Тамплиер

На другой день де Вельт с большим трудом уговорил остальных взяться за оборону города. Никто до конца не верил, что Саладин сможет взять Святой Град, никто не верил, что армия тамплиеров и воинов, что увел с собой Ги де Лузиньян. Барон с трудом уверил местных правителей, что промедление подобно смерти и жестокому поражению, если не организовать оборону Иерусалима. Наконец, не смотря на долгие споры, доводам барона все же вняли. А еще один из знатных вельмож, имевших вес в глазах знати Иерусалима, Балиан Ибеллинский, чудом спасшийся из сарацинского плена, горячо поддержал де Вельта и стал вместе с ним организовать оборону города. Де Вельт отдал нужные приказы своим людям и распределил воинов за главной стеной города. Ближе к полудню, когда стало невыносимо жарко, барон сидел под навесом, заканчивая писать послания королю и отдавая их в руки гонцам, которые должны были отбыть в Яффу. Поставив свою подпись и вручив посланнику последний свиток, де Вельт откинулся на расшитые яркие мягкие подушки, раскиданные под навесом. Когда посланник ушел, он прикрыл глаза и придавался воспоминаниям о прошедшей ночи. В голове барона была лишь одна мысль — Амина. А после того, что случилось прошлось ночью между ними, только разожгло еще большее желание и страсть барона. Но теперь к этому жгучему чувству примешалась нежность, которую до этого момент де Вельт не испытывал ни к кому, кроме Амины. Его сарацинская служанка, сама того не зная, завладела его сердцем и мыслями. Де Вельт решил поставить окончательную точку, сделав прелестную сарацинку полностью своей — он окончательно и бесповоротно решил жениться. Эта смесь чувств и желания, которые Гийом хранил в своем сердце много лет, дала свои плоды. Немногословный по своей натуре и даже немного угрюмый барон де Вельт не был из тех, кого можно было смело назвать — трубадуром или тем дамским угодником, которые пленяли красавиц приятными сладкими речами. Вот и теперь барон был немного растерян и не мог подобрать нужные слова, чтобы окончательно объясниться со своей возлюбленной. Он раз за разом проговаривал эту важную для него самого фразу, в которой де Вельт бы изложил все свои чувства и свое главное желание сделать Амину своей супругой, но то, что накануне, во время их первой ночи страсти, слетело с уст барона, сейчас висело над ним будто камень. Рыцарь отчего-то с огромным трудом, подавляя смущение и некоторый стыд никак не мог окончательно изложить все то, чего он желал. Из сладких мечтаний под навесом его вырвал голос собственного оруженосца.  — Господин, все сделано как вы приказали, но разведка — только что всадник вернулся… — голос Альмарика немного дрожал. — Войска Саладина уже на подходе. Возможно, уже к вечеру нам придется принять бой.  — Что?! Проклятье… Альмарик, найди Жиля и остальных, пусть готовят катапульты и вот еще что. — барон мигом вскочил на ноги, затягивая крепления дуплета. — Найди мне священника! Живо! И приведи Амину, живо! Сам барон отправился прямиком к своим людям, чтобы еще раз убедиться в верности своих решений. Балиан, целиком и полностью разделявший взгляды де Вельта, расположил своих людей за крепостной стеной и перед главными воротами, отдавая последние приказы воинам у катапульт.  — Что, сэр Гийом, твои люди готовы к бою? — улыбнулся Ибеллин.  — Да, готовы. И тебе бы тоже следовало приготовиться — кивнул барон, затягивая пояс с ножнами и мечом туже обыкновенного. Балиан приподнял бровь, словно желая переспросить барона.  — Имею в виду твою семью, твою жену и остальных — уточнил де Вельт. — Всем придется тяжело, они будут здесь уже к вечеру. Мы не успеем отправить караван в Яффу.  — Они укрылись в дальних покоях, вместе с остальными. У нас есть возможность переговоров, не волнуйся Гийом, Саладин не из тех, кто захочет зря жертвовать своими людьми — продолжал Балиан.  — Но преимущество на этот раз на его стороне, сэр. — улыбнувшись, ответил де Вельт. — Если бы ты только видел сколько он привел в этот раз. Де Ридфор наверняка угробит своих рыцарей, которые нам нужны здесь и сейчас! Проклятье… У нас каждый воин на счету. Вот так доблестные воины Храма защищают Святой град.  — Могу понять твою досаду Гийом, но у нас не другого выхода. Переговоры я приберег на самый крайний случай. — Балиан положил руку на плечо барону, стараясь немного его приободрить. — Я слышал, ты искал священника?  — Да, я хочу жениться и прямо сейчас. — буркнул де Вельт, а его глаза стали серьезными.  — И кто она? Я знаю ее? — удивился Ибеллин, прекрасно зная нрав барона и его прежние похождения. — Кто же это прелестница, что смогла завладеть твоим сердцем? И теперь, когда кругом война…  — Именно поэтому и решил. Мы оба, возможно, не переживем эту ночь и я наконец-то хочу, чтобы моя возлюбленная принадлежала мне полностью. Это моя сарацинская служанка, Амина. Ты ее знаешь. Она была одной из прислужниц королевы Сибиллы.  — Вот уж никак не ожидал, что ж, дорогой Гийом, возможно, это верное решение и хоть время сейчас выдалось жестокое, но я думаю, ты выбрал правильный момент. Значит и вправду говорили, что ты ее очень любишь… Ты и эта крещеная сарацинка… Столько лет прошло, а ты так и не смог забыть ее. Рад, что твоя красавица наконец-то ответила тебе согласием. Поздравляю, друг. — Балиан обнял барона, пожелав ему удачи в надвигающемся бою и продолжил обходить своих людей, проверяя все ли готово к отражению нападения. Проводив взглядом Ибеллина, де Вельт решил сам разыскать Амину и уже хотел вернуться в свои покои, но тут увидел как его оруженосец и еще несколько слуг возвращаются вместе со священником. Амины рядом с ними не было.  — Где она? — взгляд де Вельта сейчас мог испепелить любого, подвернувшегося ему под руку, будь то воин или слуга.  — Господин, Амина отправилась с остальными лучниками в ту часть, где укрыли женщин и детей. Она надела одежды лучника и…  — Черти бы вас подрали, а ты Альмарик, куда ты глядел?! Я же запретил ей… — бушевал де Вельт, понимая, что его малютка может погибнуть, а если попадет в плен? Нет! Он не мог допустить этого.  — Амина меткий стрелок, господин, а у нас каждый человек на счету — отозвался один из его оруженосцев.  — А тебе кто позволил открыть свой поганый рот, Готфри?! Черт побери! Я же приказал не спускать с нее глаз! Выпорол бы вас всех сам, если бы не война… Ты Альмарик и вот ты — продолжал барон в бешенстве. — За мной и святошу не забудьте!  — А зачем же понадобился вам я? Ваша милость?! — опешивший священник, которого Альмарик вытащил из ближайшей часовни дрожащего будто осиновый лист, не понимал, что понадобилось от него в такую минуту грозному рыцарю.  — Жениться, черти бы вас всех побрали! — прорычал де Вельт. — Все за мной! Воины переглядываясь и довольно улыбаясь поспешили вслед за господином, продолжая тащить за собой напуганного священника. Улыбались они оттого, что знали — их господин теперь счастлив и даже его угрозы вряд ли исполнимы, особенно теперь. Да и уважение к умелому и храброму рыцарю занимало в их сердцах куда большее место, чем обида на горячий характер барона. С большим трудом де Вельту и его людям удалось найти ту часть крепостной стены города, где Амина и другие лучники охраняли слабое место обороны.  — Амина… — выдохнул барон с облегчением, когда увидел свою возлюбленную, закутанную в легкое одеяние лучник, спрятанными под капюшон волосами и арбалетом в руках. За ее хрупкими плечами были сразу две кожаные сумки со стрелами, надетыми крест на крест. — Почему? Зачем… Но не успел барон начать свою фразу, как откуда то издали раздались звуки труб, возвестившие о внезапном нападении. С другой стороны крепости раздались крики.  — Началось. Пора, мой господин. — проговорил Альмарик и надел свой шлем, затягивая крепления кольчужных перчаток. — Пожени нас, монах! Сделай это сейчас! — выпалил де Вельт, становясь на колени и хватая Амину за руку. — Клянусь быть с тобой до конца своих дней и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии, пока смерть не разлучит нас! Жизнь моя… Ты согласна? Согласна ли ты стать моей женой? Амина растерянно поглядела на барона, а потом перевела свой взгляд далеко за пределы крепости — войска Саладина уже показались на горизонте, а первые отряды сарацин нападали на другую часть стены города. Катапульты были наготове. Что-то сжалось внутри и сердце будто замерло, пропустив удар. Она до последнего жала вестей об ушедших отрядах храмовников, словно надеясь на что-то.  — Да — твердо и почти бесцветно сказала она, протянув свою руку де Вельту и становясь с ним рядом на колени. Послышался шум боевых сигналов и вокруг началась суматоха. Воины и лучники занимали свои позиции. Священник лишь успел быстро пробормотать нужные слова и возвестить о том, что отныне и навеки они муж и жена.  — Альмарик, Готфри — защищайте свою госпожу во что бы то ни стало, словно она — это я. Остальные за мной — твердо и спокойно сказал де Вельт.  — Я очень люблю тебя — сказал он и надел на палец Амине свой перстень с родовым гербом, а потом притянул сарацинку к себе и поцеловал ее, вкладывая в этот поцелуй всю свою страсть, нежность, любовь и боль. Боль от того, что эти моменты могут стать для них всех последними. Потом, де Вельт резко повернулся и уже больше не оглядывался кинулся прямиком к главным воротам, где были его люди и воины Балиана Ибеллина.

