Тамплиер

Просидевший недалеко от окна, замерзший и опешивший от услышанного, брат Доминик осторожно спустился с крепостной стены обратно на каменные замковые плиты. Позабыв на какое-то время о своем плаще, он на ощупь, под покровом ночи, вернулся в то помещение монастыря, где спасли остальные братья-храмовники. Весь остаток ночи он так и не смог сомкнуть глаз, слова сарацинки и барона де Вельта никак не давали ему уснуть. Наступил рассвет и резкий громкий удар колокола в часовне возвестил о том, что во дворе крепости будет общий сбор. Рыцари и оруженосцы выстроились в длинные стройные ряды, предвкушая приказ командора. Де Креси поспешил за остальными, спохватившись слишком поздно о пропаже плаща. Но деваться было некуда, не явится на общий сбор означало прослыть трусом и дезертиром, это было куда страшней, чем потеря одеяния.  — Воины Христа! — обратился командор к собравшимся своим низким громким голосом. Он был облачен в боевые доспехи, поверх которых были белые одеяния с красным восьмиконечным крестом; теперь командор восседал на боевом коне, а черно-бело знамя храмовников — Босеан, было поднято и развивалось на ветру. По правую и левую сторону от него были его оруженосцы и старшие рыцари. — Сегодня на рассвете, сразу после молитвы, три наших отряда выступят в боевом марше на Керак! Наши братья во Христе, а также остальные доблестные защитники веры и Святой земли, нуждаются в нашей помощи! Наш святой долг помочь им и встать в один ряд с защитниками Керака! Войска неверных уже близко, мы не отдадим ни пяди этой земли! Не отступим перед лицом даже самой ужасной опасности! Не предадим своих братьев и орден! Во имя Господа нашего Иисуса Христа! Да будет так!  — Deus Vult! — раздалось со всех сторон. Громкие и низкие мужские голоса, казалось вот-вот обрушат стены крепости. — Так хочет Бог! Пока командор называл тех, кто выступит в защиту Керака и поведет отряды, брат Амори подметил досадную оплошность своего собрата и всячески старался загородить Доминика собой, укрывая от взора командора и остальных рыцарей неполное одеяние де Креси.  — Где ты был всю ночь? — шепнул он Доминику.  — Трудно объяснить — также шепотом ответил де Креси.  — Ты сума сошел? Где твой плащ? — продолжал Амори, загородив своим широким плечом своего собрата.  — Трудно объяснить, Амори, сейчас точно для этого не подходящее время — чуть громче прошипел Доминик, призывая того к молчанию.  — Проклятье, Креси, ты один из тех, кто должен возглавить наши боевые отряды, где твой плащ? Только не говори, что тебе трудно будет объяснить это нашему командору! — рыкнул Амори, намекая на наказание, которое может последовать без промедления, если де Креси хоть что-нибудь не придумает. Но, не успев договорить свою мысль, Амори услышал свое имя и был вынужден выступить вперед из ряда рыцарей. В это время на общем сборе появился барон де Вельт со своими оруженосцами, отрядом рыцарей и слугами. Командор храмовников приветствовал его.  — Наш благочестивый барон Гийом де Вельт оказался нам великую честь и испросил дозволения биться вместе с нашими братьями и защищать Керак от воск Саладина! — командор вновь обратился к рыцарям. — Благодаря столь благородному поступку, мы сможем оставить небольшой отряд в крепости, который возглавит наш доблестный брат Доминик! Воцарилась тишина, все ждали, когда де Креси выйдет вперед, как это сделали остальные тамплиеры, которым выпала честь возглавлять отряды, но Доминик стоял на своем месте, скрываясь за широкими плечами и белыми плащами своих собратьев.  — Брат Доминик! — повторил командор чуть громче, его зычный голос, казалось обрушился на головы всех присутствующих. Отступать было некуда и де Креси вышел вперед.  — Похоже, это чучело даже не соизволило надеть свой плащ, хорош рыцарь, нечего сказать. — усмехнулся де Вельт, незаметно обращаясь к одному из своих рыцарей. Эта фраза, брошенная вскользь, случайно, не укрылась от внимания командора храмовником, как впрочем и от его глаз. Рыцарь вышел и склонил голову. Его белый плащ так и остался лежать за крепостной стеной.  — Где твой плащ? — обратился командор, на лице которого вот-вот должна была разразиться буря. Доминик молчал и низко опустил голову, наказание было неизбежным и позорным.  — Что ж, десять ударов плетью и заковать в железо! — отчеканил командор, не дожидаясь глупых оправданий. — С с его момента, собрат Доминик, тебе не дозволяется вести за собой воинов, тебе не дозволяется брать на себя волю приказания и исполнения оных, до того, как ты отбудешь положенное тебе наказание! До моего возвращения суд на тобой будет отложен — продолжал командор. — После, очень может быть, ты будешь лишен рыцарского звания и прибудешь в отряд пеших собратьев-сержантов. С этими словами, командор храмовников отдал приказ приковать Доминика к столбу во дворе крепости и отвесить десять ударов плетьми, а после заковать в железные колодки и оставить там же, во дворе на каменных плитах. После этого, все рыцари ордена Храма пали на колени — настало время молитвы, которые храмовники всегда совершали перед тем как выдвинуться в поход. Media vita in morte sumus* зазвучало в воздухе… Сотни мощных низких мужских голосов, возносивших молитву со славу Господу, казалось, сотрясали всю крепость. Они поднимались в высь и рассыпались в прощальном хорале. Все они знали, что любая битва может стать для них последней, а их устав предписывал рыцарям идти только вперед, не зная страха, не ведая боли, превозмогая любую усталость и нужду. Ровные мужские голоса звучали как никогда стройно и красиво, извлекая из своей груди звучание, подобно тому, когда прощаясь, хотят оставить о себе воспоминания. Так было и теперь. Некоторые опытные воины, прошедшие не мало сражений, чьи лица покрывали многочисленные шрамы, понимали, что большинство новоприбывших молодых рыцарей погибнет уже в следующем бою. Глаза их были серьезными и даже немного суровыми, но вместе с тем было еще что-от в этих глазах. Сожаление? Возможно, ибо негоже было молодым погибать глупо, а старикам доживать свой век в бессилии что-либо изменить, заканчивая свои безрадостные дни в убогих монастырях ордена. Но, такова была их жизнь, так хотел Господь, который вел их на смерть. Закончив молитву, командор храмовников поднялся с колен и отдав последние распоряжения, дал сигнал отворить ворота крепости и строиться в шеренги, чтобы выступить на Керак.

***

Амина стояла и глядела на выстраивавшихся храмовников, на их белые плащи с красными крестами, на их сияющие доспехи. Она видела как к ним присоединился отряд барона. Какое-то странное чувство вдруг сжало все внутри. Что-то заскребло и скрутилось внутри живота. Амина почему-то боялась поднять глаза на своего господина — де Вельт в полном боевом вооружении направлялся к своему боевому коню. Его золотые шпоры издавали какой-то протяжный долгий стук, каждый раз как его ноги касались каменных плит двора. Этот звук отдавался у сарацинки в голове с такой силой, словно горестный прощальный набат, который не возвещает о начале битвы, а уже хоронит ее участников. Сердце ее застучало сильнее, она не могла двинуться с места, как будто ее ноги налились свинцом. Наконец, когда уже все воины и оруженосцы сели на коней и приготовились выступить в марше, де Вельт резко развернулся и направился к Амине.  — Все как ты желала — сказал барон, приблизившись к ней и понизив голос так, чтобы лишь Амина могла его слышать. — Боже правый, я бы всегда был у твоих ног словно верный пес, если бы только захотела, приказала… Почему? За что ты меня так боишься? Почему каждый раз бежишь как от прокаженного?  — Лучше смерть, чем быть с тобой. Прости, мой господин — ответила Амина, подняв глаза.  — А ради де Креси, ради этого пса-храмовника готова была мне себя отдать и даже не моргнула? — прорычал де Вельт, глаза которого загорелись словно пламя.  — Я готова была погубить себя ради того, кто так мне дорог… Тот, кто никогда не видел во мне только служанку или рабыню, добычу или пленницу… Он никогда не смотрел на меня как на кусок мяса для утех… — ответила сарацинка. — Тебе не понять этого, господин. — Я бы никогда тебе этого не позволил — сказал де Вельт, чуть смягчившись — Никогда бы я не принял от тебя такой жертвы и никогда не унизил бы тебя подобным образом. Ты для меня словно образ Богоматери. Чистый и непорочный. Посмотрю на тебя, газа порадую и уйду. Барон осторожно протянул руку и погладил сарацинку по щеке, будто прощаясь и запоминая каждый миг, проведенный рядом.  — Отпусти меня, Гийом — кротко ответила Амина, глядя на де Вельта теперь уже без прежнего испуга.  — Разве ты в неволе? Я выкупил тебя не для того, чтобы ты была моей рабой. Я сделал это, чтобы ты была моей госпожой — ответил де Вельт, продолжая нежно поглаживать ее щеку и все ближе придвигаясь к Амине. — А пока, ты будешь под охраной моих людей. Куда ты пойдешь? Кругом война, а мои люди сумеют тебя защитить и в случае непредвиденных обстоятельств — отвезут тебя в Яффу, либо в Газу и оттуда на Кипр, как я ранее и говорил.  — Что я тебе сделала, что ходишь столько времени за мной будто несчастье? — с досадой спросила сарацинка.  — Что сделала не знаю, но если я для тебя несчастье — то и мне счастья не видать — де Вельт резко оторвал свою ладонь от ее лица. — Если бы я тебя не любил, был бы вольный как ветер и трон Иерусалима никогда не достался бы ничтожеству Лузиньяну! Чего тебе не хватало? Я богат, знатен, я первый рыцарь короля Филиппа французского, — барон вновь приблизился к Амине и взял ее руки в свои большие широкие ладони, целуя ее тонкие пальцы. — Половина Франции была бы у твоих ног!  — Я не могу быть с тобой, сэр рыцарь — отвечала сарацинка, убирая руки от жарких поцелуев.  — А чей бы ты была вчера? Кому бы досталась после этого торжища? Если бы не я! — с яростью выпалил де Вельт прямо в лицо Амине.  — Ничьей! — также выпалила Амина.  — Если бы не проклятая подмога Кераку и не эта глупая затея, сегодня же приказал притащить священника и назавтра стал бы твоим мужем! Законным мужем! Как подобает добрым христианам, ведь так, госпожа Анна? Ведь ты приняла наше святое распятие! — распалился де Вельт, сверкая темными глазами. — Был бы простым крестьянином или наемником — кнутом бы по спине уму разуму научил бы и без попа взял бы! Храмовника любишь? Скоро придет и его черед — их всех ждет смерть! Саладин здесь камня на камне не оставит! Живьем с них шкуры спустит!  — На все воля божья — тихо ответила Амина, без тени страха или упрека взглянув барону в глаза. — Мне уже пора в дорогу — сказал де Вельт, вглядываясь с ее лицо и снова взяв ее руки в свои, стараясь запомнить ее нежные черты. — Не скажешь мне что-нибудь?  — С Богом, сэр рыцарь — ответила Амина, не отнимая руки на сей раз.  — Знаю, ты меня не любишь — продолжил де Вельт, поглаживая тонкие пальцы сарацинки. — Скажи, напоследок, что мне делать? — Выполняй свои клятвы, данные перед богом и людьми. — ответила Амина. — Храни тебя Господь и Пресвятая Дева, поезжай с богом. Услышав это, де Вельт преклонил перед ней одно колено и поцеловал краешек ее одежд, а потом и ее правую руку. А после, поклонился и направился к своему боевому коню, надевая по дороге кольчужные рукавицы. Прозвучал сигнал отбытию и ворота крепости отворились. Храмовники и остальные выступили в кровавом марше на Керак.

