Орландо БЛИН!

                    Этот вечер я провёл с Алинкой. Делал с ней уроки, слушал болтовню об учителях, с грустью понял, что у девчонки нет подружек в школе совсем.       — Почему? Как же без друзей?       — Да… меня нет часто, да и одноклассники все какие-то мне неинтересные! Представляешь, Сонька и Иринка уже курят! И разговоры у них все какие-то, короче… мне не интересно!       Услышав о том, что «её нет часто», скармливаю ей таблетки, две капсулы из разных баночек. Алина любовно заплела мне косичку, прицепив на хвостик девчачью заколку с цветочком и божьей коровкой. Уже перед сном валялись с Алинкой на полу и давали имена световым звёздам, что высветились у неё на потолке, придумывали необыкновенных жителей, истории далёких цивилизаций. Девочка так и заснула на полу под мои истории, засопела мне в плечо. Лежу и рассматриваю её прозрачные веки, бледную кожицу, болезненно-алые губы, скорбный ансамбль лба и бровей. Бедный ребёнок! Друзей нет! Отец вечно на работе! Мать ласки не успела дать! Любит какого-то эльфа придуманного! Ни игр нормальных, ни бегалок, ни курева втихушку, ни драк с пацанами из параллельного, ни ободранных в кровь коленок от бешеных игрищ во дворе, ни походов на речку с отцом, ни-че-го! Одни таблетки, роскошные машины, навороченные гаджеты и три языка для изучения. Хотя она, вообще-то, девочка. У них должно быть другое детство. Но всё равно, наверное, это подружки-сплетницы, куколки, наклеечки, помада втихушку, какие-то тетрадки со стишками, дискотеки! А у неё одни таблетки и ни одной подружки, кроме молчаливого эльфа на фотках.       В комнату заглядывает Роман. Видит нас лежащих на полу. Недоволен! Молча, подходит, подхватывает дочку и несёт на кровать, спать укладывает. А меня грубо толкает из комнаты и шипит мне в лицо:       — Что за лежание совместное? Она ребёнок совсем!       Но я–то знаю, что мне не в чем себя упрекнуть!       — А я в курсе, что она ребёнок! Это только для озабоченных типов совместное лежание и подсчёт звёзд на потолке может выглядеть как сексуальное домогательство! А вы представьте, что бывают и другие отношения, дружеские!       — Ты влюбишь её в себя!       — А типа она не влюблена в этого эльфа? И потом, вы знали, что так будет, для чего тогда меня завербовали?       — Не для этого!       — А зачем тогда? Что я должен делать? Сидеть, как истукан в уголке, вместо иконы? Вы сами сказали, делай её счастливой! Я и стараюсь…       — Чёрт! — Ромашка всё равно злой, смотрит в меня гневно, хищно. Видно, что сдерживает себя, губами шевелит, сказать что-то хочет, а не позволяет сам себе. — Ладно, не будем… Мы вообще-то на «ты»! Выпить хочешь?       — Ну уж не-е-ет! С меня хватит!       — А что так? В институт завтра собрался?       — Нет, я решил недельку похлыздить. Сказал, что домой уехал.       — Кому сказал?       — Всем… Ну, девушке своей… Она не поймёт.       — Девушка — это Настя Коновалова?       — Нифига себе! Вы что, досье на меня собрали?       — Мы на «ты»! Конечно, собрал. Пускать человека в дом и ничего о нём не знать — это глупость. Я, между прочим, Катрин — Алинкину гувернантку — в отпуск отправил, так что только рад, что ты будешь в доме безвылазно.       — Но через неделю я всё равно в институт пойду! У нас скоро уже неделя зачётная.       — Ну так через неделю же. Пойдём выпьем. Абсент пробовал когда-нибудь?       — Не-е-ет, Роман Вольфович, я больше с вами не пью! Берегу честь смолоду.       — Благоразумно… — тихо сказал Роман через паузу. — Тогда можно в бассейне расслабиться.       