A hundred kisses

Они разошлись на следующее утро и после этого ещё несколько дней делали вид, что не знают друг друга. И их обоих можно было понять. Куроро необходимо было время обдумать все произошедшее и примириться с тем фактом, что он пошел против неписаных правил семьи, но главное, против собственного морального кодекса. Отношение Курапики к сексу было более простым и приземлённым, однако, будучи травмированным, он все ещё не мог отделаться от мыслей, что его жизнь обязательно превратится в ад; он замкнулся в себе, опасливо прислушивался к разговорам незнакомцев в коридорах пансиона, в курилке был более задумчив и менее разговорчив, ожидая, что в любой момент разговор пойдет о них с Куроро далеко не в положительном ключе, хотя он и понимал, что это маловероятно: Мачи и Шизуку постоянно при всех держались за руки, и за все время никто и слова им не сказал. Хотя одно дело держать кого-то за руку, а другое дело — трахаться, и о подобном, все же, не очень хочется сообщать во всеуслышание. И пусть в глубине души Курапика понимал, что в этом колледже всем по большому счету похуй — в хорошем смысле этого слова — на чужие внешность, ориентацию, сексуальную жизнь и способы саморазрушения, нематериальные цепи страха сковывали его тело, материальные же цепи на левой руке позвякивали чаще обычного из-за невротической привычки их владельца теребить их во время волнения. Несмотря на это, жизнь продолжалась. Время шло, медленно текли лекционные часы, не прекращались и репетиции в театре. Курапика начал потихоньку вживаться в роль, причем настолько хорошо, что Хисока чуть ли не на каждом прогоне удивленно приоткрывал рот, а затем расплывался в своей аутентичной несколько хищной улыбке, приговаривая:"о-очень хорошо». Курапика был горд собой: подобное поведение руководителя считалось в театре высшей похвалой. Тем не менее, блестящая актерская игра Курапики не могла решить вопрос с костюмами, который из-за нехватки финансов стоял особенно остро. Хисока перенес время действия спектакля в наши дни, но, несмотря на это, работы у Мачи было предостаточно. После долгих обсуждений было принято решение перешить старую домашнюю кофту Курапики в элемент сценического костюма для новой постановки, и именно по этой причине парень стоял на пороге комнаты главной костюмерки театра. — Мачи, открой дверь, — именно этими словами сопровождалась барабанная дробь Курапики, проходившая по двери подруги. Открыли ему не сразу, и, на удивление, в дверном проеме стояла не Мачи, а Куроро, которого Курапика никак не ожидал увидеть, — ты что тут делаешь вообще? — Не кричи так громко и не барабань, это некрасиво. Я тут живу, а Мачи сейчас в душе, чего тебе? — Мы с ней о моем костюме должны были поговорить, скоро выступление, всё-таки. — Да, она что-то такое говорила, дескать сегодня к ней придут по этому вопросу. Что ж, проходи и располагайся, — произнеся это, Куроро распахнул дверь и впустил гостя. Переступив порог, Курапика осознал, что никогда не приходил ни к Мачи, ни к Куроро в комнату. Почему-то он ошибочно полагал, что Мачи делила комнату с Пакунодой, и меньше всего ожидал, что соседом подруги окажется Куроро. Они оба отличались буквально по всем пунктам, и Курапика не мог и подумать, что они могли быть как-либо связаны, да и в принципе знакомы. — Я иду делать кофе, тебе какой? — спросил Куроро, покидая комнату, и это выдернуло Курапику из своеобразного оцепенения. — Полторы ложки на чашку и без молока, — отстраненно произнес Курапика. Услышав это, Куроро едва заметно улыбнулся. — Полторы чайных ложки на чашку, без молока. Ты любишь такой же кофе, как и моя сестра, — Курапика был озадачен: он никогда не слышал, чтобы Куроро упоминал свою сестру и не думал, что у него вообще есть сиблинги. Он хотел задать ему вопросы, но не мог сформулировать ни один из них, да и парень уже успел скрыться за дверью. Вскоре Куроро вернулся с двумя чашками кофе и, заметив, что Курапика сидит на полу, жестом пригласил его сесть на кровать, которая, судя по всему, принадлежала хозяину комнаты. Привстав, Курапика ещё раз огляделся вокруг себя. Возможно, Мачи и Куроро не были уж такими разными, как ему казалось: их кровати отличались только