***

Керак — неприступная громадная крепость, возвышалась могучей скалой, которая долго принадлежала баронам Иерусалимского королевства и господам Трансиордании, а теперь являлась оплотом влиятельного Рено де Шатийона. Теперь Керак мог подвергнуться нападению в любую минуту, Саладин уже стягивал войска все ближе к своей единственной цели. Но могущественного правителя интересовал не сам замок, а его хозяин — Рено де Шатийон, жестоко оскорбивший и нанесший личную обиду Саладину. Ходили уверенные слухи, что ни с кем не считавшийся Рено, не смотря на заключенное шаткое перемирие, снова продолжил свои варварские набеги на караваны купцов, а последней каплей, переполнившей чашу терпения Саладина, стало коварное нападение на караван, где находилась родная сестра правителя. Многие полагали, что жестокость Шатийона зашла слишком далеко и он взял ее силой, а затем убил. Другие судачили, что кровавый Волк Керака, как называли Шатийон, осмелился просить за нее выкуп у Саладина. Но толком никто точно ничего не знал, что случилось с пленницей. Было ясно одно — хрупкий мир, который с таким трудом удалось восстановить — разрушен. А дерзость и жестокость Шатийона теперь заставит заплатить великой кровью… После нескольких дней утомительного похода, отряды крестоносцев подошли к Кераку, но они не успели… Саладин уже отдал приказ атаковать крепость и бой был в самом разгаре. Тамплиерам пришлось атаковать сразу, не давая отдыха лошадям. Палящее солнце измотало рыцарей, а их могучие скакуны падали замертво. Жестокая бойня продолжалась до самой ночи, а после войска сарацин отступили ненадолго, чтобы с рассветом вернуться с новыми силами. Страшный кровавый бой впитал себя человеческие останки, перемешанные с потом собственных лошадей. Отрубленные конечности, кричащие, полу-живые воины, оставленные на палящем солнце, несущиеся кони, потерявшие своих всадников, черный дым, застилавший небосвод от горящих смоляных снарядов, выпущенных из катапульт на головы неверным — все это представляло ужасный котел, будто напоминавший тот самый ад, где варились тысячи грешников. Храбрость защитников Керака и подоспевших им на подмогу отрядам храмовников, на какое-то время смогла сдержать войска Саладина. Повелитель правоверных приказал отступить на какое-то время, но вскоре опять напал на крепость и на этот раз потери оказались огромными. Из всех пришедших трех отрядов храмовников и рыцарей барона де Вельта, удалось уцелеть лишь жалкой горстке воинов, а Рено де Шатийон скрылся через тайный вход со своими приближенными воинами и слугами. Его отряд незамедлительно направился в Иерусалим — приближалась война.

***

— И что будем делать? Они двинуться дальше — что тогда? — спросил одноглазый Амори, наспех перетягивая рану на предплечье, кровь от которой насквозь промочила облачение рыцаря.  — Нас осталось не так-то много — отвечал брат Гуго. — Вернемся обратно в крепость — нас сочтут трусами и закуют в железо. Рыцари Храма никогда не сдаются и никогда не отступают — таков устав нашего ордена и лишь смерть…  — Смерть уже у нас за спиной! Эта излюбленная тактика предводителей войск Саладина — измотать врага и заманить в ловушку! — перебил его барон де Вельт, которому тоже досталось в битве. Он оторвал большой кусок ткани от своей нижней нательной туники и также перематывал ей ногу, на другую менее серьезную рану барон не обращал никакого внимания.  — Если не вернемся в крепость и не предупредим остальных, их постигнет та же участь. Проклятие! Чего вы страшитесь больше — эфемерного наказания, которое вряд ли последует или того, что мы будет трястись от страха и обречем их на смерть?  — Закованный в железные колодки вряд ли сможет воевать также храбро как без них, но вот умирать, закованным и обездвиженным, без возможности защититься — это просто глупость — отвечал брат Амори. — Да и потом, войну нам еще никто не объявил. Это было всего лишь нападение.  — Нападение?! — взревел де Вельт, вскакивая и тут же снова опускаясь на землю, так как рана на ноге не приминула незамедлительно напомнить о себе. — Нападение? Война уже началась! Глупцы, опомнитесь! Ваш командор пал и больше уже не встанет как и большинство ваших собратьев, как и многие мои храбрейшие воины! Черт вас задери! Что ты предлагаешь? Остаться здесь и кинуться грудью на тысячное войско Саладина, покрыть себя вечной славой и лежать здесь мертвым, в то время как остальные жители и воины, что остались в крепости, погибнут? Какому богу нужны такое бессмысленные жертвы? И нужны ли вообще… Все молчали. Жалкие остатки некогда могучих отрядов, сейчас представляли собой горстку из девяти человек, половина из которых была ранено, а один из рыцарей был готов вот-вот испустить дух.  — Вот что. — помолчав немного, продолжил де Вельт. — Я знаю, вы, храмовники, никому не подчиняетесь, кроме своих командоров и магистра. Чья умная голова не замедлила отдать столь глупый приказ — защищать Керак и отродье де Шатийона? Но сейчас ни тот, ни другой не могут отдавать вам распоряжения…  — Как и ты! — резко перебил его брат Гуго и внимательно поглядел на барона. А потом добавил, улыбнувшись и внезапно смягчившись. — Мы исполняем волю Господа нашего и приказы нашего магистра. Знаю, к чему ты клонишь, сэр Гийом и даже знаю, почему ты хочешь вернуться в крепость. - И почему же? — усмехнулся де Вельт, в глазах которого промелькнула тревога.  — Из-за нее? Из-за Амины, ведь так? — брат Гуго заглянул в глаза де Вельту и снова улыбнулся. — Она не должна погибнуть. Амина и вправду натерпелась с лихвой, а наши остальные братья не заслужили погибнуть вот так просто, без боя. Что ж, решено, мы поскачем обратно в крепость и предупредим остальных — пусть готовятся к осаде.  — Аллилуйя — ехидно заключил барон и бросил остальной кусок ткани раненому Амори. — Ехать будем и днем, и ночью. Тогда мы еще сможем успеть. А что делать с ним? Барон указал брату Гуго на умирающего рыцаря Храма, его рана была столь тяжела, что никто из присутствующих не сомневался, воин испустит дух раньше, чем зайдет солнце.  — Я позабочусь о нем — ответил брат Гуго, нахмурившись, и достал из ножен длинный обоюдоострый кинжал. С этими словами он двинулся к умирающему собрату и через несколько минут все было кончено. Теплые струйки крови сочились на песок и впитывались, оставляя темно-красные большие пятна. Рыцари-храмовники окружили тело своего умершего собрата и прочитали короткую молитву, а после стали копать неглубокую могилу, чтобы как можно быстрее предать тело земле. Все это время брат Гуго сидел в стороне и смотрел куда-то в даль. Он не молился и его многочисленные морщины, избороздившие его немолодое лицо, сейчас казались стали глубже, исказив лицо храмовника в каком-то странном выражении. Гладя на брата Гуго, даже де Вельту стало не по-себе. Закончив в могилой, рыцари осторожно опустили туда тело своего храброго собрата и накрыли его некогда белым плащем, теперь этот плащ был промокшим от кровь, с восьмиконечным крестом. Быстро закопав яму и положив на нее несколько камней, храмовники вновь были готовы к тому, чтобы вернуться обратно в крепость.  — Теперь мы можем выдвигаться. — проговорил брат Гуго, который до этого момент сидел неподвижно и смотреть куда-то вдаль. — В седло! Дождавшись, когда солнце сядет, чтобы прикрыть свой побег, рыцари поскакали во весь опор. Медлить было нельзя — надвигалась война.

***

Тем временем в крепости все было тихо. Брат Доминик был привязан к столбу, стоящем посреди двора, а его спина была в кровавых следах от ударов. Десять ударов плетьми и железные оковы были не так страшны, по сравнению со скорыми вестями и падении Керака и гибели почти всех братьев-храмовников. Эти недобрые вести принесли сами выжившие участники кровопролитного жестокого боя. Небольшой отряд уцелевших воинов вернулся, спустя почти два дня беспрерывной скачки.  — Открыть ворота! — этот роковой возглас, раздался на всю крепость, поставив точку в надежде хоть когда-либо отбить захваченные земли христиан.  — Это же барон де Вельт и наши! — раздался еще один возглас одного из братьев-храмовников, как только кавалькада приблизилась к крепости. — Впустите их! Скорей! Как только рыцари въехали во двор крепости, де Вельт тут же приказал запереть ворота и немедленно готовиться к обороне.  — Вас вернулось так мало? Где остальные? — негодовали рыцари Храма.  — Черти бы вас побрали! — орал де Вельт. — Пока мы будем ботать без умолку, да молиться, с нас спустят последнюю шкуру! Запереть ворота! Керак пал, это все, что уцелели.  — Что?! Не может быть?! — некоторые братья-рыцари не верили, что все три отряда погибли. — Вас всего восемь?  — Проклятье! Вы что тут все, оглохли от своих молитв? Или на свет вчера народились! Кто-нибудь! Эй, заберите моего коня, если его не прислонить к стенке, он упадет замертво! — продолжал бушевать де Вельт, с трудом спешиваясь и не обращая никакого внимание на собравшихся вокруг удивленных храмовников. — Заберите раненых!  — Господин барон, я понимаю, вы привыкли к тому, что король Филипп Август дал вам полномочия, которые не имеют границ — ответил один из рыцарей Храма со свойственным спокойствием и достоинством. — Но мы подчиняемся лишь нашему командору и магистру. Вы можете приказывать, но только вашим людям.  — Да ты и вправду, как я погляжу, последние мозги растерял от святой воды! — де Вельт подскочил к говорившему и схватил рыцаря за шиворот. — Ваш командор мертв, понимаешь ты это? Мертв! Как и остальные! А вот войска Саладина будут здесь уже к завтрашней ночи или еще раньше, к закату!  — Барон де Вельт прав — уверенный низкий голос брата Гуго мгновенно рассеял сомнения братии. — Это правда, наш командор, как и остальные братья — мертвы. Нам удалось спастись. Еще один наш брат во Христе не дожил и скончался от тяжких ран. Мы похоронили его прямо в там… Теперь, как старший и следующий после командора, приказываю вам готовится к осаде. Позаботиться о раненых и подготовить катапульты. Их слишком много. И кто-нибудь, освободите брата Доминика, теперь у нас каждый воин на счету. Братья-рыцари переглянулись и кое-кто поспешил выполнять приказы брата Гуго.  — А как же капитул? Мы не можем избрать командора вот так просто, без разрешения магистра… — начал было один из молодых рыцарей, как его речь тут же была прервала братом Гуго. Сильная и довольно ощутимая оплеуха немного привела в себя молодого тамплиера и он мигом побежал исполнять приказание вместе с остальными.  — Я полагаю, нам надо отправить в Иерусалим некоторых обитателей крепости, разумеется под охраной моих оруженосцев. Ги и Альмарик сопроводят обоз. Я в них уверен. Остальные останутся с нами. Хотя, я и так угробил много своих воинов в этой глупой затее. — сказал де Вельт, попутно снимая с себя доспехи и выливая себе на голову кувшин с водой. — Им незачем погибать. Я бы отправил их всех.  — Ты бы был хорошим предводителем и командором. Я не скрою, был бы рад видеть таких рыцарей как ты среди нашего братства. Боюсь уже поздно, Гийом, слишком поздно. Им не успеть — покачал головой брат Гуго. — Но, стоит попытаться. Да, обоз с женщинами и прислугой может выдвинуться уже сейчас. Под охраной твоих оруженосцев.  — А я всегда восхищался тобой, брат Гуго. Твоей стойкостью и воинским искусством. — улыбнулся де Вельт. — Этим мальчишкам повезло иметь такого наставника. Жаль только, что почти всем им уготована смерть.  — Нам всем когда-нибудь уготована смерть. Но мы встретим ее с храбростью — ответил брат Гуго улыбаясь в ответ.  — С мечом и щитом в руках! — весело добавил брат Амори, который также присел рядом, раздевшись по пояс он и его оруженосец промывали свои раны.  — Как подобает истинным воинам Христа — закончил брат Доминик, который подошел к ним, потирая затекшие от железных оков запястья. — Рад видеть вас, друзья мои! Рад, как никогда.  — Ха-а-а, Креси! — воскликнул одноглазый Амори и кинулся обнимать друга, несмотря на рану. — Пока ты тут прохлаждался и отдыхал в колодках, мы попали в знатную заваруху! Но да ничего, впереди нас ждет настоящая битва! Это тебе не скучные вечера в прецептории! Наконец-то нам предоставится возможность покрыть себя славой и показать наше знаменитое воинское искусство в бою! Еще никто не мог сравниться с рыцарями ордена Храма ни в сражениях, ни в смерти!  — Хотел бы я разделить твой оптимизм, сэр Амори — отозвался барон, который наконец-то покончил с переодеванием и отдал распоряжения своим оруженосцам. — Но война и молитвы, это не единственный способ существовать. А еще большей глупостью я считаю бессмысленную гибель. Гибель ни в чем не повинных людей, будь то простой солдат или мирный житель, будь то рыцарь благородных кровей. Во имя чего? Во имя Господа? И Господа ли? А может, во имя неуемной жадности вашего магистра и тех, кого он поддерживает?  — Еще слово и я скрещу с тобою меч, де Вельт! Это богохульство! — выкрикнул де Креси. Барон лишь рассмеялся в ответ и продолжил как ни в чем не бывало.  — Смерть никогда не бывает красивой. Она ничего не приносит, лишь забвение. — сказал он.  — Это слова труса — возразил де Креси, метнув нетерпеливый распаленный взгляд на де Вельта.  — Это слова мудрого человека, брат Доминик — осадил рыцарей брат Гуго. — Глупо искать смерти, когда она и так стоит у нас за плечами и также глупо обрекать людей на смерть, не имеющих никакого отношения к этой бессмысленной кровавой бойне. Господин де Вельт знает, за что сражается. И исполняет волю своего короля. И не только…  — Тогда зачем бы ему оставаться с нами? — усмехнулся Амори. — А, господин барон? Отчего не поехали вместе с обозами в Иерусалим? Что же вас держит здесь? В этой богом забытой крепости?  — Вот, она — ответил де Вельт и открыто поглядел в глаза храмовникам, указывая на идущую к ним Амину. Сарацинка только что закончила помогать укладывать раненых под навесы и таскать воду и колодца, чтобы омыть раны воинов. — Я живу ради нее. Рыцари замолчали, когда Амина приблизилась к ним. Ее взор тут же озарился печалью, когда она увидела сидящих мужчин. А вид раненого де Вельта и Амори и вправду вызывал неподдельный страх, ведь они считались одними из самых лучших воинов. Что уж было гадать об участи остальных.  — Амина, слушай меня и не перебивай — говорил барон, оттащив сарацинку за руку и отводя ее в сторону. — Ты немедленно возьмешь все, что тебе необходимо и сейчас же отправишься с последним уходящим обозом.  — Нет — ответила Амина и помотала головой.  — Не перечь мне, я пока еще твой господин и ты будешь исполнять мои приказы, хочешь ты того или нет. — глаза де Вельта сверкнули гневом. — Войска Саладина будут здесь к следующей ночи или уже к вечеру. Мне или храмовникам не страшно будет умереть от удара меча или стрелы, но ты…  — Я остаюсь — твердо ответила сарацинка. — Кто же позаботиться о раненых? Я не могу их бросить, пусть бы даже это стоило мне жизни.  — Черт возьми, Амина! -взревел де Вельт и схватил хрупкую девушку за плечи. — Если бы тебе грозила легкая смерть. Я прекрасно знаю, что делают с теми, кто принял веру своего врага. С теми, кто перешел в нашу веру, кто уверовал в Христа и святое распятие. Уже кому, как не тебе знать об этом! Клянусь всеми святыми, я не хочу для тебя столь страшной участи! Прошу тебя, умоляю, отправляйся вместе с остальными, под охраной моих верных людей! Неужели же это все из-за храмовника…  — Нет, господин. Не из-за него. Я остаюсь. — Амина была непреклонна. — Я уже приняла решение, хочешь ты того или нет. Прости, мой господин, но мне наплевать, когда и как мы погибнем. Мне важно успеть сделать хоть что-то и принести хоть какую-то пользу этим несчастным. Если не спасти их, то облегчить их страдания и не дать им умереть в одиночестве, борясь со своими собственными страхами в одиночку и забвении. Пусть так, путь отправляться в свой последний путь они будут с надеждой на то, что там, на небесах и вправду ждет что-то светлое, раз в этой земной жизни они видели лишь кровь, боль и жестокость. Не отнимай это ни у них, не у меня, сэр рыцарь.  — Что ж, мне нечего сказать тебе, Амина. И я могу понять, почему ты приняла такое решение. Ваш прецептор, брат Робер, который заменил тебе отца, скорей всего понял бы тебя, но также как и я не желал бы тебе такой горькой участи. — с досадой ответил де Вельт. — Знай, я буду рядом всегда, чтобы тебя защитить. С этими словами барон отпустил сарацинку и отправился провожать последний обоз и отдавать последние приказы своим людям. Ворота вновь закрылись, оставляя внутри крепости, рыцарей Храма и тех немногих, кто согласился остаться там добровольно. Эти жалкие «остатки» доблести и безрассудства теперь составляли единственную защиту и преграду на пути многочисленных войск Саладина. И единственное хрупкое препятствие по дороге на Иерусалим.