И я подумал, что, пожалуй, против бассейна ничего не имею, пусть он у них и небольшой, но плавать я люблю. Пошёл в свою комнату за плавками и халатом.       Бассейн действительно не спортивный, но самая большая глубина больше двух метров. Можно даже попрыгать с бортика. Что я и сделал с гиканием! Уф-ф! Вот живут же люди! Бассейн без справок и абонементов. Распластался на воде звездой морской, лежу, завидую. Вот бы Лапшу сюда, мы бы подурачились!       — Как водичка? — гулко раздаётся надо мной. Блин, вот умеет он неожиданно появиться. Хотя я предполагал, что Роман явится. Хватаюсь за бортик, отплёвываю воду, разлепляю глаза. Роман Вольфович в голубом махровом халате и чёрных боксёрах стоит и на меня любуется. Потом скидывает халат прямо на пол, и теперь им любуюсь я. Ни жиринки лишней, поджарый, но не худой, все выпуклости и линии, как с учебника, про него точно не скажешь, что на женщину похож. Ноги кривоваты, волосаты, на груди тоже чёрные завитки, кожа тёмная, то ли смугл, то ли загорел… На боку короткий шрам, на груди золотая цепь («на дубе том»), на плече какая-то готическая татуха. Просто мужик! То ли дело я: нежно-молочный, мышцы в зачаточном состоянии, оволосение скудное да ещё и заколка с цветочком! Просто не мужик!       Роман, не дождавшись от меня анализа состояния воды, прыгает в чашу. Проплывает туда-сюда, фыркает, переворачивается у борта кувырком (подозреваю, что выпендривается передо мной). Плывёт ко мне к борту.       — Как тебе бассейн?       — Метраж маловат. Нужно хотя бы метров двадцать пять, стандарт, ну и трамплинчик пятиметровый…       — О! Да ты любитель острых ощущений?       — Типа того.       Он разглядывает моё мокрое лицо, прищуривается на подводную часть айсберга под именем Юлик Блинов.       — Ты хорошо плаваешь? — спрашивает он, подчалив совсем близко ко мне.       — Хорошо. Я в детстве даже занимался, могу разными стилями.       — Какой любимый?       — Ну… наверное, кро…       Ни черта ему не интересно про стили! Заткнул меня своими губами, залепил слово на полпути! Захватил обеими руками затылок и всосался в мой рот. Непонятно только, он стоит, что ли? Я-то точно повис ухватившись за его руки! До дна не достаю. На пару секунд я ошалело застыл, вернее охуел от напора. Но его вкрученный внутрь язык, хозяйничающий на нёбе, вернул мне сознание, и я поднял волну: стал пинаться! Возымело сразу! Но Роман не оттолкнул меня, просто отстранился от губ и, удерживая затылок, вперился на меня злющими глазами. Отдышались. Он сглотнул и выпалил:       — Ты же любитель острых ощущений! Попробуй!       — Нет! Я нор-маль-ный!       — Я плохо целуюсь? Тебе не понравилось вчера?       — Вы целуетесь хорошо, я так не умею, но я нор-маль-ный!       — Я тоже нормальный.       — Сомневаюсь. Отпустите меня!       — Может… мне заплатить?       — Что?!       И я опять стал барахтаться, пнул его в живот, отталкиваясь и высвобождаясь от его рук. Оказавшись на другой стороне чаши, на мелководье, отдышавшись, выговорился всё-таки:       — Если вы ещё раз полезете ко мне со всеми этими домогательствами, я уйду! Я тут ради Алинки. Вы мне никто! Я вас не боюсь! Купить меня нельзя! Я нор-маль-ный! Качество поцелуев и ловкость рук оттачивайте на других…       Роман подтягивается на руках и усаживается на бортик. Смотрит на меня. Злой. Бровь выгнута. Глаза сузил. Желваки выперли. На шее пятна и вздувшиеся вены. Топит меня своей злобой и душит своей агрессией. И опять это чуть заметное волчье движение кончиком носа, чует меня, принюхивается: действительно ли не боюсь, точно ли нельзя купить, есть ли твёрдость в моём отказе? Жду, что он мне ответит. И он отвечает:       — Прости! На меня нашло, я потерял голову… Ты возбуждаешь меня, но я справлюсь. Ты знаешь, мне самому это в новинку… Мир?       