A hundred kisses

Как только дверь за Куроро резко захлопнулась, Курапике не оставалось ничего более, кроме как осесть на кровать и слушать гудящую тишину. Бессмысленно было бежать за ним и пытаться извиниться ради того, чтобы поскорее закончить с семинаром — Куроро все еще злится, а Курапика может наломать еще больше дров. Парень достал сигареты и закурил. Мысленно сделав пометку, что до вечера воскресенья комнату надо будет проветрить, он прилег на кровать и погрузился в свои мысли (тот факт, что курение в постели — вещь пожароопасная, в данный момент волновал Курапику меньше всего). Курапика, в отличие от Куроро, вырос в крайне атеистичной семье и все его знания о религии ограничивались рассказами учительницы религии в начальной и средней школе — на этом уроке мало кто действительно в них вникал, и Курапика не был исключением: его интересовали многие сферы знания, но не религия, и в особенности не христианство. Религия была интересна в связке с культурой и помогала понять многие аспекты мышления иных народов, что расходились с привычными нам («так ли Куроро был не прав со своим светом религии, хах.»). Это он понял позднее, но веры у Курапики от этого факта не прибавилось. Однако скалиться на любое упоминание Иисуса и опасаться верующих его заставляло вовсе не воспитание. Сколько Курапика себя помнил, его всегда тянуло что к девочкам, что к мальчикам в почти равной степени. Когда он анализировал себя в раннем подростковом возрасте, то пришел к осознанию своей бисексуальности достаточно быстро: вспоминая детские привязанности, он не мог не заметить, что так называемые бабочки в животе сверстники могли вызвать у него вне зависимости от их пола. Сама по себе бисексуальность у него проблем не вызывала, проблемы начались тогда, когда Курапика понял, что ему далеко не по-дружески нравится один мальчик из параллельного класса, что происходил из семьи донельзя религиозной. Ростом он был примерно с Курапику, волосы у него были рыжие, а лицо было успыпано веснушками — поцелуями солнца, как называли их в народе. Он помнил, как признался ему в этом после школы, заведя его в тихое место. Забавно, Курапика ведь хотел, чтобы это осталось их тайной, а случилось ровно наоборот. И пусть тот парень и был инициатором травли, самым ужасным, что он сказал Курапике лично было «грязный грешник»; дети атеистов, в свою очередь, не чурались слова «педик». Возможно, ему хотелось забыть это лицо, это имя, эти чувства и то, чем это все обернулось. Эту ненависть, эти оскорбления, эти шрамы, этот ад. Возможно, Курапике стоило промолчать, проглотить свои чувства, только вот у человека на лице не написано превратит ли он вашу жизнь в ночной кошмар, услышав от вас признание в симпатии, или нет. Рассчитывать на внешность и первое впечатление тоже глупо, ведь мальчик с солнечной улыбкой, что был мил ко всем, с такой лёгкостью, почти не моргнув глазом, выставил Курапику на посмешище. Курапика сбился со счета сколько раз он услышал в собственный адрес гомофобные ругательства. «Бисексуалам приходится проще, ведь они могут притвориться гетеро», только вот никто не спрашивал Курапику о процентном соотношении его влечения к обоим полам перед тем как ударить его по лицу или плюнуть в его рюкзак. Проще было ненавидеть религию. Проще было выстроить стену между собой и теми, кто на полном серьёзе уверен, что всем заправляет бородатый мужик на небе, чем-то напоминающий Карла Маркса («какое, все-таки, интересное наблюдение»), использовать веру как фильтр для своего круга общения. Потому что однажды его уже ранили, и если шрамы, оставленные на теле, почти зажили, то его психике потребуется гораздо больше времени на то, чтобы не видеть опасность в любом, кто хоть чуть отклоняется от позиции убежденного атеиста. Потому что так проще. Если тебе предлагают конфеты, и ты знаешь, что среди них большинство ядовиты, то зачем проверять теорию вероятностей на себе? От отсутствия хоть одного верующего в