***
Мстислава проснулась от душераздирающего вопля из соседней комнаты. Этот крик… Такой знакомый, запавший в память с самого детства, крик беспомощного мальчишки, застрявшего между стеной и крепкой отцовской ладонью, дрожащей от выпитого алкоголя, красной от безжалостных ударов по исхудавшему телу… Грохнувшись с кровати из-за запутавшегося в ногах одеяла, она тихо ругнулась, выпутываясь из тканевой «ловушки». Сердце ее пребольно кололо в предчувствии чего-то отнюдь недоброго. — Велес! — забежав в комнату брата, она увидела его, лежащего на полу, свернувшегося в тугой комочек, дрожащий настолько крупной дрожью, что со стороны могло показаться, что у брата неконтролируемый приступ эпилептического припадка. Хотя, вероятно, так и было. О чем, о чем, а вот, а таком Мстислава здраво судить не могла. Она же не врач… Без раздумий кинувшись к старшему брату, она схватила его за плечи, встряхнув. — Очнись! Велес! — Нет, прошу! — простонал парень срывающимся голосом. Давно Мстислава его таким не видела: дрожащим, бледным, голосом больше напоминавшим ребенка. Того самого ребенка, чья судьба была предрешена после каждой мелкой промашки. Мстислава в отчаянии прильнула к нему всем телом, поглаживая по затылку в попытках успокоить. Она ясно видела мокрые соленые дорожки, стекающие по щекам Третьякова. — Тихо, все нормально, Велес, ты дома, — шептала Мстислава, не переставая поглаживать затылок юноши. — Отца тут нет, он давно умер, разве ты забыл? Велес приоткрыл лицо. Капилляры в лазах полопались, предавая ему еще более жалкий вид; широкие грубые ладони все еще мелко дрожали, а черные глаза растеряно бегали по лицу младшей сестры, пытаясь сосредоточиться, словно Третьяков не узнавал в растрепанной сонной девчонке свою родственницу. — Мстислава, ты? — слабо откликнулся Велес, обильно сглатывая и периодически крупно вздрагивая будто от икоты. — Так это б-был сон? — запнулся он и тут же смолк, снова прикрыв лицо руками и тяжело прерывисто втянув воздух в ноздри, широко раздувавшиеся от волнения. Мстислава заботливо помогла тому сесть, не прекращая растирать спину и плечи в попытках реабилитировать. — Что тебе снилось? — она заглянула ему в лицо, свободной рукой утерев слезы с щетинистой щеки. — Снова папа? — Тот день, когда Роман Александрович наконец-то забрал нас из того ада, — прошептал юноша, зарываясь длинными пальцами в длинные черные волосы, мокрые и спутанные. Область груди на его футболке была насквозь сырая, а самого парня пробивал холодный пот, заставляющий молодое тело содрогаться до боли от трения в мышцах. — Еще я слышал голос Виктори… — А, тот день, когда ты шрам еще получил, — вспомнила Смирнова, что даже, сказать честно, удивило ее. Она была очень маленькой, однако отчетливо все помнила: и крики, и тошнотворный запах сигаретного смога в перемешку с дешевой водкой и, несомненно лучше всего въевшимся в память запахом свежей крови. Ее саму аж передернуло от неприятных воспоминаний, как недавно на уроке. — Помню, мне в тот день ужасно досталось за то, что украла нам с тобой молока и хлеба, а ты меня защищать полез, — грустно улыбнулась девочка, в раздумьях уставившись в стену. — Дурная твоя голова, — она несильно толкнула братца кулаком в плечо. — Ага, — также грустно подтвердил Велес, опуская руки на колени. — Прости, что заставил тревожиться с утра пораньше, к тому же в выходной день. — Да ладно, не парься, я только собиралась вставать. Вот-вот будильник звякнет, — отмахнулась она. Конечно, она соврала. Какой дурак будет хотеть вставать в субботу в шесть утра, при чем вставать не спокойно, не от чудесного сна, а от такого страшного вопля, что кровь в жилах стыла? Однако, то была ложь во благо. Мстислава не хотела грузить брата еще и виной за то, что она не выспится. Подумаешь, не доспала два часика разочек! Отоспаться она успеет сполна и завтра, просто сейчас она была нужнее ему, чем мягкой простынке. — Куда это тебе в такую рань вздумалось бежать? — нахмурился Велес, косо глянув на часы. — Сегодня же суббота или я что-то опять путаю спросонья? — Нет, сегодня суббота, а я просто хочу сходить… — она замолчала, подыскивая оправдание, — к Тоне. Она меня звала помочь кое с чем. — В шесть утра-то? — удивленно захлопал глазами Велеслав. Его все еще слегка колотило мелкой дрожью, но основной порыв истерики уже откатил, что не могло не радовать Мстиславу, которая уже было собиралась звонить в скорую, когда