Бесчувственные люди

“Every night, every day Just to be there in your arms Won’t you stay? Won’t you stay? Stay forever, and ever, and ever” ♫ Power-Haus feat. J2, Sara Phillips - Can't Get You out of My Head

Просыпается Фэн Синь с абсолютно пустой головой, но, несмотря на почти блаженное отсутствие мыслей, весит она, как весь этот дом. Он укрыт по самую шею покрывалом, только ноги торчат, и голым пальцам жарко от солнечного луча, что падает на них из окна. Попытки заставить себя думать бесплодны. Фэн Синь осознает, что накануне много выпил, но по какой-то причине не чувствует себя плохо, скорее наоборот — с такой тишиной внутри он не просыпался целую вечность. Что за волшебное у Джонаса вино? То, за что он боролся весь предыдущий день, все-таки вышло заполучить. Внутри больше не раздирает на ошметки, не зовет, не воет, не скручивается в пульсирующий вакуум. Как же от этого хорошо. Фэн Синь стаскивает с себя покрывало и протягивает руку, чтобы нашарить на подоконнике свои сигареты. Затылок побаливает, но боль терпимая, от нее не хочется тут же застрелиться, как это часто бывает с похмелья. Пальцы лишь хватают пустоту. Фэн Синь поворачивает голову, привстав, смотрит за окно на привычный пейзаж, только с какого-то другого угла. Снаружи, как обычно, ослепляющий белизной день, но что-то не так… По шее сзади прокатывается холодок. Фэн Синь озирается по сторонам и понимает, где он. В комнате Му Цина. Самого хозяина здесь нет, и от этого еще хуже, потому что действительность, такая добродушная сначала, постепенно осыпается кирпичами на голову. Он вчера слишком много выпил. Они подрались с Му Цином. Они занимались сексом. Фэн Синь касается рукой скулы и морщится от боли, чуть надавив на нее пальцами. Вероятно, там хороший такой синяк в пол-лица. Неконтролируемый ужас сковывает внутренности. Му Цин сопротивлялся вчера? Фэн Синь все прекрасно помнит — тот ударил его еще на кухне, но потом, после, когда Фэн Синь нагло ввалился в его комнату — сопротивлялся? Нет. Точно — нет. Ни с кем, никогда и ни под каким количеством алкоголя Фэн Синь не занимался сексом, не будучи полностью уверенным, что все с обеих сторон добровольно. Ладно, много последних лет это была только Цзянь Лань. Но что вчера на него нашло? Простыни под ним расправлены. Покрывало, под которым он проснулся, тоже было застелено ровно, так что, не лежи на кровати Фэн Синь, это была бы аккуратно заправленная постель. От спокойствия не остается и следа. Да, они поругались, да, Фэн Синь был в ярости, да, он действительно хотел Му Цина этой ночью до трясущихся рук, но делать это так?.. Он совсем разума лишился? И зачем его потянуло в эту комнату? И что теперь в голове у Му Цина? А хрен ты это узнаешь, раздраженно думает Фэн Синь. Прямо он никогда не скажет, а по лицу понять — проще взять отчеты Ио на греческом и вчитываться в них, пока голова не лопнет. И то понятно будет больше. Встав, Фэн Синь находит свою одежду аккуратно свернутой на стуле у письменного стола. Он одевается, ругается себе под нос, поняв, что надел футболку задом наперед, поспешно скидывает ее и натягивает заново. Сейчас он совершенно трезв, даже похмелья нет, но от этого не легче. Лишь на несколько минут забежав в ванную, Фэн Синь едва не скатывается по лестнице вниз на первый этаж. Му Цин сидит за столом, спокойный и сосредоточенный, как утес над морем. И снова перед книгой. Фэн Синь скоро возненавидит все, у чего есть обложка и страницы, даже гребаные меню в ресторанах, потому что особо талантливые люди могут за ними спрятаться надежнее, чем улитка — в свой домик. Я читаю, и делай, что хочешь, хоть танцуй вокруг. — Му Цин, — зовет он хрипло. Му