Орландо БЛИН!

                    Моё тревожное сибаритство продолжалось до конца недели. Даже в субботу у Алины школа, а у Романа работа. У меня же валяние, телекозыриние, чтение, булькание в бассейне, лазилки по инету, а вечером непыльные гувернантские обязанности. В доме действительно через день появился новый охранник. И опять гастарбайтер — молодой парень Василь. Экономит Ромашка на работниках! Этот Василь оказался более разговорчивым, чем его предшественник. Трещал о своей родине, по которой совсем не тосковал, пел дифирамбы Роману Вольфовичу за организацию усадьбы, сетовал, что в России их, приезжих, не жалуют, спрашивал, чё я, кто я.       Я пытался связаться с Настей, поговорить, но бесполезно. Лапша меня напряг ещё и тем, что преподы стали спрашивать обо мне, а один так напрямую угрожал не допустить до сессии. В воскресенье «семейством» ездили на базу отдыха играть в большой теннис. Мы с Алинкой те ещё игроки! Она вообще — слабосильная, через сетку не перекидывает, но порезвились на свежем воздухе, тем более что я поехал в эльфийском костюме. Там все мажорные отдыхающие охренели от длинноволосого теннисиста, у которого лук и стрелы дожидаются на травке. Из лука мы тоже стреляли, поэтому я и взял его с собой. А ещё Ромашка меня теннису взялся научить. Радостно измывался надо мной, до седьмого пота довёл, пока Алина не застонала, что ей скучно, жарко и надоело.       На базе к Роману подъезжали всякие его знакомые с поклонами. Льстят, лебезят перед ним, только, может, парочка дядек с ним, как с ровней, общалась. И он, такой лощёный миллионер на отдыхе, нас представляет своим друзьям-поклонникам:       — Это мои! Знакомьтесь — Юлий, Алина!       Как он элегантно. «Мои»! Никто, главное, не переспрашивает: «Мои кто?» Домашние животные? Слуги? Дети? Пажи-оруженосцы? И не разделяет нас. Мои, и всё! Так об имуществе можно сказать. Моя тачка, моя земля и в доме всё моё… Хотя, конечно, если не вдаваться в его лексические проколы, поездка удалась. Да и теннис мне понравился, и Ромашка вёл себя корректно, блистал в светском обществе, меня не заслонял, смущаясь, смотрел на меня добрыми глазами без хищного подрагивания носом.       Но расплата за неделю обеспеченного безделья пришла слишком быстро. В понедельник. Роман меня на Maybach привёз к институту. Чё-ё-ёрт! Сразу вижу Настю! Та, как обнаружила, что я из машины, управляемой этим ромашковым мачо, выхожу, фыркнула, резко развернулась так, что хвостик хлестнул по щеке рядом стоящей подружки, и гордо удалилась. У меня-то была надежда, что она не только мачо заметит, в машине же и Алинка сидела! Я хоть что-то бы смог объяснить! Но Настя не желала ни понимать, ни говорить. Алинку опять в больницу отправили, как и в прошлый раз — на два дня.       Но хуже всего в институте. На доске объявлений висит список недопуска к сессии. И из трёх уж совсем отсталых и пропащих студиозов нашей группы — один я! Как? Неужели одна неделя пропуска имеет такое значение? Ведь я и раньше пропускал что-то! И помногу. И работа мешала. Но всегда проканывало, а сейчас что? Иду в деканат, там секретарь говорит, что упёрся препод с кафедры промдизайна — Георгий Ильич, да ещё и долги по долбаной физре. Как будто я один пропускаю тупую зарядку в спортзале! Спрашиваю у секретаря Светланы Ивановны, что сделать-то надо? Та на меня как-то жалобно взглянула и говорит:       — Может, академку успеешь взять? А потом восстановишься, досдашь. Георгий Ильич остынет.       — Академку??? Что, так серьёзно всё?       — Даже не знаю, с чего он так на тебя взъелся. Но, видимо, ты совсем обнаглел. Говорит, что курсач не сдал до сих пор.       — Так срок ещё не вышел же! У нас курсовую вообще только Сорокина и Коновалова сдали. Что, всех остальных вышаривают, что ли?       Светлана Ивановна только пожала плечами. Пытаюсь найти Георгия Ильича, он только к третьей паре приплыл. Дёргаюсь и психую в ожидании. А препод даже говорить по-нормальному не хочет!       — Молодой человек! Вы же нашли уже себе работу, автодизайн, я вижу, вас не интересует давно. По промдизайну ваш проект тоже был слабоват. Будьте честным с самим собой, с вашими родителями. Наш институт — не ваше призвание.       Это мой проект по промышленным образцам был слабоват? Что же тогда им производители заинтересовались? Но я затыкаю себя, опыт показывает, что с преподами лучше не спорить.       — И что мне делать?       — Ну-у-у, таких советов я не даю, живите дальше, ищите себя… — и я понимаю, что чёртов Жоржик (как мы его называем) настроен меня исключить. А если он на что-то настроен, то вряд ли уговорить.       Настроения не то что нет, оно есть, но хуевое. Два года коту под хвост! Как родичам сказать? Или, может, пободаться стоит? Выхожу из института, стоит бронированная Toyota Sequoia, рядом бритый водила. Меня увидел, подходит: — Мне велено вас довезти. Я из компании «Trade up».       Мне не до упрямого кокетства. Велено так велено. Водила по дороге звонит Ромашке, дескать мы едем, куда доставить? Тот что-то жужжит в трубку. Меня везут на обед к маркизу Карабасу. Опять какой-то супер-ресторан. Я унылый, меня омары не радуют.       — Что случилось? — заботливо спрашивает волчара.       И я ему жалуюсь. Стыдно, конечно.       Он выслушал, ухмыльнулся и говорит:       — И все проблемы?       — Для меня это серьёзные проблемы.       — Ну, а я тебе на что? Не переживай, пустяки, помогу.       — Этот препод взяток не берёт, — осторожно говорю я. — Он принципиальный!       — Уважаю. Но я у тебя принципиальнее.       «Он у меня»! Бог нашёлся!       — Доедай! Поедем!       И мы поехали на его «майбахе» обратно в вуз. Роман Вольфович зашёл без пропуска, ему только что не кланялись! На кафедру промдизайна он зашёл чуть ли не с ноги, меня с собой не взял, о чём он там с Жоржиком говорил, неясно. Через минут пять выглядывает и отправляет меня в деканат за зачёткой! Приношу, робко заглядываю на кафедру. Ромашка забирает зачётку, и я как во сне наблюдаю, как Григорий Ильич мне ставит зачёт по курсачу и, о боже… «отлично» по промдизайну. Это как так?       — Курсовую всё же дописать надо и сдать, у тебя темка перспективная, можно на диплом выводить, — по-дружески похлопывая меня по спине, советует Жоржик. — А на физкультуру уж приди завтра, Геннадий Палыч сказал, что сдашь нормативы, и всё поставит. Ну, ступайте! До свидания, Роман Вольфович, заходите к нам по-простому, у нас есть идейки неплохие по вашему профилю…        Мой шок продолжался минут тридцать. Уже подъезжая к офису, Роман Волкович мне говорит:       — Ты что молчишь-то? Не заболел?       — Я не заболел, я охуел.       Он ржёт.       — Вы заплатили ему миллиард?       Он ржёт.       — Не, серьёзно. Как так?       — Я умею разговаривать с людьми, у меня дар.       — А как вы объяснили, кто я вам?       — Сказал, что мой любовник…       — …что?       — Ну, а ты как думаешь? На родственника не похож, на партнёра по бизнесу не тянешь, даже на сотрудника не подходишь, профиль немного не тот.       — Ты чё? Охуел! За фига мне такую славу-то создавать!       — О! Сразу на «ты» перешёл.       — Я как в институт-то сейчас пойду?!       — Испугался, значит, дурачок! Я пошутил.       Уф! У меня гора с плеч, но юмор этот его мерзкий!       — Вот, я думал всю дорогу, как бы вас отблагодарить, как бы приятное сделать благодетелю. А сейчас после такой искромётной шутки юмора раздумал благодарить, — манерно высказываюсь я.       — Нет уж, ты мне должен сейчас! Долг платежом красен, так что давай, благодари!       — Спать с вами не буду!       — Нафига ты мне сонный? Не мельтеши! Сейчас посидишь в офисе, курсовую свою допишешь, двоечник. Выделю тебе комп, а потом уж домой, у меня дел море. Время решиться на благодарность у тебя есть.       Всё вышло по его плану. Я опять сидел в кресле генерального директора и тыкал в его стерильный комп. Видимо, генеральный — номинальная должность, даже запаха человеческого в кабинете нет. Жаль, что за стеклом не было итальянцев. Зато я лихо закруглил текст курсовой. Осталось только пара эскизов.       Домой добрались к девяти. Нафига такая работа, если жить некогда? Всеми этими благами комфортной жизни даже пользоваться некогда. Время для расслабления должно быть у каждого человека — конституционное право! Это я так разорялся по пути.       — Сейчас и расслабимся, — заявил улыбающийся владелец майбаха.       — Пить не буду! — моментально среагировал я.       — Боже! Пить не будет, спать не будет, в баню не пойдёт! Ты и сам-то расслабляться не умеешь! Нерешительность — враг свободы.       Философ нашёлся! Я и без того загружен его сексуальными поползновениями, с опаской жду, когда мы в доме вдвоём останемся, а он ещё и философскую основу разрабатывает! Эпикуреец!       