолжал купец. Этот неожиданный возглас де Креси словно пробудил Амину. Она поглядела на рыцаря и уже больше не хотела отводить от него своих глаз. Впервые за долгое время, этот твердый возглас Доминика будто вселил в нее надежду на спасение. Амина улыбнулась, почти незаметно, улыбка лишь слегка тронула уголки ее губ, а ее темные глаза зажглись искорками. Доминик же глядел на нее и не мог оторваться. Хрупкая, тонкая, закутанная в длинные светлые простые одежды, в окружении горящих факелов — о, воистину, для де Креси это зрелище было чем-то волшебным, а эта женщина была достойна лучшей участи. Многие не решались выложить больше, чем оглашенная сумма. Вдруг, неожиданно, среди остальных выделился высокий человек, закутанный в темный плащ, а его сапоги из мягкой хорошо выделанной кожи были украшены позолоченными шпорами с тремя маленькими звездочками. Его лицо нельзя было точно разглядеть, так как мужчина стоял чуть дальше помоста и свет от факелов почти не доходил до него. — Четыреста! — сказал он, нарушив воцарившуюся на какое-то время тишину. — Четыреста пятьдесят! — тут же выкрикнул де Креси. — Так его! Знай наших! — кричали рыцари Храма, подбадривая своего собрата. Всем было очень интересно за кем останется победа. — Давай, де Креси, не дай этому фату спуску! — Пятьсот — ответил странный незнакомец и вальяжно прошел сквозь толпу. В этот момент свет от одного факела, что располагались рядом с помостом, осветил его лицо. При виде этого человека Амина сжалась и опустила голову, стараясь не глядеть тому в глаза. — Чудесно, господин! Ну, славные рыцари, кто даст больше, эта красавица стоит не одной сотни! — поддразнивал Касим, сознавая, что, если за Амину могу дать пять сотен, то дадут и шесть. — Пятьсот пятьдесят — твердо ответил де Креси, уставившись на этот раз на незнакомца в упор. Лицо и его выражение показались знакомы храмовнику. Доминик никак не мог вспомнить, где же он видел это лицо. — Остановись, де Креси — прошептал Амори. — У нас осталась лишь сотня, не больше. Пожалуй еще тридцать монет завалялось у меня за поясом, но если этот малый накинет еще — наша затея, то есть, твоя затея рухнет. — Отступать некуда… — ответил Доминик, продолжая пристально смотреть в сторону странного мужчины. — Семь сотен серебром! — загадочный незнакомец явно не хотел отступаться от своей затеи. — Семь сотен серебром! — воскликнул Касим, глаза которого блестели как у волка. — Может кто-нибудь из господ тамплиеров даст больше? С этими словами купец поглядел на Доминика. — Восемьсот пятьдесят! — выкрикнул Доминик, с сожалением осознавая, что это все деньги, на которые он может рассчитывать. Амори судорожно взглотнул, цена была высокой. — Какой удачный вечер, господа! Этот благородный рыцарь Храма готов выложить за эту прелестную жемчужину больше восьми сотен серебром! Ну же, славные воины, кто сможет победить этого достойного соперника! — подначивал Касим, жадно оглядывая толпу рыцарей. — Тысяча серебром — спокойно ответил незнакомец, слегка усмехнувшись. Многие молчали и просто наблюдали за тем, кто одержит верх в этом споре, никто не отваживался уплатить такую сумму всего лишь за простую служанку. Некоторые рыцари Храма досадовали, что Амина может достаться неизвестному господину, так как они привыкли к ней и никто из храмовников не хотел, чтобы сарацинка покидала крепость. Амина была доброй и отзывчивой, а еще она умела отлично зашивать раны, да так искусно, что шрамы, которые могли оставаться, были тонкими и почти незаметными. Амина пела и танцевала, когда раненые воины просили ее о такой милости, чтобы поднять общий боевой дух. Воцарилась тишина. — Ну же, господа! — подбадривал Касим. — Или эта красавица достанется достопочтимому господину, пожелавшему назначить большую цену! Амина с трудом поглядела на Доминика, сейчас в ее глазах отражался ужас и мольба от осознания того, что ее продадут этому странному человеку в темном плаще, которого она почему-то, как показалось де Креси, боялась так сильно, что руки несчастной дрожали. — Проклятие, у нас больше нет денег — прошептал раздосадованный Гуго. — Что будем делать? — Что ж, раз никто не хочет дать