Цин поднимает голову. Фэн Синь сразу замечает его слегка припухшую нижнюю губу с крошечной ранкой ближе к уголку рта, но не может понять, что по этому поводу испытывает. Му Цин его первый ударил. Почему все равно внутренности как узлом завязываются? — Доброе утро, — говорит Му Цин. — День, — добавляет, коротко взглянув за окно. Да хоть ночь, хоть вечер, думает Фэн Синь. Что делать-то теперь будем? Это же просто секс, напоминает подсознание. Ты вчера был в этом так уверен, что же сейчас не нравится? Извиняться перед ним? Ничего тупее не придумаешь после того, что было ночью. А ночью… Ночью Фэн Синь терялся в ощущении «здесь и сейчас», не думая ни о прошлом, ни о будущем. Мир сузился до чужой сахарно-белой кожи, тугих мышц под ладонями и сводящего с ума голода. До «хочу», «мое» и «нужно», что бы это ни значило в тот момент. — Ты чего? — спрашивает Му Цин, отпивая кофе из своей чашки. Он всегда по утрам пьет чай, в то время как Фэн Синь проснуться нормально не может, пока не зальет в себя кофе. Сегодня — исключение. Чтобы не стоять немым столбом, Фэн Синь все же подходит к кофеварке и закидывает в нее фильтр. Эти действия уже привычны, так что тело двигается само, а в голове продолжают перелистываться картинки предыдущей ночи. Му Цин этого не хотел? Да так и не скажешь… Человек, который не хочет секса, не станет подаваться навстречу каждому движению, цепляться за спину, голову так запрокидывать, утопая затылком в подушке, что невозможно не ткнуться носом в обнаженную шею, не прикипеть к ней губами… Так и не нажав на кнопку, чтобы кофеварка все же начала готовить кофе, Фэн Синь роняет руки на столешницу и стискивает ее края пальцами. — Прости, — говорит он. — Прости, я мудак. Лучше ударь меня, а не делай вид, что ничего не было. Му Цин за спиной шелестит книгой. Фэн Синь, не поворачиваясь, слышит, как он ее закрывает. Да неужели? — За что? Фэн Синь больно впивается зубами в нижнюю губу. — Ты серьезно? У тебя опять «ничего не помню»? — спрашивает он. — Я все помню. Это просто секс. Слышно, как Му Цин встает из-за стола, как шумит вода в раковине, как звякает кружка, поставленная на сушилку. Фэн Синь все же поворачивается, отлепив ладони от кухонной стойки. Му Цин вскидывает голову, почувствовав его взгляд. Такой невозмутимый, как инквизитор перед допросом. — Ты… хотел этого? — выдавливает из себя Фэн Синь. Ему нужно это знать. Необходимо, потому что он повел себя, как скотина, и ни одна ситуация в прошлом, пятнадцать лет назад или тысячу, не оправдает этого, если случившееся произошло вразрез с чужой волей. Он никогда в жизни себе такого не позволял и даже предположить не мог, что позволит. Му Цин вздыхает и закатывает глаза. От этой уже привычной его мимики становится чуть легче. — Это просто секс, — повторяет он. — Если бы я не хотел, одним синяком на лице ты бы не отделался. Еще вопросы? Фэн Синь мотает тяжелой головой, поворачиваясь обратно к кофеварке и все же нажимая кнопку на панели. — Нет вопросов. — Только впредь ночуй у себя, — слышит он голос Му Цина за шумом готовящегося кофе. Что это за «впредь», Фэн Синь сейчас думать не может, но внутри ничего не протестует, даже удовлетворенно теплеет в животе, вопреки любому здравому смыслу. Когда он садится за стол со своей кружкой, Му Цин не уходит, так и продолжает читать. Книга лежит прямо перед ним, раскрытая, так что обложку Фэн Синь никак не может увидеть, чтобы разобрать название. Решив, что их разговор вряд ли продолжится, он хочет достать телефон, чтобы хотя бы не сидеть, как дурак, но понимает, что не помнит, куда дел его вчера. — Твой телефон там, — не отвлекаясь от чтения, Му Цин указывает на стойку у