***

Это был последний день Иерусалима. Святой град пал, не смотря на отчаянное сопротивление, после долгих месяцев осады… Силы были неравны, никто бы не смог продержаться дольше, чем доблестные защитники Иерусалима в тот злосчастный день. Последний день перед сдачей города. Катапульты сарацин разбили крепкие стены, уничтожив последний оплот защитников, а после, над городом повисла угроза куда страшней. Никого бы из жителей и воинов не пожалели, если бы не тяжелое решение, которое Балиан и барон де Вельт все же приняли, оставив всякое сопротивление, решив больше не жертвовать жизнями своих людей понапрасну. Последней каплей, в принятии этого рокового шага, послужил страх за жизнь своих близких и своих семей. Де Вельт видел, как та часть стены, где находилась Амина и его воины, обрушилась под натиском очередного снаряда, выпущенного из сарацинских катапульт. Он помнил как бросился туда, не обращая никакого внимания на летящие градом стрелы, сшибая по дороге своих и чужих, перескакивая через трупы лошадей и людей, чудом уворачиваясь от летящих камней… Господь сжалился тогда над де Вельтом и ему удалось прорваться туда, где была Амина, но ту часть города уже заняли сарацинские войска, а попавших в плен людей увели за пределы города. Балиану с огромным трудом удалось сдержать барона от того, чтобы броситься за ними в погоню. Спустя еще день сопротивления решение о сдаче города все же было принято. Балиан договорился о сдаче города и о том, чтобы Иерусалим не предали разграблению. Тогда Саладином было выдвинуто условие, чтобы каждый живущий в городе заплатил бы за себя выкуп, не смотря на богатство или бедность. А после покинул бы город. На все Саладин отводил сорок дней. По истечении этого срока, те, кто не смог выкупить себя или за кого так и не внесли плату — навсегда оставались рабами. За каждого мужчину был установлен выкуп в десять золотых, за женщину — пять, за детей обоего пола — два. Но за каждого воина, оказавшегося в плену на этот раз была предложена куда большая сумма — сотню золота за каждого воина или слугу. Среди пленников оказалась и Амина, которая сидела между другими пленниками, тщательно прикрывая голову капюшоном и стараясь не глядеть в галаза охраняющим их сарацинам. После долгих переговоров Саладин согласился, чтобы воинов, за которых был уплачен выкуп, могли забрать. Де Вельту удалось выкупить почти всех, но по роковой случайности, расплачиваясь за своего последнего слугу у него больше не оставалось ни единой золотой монеты, чтобы выкупить свою жену. С ужасом и отчаянием он наблюдал, как Амина по-прежнему сидела в этой длинной связке будущих рабов, среди тех, кого не смогли выкупить и кто не мог заплатить за себя сам. Так прошло еще несколько дней. Де Вельт был готов сам ринуться на все войско Саладина, лишь бы освободить свою любимую супругу, но больше всего он боялся того, что кто-нибудь обнаружит в этом отважном молодом стрелке женщину, но не просто женщину — а крещеную сарацинку. Тогда бы Амине не смог помочь даже сам Господь. Барон твердо решил ехать вместе с Балианом, чтобы попытаться обменять его самого на Амину.  — Так это твой стрелок так ловко и метко убивал моих всадников? — спросил Саладин, насторожившись, когда де Вельт попросил об этой милости султана — обменять лучника на самого себя.  — Да, это ценный воин — отвечал барон, лишь взглядом запретив Амине не под каким предлогом снимать капюшон. — Поэтому я готов заменить его собой.  — Твоя необычная просьба, — отвечал Саладин, улыбнувшись, внимательно поглядев на лучника, кутавшегося в свои одежды. — Может быть исполнена, но разве обычный воин может стоить столько же, сколько стоит благородный и мужественный рыцарь как ты? Ошейник раба легче доспехов война!  — Это моя жена, я готов отдать все, что у меня есть — отвечал де Вельт, открыто гладя в глаза султану. — Но мое золото я отдал до последней монеты в качестве выкупа за моих людей. У меня ничего не осталось, кроме моей жизни и я с радостью обменяю ее на свободу для моей жены.  — Значит, этот меткий стрелок твоя жена? Если так — она достойна куда большего залога. — ответил султан. При этих словах сердце де Вельта застучало так часто, что готово было выпрыгнуть из груди — чего же еще попросит Саладин, если ему мало собственной жизни знатного рыцаря? Де Вельт терялся в догадках, но отступать было некуда. — Я слышал о тебе как о храбром и непобедимом воине, а теперь и сам убедился еще и в твоем благородстве. То, как ты спасал и защищал своих людей, не жалея свой собственной жизни — достойно уважения. Я окажу тебе милость и отдам тебе твою жену не прося за это платы. — сказал Саладин, опять улыбнувшись, в то время как его глаза мерцали хитрыми огоньками. Гийом тут же бросился к Амине, не дожидаясь пока сарацины развяжут ей руки. Он сам мигом перерезал веревки на ее тонких запястьях и поднял малютку на руки, а после, усадив на своего коня, что-то еще долго шептал Амине и целовал ее личико. Когда переговоры между сторонами завершились, настало время приготовится к исходу из Иерусалима. Теперь де Вельт и его люди должны были отправиться в Яффу.

***

Ричарда Львиное Сердце и французского кроля Филиппа Августа по-прежнему разъединяли споры по поводу иерусалимского престола. А между тем, магистр ордена Храма оставался в плену еще какое-то время, а почти все братья-рыцари погибли. Спустя несколько месяцев после страшного и кровопролитного поражения при Хаттине, а также после сдачи Иерусалима, сила тамплиеров как и их вера были подорваны. Впрочем, как и доверие, и репутация ордена Храма больше не имела такого успеха как было ранее. Де Креси, чудом спасшийся и выполнивший последний приказ де Ридфора, возвратился в ближайшую прецепторию храмовников с секретным посланием о безоговорочной сдачи нескольких крепостей. Израненный и изможденный рыцарь не сразу нашел понимание среди своих собратьев. Его стали упрекать в предательстве и нарушении устава, но все это было ничто, по сравнению с той тяжкой обязанностью сообщить братьям о той катастрофе, о гибели стольких рыцарей и плене… Аскалон, Тир, Газа, Берофа и другие… Тамплиеры должны были оставить эти крепости безоговорочно. А еще был Иерусалим… Этого никто не мог понять и простить. Сдача крепостей еще больше навредила репутации тамплиеров. До возвращения магистра де Ридфора, на долю Доминика выпала нелегкая участь — ему было приказано также, как это только будет возможно, собирать все силы ордена и объявить общий сбор средств для выкупа магистра. Это был большой удар — рыцари продавали свои последние пряжки от поясов, чтобы собрать всю необходимую сумму. Когда крепости были сданы, а выкуп отдан сарацинам — Жерар де Ридфор был отпущен на свободу, но не просто так — он поклялся самому Саладину больше никогда не поднимать против него меча. После падения Иерусалима был потерян не только Святой град, но и почти вся Палестина, все то, за что так долго боролись тысячи и тысячи христианских воинов, проливая свою кровь и отдавая свои жизни. Своей гордыней и заносчивостью Жерар де Ридфор нанес чести ордена почти смертельный удар, а белые плащи с восьмиконечным красным крестом отныне не будут больше олицетворять незапятнанность и чистоту. А братья-рыцари будут нести этот позор, сгорая от стыда, предательства и поражения еще очень долгое время. Это чувство будто меч, занесенных на их головами, висело в воздухе. Но рыцари Храма