A hundred kisses

«Обычно я за дискуссию, но вас молодые люди, я прошу спорить не на моих парах,» — сказала ты и поставила нас в пару для подготовки к семинару, мамма Миа, белиссимо, грация!» — думая об этом, Куроро недовольно вздыхал. Возможно преподавательница просто хотела, чтобы они двое перегрызлись до чьих-нибудь травм и отстранения от занятий и не появлялись на ее парах в принципе. Обдумывая ситуацию, Куроро направлялся на пару истории искусств, что была его последней парой в четверг. Будучи погруженным в свои мысли, он не заметил как сначала его несколько раз окликнули, а затем потянули за рукав. — Хей, — почувствовав натяжение ткани, Куроро повернул голову влево. За рукав его тянул никто иной как Курапика, объект его головной боли и воздыхания, — тот семинар… у тебя же нет планов на завтрашний вечер? — А какие должны быть? — непризнание собственной влюблённости и было причиной того, что на любые фразы Курапики Куроро отвечал колкостями. — Ну хуй знает, чем ты там в свободное время занят. Надеюсь, Иисус и Иуда стали каноном, хз, я не читал Библию. — Все атеисты оскорбляют чужие интересы или ты один такой? — Куроро начал заводиться. — Сам ведь не лучше, можно же было ответить не вопросом на вопрос! — тон голоса Курапики скакнул на несколько децибел вверх. — Ну хорошо, — Куроро тоже перешёл на крик, из-за чего их разборки привлекли внимание всех студентов, по несчастью оказавшихся в том же коридоре, — нету у меня планов на пятницу! Доволен?! — Вполне! Тогда приходи ко мне в комнату ближе к шести, моя соседка на выходные уезжает домой! — буквально выплюнув последние фразы Куроро в лицо, парень зло зашагал прочь. — Оу май, это что, самое агрессивное приглашение на свидание, что я слышала? — сказала стоявшая неподалёку Мачи, которая тоже брала курс литературы и не могла не слышать тот самый легендарный спор двумя неделями ранее. Пакунода и Шизуку захихикали вместе с ней. Куроро театрально вздохнул и потер переносицу. Бросив взгляд на настенные часы, он понял, что лучше бы ему поторопиться в кабинет — лекция должна была начаться через три минуты. По дороге он снова погрузился в свои мысли. К Курапике у него было лишь два вопроса: «почему ты такой невыносимый?» и «почему меня так тянет к тебе, несмотря на то, что ты оскорбляешь Иисуса прямо перед моим салатом?»