пепельницей, стоявшей на прикроватной тумбочке девушки, на их письменных столах был примерно одинаковый творческий беспорядок с кипами бумаг и чашками из-под кофе, с той лишь разницей, что на столе Мачи покоилось множество тканей. Парня удивляло это сходство двух непохожих на первый взгляд людей, но ему оставалось только порадоваться за то, что эти двое нашли себе соседей с совпадающими привычками. Когда Курапика опустился на кровать, Куроро протянул ему чашку кофе и присел рядом. Парень коротко поблагодарил его и сделал глоток. На какое-то время в комнате воцарилась тишина. — Если бог есть, то почему в женском душе так отвратительно работает регулирование температуры воды? — неловкую тишину разрушила появившаяся в дверном проёме Мачи, вышедшая из душа в трусах, майке и с полотенцем на голове. Курапика удивлённо вскинул брови: он знал, что многие девушки чувствуют себя некомфортно будучи полураздетыми в присутствии парней, и тот факт, что Мачи абсолютно не стеснялась присутствия Куроро, будто они были знакомы уже много лет, озадачивал его. — То, что ты не веришь в бога, не означает, что нужно напоминать об этом всем при каждом удобном случае. И оденься, у нас гости, — произнес Куроро, указывая на сидящего на кровати Курапику. Они обменялись короткими приветствиями, и, подойдя к шкафу, Мачи продолжила. — Блюститель католической морали, также известный как мой брат, остаётся таковым даже после секса с парнем? — парировала она, надевая домашние штаны. — Не позорь меня перед Курапикой, — произнес Куроро, потирая переносицу. — Вы… брат и сестра? — это предложение легко слетело с его губ, как только он понял, что ответ на все его вопросы все это время был у него прямо под носом. Факт их родства и был недостающим кусочком пазла, который связывал воедино все эти странные факты вроде того, что они почти одинаково раскидывают вещи по комнате и того, что Мачи спокойно ходит перед Куроро полуобнаженной. Он также быстро вспомнил, что Мачи тоже любила крепкий кофе без молока, всплыло в памяти и то, как Куроро однажды принес ей какой-то пакет во время репетиции. — Это неочевидно из-за внешних различий? — девушка могла иметь в виду то, что их с Куроро оттенки кожи и разрез глаз значительно отличаются, однако Курапика думал об этом в последнюю очередь: он держал в голове то, что чисто технически Куроро не был кровным родственником своих родителей, а значит, кровным родственником Мачи для наличия юридического родства ему тоже было быть необязательно, — тем не менееч это так, мы с детства растем вместе и даже носим одну фамилию, можешь лично это проверить. — Верю на слово. Просто я не думал, что… — Не думал, что парнем из моих детских историй окажется Куроро? — усмехнулась девушка, уже успевшая переодеться и присесть на свою кровать. Парень театрально вздохнул и откинулся назад. — Ну и как ты уже успела меня опозорить? — нарочито страдальчески спросил Куроро. — Брось, случай с камнем и цветочным горшком реально забавный, — отмахнулась Мачи. — Возможно, Шизуку стоит увидеть те самые фотографии, — произнес Куроро, отстраненно глядя куда-то в сторону и недобро улыбаясь. Мачи покраснела, видимо, парень и правда подразумевал нечто компрометирующее или попросту постыдное. — И этими губами ты целуешь Курапику? — ответила она, стараясь сохранить лицо. Они спорили явно не всерьез, будто дурачась, и Курапика невольно заулыбался, глядя на них. Тем не менее, он не забыл зачем пришел туда в тот день. — Не хочу прерывать семейный вечер, однако… — начал он, и сиблинги, поспешно переглянувшись, поняли, что слишком увлеклись шуточной перепалкой. — Точно, костюм! — произнесла Мачи и начала суетиться. Куроро же наоборот успокоился и переместился ближе к краю кровати, опустив ноги на пол. — Думаю, я могу идти, — бросил он, чувствуя себя безучастно по отношению к происходящему. — Ещё чего, будешь мне помогать, — ответила девушка, роясь в ящике своего стола, — достань и установи, пожалуйста, швейную машинку, я схожу за метром и скетчбуком. Курапика, садись ко мне на кровать и раздевайся до пояса, — парень пересел на кровать Мачи, снял футболку через голову и остался в одних широких домашних штанах серого цвета. — Ты в