Бесчувственные люди

“There are times I could come to you and hurt you I could easily bring you tears I could send you to hell, I know you I will find something more Someone I am made for Shame on you, baby, Forever yours” ♫ Sunrise Avenue - Forever Yours

На следующее утро Фэн Синь, вопреки всем предсказаниям Саньлана, просыпается вовсе не от «стенаний под окнами», а от бьющего в лицо солнечного света и жары. Как ни повернись, горит либо лоб, либо затылок. Накрыться одеялом с головой тоже не помогает — дышать даже под совсем легким покрывалом невозможно. Промучившись около получаса, он рывком поднимается с кровати и смотрит на свой телефон. Тот благополучно сел, так и не дождавшись привычной ночной зарядки. Выругавшись, Фэн Синь находит розетку рядом с приземистым и вытянутым вдоль стены комодом и оставляет смартфон в комнате. При таком летнем, почти искрящемся освещении все вокруг выглядит, как в рекламе чего-то безмерно дорогого и бесполезного. По шаблонному и пошлому сценарию, сейчас на кухне должны появиться улыбающиеся родители и красивые дети, уплетающие свежую выпечку. Конечно, у их ног обязана крутиться собака, непременно золотистый ретривер, и зрителю это подарит ощущение спокойствия и счастья. А следом — желание потратить свои деньги прямо сейчас, не откладывая. Реальность от рекламы далека, как настроение Фэн Синя — от спокойствия и счастья. Спустившись на первый этаж, он застает на кухне Се Ляня, который что-то готовит в большой кастрюле. Из-под крышки валит пар, густой и влажный, но хозяина это, кажется, нисколько не смущает. Примостившийся прямо на кухонной стойке с каким-то журналом в руке Саньлан втягивает носом этот пропитанный душным жаром воздух и улыбается. — М-м-м, гэгэ, пахнет восхитительно. Се Лянь тихо смеется. — Ты считаешь, Саньлан? — Безусловно. Восхитительно? Фэн Синь из-за острой жажды залить в себя что угодно, что хоть отдаленно напомнит ему кофе, еще не успел определиться, с чем сравнить этот запах. Что-то между пропитанным бензином грязным носком и сырными крекерами в прокисшем молоке. Это завтрак? — Доброе утро, — говорит он. Се Лянь оборачивается, взмахнув длинной ложкой в руке. — О, доброе утро, Фэн Синь. Как спалось? — Не пойму, пока не выпью кофе. Он здесь есть? Саньлан спрыгивает со стойки, скручивая журнал в трубочку и указывая ею куда-то Фэн Синю за спину. — У нас тут самообслуживание. Но вон та штука тебе поможет. Кофеварка. Логично, не поспоришь. Не обратив внимания на его фривольную речь, хотя они только вчера познакомились, а Саньлан к тому же очевидно младше, Фэн Синь подходит и вытягивает из стоящей рядом с кофеваркой коробочки фильтр. — Кофе в верхнем ящике, — заботливо подсказывает Се Лянь под мрачное бульканье своего варева. Если он правда готовит завтрак, а не кипятит за каким-то чертом пролежавшее месяц грязное белье, Фэн Синю стоит подыскать на этом острове приличное кафе. Он открывает дверцу шкафчика над кофеваркой, откуда приятно пахнет травами, чаем и кофейными зернами. Выудив пакетик с перемолотым кофе, Фэн Синь уже собирается насыпать его в фильтр, когда слышит совсем рядом чужой голос: — Ты фильтр криво положил, крышка неплотно закроется. Вздрогнув и резко развернувшись, Фэн Синь видит невозмутимого Му Цина с высоко забранными в короткий хвост волосами. Невозмутимый он только первое мгновение, потому что весь кофе, что был в ложке, от такого нервного движения оказывается на полу. — Твою мать, — тихо произносит Фэн Синь, опуская взгляд на светлые доски под ногами. — Опять убираться, — ровным тоном говорит Му Цин, захлопнув книгу, которую до этого держал в руках открытой на середине. Фэн Синь вскидывает голову. — Нечего ко мне подкрадываться сзади! Кто тебя просил мне советы раздавать? Му Цин только дергает плечом и закатывает глаза, с неохотой откладывая книгу — приклеилась она к нему, что ли? — на стол и отходя к двери. Се Лянь, до этого наблюдавший за всем этим с какой-то странной улыбкой, будто ему неописуемую радость доставляет