непредсказуемы

— И как тебе наш босс? Кихён морщится, проверяя, как закреплены ремни для ножей. Ему не особо хочется обсуждать подробности сегодняшней ночи, особенно с кем-то из подчинённых Змея, которых он видит впервые в жизни. Тем более с типом вроде этого Ли Хосока, который со своими мускулами, огромными ушами и слишком доброй для преступного элемента улыбкой не вызывает доверия. И почему правая рука Змея решил, что они станут хорошими напарниками? Сон Хёну явно просчитался. Честно говоря, Кихён бы предпочёл пришивать руки вместе с Че. Или отрезать — разницы никакой. — Никак. Обычно. — Да ну? Не верю. — Почему тебе это вообще интересно? Какая разница? — Ну… — Хосок неловко чешет затылок. — Надо же с чего-то разговор начинать. А ещё босс редко кем-то интересуется. Говорит, что он ебётся с управлением группировкой и ему не до этого… Всего. То, как Ли Хосок стесняется слова «секс», Кихён находит уморительным, но вот то, что Змей, оказывается, не спит со всеми подряд… Это не очень хорошо. Кихён ложится под кого-то только чтобы выжить — или убить. Ничего кроме. — Моего ответа это не меняет, — выдаёт наконец, пожимая плечами. — Потолок у него в спальне дурацкий, аляпистый очень. Судя по тому, как его новый напарник округляет глаза, ответ не слишком удачный. — Он пустил тебя в свою спальню?! — Э… Ну да? И что?.. — Он никого туда не пускает, даже Хёну! Это, типа, супер запретная территория. Кихён вспоминает руку, сжимавшую запястье и странный взгляд, нечитаемый, в котором было ожидание чего-то — и его передёргивает. Плохо, очень плохо. — Не бери в голову, окей? Он был бухой в дрова. Просто захотел показать, кто тут главный или типа того. — Но… — Всё. Не обсуждаем это больше. И не смей говорить об этом никому, иначе вскрою тебя, как банку консервную. Как Минхо. — Ладно-ладно, мир, — Хосок поднимает руки вверх, мол, сдаюсь. — Я, кстати, не злюсь на тебя из-за Минхо. Он был говнюк редкостный и задолжал мне пятьдесят тыщ вон… Хосок, может, и не злится — зато все остальные точно. Кихён чувствует это, когда идёт по коридору, и злые колючие взгляды липнут к нему, как репей, но даже не вздрагивает. Злятся — пускай. Они могут попробовать напасть на него ночью — и пожалеют, потому что Кихён настолько привык быть ненавистным и чужим, что может прирезать человека, даже не открывая глаз. — Ты это… Не переживай, — бормочет Хосок. — Босс не любит внутренней грызни и когда грязь разводят. Не думаю, что к тебе полезут. — Мне всё равно. Пусть лезут, если хотят, — Кихён хмыкает. Все эти люди, головорезы и преступники, воры и мошенники — отводят взгляд, когда он на них смотрит. Может, он и одинок, но нет щита лучше, чем кровавая репутация. — Предыдущего главаря синдиката Ли прикончил я. — Предшественника Минхёка с Чжухоном?.. Оу… — Так всегда, — усмешка. — Сначала они платят тебе, чтобы ты убрал их босса, а потом отсылают тебя подальше, потому что боятся, что ты сделаешь с ними то же самое. — Если тебе заплатят — и Чангюна уберёшь? На имени Змея Кихён замирает. Сегодняшняя ночь клеймом выжжена у него в памяти, хочется отмахнуться, забыть, да только не получается. Ещё никто и никогда не смотрел на него так, как Им Чангюн. Это пугает. –…Если мне это будет выгодно, — выдавливает из себя после недолгого молчания Кихён. Он надеется, что Хосок не замечает, как дрожит и подламывается голос.