больше, эта жемчужина достается… — начал было Касим, но его слова прервал топот и ржание коней. В следующее мгновение во двор влетел небольшой отряд всадников во главе с бароном де Вельтом. Запыхавшись, он соскочил со своего боевого коня и небрежно швырнул поводья одному из своих оруженосцев. Сняв тяжелый шлем, де Вельт поднялся на помост важной и медленной поступью. — Две тысячи золотом! — сказал он, усмехнувшись, и оглядел собравшихся. — Кто больше? Касим судорожно взглотнул. Такую немалую сумму не каждый бы решился выложить даже за прекрасного боевого коня, но никак не за простую сарацинскую невольницу. — Что, ублюдки, не ожидали меня так скоро? — обратился он к толпе рыцарей, вытерая со лба струящийся пот. — Пока вы тут прохлаждались, подступы к Кераку уже заняты отрядами Саладина. Через день-два они вплотную подойдут к замку и тогда никому не поздоровиться! Собирайте отряд, чтобы выступить завтра ранним утром. Что, купец, — обратился де Вельт к Касиму. — Претендентов на эту малютку больше нет? Все молчали. — Нет, мой благородный господин де Вельт — проговорил Касим и низко, как только мог, поклонился грозному рыцарю. — Амина ваша. — Вот и славно! — улыбнулся барон и не раздумывая отстегнул кошель с монетами от пояса, и бросил его Касиму. Амина сжалась еще больше, предвкушая самое страшное. Никто, как и она, не ожидал, что де Вельт вернется так скоро, но, видно так было угодно самому Господу, не иначе. — Что, моя красавица, думала, я смогу оставить тебя вот так, совсем одну? — пошептал де Вельт, подходя к сарацинке и беря ее за руку. Его глаза сверкали дикими искрами, а его губы расплывались в хищной улыбке, ведь теперь желанная добыча была в его власти. — Пойдем, моя птичка, все уже закончилось. Рыцари, что сопровождали де Вельта и его слуги, захлопали в ладоши и приветствовали удачную покупку барона возгласами и одобрительными криками. А Доминик… Брат Доминик казалось ничего и никого не слышал, и не видел, он не мог противостоять барону. Ему ничего не оставалось, как проводить отчаянным грустным взглядом уходящую Амину. Ее хрупкий силует, закутанный в белые одежды словно плыл, не касаясь земли. Де Креси видел, как де Вельт приказал одному из слуг отвести сарацинку в ту часть замка, где располагались его покои, как и других рыцарей и их слуг, тех, что не были в ордене Храма. Доминик видел ее грустные, наполненные слезами темные глаза, они неотрывно смотрели на тамплиера и были такими печальными, словно Амина прощалась с ним. Сердце рыцаря защемило, но он ничего не мог поделать. Наконец, он не выдержал и уже было схватился за рукоять своего меча, но сильная рука брата Гуго остановила порывистого молодого храмовника. — Оставь их — прошептал ему на ухо брат Гуго. — Теперь ты ничего не сможешь сделать. Силы слишком неравны. Даже не думай! Доминик в отчаянье прокусил губу до крови, видя как де Вельт и его люди уходят вместе с Аминой. — Я должен… Гуго, должен…! — Доминик попытался высвободиться от железной хватки старшего собрата, но когда ему это удалось, след де Вельта и остальных уже давно простыл. — Она никогда не сможет принадлежать тебе! Подумай, Доминик, даже, если бы так и случилось, на что бы ты обрек себя! — Гуго никак не хотел отпускать рыцаря и старался удержать его от роковой ошибки. — Ее больше никто не сможет защитить, кроме меня, Гуго — твердо ответил де Креси и бросился вслед за де Вельтом. Гуго хотел было кинуться за ним, но брат Амори вовремя остановил его, дабы не накликать куда большего несчастья. — Не мешай божьему праведению, дорогой брат, мы уже ничего не сможем сделать — сказал Амори. — Я лишь хотел уберечь его от безрассудства, которое он может свершить сегодня — ответил Гуго, тяжело вздохнув и покачав головой. — Это безрассудство он уже совершил вчера, когда встретил эту сарацинку и перешел де Вельту дорогу — заключил брат Амори, кивая и глядя на убегающего де Креси. Торги были закончены и все стали расходиться. Наступила ночь, рассыпав по своему необъятному ночному полю еще больше звезд, которые сверкали еще ярче и казалось, старались осветить тот благой путь, который избрал молодой рыцарь ордена Храма.