Наступление зимы редко предвещает что-то хорошее. В морозный декабрьский день, лишь выглянув в окно и увидев слой выпавшего за ночь снега, уже хочется навсегда остаться в постели. И хоть Новый год всё ближе — найти в себе силы встретить его — это не самая лёгкая задача.
После минувшей осенней хандры Лосяш пытался прийти в себя. Ноябрь всегда давался ему тяжело — ощущение окончательной «смерти» всего живого и страдальческие стихи Бараша отбивали у него всё желание начать работать. Может поэты и черпают вдохновение из собственных страданий, но это их удел, а не учёных. Учёные должны относиться ко всему трезво и получать за это нобелевские премии. Лосяш же почти напрочь отстал от своего графика и никак не мог понять — то ли график подвёл, то ли Лосяш подвёл сам себя.
Но больше всего его беспокоило то, что Пин не приходил к нему уже почти месяц. Не то, что бы его ворчания о тех или иных вещах повышали продуктивность Лосяша, но он хотя бы ощущал себя не так одиноко, если что-то шло не так. У него была мысль навестить изобретателя, но вместо этого он мог просто пойти гулять или целый день смотреть в свой невероятно интересный потолок.
Сделав глоток вчерашнего горького чая, учёный поморщился: он всегда добавлял сахар в кружку, а вчера, видимо, забыл.
У Пина же должен быть сахар?
Ни секунды не колебавшись, Лосяш оделся потеплее и отправился к дому своего коллеги. То, что Пин ненавидел чай с сахаром и никогда не держал последнего при себе, он, наверное, забыл. И ладно.
В нос ударил холодный воздух. Запах свежего мороза стоял повсюду: ещё не наступило то время, когда зима становится чем-то скучным и обыденным, поэтому шагать по заснеженной тропинке было забавно.
Настроение немного поднялось. Может всё не так плохо, как зачитывал в своих стихах Бараш. Может даже предложить Пину поработать над какой-нибудь удивительной штукой, чтобы удивить всех к празднику? Некоторое время назад они часто разрабатывали что-то вместе, пока Лосяш не скатился в череду одиноких меланхоличных осенних дней.
Не успел учёный отвлечься от своих мыслей, как сзади послышались быстрые шаги.
— Лосяш, привет, — Из-под шарфа весело выглядывали глаза Ёжика, — что-то ты совсем кислый!
— А вы, друг мой укутанный, выглядите очень весёлым.
— Конечно — снег же! Мы с Крошем уже кучу дней в снежки играем, катаемся на санках и всё такое, хотя в прошлый раз я…
В прошлый раз Ёжик сделал много чего, и Лосяшу даже хватило терпения дослушать всё до конца. Обычно он просто ел бутерброд и делал вид, что ему интересны детские разборки.
В конце концов они разминулись на приятной ноте.
Лосяш подошёл к двери мастерской и с облегчением выдохнул. Трижды постучав, он медленно её приоткрыл. В самом дальнем углу показался силуэт Пина, корпящего на чертежами. Тот даже не обернулся — наверняка знал, что кто-то зашёл к нему с очередной просьбой.
— Доброго дня, мой друг! — Лосяш улыбнулся и подошёл ближе, — что-то мы с тобой совсем перестали видеться. Я подумал, что тебе тут стало совсем одиноко, поэтому…
— Я рад, что ты подумал.
Пин казался каким-то раздражённым. Впрочем, учёного это не смутило — мало ли что случилось до его прихода, ведь Пин хоть и вспыльчивый, но быстро остывает.
— Поэтому я решил заглянуть, — он скромно прошёлся по комнате и окинул взглядом какое-то новое изобретение, скрытое в полутьме, стоящее неподалёку от стола с горой различных записей, — снова что-то затеял?
— Тебе ли не знать.
Спустя пару секунд неловкого молчания Лосяш немного напрягся. Спустя ещё несколько секунд всё это начало его злить: ему резко стало обидно. Конечно, учёные не ведут себя как маленькие дети, которым не хватает внимания, но ему было важно… что-то… По крайней мере то, что его игнорируют.
Он резко подошёл к месту, где сидел Пин и развернул его к себе вместе со стулом (хорошо что тот был на колёсиках) и посмотрел ему в глаза.
— Если хочешь, я могу помочь тебе с чем-нибудь.
— Не хочу.
Эти слова заставили Лосяша недоумённо нахмуриться, но внутри у него всё съёжилось. Чувства смешались. Непонимание съедало его изнутри и он, уже не так уверенно, спросил:
— Что-то не так?
Пин молчал. Он ощущал себя пойманным в ловушку. Лосяш пристально смотрел на него, ожидая объяснений, будто сковывая его движения и не оставляя ему выбора.
Однако, инженер резко встал, отбросив свои мысли. Сделал он это настолько неожиданно, что Лосяш немного отшатнулся назад. Было ощущение, что их (не такая уж и большая) разница в росте стала очень заметной.