состоянии достать ее сама, — ныл Куроро, направляясь к углу комнаты, где стояла швейная машинка, накрытая специальным чехлом. — Мать сказала бы, что как мужчина, ты должен помочь девушке, я же скажу, что вдвоем сподручнее, быстрее начнем — быстрее закончим, — произнесла Мачи, обвивая талию Курапики портняжным метром. Глубоко в душе, Куроро был благодарен ей, что она послала его устанавливать машинку, а не снимать мерки. Минуту спустя Куроро поставил на стол большую белую швейную машинку Зингер, которую Мачи купила на барахолке несколько лет назад, соединил ее специальными проводами с педалью и включил в розетку. Несмотря на то, что машинка была достаточно старой, работала она исправно. Используя ее в работе, Мачи по какой-то причине испытывала особое удовольствие. Она даже притащила ее с собой в колледж, где был целый кабинет, оборудованный под шитье, ссылаясь на то, что она любит работать по вечерам, хотя машинка была достаточно громкой, а жалоб на превышение разрешённой громкости на девушку от соседей не поступало. Куроро, честно признаться, и сам испытывал к этой машинке особые теплые чувства: она ассоциировалась с сестрой, с теплом и безопасностью, а тусклый свет вмонтированной лампочки невольно возвращал его к жизни в родительском доме, когда зимними вечерами Мачи можно было застать сидящей за работой у себя в комнате. — Готово, — с облегчением произнес он, закончив возиться с машинкой. Мачи к этому моменту сняла все мерки и вносила изменения в собственную схему в скетчбуке, то и дело бросая взгляд на распластанную по кровати кофту Курапики, которую он достал из принесенного с собой пакета. — Спасибо, — коротко ответила она, не отвлекаясь от работы. Куроро пробубнил что-то типа «не благодари» и лег на свою кровать читать учебник по истории искусств. Оба сиблинга погрузились в свои занятия, и лишь Курапика не мог найти себе места, по очереди украдкой разглядывая то одного, то другую. Ему вспомнилось, как однажды в курилке Мачи сказала, что ее брат был единственным, кто принял ее, когда вся семья от нее отвернулась, и этот факт разрушал тот образ Куроро, который Курапика выстроил в своей голове. Или это выстроила его травма? В его глазах все верующие по дефолту приравнивались к извергам, но в этом не было его вины, лучше быть чересчур подозрительным, чем пройти через весь этот ад снова. Что можно было точно сказать, опираясь на факты: извергом Куроро не был. И его поведение нельзя списать на то, что он не знает истинной натуры Мачи — они оба знают друг друга лучше, чем кто-либо, они самые близкие друг другу люди. И пусть они шуточно ругаются друг с другом, театрально вздыхают и закатывают глаза, Курапика видел, как их лица озаряет улыбка, когда они вспоминают друг друга в компании; Мачи — брата, Куроро — сестру. Они действительно любят друг друга, у них поистине особая связь; Курапика не знал почему, но это его не касалось. Он глупо улыбнулся, вспомнив свои мысли о том, что если Куроро решит напасть на него, он попросит защиты у Мачи. Он думал тогда, что встреться они в коридоре, они разорвали бы друг друга на части, но сейчас понял: угрожай им кто-то извне, они порвут весь мир друг за друга. Тем временем Мачи закончила вносить правки в свою схему, встала с кровати и, приложив к кофте кусок ткани, подошла к Куроро, протягивая ему заготовку и нитки. — Можешь, пожалуйста, наметать¹? — Куроро оторвался от книги и сделал нарочито страдальческое лицо. — А сама? — У тебя лучше получается. К тому же, ты ведь хочешь, чтобы у Курапики был самый лучший сценический костюм? — парень поспешно бросил взгляд на скучающего на кровати Курапику и ненадолго задумался, однако заметив, что мысли невольно возвращаются к той самой ночи, быстро вернулся с небес на землю. — Отвратительная манипуляция с твоей стороны, — ответил он, заметив в глазах Мачи небольшую толику злорадства, — вперёд иголку? — Нет блять, цепочка², — парень не мог не закатить глаза, уловив в реплике сестры сарказм. — Не знал, что Куроро умеет шить, — произнес Курапика, бесстыдно рассматривая как брат Мачи, скрючившись, аккуратно пришивал самодельный воротник к кофте. — Он ещё и готовит охуенно, — ответила присевшая рядом Мачи. — Ничего