мужественно продолжали свой путь. Не смотря на предательство их магистра и гибель многих братьев, ничто не отвратило от их главной цели — вернуть себе все то, что с таким трудом было ими добыто, то, что досталось им великой кровью… Теперь, когда страшные воспоминания о Хаттине, казалось, были позади, а де Креси еще на один шаг приблизился к кругу старших рыцарей, оставалось поддержать и заступиться за честь ордена. Репутация рыцарей Храма пошатнулась и как никогда нуждалась в восстановлении доброго имени воинства Господня. Доминик, пробыв в госпитале чуть больше месяца, сразу же после излечения отправился в Яффу, исполнять приказ магистра — немедленно собирать все силы для того, чтобы отбить к Саладина Акру и другие крепости. Этот приказ был ничем не лучше остальных, которые отдавал вернувшийся из плена де Ридфор. Его провальная неумелая и недальновидная стратегия, которая уже легла тяжким бременем на весь орден, сейчас была единственной верной и снова воинство Христа, облаченное в белые плащи с восьмиконечным красным крестом, должно посылать своих лучших воинов… Но зачем? Поползли слухи, что магистр, чтобы спаси свою жизнь, нарушил не только устав, но и самолично принял ислам, а то и вовсе подчинился Саладину, давая клятву неверным… Много еще о чем судачили в рядах ордена, но живых свидетелей истинных деяний магистра в плену — не было. Кроме де Креси. А что же Доминик? После возвращения из плена со страшной для всех братьев-рыцарей вестью — он сам был на грани жизни и смерти, а после долго молчал, отказываясь от рассказа и описания подробностей и о том, что же на самом деле случилось в плену у сарацин. Постепенно де Креси оставили в покое, полагая, что молодой тамплиер и так натерпелся пыток и ужасов плена. А его доблесть и мужество больше никто не ставил под сомнения. Де Креси выполнял волю великого магистра. Но только сам де Креси знал эту горькую правду, а воспоминания всякий раз заставляли сгорать его от стыда и невыносимой боли. Каждый раз, закрывая глаза, он видел перед собой того самого рыцаря, который оглянулся в последний момент перед своей неминуемой гибелью. Еще не раз, спустя многие годы, Доминик будет вспоминать то отчаянное мужество и смелость, ту борьбу со страхом перед зияющей бездной, отразившуюся в глазах этого истинного воина Христа. Его страшная гибель… Нет-нет, он погиб не напрасно. Но этот молодой рыцарь Храма все же остался верен своим убеждениям, своим клятвам и своим товарищам… До конца… Он так и не смог отречься от своей веры, от того, чем дышал и чем жил… С тех пор в душе Доминика поселилось странное гнетущее чувство, которое оставалось с ним до самого конца — чувство вины…  — Господин, ваши лошади готовы — голос оруженосца заставил Доминика очнуться от воспоминаний.  — Благодарю. — кротко ответил де Креси, потирая свежий шрам от сарацинских сабель, который отныне украшал его опаленное солнцем лицо. Взгляд Доминика изменился и теперь был настолько понизительным и серьезным, что некоторые молодые послушники из ближайшего монастыря сжимались и кланяясь старались пройти мимо рыцаря быстрее обычного. В Яффе было спокойно, здесь стояли не только войска тамплиеров и госпитальеров, но и все воины Запада. Их многочисленные флаги развивались на ветру, а снующие туда-сюда многочисленные оруженосцы и слуги с поклажей своих господ, казалось, напоминали один большой муравейник. Казалось, жизнь продолжается, не смотря на все горести и смерть. Доминик закутался в свой плащ, его немного знобило, хотя солнце было в зените. Эта дрожь во всем его теле появлялась довольно часто, после того, как он в одиночку пробирался сквозь пески, палящее солнце, чтобы привезти последний приказ магистра.