рассыпанный по его кухне кофе, вдруг подрывается и чуть ли не бегом бросается за ним. — Я сам, я сам, — быстро говорит он, отбирая у Му Цина метлу. А вот теперь на этом спокойном лице можно прочитать хоть какую-то эмоцию. И это явное недоумение. — Ты чего? — Я? Ничего, — мотает головой Се Лянь. — Ты недавно приехал и устал. — Да там убрать две секунды. — Гэгэ, давай я, — вмешивается Саньлан и уверенным движением берется за метлу. — Ты готовишь. Подеритесь еще из-за веника, думает Фэн Синь, хмуро глядя на людей, с которыми ему жить под одной крышей ближайшие два месяца. А сегодня только первый день! Му Цин растает, как снежное изваяние, если приберется? Почему вокруг этого столько шума? Пожав плечами, Му Цин стаскивает со стола свою книгу и снова погружается в чтение. Фэн Синь со вздохом забирает у Саньлана многострадальную метлу. В конце концов, кофе рассыпал он, а истинные причины этого уже не так важны. Не хватало еще доставить хозяину этого дома лишние неудобства. Справедливости ради, вовсе не Се Лянь настоял на его присутствии здесь. И все-таки то, что все это время булькало на плите, оказывается завтраком. Му Цин даже не садится за стол и попивает чай, прислонившись спиной к высокой кухонной стойке и шелестя страницами. Фэн Синь, прикончив свой кофе, долго смотрит в тарелку на неведомое блюдо, в котором с трудом можно узнать сладкий рисовый суп. Он, кажется, любил что-то подобное в детстве, но в его воспоминаниях оно выглядело совсем иначе. Саньлан уплетает клейкую сахарно-белую массу и после каждой ложки, отправленной в рот, улыбается Се Ляню. Не желая обидеть хозяина, Фэн Синь тоже пробует немного и тут же жалеет не только об этом решении, но и вообще о том, что проснулся этим утром. — Фэн Синь? — обеспокоенно зовет его Се Лянь. — Тебе плохо? Фэн Синь! По ощущениям, его то ли вот-вот вывернет наизнанку, то ли вырубит. Лучше второе — чтобы не мучиться. Не говоря ни слова, потому что во рту находится нечто, напоминающее и вкусом, и консистенцией расплавленную пластмассу, политую сладким сиропом, Фэн Синь поднимается из-за стола и вцепляется в первое, что попадается под руку, — в кружку в пальцах читающего Му Цина. Осушив залпом чужой негорячий чай, он выдыхает так, словно пробежал все восемьсот ступеней от порта у подножья до этого дома без остановки. Му Цин стоит, молча наблюдая за ним. По его лицу невозможно что-либо понять, да Фэн Синь и не пытается. — Ох, — горестно вздыхает Се Лянь. — Я думал, что стал готовить лучше. — Ты прекрасно готовишь, гэгэ, — соскребая ложкой остатки со своей тарелки, уверяет Саньлан. — А можно еще? — Да, — растерянно отвечает тот, указывая на плиту. — Там еще осталось. Давай положу? — Я сам. Фэн Синь, игнорируя мольбы своего желудка об избавлении от съеденного, вытирает испарину со лба и возвращает кружку Му Цину. — Наверное… — он осторожно, чтобы не вырвало, прочищает горло. — Наверное, я еще не отошел от перелета. Пойду подышу воздухом. Не дожидаясь ответа, он направляется к двери и выходит в сад. Санторини в лучах полуденного солнца белый, как фарфор на витрине. Море внизу спокойное и пронзительно синее, а в небе не плывет ни единого облака. Щурясь и стараясь глубоко дышать, чтобы отпустило, Фэн Синь приставляет ладонь ко лбу и оглядывается. И чем же ему заниматься, пока он ждет хоть каких-то результатов исследований? Возможно, стоит пройтись и познакомиться с островом поближе, раз уж он здесь оказался. — Держи, — раздается рядом. Фэн Синь роняет руку вдоль тела и поворачивает голову, видя Му Цина, который протягивает ему что-то, завернутое в крафтовую бумагу. — Что это? — не в силах даже язвить, спрашивает он. — Пирог с фенхелем. Наша соседка готовит куда лучше Се Ляня. Молча приняв угощение, Фэн Синь мельком думает о том, что соскучился по привычным полуфабрикатам дома. Выходя за него замуж, Цзянь Лань сразу честно предупредила: «убираться не люблю, только грязь еще хуже развожу, а готовить умею только то, что уже приготовили за меня в