особенного, — пробубнил Куроро, вытягивая очередной стежок. — По сравнению с Мишленом — возможно, по сравнению со мной — просто божественно, — и шепотом добавила, повернувшись к Курапике, — его лазанья — это нечто, ты просто обязан ее как-нибудь попробовать. — Все потому что, Мачи, ты не можешь порезать все овощи из холодильника в миску, приправить это моцареллой и назвать получившееся салатом Капрезе. — Он единственный в нашей семье, кто так ворчит, когда я хозяйничаю на кухне, — продолжала она, посмеиваясь, — остальные просто не считают меня за человека, — даже несмотря на то, что Курапика уже давно был в курсе, что семья Мачи не очень ее жалует, его не могло каждый раз не удивлять то, как легко она говорит об этом — так легко, словно произнося какой-нибудь банальный факт вроде «в средней школе я была лучшей по математике», с небольшой горечью, будто она жалеет о том, что не купила любимую шоколадку по скидке, а не о том, что место, которое по идее должно являться самым безопасным для человека в мире, отторгает ее из-за того, что она отличается от них. Куроро закончил наметку и вытянул руку с тканью вперёд. Мачи ловко выхватила ее из рук парня, попутно поблагодарив его, и тот, пробубнив в ответ что-то неразборчивое, продолжил читать статью про Ренессанс в северной Италии. Девушка закончила шить где-то через четверть часа и отпустила Курапику к себе, попросив зайти через день, чтобы внести в костюм финальные поправки. Попрощавшись с девушкой, Курапика подозвал Куроро к себе и схватил парня за руку, после чего они оба скрылись за дверью. Куроро и не думал сопротивляться: им необходимо было поговорить, однако он понятия не имел, как начать этот диалог и как в принципе облечь в слова все, что его гложет. Курапика, похоже, действовал спонтанно, поэтому какое-то время они оба молчали, упорно делая вид, что пол в коридоре это самое интересное, что они когда-либо видели. — Возможно, я ошибался насчёт тебя, — произнес Курапика, уставившись в пол. — И в чем же? — несколько язвительно спросил Куроро. — Это не имеет значения, — ответил Курапика, продолжив после короткой паузы, — тебе ведь понравилось? — Если ты про итальянский ренессанс, то я отдам предпочтение Микеланджело, — произнося эту глупую фразу, Куроро почувствовал как Курапика больно сжимает его руку. — Дурак, я ведь совсем не про это. — А про что же тогда? — Я про, — Курапика запнулся, — про то, что было той ночью, — почему-то он резко начал стесняться слова «секс» будто это именно он вырос в религиозной семье, всячески табулирующей эту тему. — Я тебе ещё тогда ответил, что все мне понравилось, — ответил Куроро с напускным раздражением. — Ну раз так, то почему бы нам не повторить? — Курапика пытался произнести это максимально томно и соблазняюще, но из-за путаницы в мыслях это прозвучало максимально наигранно и неестественно. — Ты предлагаешь нам стать любовниками? — диалог, призванный прояснить ситуацию, запутывал и озадачивал обоих ещё сильнее. — Я предлагаю тебе хорошо провести время, — выкрикнул Курапика, а затем добавил спокойнее и нежнее, — только если ты этого, конечно, хочешь. — Я тебе нравлюсь? — В каком-то смысле да, — он чувствовал стоящий в горле ком; его память воскрешала то самое признание, после которого хрупкое равновесие разрушилось как карточный домик от малейшего дуновения ветерка. Он начал глубоко дышать, прогоняя воспоминания о том ужасном дне: это другой человек, другие обстоятельства, и если Куроро не причинил вреда Мачи, значит, не причинит и ему. Не должен, — мне нравится проводить с тобой время, — он осторожно взял Куроро за руку и переплел их пальцы. Какое-то время они стояли так, не проронив ни слова. — Тебе не пора? — этот вопрос выдернул Курапику из прострации. — Да, да. Передай Мачи, что она волшебница и мастерка своего дела, — протараторил Курапика и, одернув руку, побежал прочь. Куроро оставалось лишь провожать его взглядом, полным недоумения. ¹намётка — широкие швы, которые наносятся вручную до того, как это место прошивают на машинке. ²вперед иголку — простейший шов, который используется при намётке; тамбурный или шов цепочка — декоративный шов, для которого чаще всего используют машинку.