Целый вечер я ждал, когда этот философ о благодарности заговорит, потребует её действиями уверенными. Представлял, что входим мы в дом, я куртку снимаю, а он хвать меня в железное кольцо своих рук, валит на пол, давит своей тяжестью, сладко стонет в губы, раздирает одежду на мне… бр-р-р! Или вот-вот, сейчас за чаем! Подойдёт позади меня и мягко проведёт руками по плечам, потом на волосы: «Я хочу, чтобы ты пришёл сегодня ко мне…» Или вот сейчас, когда я ему эскизы к курсовой показываю, положит руку на спину, ниже, ниже, ниже, сожмёт и полезет с поцелуями в шею. Или вот сейчас, точно, сейчас! Когда я в душе стою, зайдёт неслышно и обнимет меня со спины намыленного, крепко прижмёт к себе, задышит в ухо ласково, и сквозь его мокрую одежду я почувствую тот орган, которым чувствуют… И это не все картинки! Может, у меня расщепление сознания? Какая-то душевная болезнь образовалась?       А Ромашка — херувим, на хер! Никаким картинкам не соответствует! Ни рук на плечах, ни стона на губах, ни пальцев на мягком месте. Если на свидание возлюбленная опаздывает, её нет и нет, то томительное и сладостное беспокойство перерастает в раздражение и негодование. Так и у меня! К тому моменту, когда все шансы Ромашка профукал и мы отправились по комнатам спать, я был почти в гневе. Что это он ко мне не пристаёт? Я был разочарован! Где мои острые ощущения? Это вовсе не значит, что я отдался бы волку на съедение! Но фига ли он даже не пробует?! Я придурок?       Сижу в комнате на заправленной постели, разделся до плавок. И опять жду. По-любому дверь сейчас откроется и исстрадавшийся по мне Роман Вольфович приползёт выпрашивать близости. Внима-а-а-ательно слушаю. В коридоре ни звука! Вот гад! Почему он не идёт-то? Я же сейчас спать лягу! Сижу минут двадцать. Я придурок? Уже гусиной кожей покрылся от холода. Выгляну в коридор! И что? Пусто!       Я придурок! Я иду к нему! У него горит свет в спальне. И я, придурок, заглядываю в щель, вижу Романа сидящим одетым на постели по-турецки. И я, придурок, слышу его голос:       — Да заходи уже, задолбался тебя ждать!       Он??? Меня ждал??? Я втискиваюсь в щель в гипнотическом состоянии и останавливаюсь посреди комнаты, сверкая своими фаворитами — голубенькими плавками. Роман мне улыбается, вернее он не может скрыть улыбку, хотя старается выглядеть серьёзно. Более того, он через паузу восклицает:       — Класс!       И это как команда «на старт». Я срываюсь вон, врезаюсь в закрытую мной же дверь, что позволило ему сразу меня нагнать! Прижать к этой самой двери, чтобы я почувствовал животом, грудью, щекой весь узор декора. Он зашипел мне в ухо:       — Тш-ш-ш-ш… тихо-тихо! Ты чего побежал? Тш-ш-ш-ш… Ты боишься?       — Я придурок! Я думал. Что вы меня ждёте, и я должен… должен это…       — Тш-ш-ш… Конечно, я тебя ждал. Но ты ничего не должен. Я тебя сейчас отпущу, и ты спокойно пойдёшь бай-бай!       — Отпустите? А ваш стояк?       — Я большой мальчик, я справлюсь!       — Ну, так отпускайте!       — Сейчас… я ещё чуть-чуть… а ты действительно хотел меня отблагодарить?       — Мне казалось, что вы этого ждёте… я не знаю… зачем я сюда пришёл?       — Тогда я просто тебя поцелую, можно? И считай, что отблагодарил!       — Только поцелуй?       — Да. Мне не нужен секс из страха или из благодарности… Считай, что я романтик… Только поцелуй, и ступай к себе в целости и сохранности.       — Хорошо.       Он ослабляет нажим на моё тело, разворачивает меня к себе лицом и начинает целовать. Не так как в прошлый раз — нагло и хватко. По-другому. Обстоятельно, изобретательно, нежно, сначала мягко, потом сильнее, жёстче, с зубами, разворачивая голову, язык только напоследок. Он мне показывает, как надо! Он же тьютер по ласкам! Он вытягивает из меня стон, и я сам тянусь за его сильными губами, закрываю глаза от наслаждения, забываю, где я, что я, с кем я… Сеанс закончился очень лёгкими поцелуями, прижиманиями губ к щекам, глазам, бровям, вискам… Медленно отстраняет меня и тихо говорит:       — Иди… А то дальше уже опасно. Спокойной ночи.       Я дошёл до своей постели натурально шатаясь и, по-моему, с выпяченными губами. Ощущение, что я — не я, что я под гипнозом, под невидимым колпаком, околдован и не могу соображать. Где-то читал или смотрел, что великий гипнотизёр Мессинг получил задание получить в банке 100000 рублей по чистой бумажке. И под внушением бедолага кассир выдал денежки. Мессинга, кстати, звали Вольф. Он не отец Ромашки случайно? А я не внук ли того кассира?