почувствовала, какая дрожь бьет любимого брата. — Ага, — Слава бегло огляделась, старательно избегая встречи глазами, чтобы брат не заподозрил неладное, поднялась с ковра и протянула Велесу ладонь. — Вставай, а то простудишься на полу-то сидеть. Лечить потом тебя еще желанием не горю. Завтракать будешь? — дабы перевести тему на что-то более позитивное, спросила она, помогая Велесу подняться на ноги и тут же подхватывая его, шатнувшегося в сторону от упадка сил. — Тихо-тихо! Без обмороков, пожалуйста! — учитывая разницу в росте и весе, маневр этот дался Мстиславе с титаническим усилием. В любой другой ситуации, она предпочла бы, чтобы Велеса ловил Роман, но так как тот дома отсутствовал, все пришлось делать ей. — Ну ты отъелся, конечно; черта с два я в следующий раз тебя ловить буду, — шуточно пригрозила Мстислава, усаживая несчастного на кровать, с которой тот, судя по смятой простыне и надорванному пододеяльнику, свалился во время беспамятства. Винить за это Велеса девочка не могла, да и ни за что не стала бы. Он же не виноват, что прошлое наложило на их жизни такой яркий отпечаток, что оба не могли избавиться от ночных кошмаров и внезапных воспоминаний, заставляющих крышу стремительно съезжать вместе со всеми нервами. — Знаешь, я, пожалуй, потом позавтракаю, — пробурчал Велес, прикрывая глаза. — Солидарна с предыдущим оратором…***
С произошедшего в школе несчастного случая прошло немного немало две недели. Учеба тянулась своим чередом, правда историй и баек травилось в стенах учебного заведения — невесть сколько. Охрана усилилась в несколько раз, а бесконечные проверки и тотальный контроль над школьной жизнью начал давить не только на учеников, но и на учителей. А в особенности на Арсения Антоновича, день ото дня становящегося все бледнее и раздражительнее. Мстислава с одноклассниками перестали видеть его, кроме как на уроках и дополнительных занятиях, на которых, казалось, преподаватель был еще более сосредоточен на предмете, чем до попадания его в эпицентр взрыва. Интровертность классного руководителя и до этого всех напрягала, а сейчас и вовсе переросла в причину для слухов и сплетен, расплывшихся не только среди параллели девятых классов, но и дальше. Даже в учительской иногда проскальзывало в опасливом шепоте имя астронома. Мстислава почти бегом передвигалась по коридору с прижатым к груди массивным рюкзаком, лавируя между учениками, чтобы пробиться в кабинет истории, однако толкучка была невообразимой, что среди кучковавшихся учеников было не продохнуть. Да что там происходит? Откуда такое столпотворение?! Насилу протиснувшись между пятиклашками, что-то неразборчиво визжавшими на ультразвуке, ученица остолбенела. Посреди коридора застыла самая странная троица, которую только смог бы сгенерировать мозг Славы. С насмешливой улыбкой замер Богдан Бурцов, задира, стереотипный двоечник, да и в целом не очень приятный парень, державший сейчас в руках длинную серебряную цепочку с болтающимся на конце кольцом, смутно знакомым Мстиславе, однако, хоть убей, упомнить, где она его видела, девочка не могла. В другом конце живого своеобразного ринга, окруженного толпой взбудораженных учеников, стояла Тоня с тяжело вздымающейся грудью. Глаза у обоих учеников воинственно блестели… Между ними с яростной беспомощностью на лице — Ярослав Юрьевич, тщетно пытающийся разнять завязавшуюся потасовку. Было очевидно, что его присутствие никак не влияло на взбешенную парочку, а сам историк, судя по раздраженно-усталому взгляду, уже смирился с хаосом, творившемся вокруг. А Тоня готова была уже в глотку Бурцову вцепиться за эту блестяшку. Желтые глаза внимательно следили за каждым движением надоедливого задиры, и в то же время периодически задерживались на цепочке. Мстислава подкатила глаза. И из-за чего весь сыр-бор? Из-за колечка? Вроде же взрослые серьезные люди, экзамены в этом году сдавать, а ведут себя, как дети! — Быстро верни! — крикнула Тоня, наплевав на слова историка о «недостойном поведении». — Иначе отправишься к праотцам… — Прямо как твой папаша? — приподнял брови Богдан, а по губам побежала токсичная ухмылка. Мстислава заметила, как при этих его словах побледнели и без того бледные щеки подруги. — Нет, как твоя мамаша, — огрызнулась Тоня, оскалившись. Богдан сдвинул брови, крепче сжимая в руках серебряную цепочку. — Хоть поплачешь ей о своем жалком существовании, — поддразнила Розенберг, а Мстислава даже не знала, куда