— Пожалуйста, уйди. — Пин перекрестил руки на груди и тяжело вздохнул, — я уже всё сделал сам. Уходи.
В какой-то момент Лосяш даже испугался его тона. Ошарашенный, он быстрым шагом направился к двери, но остановился и развернулся. Пин стоял на том же месте, видимо о чём-то задумавшись.
— У тебя сахар есть?
Если до этого у инженера было достаточно спокойное и равнодушное выражение лица, то в тот же миг его сменило удивление.
— Я ненавижу сахар, Лосяш. Я думал, хотя бы это ты знаешь.
Пин молча сам вышел из мастерской.
***
Этой ночью было тяжело уснуть. Лосяш иногда вскакивал с кровати, ходил туда-сюда и ложился обратно. В его голове крутился только один вопрос.
Почему?
Воспоминания метались туда-сюда, словно резиновые шарики, казалось, разрывая голову на куски.
Он бросил свой взгляд на халат, мирно лежащий в кресле. Лосяш знал, что так обращаться с вещами не стоит: даже после самых глубоких погружений в исследования он стремился вернуть былую чистоту в своём доме, но халат был исключением. Он не стирал его с того момента, как они с Пином начали активную работу вместе. Даже если он и пытался придать ему вид получше, это было бесполезно: ни одно пятно не желало уходить с белоснежной ткани, а Лосяш не собирался выкидывать свою, казалось бы, незначительную вещичку. Различные мазки вырисовывали чудные узоры, словно это была картина какого-то неизвестного художника, краски которой хранили в себе лучшие мгновения. Всякие разводы оставались, когда у учёного протекала ручка, или когда он пролил чай, или когда Пин клал ему руку на плечо со словами «спасибо, без тебя я бы не справился».
Нижняя часть халата безнадёжно была заляпана какими-то веществами, которые валялись в мастерской у Пина. Лосяш так часто спотыкался о различные баночки и колбочки, стоявшие на полу, что Пину даже пришлось принести вторую лампу, потому что работали они в основном ночью. На предложение коллеги убраться он всегда отвечал отказом, потому что атмосфера беспорядка была, как он сам говорил, символом его стараний. Впрочем, исследователь смирился и больше не спорил. Насчёт себя он почти не переживал — конечно, такая жертвенность по жизни не всегда шла ему на пользу, однако что-то подначивало его помогать Пину, проводить с ним время, просто… быть рядом? Лосяшу было несложно, правда. Но кому теперь это было нужно?
«Без тебя я бы не справился».
***
Рассвет. Начало нового дня. Волны спокойно прибывали к берегу, разрушая мёртвую тишину утра своим шелестом.
Они обсуждали всё. От новой вышедшей игры до глобальных проблем этого мира, смеясь и любуясь восходящим солнцем.
— Тот шутка с лосями на рельсах вообще не смешная.
— Смешная.
— Дурачество.
— Могу рассказать про немцев и ананас, если хочешь…
— Oh mein Gott, прекрати.
Это была та самая свобода от всего, которую они оба так хотели. Казалось, можно застыть в этом моменте навечно. Наверное, если бы все законы вселенной рухнули, они обязательно придумали что-то, что поместит их лучшие моменты в бутылочку, и стали бы тихо надеяться, что Лосяш об неё не споткнётся.
— Ты мой лучший друг, Пин.
***
Инженер пытался занять себя работой. Он делал так всегда, стараясь отогнать дурные мысли, но в этот раз было тяжело взять в руки даже ручку. А сигарету получилось, разумеется.
Возможно зря он повёл себя таким образом? Пин вспоминал недоумение, с которым Лосяш смотрел на него, и невольно закрадывалась мысль, что они чего-то не поняли до конца. Даже если Лосяш не приходил в прошедшие дни, какая разница, если он пришёл сегодня?
Пин упал на кровать. Ему казалось, что он сам отталкивает людей, которые идут к нему навстречу. Последний, кого он хотел обидеть, это Лосяш. Но он его прогнал.
«Ты мой лучший друг».
***
— Крош, ты же тогда сказал Пину то, что я просил тебя сказать? — Ёжик немного напрягся. Он успел заметить, что из мастерской Лосяш вышел ещё более «кислый», чем был до этого. Это даже кислым назвать нельзя, а других слов Ёжику в голову не пришло.
— Ну да! Я сказал, чтобы Пин сам, э-э-э, баловался со своими побрякушками и, э-э-э, не трогал Лосяша.
— Крош?
— А?! — тот поймал на себе недовольный взгляд друга, — чё ты от меня хочешь, это было лет сто назад, как надо было, так и сказал.
— Ты идиот. Надо было самому пойти и нормально всё пересказать. Зачем я только положился на тебя?! Какой позор, лучше бы я умер…
— Ёжик, ты сегодня нервный какой-то. Может пойдём домой, выпьем какао?