супермаркете». Фэн Синь и не жаловался — у него уже тогда была прекрасная домработница, а женился он не для этого. — Спасибо, — говорит он. Му Цин кивает. Ветер с моря треплет не забранные пряди у его лица, и от их темного цвета кожа кажется еще бледнее. Когда он поднимает руку, чтобы убрать мешающие волосы, взгляд сразу цепляется за его запястье. — Что это у тебя? — хмурится Фэн Синь. — Что? — Му Цин смотрит на тыльную сторону своей ладони. — Да не там. Шрам, что ли? — Это? Нет. — Му Цин обхватывает руку пальцами, прикрыв неровную по краям белую полосу, которая беспрерывной линией опоясывает его запястье. — А что тогда? — не унимается Фэн Синь. — След от наручников? — Держи свои фантазии при себе! Депигментация. Это у меня столько, сколько я себя помню. Фэн Синь хмурится, копаясь в памяти. Да не было у Му Цина никогда на коже каких-либо пятен, даже родинки ни одной. Фэн Синь не видел его обнаженным, конечно, но почему-то уверен в этом абсолютно. — Опять ты врешь! — говорит он. — Или тебе память отшибло? Му Цин смотрит на него, и в его глазах впервые за все время с их встречи в ресторане видна плохо сдерживаемая злость. — Хватит обвинять меня во лжи! И с памятью у меня все хорошо. Пить надо меньше! — Нахрен иди! — тыкает его пальцем в грудь Фэн Синь, делая шаг навстречу. — Не твое дело, сколько я пью! — Как и не твое, что у меня на коже! — парирует Му Цин. — Ребята! — На пороге дома появляется Се Лянь, который тут же в спешке бросается к ним, будто они уже убивают друг друга. — Прекратите! Фэн Синь, я собирался сегодня показать тебе остров. Если у тебя нет планов, можем пойти прямо сейчас. Планов нет, к тому же именно это Фэн Синь и намеревался сделать, правда в одиночестве. Однако компания Се Ляня — не такой уж плохой вариант, да и кто может показать здесь все лучше, чем местный житель? Он даже не возвращается в свою комнату на втором этаже, чтобы взять телефон, так и оставшийся на зарядке. С ними увязывается Жое, и Се Лянь объясняет, что белая козочка не любит одиночество, так что всегда проводит время либо с ним, либо с Му Цином. Прохожие почти не реагируют на их странного провожатого — на Тире люди явно давно привыкли делить землю с копытными, а туристы слишком поглощены архитектурой и видом на кальдеру, чтобы обращать внимание на животных. Му Цин с ними не пошел, и у Фэн Синя снова появляется ощущение, что без него рядом легче дышится. Если быть до конца честным, с самого момента их внезапной и очень громкой для окружающих встречи в ресторане Му Цин и не сделал ничего такого, чтобы заслужить подобное отношение. Фэн Синь понимает, что это отголоски их прошлого, но никак не может их заглушить. Люди со временем меняются, верно? Пятнадцать лет, учитывая короткий срок жизни человека, — гигантский период, но стоит ли рассчитывать на то, что совершивший низкое предательство однажды не предаст вновь? Тут и сорока лет, пожалуй, будет недостаточно, чтобы это исправить. Они с Се Лянем идут по петляющим узким улицам вдоль белых стен низких домиков мимо лавочек с безделушками и торговцев серебром и сувенирами. — Вы с Му Цином друзья? — спрашивает Фэн Синь, шелестя бумагой, в которую завернут пирог, и откусывая от него большой кусок. Аппетит после выпитого кофе разыгрался, а еда ни в чем не виновата, к тому же дама по соседству и правда дивно готовит. Нужно будет с ней познакомиться. — Да, друзья, — без раздумий отвечает Се Лянь. — Я с самого начала считал его талантливым и одаренным человеком. Но не могу сказать, что наши отношения всегда легко складывались. Фэн Синь горько усмехается, смакуя вкус нежного теста и пряной начинки. — Я уже готовился удивляться. Или предупредить, что ты просто не все знаешь. Се Лянь треплет цокающую рядом Жое по безрогой голове. — Нет, поверь, Му Цина я знаю хорошо. Он непростой, но судить его по голым фактам поступков нельзя. И желательно слушать, что он говорит и как их объясняет. — Если бы он еще что-то объяснял, — вздыхает Фэн Синь. — Я так и не дождался никаких