•

И всё-таки ночью на него нападают. Хосок, которого сделали не только его напарником, но и соседом, даже не успевает среагировать: просыпается от шумов драки, когда Кихён скидывает с себя чьё-то тело. Во рту солоно от крови, кто-то заезжает локтём прямо в нос и перед глазами от боли вспыхивают цветные искры. Чей-то вскрик от удара ножом: Кихён всегда держит его рядом собой как раз для таких случаев. В темноте не видно, кого, как и где он режет, но это и не важно; выжить — вот что важно, и Кихён борется, кусается и вцепляется в жизнь крепко, прямо как лисица, выбитая на его спине. Это не первый (и далеко не последний — он знает) раз, когда его избивают толпой, поэтому уже не страшно. Страшно было, когда люди, вырезавшие его семью, навалились на него всей сворой и говорили, что ему понравится. Страшно было, когда Змей коснулся губами его плеча и пообещал не обижать. Вот это ужасало. А то, что сейчас происходит — лишь детская глупость. Кихён упускает момент, когда в комнату врывается Хёну и их всех растаскивают по разным углам. Кровь из рассечённой брови заливает глаз, и всё вокруг становится красным-красным, будто смотришь через цветное стёклышко. Включают свет, после долгой темноты он кажется нестерпимо ярким, но всё же Кихён успевает рассмотреть порезы на чужих руках, лицах и шеях. Ухмылка сама собой растягивается на губах. Жаль, что он никого не успел убить. — Вы что тут устроили?! — Сон Хёну взглядом мечет молнии. — У вас, я смотрю, очень много свободного времени?! У Шуги с каждым днём всё больше людей, а вы решили, что будет здорово прирезать своих же?! — Он не свой, — глухо подаёт голос кто-то. Глубокий порез от ножа на щеке. — Он убил Минхо, а ещё он шатается, как собака бродячая, между семьями всю жизнь. Где он свой? — То, что босс его выебал, не делает его своим, — доносится из другого угла. — Он так же ляжет под кого угодно, Лисица эта ебучая. Звучит обидно, но Кихёна это не задевает. Потому что правда. Он бы ушёл сам при первой же возможности, но, если он вдруг станет совсем ничейным, без хозяина и без клана — его толпа затаивших обиду прирежет в первую же ночь, а этого Кихёну не хочется. Всё его существование тупое, бессмысленное и серое, но почему-то жить хочется ужасно. Именно желание жить, безумное, горячее, как раскалённая сковородка, выдёргивает его практически невредимым из всех передряг. Почему-то Кихён не может позволить себе умереть. Иногда ему хочется, но он знает — нельзя, чувствует это каждым сантиметром исполосованной шрамами кожи. — Я сказал ему, что пришёл к вашему главарю, а Минхо этот попытался залезть мне в штаны. Если ты думаешь, что я буду извиняться — ты ошибаешься. Он получил то, что заслужил. — Если тебя отправил Ли Минхёк, то нас должны были предупредить, а ты как крыса пролез! — Мы об одном и том же Ли Минхёке говорим? Он никогда никого ни о чём не предупреждает. — Может, хватит спорить? Змей даже голоса не повышает, но Кихёна передёргивает. Ему плохо видно лица из-за крови, залившей глаз, однако пристальный взгляд ощущается липкой плёнкой, обтягивающей кожу. Змей смотрит прямо на него. В упор. Кихён знает. — Это я попросил убрать Минхо, потому что он шпионил на врагов. А синдикат Ли решили заключить с нами союз и в качестве доказательства соглашения прислали своего лучшего бойца. Всё ясно? — Но, босс… — Я спрашиваю. Всё. Ясно? Каждая фраза отдаёт арктическим холодом, по коже даже пробегают мурашки. Змей чеканит слова ударами молота, и даже Кихёна на мгновение пробирает, хотя разговаривают не с ним. — Да, ясно… — Тогда валите отсюда и передайте остальным — никаких драк, иначе я вас всех вышвырну. Если у вас есть силы на то, чтобы мутузить своих, лучше потратьте их на что-нибудь полезное. Все вон. Топот ног, обиженное ворчание — и комната пустеет. Змей указывает подбородком на выход оставшимся Хёну и Хосоку. — Мне надо с ним