близком кругу общения еще никто не умирал. Эта позиция была логичной и удобной, но на этот раз Курапику подвело собственное тело, расценив Куроро как привлекательного молодого человека. «Разблокировано достижение «ничему жизнь не учит»: словить краш в католика, при том, что прошлый раз кончился катастрофой.» Курапика не любил вспоминать о том периоде, о тех унижениях, о безразличии со стороны родителей, заметивших, что «что-то не так» только после ужасно сильного нервного срыва, после которого в ушах звенело, а голос сел из-за непрекращающегося крика и вернулся только через неделю. От этих воспоминаний слезы покатились по его щекам. Ему хотелось обнять себя из прошлого, прижать к груди этого побитого четырнадцатилетнего ребёнка, и сказать ему, что все будет хорошо: школа закончится, и в колледже он сможет не бояться того, что его изобьют за ориентацию или внешность, а одной из его хороших подруг станет розоволосая лесбиянка, воюющая со своей религиозной семьей. И ведь все было так хорошо, до этого случая в коридоре, до этого Куроро, который не может отличить гнк-парня в юбке от девушки, но который все равно почему-то так манит к себе, до этого спора на паре литературы, до этой пятницы, когда им нужно было подготовиться к семинару по Персеполису. You and me we're not the same, I'm a sinner, you are the saint. «Выглядит так, будто мой типаж — это тихие верующие мальчики,» — подумав об этом, Курапика усмехнулся, хотя было совсем не до смеху: на этот раз он будет умнее и промолчит, нового вороха проблем ему не хотелось. К тому же, Куроро скорее всего гетеро, так что тут даже пытаться не стоит — себе дороже. «Как же продумано было начать враждовать с ним, это ведь уменьшит мои чувства к нему, и у меня не будет возникать желания признаться ему, заведя в тихий уголок, ах, какой я молодец!» — Курапике хотелось истерично смеяться. А еще ему очень хотелось посидеть у Мачи в комнате, закурить, сидя на полу перед ее кроватью, выложить все как на духу, а, получив от нее совет, послушать ее жалобы на младшего брата. Да, подними Куроро Курапику на смех, он мог бы просить защиты у Мачи, но стоило ли оно того? Проще будет забыть о нем, в колледже много красивых парней и умных девушек, а он — эпатажный парень, играющий в местном театре, если ему приспичит найдёт себе кого-нибудь, это не так сложно. И все же, стоит перед ним извиниться, только как? Прости, что оскорбил Иисуса перед твоим салатом, хотя до этого ты просто прикольно злился, а не уходил, хлопая дверью? Извини, что у меня своего рода триггер на религию, и, услышав имя сына божьего, я начинаю иррационально (иррационально ли?) злиться из-за того, что в прошлый раз близкое общение с милым религиозным мальчиком превратило мою жизнь в ужас? Прости пожалуйста, что ты приплетаешь религию ко всему, что видишь, а я, как уже было сказано выше, на дух ее не переношу? Выпьем по чашечке кофе и закончим этот семинар наконец? Ох черт, почему же ничто из этого не похоже на нормальное извинение? Возможно, Бог действительно ненавидит бисексуалов, иных причин, почему Курапике так не везло с мужским полом, он не видел. Парень вздохнул и в очередной раз затянулся. Он так и не сходил к Мачи на этих выходных, ему не хотелось рассказывать подруге что-то настолько личное, сохранить эпатажный образ было важнее собственных чувств. Как-нибудь разберётся, бывало и хуже. Курапика мог сколько угодно считать, что они с Куроро очень разные люди, но эти выходные они провели одинаково, запершись в своих комнатах. Слушая по кругу любимые песни, думая о себе и прошлом, они были так похожи в своих абсолютно разных размышлениях. Проветривая комнату воскресным днем, Курапика заметил, что, судя по низкому небу, завтра будет дождь, и что он так и не придумал, как извиниться за сказанное в порыве желания поглумиться над религиозным Куроро, будто мстя тому рыжему, столь же религиозному мудаку, что нашёл его крайне светлые чувства грешными и смешными.