объяснений. Он просто пропал из моей жизни в самый тяжелый период. И это точно было сделано из желания потеплее пристроить собственную задницу. Не буду даже пытаться придумывать ему оправдания, если он сам не потрудился за столько лет их предоставить. Се Лянь рядом молчит. Фэн Синь поворачивает голову. На чужом лице написана странная смесь эмоций: замешательство, задумчивость, грусть. Неужели Му Цин что-то рассказывал своему другу с Санторини об их прошлом? — Не знаю, что именно между вами произошло, — словно прочитав его мысли, произносит Се Лянь. — Одно могу сказать точно — порой лучше начать заново. Не у всего есть объяснение. И не за любые воспоминания стоит цепляться. Куда лучше запомнить вкус этого пирога с фенхелем, чем лелеять в памяти старые обиды. Фэн Синь какое-то время обдумывает его слова, крутит их и так, и эдак, прислушивается к эмоциям, что они вызывают. — Разве обиды не помогают не повторить старых ошибок? — наконец, спрашивает он. — Мне достаточно обжечься один раз, чтобы запомнить, что не стоит хватать голой рукой раскаленную сковородку. — Помогают, — соглашается Се Лянь. — Просто Му Цин — не раскаленная сковородка. С людьми это правило срабатывает куда реже, чем принято думать. Этот остров так и настраивает на вот такие философские разговоры. Даже Жое прислушивается к их беседе, покачивая белыми ушками, покрытыми короткой шерстью. Се Лянь отвлекается от темы и показывает Фэн Синю самые старые дома на этих улицах, храмы, место, где держат осликов Тиры. Солнце замирает на небе почти в зените, и от его горячих лучей не спасают ни стены, ни навесы. Когда с Фэн Синя, по ощущениям, стекает вся вода, которая только была в его организме, Се Лянь предлагает зайти в кафе и пообедать. Вопреки ожиданиям, он пропускает все заведения у обрыва с восхитительным видом на кальдеру, уводя за собой все дальше и дальше по изгибу скал и путаных лестниц. Фэн Синь сразу понимает, где они остановятся, когда хозяин одной из лавок выбегает прямо на улицу, словно собираясь лечь на мостовую и позволить себя затоптать, если гости не окажут ему честь своим визитом. Далее начинается поток речи, которая для Фэн Синя звучит совершенно бессвязно. По звучанию и простой логике, это греческий, но с таким же успехом Се Лянь и владелец лавки могут говорить и на иврите, для него будет одинаково. Закончив с любвеобильными приветствиями, если это вообще были они, хозяин приглашает их внутрь. Фэн Синь, оглядывая маленькое помещение с деревянными стенами и кучей стеллажей, не успевает удивиться, что Се Лянь решил пообедать здесь, а не на свежем воздухе. Они, не останавливаясь, проходят насквозь и оказываются на веранде. С первого же шага за порог захватывает дух — это небольшой выступ, едва вмещающий три пустых столика на двоих. За ограждением — сияющая лазурным цветом пропасть с белыми черточками морской пены на гребешках волн далеко внизу. — Прошу, — с жутким акцентом, но на китайском говорит хозяин. Они усаживаются за одним из столиков. Се Лянь что-то заказывает, и Фэн Синь решает довериться его выбору. Если тот готовит не сам, это уже благословение. — Тебя на этом острове любят и знают, — говорит он, расслабляясь в приятной тени. По пути сюда с его спутником не здоровались разве что туристы. Даже Жое не была обделена теплыми приветствиями. — Пустяки, — скоромно опускает глаза Се Лянь. — Ты еще не гулял с Саньланом. — А с ним вы как познакомились? — Это очень долгая история. Фэн Синь отвлекается, когда им приносят холодный чай и закуску из белого сыра и крупных оливок с блестящими от масла тугими боками. — А господин Бай? — спрашивает он, отпив чай. — С ним вы тоже давно знакомы, раз он поручил это исследование именно тебе? Лицо Се Ляня еле заметно меняется, будто ему неприятен этот вопрос, но он быстро берет свои эмоции под контроль. Зацепив двумя пальцами оливку и отправив ее в рот, он переводит взгляд на пропасть по левую сторону от себя. Фэн Синь ждет его ответа, но понимает, что не дождется, потому