и деться: влезать в спор было сродни самоубийству, но и стоять в стороне не хотелось. — Розенберг, с твоей семейкой я бы молчал про «жалкое существование», — по коридору прокатился удивленный рокот. Все замерли. Каждый учащийся прекрасно знал, что оскорблять Розенберг за семью было вещью страшной, да или вообще оскорблять кого-то в присутствии Тони было катастрофической ошибкой. Сколько слез уже пролили те, кто искал перепалки с Тоней, из которых начитанная и острая на язык Розенберг всегда выходила победителем даже не прибегая к физической силе? Мысленно попрощавшись с самооценкой Бурцова, Мстислава приготовилась было к ответному унижению, но Тоня лишь рассмеялась, звонко и с какой-то едва слышимой злобой. Богдан заметно изменился в лице. Ну неужто его провокация не подействовала на вспыльчивую и легкую на подъем Тоню? Даже Мстислава подрастерялась. Неужто подружка просто так оставит это оскорбление? Как оказалось, нет. Стоило Бурцову потерять до селе кошачью бдительность, как Тоня отвесила ему такую звонкую оплеуху, что в коридоре еще долго звенело. Оглушение подействовало безотказно. Выхватив из рук Богдана, свалившегося на колени, цепочку, Тоня опрометью бросилась в толпу. Мстислава, проводив ее взглядом, прорвалась за ней, наступая на ноги недовольных этим одноклассников и ребят из других классов. — Розенберг! Тоня! — крикнула она, не сразу, но нагоняя прыткую одноклассницу у подножья лестницы второго этажа. — О, Миса, привет, — отдышавшись поздоровалась Тоня, приветливо потрепав подружку по черным волосам. — Видала, как я его? — Да вся школа, мне кажется, видала, включая директора, — с толикой раздражение ответила Мстислава, не спуская глаз с добычи Розенберг. — Что за кольцо, кстати? — Это? Неужто не узнала? — Тоня подняла его на уровень глаз одноклассницы и широко улыбнулась. Мстислава покачала головой. — Этот идиот решил, что будет забавно стащить колечко твоего ненаглядного классрука и хвастаться, мол, смотрите, что нашел. — Что??? — Мстислава не верила своим ушам. Может, это ошибка??? Ну не может быть такого, что кто-то в здравом уме и трезвой памяти решился бы украсть кольцо Арсения Антоновича, тем более зная его характер… — Да-да, я-то думаю, чего это он так радуется, а оказывается Пономарев его снял, чтобы грязь счистить, а этот (Тоня мотнула головой в сторону третьего этажа) возьми да перехвати, хвастался, что Пономарев растяпа, и теперь колечко на переплавку пойдет, а сам денег срубит на бижутерии. — Ужас, — возмутилась Смирнова, передернув плечами. Она также приметила, что дыхание подружки было все еще сбивчивым и непостоянным, словно бы Розенберг задерживала дыхание. Не отдышалась после пробежки??? Да даже она, Мстислава, будучи человеком без особой физической подготовки, успела давным-давно восстановить дыхание. — А я думаю, о, кольцо знакомое, а где видела — хоть убей. А это оказывается Арсения Антоновича, — она покачала головой, все еще не в силах переварить случившееся. — Нам надо бы его вернуть. — Ну, тут не поспоришь. Не в ломбард же нести, — Тоня закатила глаза и хрипло рассмеялась, не как тогда в коридоре, стоя напротив Богдана, а, наоборот, искренне и с некой нежностью. — Не знаешь, где он сейчас? — Должно быть у себя в двести третьем, — предположила Мстислава и перепрыгнула две оставшиеся ступеньки одним махом. — Что скажем? — Да как есть, так и скажем, — пожала плечами Тоня, радостно подскакивая и облизывая губы, словно в предвкушении. — Стало быть, скидываемся Богдану на могилу, — рассудила Мстислава, пряча руки в карманы. — Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь, — тихо пропела Смирнова и тут же услышала, как фыркнула одноклассница. — Сам виноват, — Тоня постучала в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. — Добрый день, сенсей, — шуточно поздоровалась Розенберг, бесстрашно заходя в кабинет. — Здрасьте, Арсений Антонович, — более вежливо поздоровалась Мстислава, показывая по привычке «пис». — А, привет, девочки, — поздоровался мужчина, отрывая взгляд бурых глаз от самостоятельных работ, исчерканных алыми чернилами. Он поглядел на гостей поверх очков, и глаза его радостно сверкнули при виде кольца, которое Тоня без промедлений положила перед ним. — Через кровь, пот и слезы кольцо доставлено вам, — Розенберг улыбнулась, садясь за первую парту и тут же валясь на нее головой. — Хорошо мне по животу от этого идиота прилетело, — содрогнулась она. — Прям