***

Курапика открыл дверь около шести вечера, как и договаривались, после непродолжительного стука и колючего «Куроро, кто ж ещё» в ответ на «кто там?». Сегодня на нем были серые домашние штаны и кофта с длинным рукавом того же оттенка: стояла середина осени, в летнем платье можно было с лёгкостью замёрзнуть в неотапливающемся коридоре. Стоя в дверном проёме, Курапика опирался на левую руку, из-за чего на ней с лёгкостью можно было различить пять колец, инкрустированных муранским стеклом алого цвета, которые фиксировались на разных фалангах цепочками, идущими от каждого кольца и сходившимися на запястье. Куроро не имел ни малейшего понятия зачем и как Курапика надел эту конструкцию на руку, однако мысли его уже улетели от этого места, этого проекта, далеко-далеко, в тихий омут, где Куроро хранил свои не очень гетеросексуальные и очень не богоугодные мысли. Проще говоря, он снова завис. Это не могло не раздражать Курапику, из-за чего он несколько раз щёлкнул пальцами перед лицом Куроро: — Входить будешь, нет? — Какой нормальный человек щёлкает пальцами перед лицом, тебя разговаривать не учили? — А тебя видимо не учили отвечать когда по имени зовут. Говорю ему «Куроро, Куроро», а он, блять, молчит. Или что, мне стоило обратиться к тебе «Иисус Христос симп»? — Дней, когда Курапика не доебался до моего вероисповедания: ноль. — Ой, входи уже! Пройдя в комнату, Куроро осмотрелся. Ничто в половине Курапики не кричало о том, что он любит одеваться в женское: кровать была заправлена и накрыта покрывалом чтобы также выполнять функцию дивана, в углу комнаты валялась его сумка с учебниками и тетрадями, бардак на столе был в пределах студенческой нормы. «Аскет,» — подумал Куроро. Впрочем, он и сам был аскетом, позволь ему правила на его стене вряд ли висели бы плакаты рок-групп и крест, просто Куроро считал это слишком личным. «Так ли много комната говорит о человеке? А одежда? По моей внешности можно сказать, что я гей или…» — Чай будешь? — голос Курапики возвращал к реальности не хуже холодной воды спросонья. — Что? — Чай будешь? Ну чай, tea, отвар из листьев или ты предпочитаешь кофе? Хотя может, вас, католиков, бодрит святой дух, кто знает. В фандоме Иисуса не шарю, извини. — Ты можешь хоть секунду прожить без оскорблений моей религии? — А ты можешь хоть раз не тупить? — их лица находились в паре сантиметров друг от друга и, глядя в глаза разъяренного Курапики, Куроро не мог не отметить про себя, что выглядел парень ужасно сексуально. «Бог не может послать нам испытаний, которые мы не в состоянии вынести, так ведь?» — Окей, буду, — сказал Куроро, отвернувшись, — пуэр, если можно, — угрюмо добавил он. — Пуэр? — Курапика вскинул бровь, — ну ты и выебонщик. Он вернулся со студенческой кухни через десять минут, держа в руках две кружки с крепким, горячим чаем. Поблагодарив Курапику почти шёпотом и забрав у него из рук пуэр, Куроро сделал глоток и был удивлён тем, что Курапика умел правильно заваривать такой капризный вид чая. Какое-то время они просидели в тишине, восстанавливаясь после тяжёлого учебного дня. Куроро украдкой поглядывал на свободно лежащую левую руку Курапики, обвитую цепями, делая вид, что всматривается в мелкий орнамент на покрывале. «Ну Курапика ведь красивый. Ну объективно. Когда не злится и не оскорбляет Иисуса Христа. Хотя когда злится тоже…» — Так-с, семинар. — Да, семинар, — слава деве Марии на этот раз Куроро среагировал вовремя, очередная перепалка с Курапикой была бы слишком ресурсозатратной, — анализ главы комикса «Персеполис», — Куроро достал свой экземпляр «Персеполиса» из сумки, открыл написанную в задании главу, и чуть не застонал вслух: огромная ее часть была посвящена рефлексии главной героини на тему религии. Возможно, целью учительницы действительно было натравить Курапику и Куроро друг на друга. — «Я правда не знаю что и думать о платке. Глубоко внутри я была религиозной, но как семья мы были очень современными и авангардными». На данной панели лицо героини разделено пополам по вертикали. С левой стороны ее голова открыта, правая закрыта хиджабом. На правой стороне нарисованы арабески, на левой же изображены строительные инструменты. Непонятно, как в данном случае трактовать слово «авангардный»: оно может относиться как к «продвинутой», так и к «религиозной» стороне, — Курапика прервался чтобы подсмотреть термин на распечатке «язык комикса», после чего продолжил, — эманата также различна на разных сторонах страницы. Таким образом, авторка может иметь в виду то, что религия заставляет героиню скрывать свои истинные эмоции и индивидуальность. Есть ли какие-то дополнения с твоей стороны? — По этой панели нет. — Тогда разбирай следующую. — «Я была рождена с религией. В шесть лет я была уверена, что являюсь последним пророком. Это было за два года до революции». На этой панели изображена главная героиня в младенчестве, вокруг ее головы заметен ореол, что может означать, что религия освещала ее путь, направляла ее. — Свет религии звучит смехотворно в контексте того, что женщинам принесла исламская революция. Мне кажется, это намёк на избранность главной героини, ведь далее она объявляет себя пророчицей. — Но заметь, ее желание отменить классовое неравенство в Иране пришло к ней раньше, чем она прочла труды революционеров, ты не можешь этого отрицать! — Тот факт, что в комиксе есть фраза «Бог и Карл Маркс были очень похожи (волосы Маркса были более кудрявыми)» тебя не оскорбляет? Ну как католика? — Уж поменьше, чем твой постоянный акцент на моей вере, будто только она определяет то, какой я человек! — три перепалки с Курапикой на тему религии за один день были перебором, — да что ты вообще понимаешь! Не будь мои приёмные родители католиками, я бы сгнил в приюте! — и тут Куроро понял что сболтнул лишнего. Курапике казалось, что все его тело парализовано, однако при этом скорость его мыслей увеличилась в несколько раз. Осознав как сильно, должно быть, Куроро задевали его неуместные подколы на тему религии, Курапика начал лепетать что-то типа «мне так жаль», но Куроро его уже не слышал. Он поспешно выбежал из комнаты и, придя к себе, заперся на все выходные. Молясь и рефлексируя (занимаясь в большей степени все же последним), он жалел, что не является главной героиней Персеполиса и что Бог не придёт к нему лично обсудить все то, что так волновало несчастную душу Куроро за последние несколько недель.