***

Выполнив приказ магистра и объявив о сборе рыцарей в Яффе для похода на Тортозу и Акру, де Креси ожидал посланника от де Ридфора, чтобы быть готовым в любую минуту отбыть вместе с новыми отрядами рыцарей. Целью собрания последних сил ордена была Акра — важнейший оплот тамплиеров и всего христианского воинства. Многие сравнивали эту крепость с самим Святым Градом. Де Ридфор, не смотря на данную Саладину клятву, вовсе не собирался ее сдерживать. Воодушевив своим приказом всех рыцарей было решено идти на Акру… Доминик прогуливался вдоль берега, вдыхая свежий морской воздух и наслаждаясь прохладой, которую дарила вода. Неожиданно он услыхал стук копыт, доносившихся откуда-то издалека. Тамплиер обернулся и увидел мчащегося во весь опор всадника, впереди которого, рядом, сидела тонкая женская фигурка. Всадник бережно придерживал этот хрупкий силуэт одной рукой, а другой поводья ретивого коня. Промчавшись мимо де Креси, всадник остановил коня недалеко от пристани. К нему тут же подбежали слуги и оруженосцы. Один мгновенно взял повод коня, а другой помог спешиться даме, закутанной в светлые вышитые мелкими золотыми цветами одежды. Хрупкая фигурка повернулась и знакомый голос поблагодарил слугу за помощь. Де Креси узнал этот голос, сердце его бешено заколотилось, он хотел было развернуться и убежать. Скрыться, провалиться сквозь землю, но его ноги будто вросли в землю и не слушались своего хозяина. Это была Амина. А всадник, который уже отдавал какие-то распоряжения низким громким голосом — был никто иной как барон Гийом де Вельт. Пока барон отдавал приказы, Амина немного отошла от того места, где стояла ранее и пошла дальше, решив немного прогуляться вдоль берега. Ее легкая мягкая поступь и задумчивые темные глаза мгновенно воскресили в памяти де Креси все то, что когда-то им довелось пережить в осаждаемой крепости. Амина сняла со своей головы легкий палантин, открывая лицо навстречу прохладному морскому ветру, который то и дело играл прядями ее волос. Сарацинка все шла и шла по берегу, будто не замечая ничего и задумавшись о чем-то своем, как вдруг она невольно подняла глаза на того, кто встретился ей на пути. Амина застыла, прижав руки у груди, боясь произнести хотя бы слово. Доминик также стоял и смотрел на нее, боясь сделать шаг навстречу и спугнуть это сладостное видение. Их глаза встретились и не отпускали друг друга. По лицу Амины покатились тонкие струйки слез, а губы что-то беззвучно прошептали. Руки ее заметно дрожали, а сама она не могла тронуться с места. Доминик все же сделал шаг навстречу и подхватил Амину, ноги которой подкосились и она бы упала, не приди ей на помощь де Креси.  — Ты жив… Значит ты жив… — очень слабо произнесла она, прикасаясь своими ладонями к загрубевшему, покрытому шрамами лицу де Креси.  — Да, любовь моя… Я жив, но лучше бы мне никогда не платить той цены, которую заплатили наши рыцари за спасение… Амина… Слава богу… — торопливо говорил Доминик, покрывая поцелуями ее заплаканное личико. — Не хотел, чтобы ты знала об этом… Мы все тогда шли на смерть… Амина…  — Не говори ничего… Ты жив… Это главное… Доминик… — она с большим трудом снова встала на ноги, обретая опору. — Я думала ты погиб… — продолжала она как бы в забытье. — Значит де Вельт лгал… Все лгали… Я…О боже… Доминик…  — Тише-тише — де Креси продолжал гладить и целовать ее лицо, не разжимая свои объятия. — Я всего лишь хотел, чтобы ты жила… Чтобы ты была свободной…  — Я не свободна, Доминик — грустно ответила Амина, прижимаясь все сильнее к его груди.  — Это так — раздался низкий уверенный голос позади них. — Отпусти ее! Немедленно! Амина больше не свободная женщина, к которой любой проходимец может тянуть свои руки! Она моя жена! И не просто жена какого-нибудь рыцаря, она госпожа и супруга командующего королевской армией Филиппа Августа! Голос принадлежал барону де Вельту.  — Прости, сэр Гийом — ответил де Креси, помогая Амине более уверенно встать на ноги. — Мы всего лишь говорили.  — Что ж, сэр храмовник — ехидно заметил де Вельт, который узнал де Креси и выхватил меч из ножен. — Поздравляю! Иерусалим потерян, как потеряны многие ваши крепости, как потеряна Палестина. Да, храбрые воины Христа бросили Святой Град и поскакали как черт от ладана на встречу безумным приказам одного фанатика и выскочки! Гордыня и заносчивость вашего магистра обернулась великой болью и страшным исходом для всех!  — Пожалуйста, Гийом… — Амина попыталась урезонить супруга и возможно, удержать о кровавой стычки с де Креси.  — Ты прав, мы потеряли почти все, что когда-то было завоевано, но мы снова вернем себе все, что было утеряно — отвечал де Креси, который тоже потянулся к рукоятке своего меча.  — Да что ты говоришь? Сколько еще людей должно погибнуть, выполняя приказы вашего магистра? Впрочем, это уже не мое дело и не дело нашего короля — ответил барон, презрительно поглядев на тамплиера. — Значит это правда, что Филипп Август отзывает войска обратно во Францию, не смотря на договоренность с королем Ричардом? — де Креси оторвал руку от клинка, как только де Вельт вложил свой меч обратно в ножны. — Да, это правда. — кивнул де Вельт, немного смягчившись и подавив в себе постыдную ревность. — Ричард — мясник, живущий войной. Ему плевать на свою страну. Англия интересует его лишь в качестве курицы-несушки, которую он то и дело трясет, что есть сил. Но вот страна его уже на издыхании. Наш король хоть и раздавал обещания, но для него на первом месте всегда была и будет — Франция. А наши воины еще пригодятся. Не стоит умирать за то, что уже почило в этих опаленных солнцем песках. Сегодня мы отправляемся домой.  — Рад видеть тебя живым, Гийом. И также как и покойный брат Гуго был бы рад видеть тебя среди наших братьев. — улыбнулся де Креси и протянул барону руку.  — Вот тебе раз! — молвил де Вельт и рассмеялся громко и раскатисто, протягивая свою руку в ответ. — Никогда даже представить себе не мог, что мне придется поститься по три раза на недели, да еще и отказывать себе во всех радостях жизни! Как ты и сам видишь — жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от тех мимолетных моментов счастья, что приготовила для нас судьба. Сказать по-правде, хоть я не питаю к тебе особых чувств дружбы, но и я рад, что ты жив, де Креси. А теперь, давай прощаться. Надеюсь, Господь сбережет тебя и на сей раз. Рыцари пожали друг другу руки.  — Амина — обратился он к супруге, протягивая ей руку. — Нам пора, выступаем совсем скоро.  — Возьми. Этот кинжал стал слишком тяжел для меня… Я больше никогда не хочу обнажать этот клинок… — сказала Амина, отстегивая от своего пояса тот самый кинжал с ножнами, который когда-то ей отдал брат Гуго, вкладывая его в руки де Креси. Тем самым она окончательно расставаясь с прошлым. — Пусть Господь хранит тебя. Поклонившись, Доминик принял дорогой подарок, лишь слегка прикоснувшись своими пальцами к ее ладони, украдкой, чтобы не заметил барон де Вельт. Амина кивнула и поспешно накинула на голову палантин, делая шаг назад, чтобы опереться на руку своего мужа. Де Креси видел, как барон де Вельт посадил ее на коня и вся кавалькада двинулась в путь. Храмовник бросил последний взгляд в след отъезжающим всадникам. Его взор был прикован к единственной хрупкой фигуре сарацинки, закутанной в светлый, расшитый по краю золотистыми цветами палантин. Это были последние мгновения и прощание с единственной любимой женщиной, которую он больше никогда не увидит, а ее темные сверкающие глаза навсегда останутся в его памяти. Прозвучал сигнал к сбору и рыцари храма стали выстраиваться в колонны, готовясь к маршу на Акру. Доминик еще раз посмотрел в след уходящим воинам. Его глаза увлажнились и что-то сжалось внутри, а его руки судорожно комкали белоснежный плащ тамплиера. Этот последний миг, миг уходящей возможной жизни навсегда отпечатался маленькой морщинкой на лице де Креси. Спустя какое-то время, когда отряд скрылся из виду, Доминик поспешил встать в строй, чтобы возглавить новый поход на Акру. Битва за Иерусалим была проиграна, христианский мир ждало окончательное поражение, а орден Храма сокрушительный разгром и смерть магистра де Ридфора… Но пока, война еще не была окончена. Рыцари Храма, сверкая доспехам, с черно-белыми знаменами шли продолжать то дело, которое, как многие из них полагали, им предначертал сам Господь…