в печень ногой, сила есть ума не надо, — прошипела она. До сего момента Тоня успешно сдерживала, казалось бы, нестерпимую боль, а сейчас дала волю негативным эмоциям. — Это все из-за Бурцова, — пояснила Мстислава, усаживаясь рядом с подругой и поглаживая ту по спине — привычка, помогающая почти всегда безотказно. — Он стащил кольцо и хвастался, что хочет его сплавить в ломбард. — ага, — приглушенно подтвердила Тоня, стиснув зубы так, что даже Смирнова услышала. — А я ему ка-ак вмажу… — Ясно. Тоня, обратись в медпункт, если место удара не пройдет в течении трех дней, — коротко ответил Пономарев, возвращая цепочку на законное место на шее преподавателя. Тоня молча кивнула ему. - Бурцов еще получит свое наказание, а вам я хочу сказать спасибо. Это кольцо для меня многое значит, уж поверьте. — А чье оно? — сипло поинтересовалась Тоня, приподнимая полные слез глаза на Арсения. — Моей жены, — просто ответил он. — Это единственная вещь, которая от нее осталась после пожара. — О, господи, — выдохнули девочки, сливаясь в одноголосье. Тоня даже на секунду забыла про свою отбитую печень. — Пожалуй, вам я смогу доверить эту историю, раз уж начал, — рассудил мужчина и глубоко вздохнул, словно это решение далось ему с невероятным трудом. . — Только обещайте, что будете молчать. — Клянусь сердцем! — заверила того Смирнова, кладя правую руку на сердце. — Обещаю, — поддержала Тоня, держась за живот, но заинтересованно глядя на мужчину. — Тогда располагайтесь удобнее и слушайте. История длинная, — он снял очки, повесил их на ворот водолазки, прочистил горло и начал рассказ: « Все началось девять лет назад. Тогда я считал себя свободным холостяком, не желающим отяжелять свою жизнь проблемами бытовухи. И, как это и всегда бывает, у судьбы на меня были другие планы, и я встретил ее… Мария была светом в этом прогнившем насквозь мире. Я влюбился словно мне было пятнадцать. Сам не понял, как мы начали жить вместе, но ее родственники были полностью за наш брак, помогали материально и сделали так, чтобы наша жизнь в будущем была относительно беззаботной. Машины родители были какими-то влиятельными шишками, хотя на тот момент меня это мало волновало. У них вроде был конфликт с какой-то очень значащей семьей, но Маша ничего про это не говорила, сама мало знала. Через год мы обвенчались, тихо-мирно, без особых празднеств, а еще через год у нас родился сын — Илья. Счастливее меня человека на земле не было. Так шли годы, сын рос, учился, да так походил на свою мать, что я не мог налюбоваться ими обоими. Ну, а я год от года чувствовал себя нужнее и любимее. Однако произошло непредвиденное. Нашему сыну только-только минул седьмой год. Все спокойно спали, а я гулял на заднем дворе, дышал свежим воздухом, убирал мусор после вечеринки. Что меня дернуло в ту ночь не спать — не знаю, но, видимо, это что-то очень хотело, чтобы я жил… Не успел я отойти и пяти метров от калитки дома, как все внутри разом вспыхнуло, объятое пламенем. Я бросился было внутрь, но проход в комнату сына оказался перекрыт обвалившейся лестницей. Он не мучился, умирая…все произошло быстро, а вот Маша… Она пыталась сбежать, но дверь была закрыта словно вела не в спальню, а в бункер, и сколько бы я не пытался открыть, она не поддавалась. Я разорвал себе руки в мясо в попытках спасти жену, но все было тщетно. Соседи вызвали ''сто двенадцать''. Меня забрали с тридцатью процентами ожогов по всему телу», — он указал на свое лицо и, частично оголив шею, провел пальцем по шрамам. — «Жену откачать не смогли, хотя и сделали все возможное и невозможное. И единственное, что удалось спасти, так это ее колечко, которое я и по сей день ношу на груди в память о потерянном счастье. Тысячу раз готов благодарить вас за то, что помогли его отыскать. С того дня минул вот уже четвертый год. И все эти четыре года некто Тихвинский, чью подноготную найти невероятно трудно, хотя несколько фактов я уже точно знаю, пытался меня убить, отправить вслед за женой с сыном, но меня так просто не возьмешь. Я хочу узнать, почему тогда убили их, и почему охотятся за мной… И вот я здесь, сижу перед вами и рассказываю историю, историю, не имеющую ни конца ни края, пока жив я или Тихвинский…», — Арсений Антонович перевел дух и замолчал, погружая кабинет в гробовую тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием троих присутствующих, одного из которых слегка колотило и отдаленными воплями ребят…