Чёрт! То, что он говорит, и то, как он говорит, совершенно не соответствует его глазам, его желвакам, его шее. Он говорит очень мягко, виновато, со слезами. Чему верить? Тому, что вижу? Или тому, что слышу?       — Вы привыкли всё покупать. Есть те, кто продаётся, в чём проблема-то?       — Проблема в том, что те, кто продаётся, мне не нужны… Речь не о них, а о тебе…       — Я нор-маль-ный. У меня есть девушка. Я дорожу своей репутацией. И не собираюсь пробовать и экспериментировать. Даже если вы мне нравитесь.       — Мне понятно, — он опять тих и смущён вслух, но зол и даже яростен зрительно. — Но мы на «ты»?       — Мне трудно на «ты»… пока.       — Что ж, подождём.       Он встаёт, перекидывает через плечо халат и исчезает. Никакого найт-ти на мансарде сегодня, видимо, не будет. Настроение плавать улетучилось, и я плетусь к себе в комнату спать, анализировать, мучиться, вертеться на шёлковой постели, думать, сомневаться в себе и в нём.       Следующий день — опять аристократическое валяние на диване до трёх часов, так как Алинку увезли в школу. Пытался потрепаться с Матеем, но тот неожиданно шарахнулся от меня и сбежал якобы работать на задний двор. «Моя работа» началась только после Алинкиного возвращения. Мне с девочкой легко и весело. Но в то же время грустно и тревожно. Заставляю пить капсулы, Алинка морщится, жалуется, что болит голова. Велю ей дрыхнуть! И она спит — тихий час. Потом уроки, ещё позже приезжает репетитор по английскому. Вот зачем мучить больного ребёнка? Непонятно. Это такой вид надежды?       Роман приходит с работы уже, когда стемнело. Опять злой и агрессивный. И опять это только в глазах. Целует Алинку, ведёт ласковые и даже шутливые разговоры. Позже предлагает испить чаю. За этой церемонией с неизменными цукатами и английскими бисквитами говорит о том о сём: о дурости отчёта с моей бывшей работы, о том, что наши опять продули в футбол, о проблеме пробок, о том, как важно знать языки… Как будто ничего не было — ни вчера, ни позавчера… Никаких недоразумений! Он справился?       В четверг вновь бездельничаю полдня. Не вошло бы в привычку. В третьем часу звонок на мобильник. Настя! Настраиваюсь на очередную порцию лжи…       — Настюша, приветик, любимая!       И вдруг истеричное:       — Я ненавижу тебя! Слышишь? Никогда не подходи ко мне, не звони, не заговаривай!       — Настя, ты что? Что случилось?       — Ненавижу тебя! Я всегда знала, что с тобой что-то не так! Но ты бы просто мог сказать! Я не ширма! Так нельзя с людьми!       — Настя, что случилось? Ты о чём?       — О том, что ты педик! О том, что ты козёл, ненавижу тебя!       — Я не понял. Это что за..?       — Ты больше не существуешь для меня, я умерла для тебя, меня больше нет! — Настя!..       Короткие гудки. Стою офигевший. Что это было? Мой лоб в испарине. Понимаю, что произошло что-то крайне неприятное. Звоню Насте, не принимает звонок. Блин! Звоню Лапше, он может что-то знать.       — Лапша! Привет! Мне только что Настя звонила. Я не понял, она несла какую-то хрень.       — Да уж! Юлька, тут такая фигня…       — Говори! Не мямли!       — В общем, сегодня утром в институт приходил какой-то чел нерусский, то ли болгарин, то ли хрен его знает кто.       — И?       — Он искал Настю, и я, блин, даже помог ему в этом, во-о-от…       — Ну?       — В общем, он ей показал на телефоне одно видео: там ты и какой-то мужик целуетесь в бассейне… вот.       — Что? Что за хуйню ты несёшь!       — Ну ты просил, я рассказал… Настя рыдала все пары.       — …Лапша, а там точно был я?       — Ты, Юля, ты…       — Блин! Зачем этот чувак всё это сделал?       — Он сказал, что собирается шантажировать этого перца, ну… с кем ты это…       — Лапша! Я с ним не «это»!       — Да мне насрать! Но приятного мало, смотреть на ваши целования! Так вот, его-то он собирается шантажировать, а вот девочку, которую «предал этот сопляк, жалко», чел типа и пришёл ей глаза на тебя раскрыть.       Я в шоке! Я задыхаюсь. Видео в бассейне? Поцелуй? Я ведь не сразу начал ногами сучить! Повисел ещё, блядь, на его руках. Болгарин? Нет, молдаванин! Видеонаблюдение ведь именно в басике установлено! Чёрт! Что делать? Я в говне. И Ромашка в нём же. И даже больше!       — Лапша! Я не педик! Ты мне веришь? Плевать на всех, но ты мне веришь?       — Юлька… не то чтобы верю-не верю, ты же мне друг. Лишь бы ты ко мне с этим не приставал, а так — я с тобой!       — Лапша! Ты что? Я нормальный! Это видео сфальсифицировано!       — Уф-ф... Правда?       — Лапша! Не смей так думать обо мне!       — Да ладно ты! А что Настя?       — Может, удастся помириться? — И сам не верю, что это возможно…       — Может… — тоже не верит Лапша, — Юль, у меня ещё это… тут наклюнулось.       — Что ещё?       — Короче, ты же не меньше месяца проживёшь у больной девчонки?       — И?       — Тут ко мне один парень приклеился, попросился пожить, хотя бы месяц на твоём месте. Деньги хорошие обещает. Так я это… пустил его. Ты не сильно будешь возгудать?       — А если я вернусь раньше?       — Ну… а чё ты раньше-то? Там плохо, что ли?       — Мало ли.       — Он деньги уже дал, в общем, ты там зависни всё-таки на месяцок…       — Эх, Лапша! Ладно. Что с тобой поделаешь…       Сказать, что я расстроился, не сказать ничего. Как это всё могло произойти? Вот почему Матей шарахнулся от меня. Что за люди! Наверняка гастарбайтер, Роман ему работу дал, а он такую благодарность. Чёрт!       Приезд Алинки не развеселил нисколько. Играю доброго эльфа-гувернантку, но жду Романа. Тот приползает опять поздно, уставший и опять злой.       — Нам нужно поговорить! — заявляю я ему.       — Говори.       — Без Алинки!       — За чаем или в бассейне? — лукаво подмигивает мне ещё ничего не ведающий креативщик.       — За чаем.       И как только я уложил Алинку, всё расписал Роману в красках, нажимая на то, что он сам виноват: нехрен было лезть ко мне. Роман аж зарычал от новостей таких и рысцой впилил в каморку Матея. Я прислушивался: блин, он его не убьёт там? Ещё не хватало мне оказаться подстрекателем душегубства. Слышу ор, какой-то гром, мат, что-то падает, через некоторое время — хлопание двери, крик на улице. Выглядываю: Матей ссутулившись, с каким-то мешком-рюкзаком отваливает из дома, а Роман продолжает ему что-то выговаривать, подталкивает. Матей скрывается за воротами. Роман достаёт сигареты, закуривает. Ходит туда-сюда вдоль ворот, нервно дымит. Выкурил три сигареты. Хм, переживает. Из-за того, что человека выгнал, в человеке разочаровался? Или, может, тот уже успел ему навредить?       Роман возвращается на мансарду. И очень спокойным голосом мне говорит:       — Всё нормально. Нового охранника найду уже завтра.       — А видео? — блею я.       — Забрал. Может, мне поговорить с твоей Настей?       — Нет, не нужно. Будет только хуже, — благородно отказываюсь я.       — Прости. Не думал, что так может всё повернуться, — горько говорит он. Но в глазах, какое-то удовлетворение, за себя доволен, гад. Он-то не пострадал никак! А я вот теперь без девушки. Да ещё и в комнату к Лапше вернуться пока нельзя. Что за..?