поговорить. Тревога покалывает в затылке, когда Кихён понимает, что остался со Змеем один на один. Тот молчит — просто смотрит сверху вниз, пока сидящий на полу Кихён утирает кровь, что сочится из разбитой губы. Он молчит — и это пугает. — Ты соврал им, — говорит Кихён, не выдерживая напряжённой тишины. — Разве? Минхёк ведь и правда послал тебя как символ соглашения. — Про Минхо. Он ведь не был шпионом, да? Но вместо ответа Змей спрашивает сам: — Зачем ты убил его? — Он распускал руки, — Кихён фыркает. — А я это ненавижу. Я не трахаюсь со всеми подряд, я не шлюха или типа того. Я делаю это только чтобы убить. Или самому не умереть. — А со мной? — Что?.. — Переспал со мной. Чтобы не умереть? — Разве это не очевидно? В ответ Змей почему-то вздыхает. Кихён вздрагивает, когда холодные пальцы касаются щеки, стирают кровь из-под носа. Змея каждую секунду бросает из крайности в крайность, из жестокой зимы в мягкую весеннюю нежность, и Кихёна это пугает даже больше, чем его прежние боссы, которые били за каждый проступок, потому что раньше всегда было понятно, чего ждать, а к чему готовиться сейчас — он не знает. — Будешь моим личным охранником. Кихён не сразу понимает, что это утверждение, а не вопрос. — Я? — Ты хорошо дерёшься. — Мне только что начистила рожу толпа твоих подчинённых. — Но им от тебя досталось больше. Кихёну не нравится быть особенным. Он предпочитает быть обычной шестёркой, тенью, но как бы он не пытался стать обычным — не получается, участь быть не таким въелась в него, как тату лисицы под кожу. Но быть особенным для Змея, для Им Чангюна — это совсем-совсем другое. Ещё более опасное. — В городе в последнее время становится неспокойно. Мне нужен надёжный человек, который сможет прикрыть мою спину. — Ты же в курсе, что я убил троих своих боссов? — Последний раз был особенно удачным, кстати. С Минхёком и Чжухоном проще вести дела. — Многие говорят, что и убийство всей своей семьи я тоже устроил сам. Не боишься? — Меня не волнуют слухи. Кихён сглатывает, не находя слов. Змей слишком настойчив, кажется, он решил всё уже давно — и он не предлагает Кихёну, не спрашивает, а просто ставит перед фактом. Он не сможет отказаться. — Я могу тебя предать. — Не сможешь. — С чего ты решил? — Я знаю. Голос мягкий, в него можно завернуться, как в пуховое одеяло, как в глоток горячего кофе после того, как таскался по заснеженной улице весь день. Голос такой же, как в ту ночь. Кихён вытягивает из запасов последний свой кинжал. — Ещё немного, и я начну думать, что ты влюбился, и поэтому хочешь держать меня к себе поближе. Но Змей в ответ не говорит ничего. Он не соглашается — но и не отрицает — Кихёну под кожу вонзается собственная же шпилька, распарывает мышцы до костей. Ладонь соскальзывает с лица на плечо, чуть сжимает, и Кихён радуется тому, что лёг спать в майке, ведь понимает — он не переживёт, если Им Чангюн вновь коснётся его. Про Змея говорят, что он один из самых жестоких боссов мафии за всю историю, но почему тогда он ни разу не сделал Кихёну больно? — Иди к Хёнвону, он зашьёт твою бровь. Завтра утром буду ждать тебя в своём кабинете. И уходит. Кихён остаётся сидеть на полу. Сердце у него почему-то трепещется подстреленной птицей и это беспокоит гораздо сильнее ссадины на брови или зудящей от засохшей крови кожи. — Ну? Что он сказал? Тебя же не накажут? То, что Хосок обращается именно к нему, Кихён понимает не сразу — только после того, как перед его лицом начинают щёлкать пальцами. — Эй, всё в порядке? — Да. Нет. Не уверен. Похоже, тебе подберут нового напарника. — Что? Тебя выгоняют? — Нет, — короткий вздох. — Змей решил сделать меня своим личным охранником. — Чего-о-о?! У босса никогда не было охранников! Кихён усмехается. Глаз чешется из-за слипшихся от крови ресниц. Голову хочется снять с плеч и вышвырнуть в окно. — Почему-то я знал, что ты так и скажешь.