что на веранде, вместо гостеприимного хозяина с блюдами, появляются Саньлан и Му Цин. Он не думал, что они будут обедать вчетвером. — Гэгэ, рад тебя видеть! — громко говорит Саньлан, хотя они расстались лишь три часа назад. — Саньлан, — улыбается Се Лянь, сразу теплея на глазах после вопроса Фэн Синя о господине Бае. — Я сделал заказ за тебя, это ничего? — Конечно, всецело доверяю твоему вкусу, — пододвигая еще один стол вплотную к их и виртуозно не потревожив цветочную веточку в тонкой вазе на нем, уверяет юноша. Му Цин молча садится рядом с Фэн Синем. Жое кладет голову ему на колени, пробравшись под плетеный подлокотник, и трется щекой об ногу. — Отстань, — без тени раздражения говорит Му Цин, слегка ущипнув ее за белое ухо. Фэн Синь смотрит на его запястье. Пока они были в ресторане в Шанхае и в самолете на пути сюда, Му Цин был в рубашке, так что он не мог заметить странный белый след на его руке. Сейчас же свободный легкий рукав нисколько не скрывает его. Это так странно выглядит. Как родимое пятно, однако родимые пятна обычно розового или кофейного цвета в различных оттенках, а тут белое, как малярной кистью провели. Смотрится, как давно заживший рваный шрам. Как же глубоко нужно располосовать руку, чтобы осталось что-то подобное? До кости? Поэтому Му Цин делает вид, что эта отметина была у него всегда? Не хочет рассказывать? Хозяин с покрытым испариной красным лицом притаскивает несколько блюд. Фэн Синь смотрит на тарелку с чем-то слоеным и алым, как жгучий перец. — Что это? — негромко спрашивает он. — Мусака, — отвечает Му Цин, который, похоже, единственный слышал его вопрос. — Баклажаны, фарш, разное сочетание специй. Джонас делает с орегано. Джонас — имя владельца, очевидно. А вот с орегано у Фэн Синя проблемы. — С чем? Му Цин закатывает глаза, гоняя вилкой по тарелке пузатую оливку. — Не бери в голову, пробуй. Это неостро. Интересно, зачем он это добавил? Фэн Синь правда не очень любит, когда слишком много специй. Чем проще блюдо, тем оно безопаснее, сытнее и полезнее, так что и одной соли всегда достаточно. Все эти замороченные названия и рецепты — точно не к нему. Мусака Джонаса похожа на благословение. Это утро началось ужасно, но Фэн Синь готов травиться стряпней Се Ляня каждый завтрак, если после он будет водить его сюда и кормить этим даром богов! Поглощенный едой и новыми вкусами, он не сразу понимает, что произошло, только слышит болезненный возглас хозяина и вскидывает голову. — Ай! Ай-ай! — причитает бедняга, сжимая окровавленный палец. Се Лянь поспешно отодвигает свой стул и встает из-за стола, обхватывая Жое поперек тела и пытаясь ее успокоить. Коза бьет то одним, то другим копытом по деревянному настилу и трясет головой. — Что случилось? — спрашивает Фэн Синь, откладывая вилку. Гостеприимный владелец начинает что-то лопотать по-гречески, а Се Лянь, придерживая Жое, при этом пытается кланяться и рассыпается в извинениях. Му Цин сидит, слегка хмуря брови. — Что… — начинает Фэн Синь, но Му Цин быстро отвечает. — Она его укусила. — За что? И снова поток греческого вперемежку с причитаниями от боли. Фэн Синю искренне жаль хозяина, но он не может понять, с какой стати Жое потребовалось его кусать. Как он сам уже успел уяснить, в случае недовольства она бодается, а не вонзает зубы в плоть, не собака же, в конце концов. Козы вообще кусаются? Когда завывания и извинения, наконец, подходят к концу, Се Лянь садится обратно на свое место. Саньлан, который, к удивлению, не вмешивался в происходящее, молча гладит козу по лбу согнутым указательным пальцем. — Чего это она? — спрашивает Фэн Синь, отодвигая от себя тарелку. Се Лянь качает головой. — Джонасу показалось, что у нее расстегнулся ошейник, вот и решил поправить. — Ошейник? — Фэн Синь отклоняется назад и пытается за спиной Му Цина и углом стола увидеть Жое. — А что в этом такого? Саньлан, еле касаясь, проводит пальцем по загривку Жое, цепляя коротким ногтем плотный и жесткий отрез кожи серебристого цвета на ее шее сзади. — Его лучше не трогать. — Это еще почему? Фэн Синь сегодня, по собственным ощущениям, побил все свои рекорды по количеству заданных вопросов, но просто не может остановиться. Он в чужой стране, в незнакомой компании — глянув на Му Цина, он мысленно исправляется: почти не знакомой, — не понимает местное наречие, к тому же уже подвергался нападкам питомца Се Ляня. Кто знает, на что Жое еще способна? Коза, склонив голову, подходит к стулу, на котором сидит Му Цин. Тот осторожно поправляет ее ошейник. Фэн Синь замечает, что на нем закреплена какая-то толстая пластина, и ее почти не видно, металлическую на серебряном же фоне. — Там что, чек в сотни тысяч юаней? — шутит он, коротко взглянув на Се Ляня, но ему даже не улыбаются в ответ. — Нет. — Ничего ценного. — Саньлан совсем не кажется расстроенным тем, что случилось с беднягой Джонасом. — Так, безделушка. — Безделушка… — повторяет Фэн Синь, наблюдая за рукой Му Цина у шеи козы. — Что же она тогда кусает тех, кто к ней прикасается? Видно, как напрягаются бока Жое, как раздуваются ее маленькие ноздри, когда Му Цин подносит руку к тому, что закреплено на ее ошейнике. Она недоверчиво отворачивает голову. Странное поведение для животного, которое так доверяет своим хозяевам. — Она просто не любит, когда кто-то трогает то, что ей принадлежит, — наконец, объясняет Се Лянь. Он снова выглядит, как обычно: доброжелательно и расслабленно. — Продолжим обедать. Завтра я занесу Джонасу его любимый травяной чай. Фэн Синь отламывает вилкой еще кусочек мусаки и отправляет его в рот. Му Цин не притрагивается к еде, перебирая одной рукой жесткую шерсть Жое. — А тебя она когда-нибудь кусала? — спрашивает Фэн Синь. Му Цин коротко качает головой. — Никогда. Я не знал, что она кусается. Се Лянь их слышит, несмотря на то что Му Цин говорит очень тихо. Он вздыхает и смотрит на нанизанную на зубочистку оливку, держа ее перед лицом. — Она кусается. Му Цин, как дела в лаборатории? — Хорошо. Ио передает тебе привет. — Спасибо, ей тоже. Она позвонит, как появятся первые данные? Му Цин кивает. — Конечно. Им нужна примерно неделя. Потом можем съездить на Крит вместе. Се Лянь улыбается, когда Саньлан перекладывает на его тарелку последний кусочек домашнего сливочного сыра из общего блюда, и снова поднимает взгляд. — Фэн Синю стоит поехать. Ему еще отчитываться перед господином Баем. Пожав плечами, Му Цин поднимается из-за стола: — Без проблем. Пойду проверю, что там у Джонаса с пальцем. Не хотелось бы в ближайшую неделю остаться без обедов. Фэн Синь провожает его взглядом и, когда Му Цин исчезает в темном дверном проеме, с удивлением понимает, что ощущения на этот раз не изменились. Выходит, он на какое-то время просто забыл о своих негативных эмоциях? Отпив чай, он достает из кармана пачку сигарет и прикуривает, заранее извинившись перед Се Лянем и Саньланом за дым. «Одно могу сказать точно — порой лучше начать заново», — сказал ему Се Лянь во время прогулки. Фэн Синь точно не готов узнавать Му Цина получше и как-то сближаться с ним, но, раз он не делает ничего предосудительного, может, и правда стоит умерить пыл? Поругаться с ним он всегда успеет, а пока следует хотя бы немного держать себя в руках. Пока Се Лянь занят обсуждением ужина с Саньланом, а Му Цина нет, Жое тыкается лбом Фэн Синю в ногу. — Что? — спрашивает он, держа подальше от козы тлеющую сигарету. — Натворила ты дел. Животное встряхивает головой. Решив кое-что проверить, Фэн Синь аккуратно, как это делал Му Цин, ведет пальцем по ее шее, задевая кожаный ошейник. Жое не двигается, но, стоит опустить руку чуть ниже, опасно мотает головой, едва не ударив его по предплечью и издав короткое блеяние. — Я не возьму у тебя ничего, — говорит Фэн Синь, вскользь задевая ледяную на ощупь пластину. — Что же там у тебя? Алмазы? Жое фыркает и недовольно щелкает зубами. От греха, думает Фэн Синь, убирая руку. Остается надеяться, что ослик Эмин более дружелюбен. Не один же Се Лянь здесь на Тире само воплощение доброты.