раковины. — Валялся на полу. — Спасибо, — бормочет Фэн Синь, не вставая дотягиваясь до смартфона. — Я посмотрел отчеты по примеси в верхнем слое материала колокола, — продолжает Му Цин, перелистывая страницу. — Там содержится бытовая пыль, как уже говорила Ио. Это свидетельствует о том, что до этого он мог храниться в музее или частной коллекции. Судя по тому, что никто не заявил о пропаже, вряд ли это музей. Храм тоже исключен. Во всяком случае, действующий. Нет следов пепла, а мельчайшие его частички все равно оседают на бронзе, когда в храмах зажигают благовония. — Он бронзовый? — спрашивает Фэн Синь. Му Цин кивает. — Я бы дал ему около тысячи лет, но нужно все равно дождаться результатов экспертизы. — А что насчет неизвестного вещества? — Ничего. — Му Цин поднимает взгляд, прижав разворот книги ладонью. — Оно неизвестное. Подобные примеси находили на космических объектах, которые падали на землю, пролетев через слои атмосферы. Фэн Синь давится кофе и насилу проглатывает то, что успел набрать в рот, чтобы не заляпать стол. — Чего? Я говорил, что он с Плутона, но это была шутка! Му Цин пожимает плечами. — Вряд ли с Плутона, — без тени улыбки говорит он. — Просто словно свалился с огромной высоты. Ну точно Будда потерял, думает Фэн Синь. Шел-шел и обронил кому-нибудь на голову. Не иначе как тому идиоту, который подсунул его в котлован, чтобы затормозить их работу. — И что ты думаешь по этому поводу? — спрашивает он, отставив почти пустую кружку. Му Цин снова погружается в чтение, а в ответ на вопрос только качает головой. — Пока ничего. Больше в этот день они не обмениваются ни единым словом. Му Цин почти сразу уходит в свою комнату и вечером, когда возвращаются Се Лянь и Саньлан, только коротко приветствует их и куда-то исчезает. Первое время Се Лянь кажется напряженным, но потом за разговорами постепенно расслабляется, вероятно, поняв, что ничего ужасного в его отсутствие все же не произошло. Он прекрасно видит синяк на лице Фэн Синя, однако, к счастью, принимает решение никак это не комментировать. Дни снова возвращаются к обычному течению, как поезд, вставший на свои рельсы, хотя есть кое-что, что выбивается из привычного круга. «Впредь», о котором говорил Му Цин, все же случается. К тому же не один раз. Секс с ним куда лучше любых иных форм взаимодействия, и Фэн Синь подсаживается на это, как на наркотик. Даже когда он дает себе обещание все закончить, едва просыпается утром в своей комнате, поздним вечером все равно оказывается в соседней. С Му Цином с трудом получается нормально разговаривать. Молчать — тоже, потому что его присутствие цепляет, как крюком за живот, и уже нереально его не замечать. И возбуждение, что Фэн Синь испытывает, ложась с ним в постель, не выходит теперь объяснять алкоголем, потому что он и не пьет. Этот тугой воздух между ними, затопляющее все нутро ощущение правильности происходящего, нахождения на своем месте опьяняют лучше любимого японского виски. Их секс жесткий, лишенный нежности, ласки и поцелуев, зато полный какого-то странного, невозможного удовольствия, от которого сложно отказаться. Фэн Синь понимает, что соскальзывает в эту яму, что сам же ее себе и вырыл. Он каждый раз падает в эту пропасть, не долетая до дна, но все равно пытается утолить свой голод, осознавая, что этого не произойдет никогда. Такого в жизни с ним действительно еще не случалось. Это общение от оргазма до оргазма, потому что, получив свое, Му Цин почти сразу выгоняет его из комнаты, словно пытается сделать вид, что ничего не было. Он не позволяет целовать себя. Фэн Синь регулярно забывает об этом правиле в процессе, но нарушить его так ни разу и не выходит. Ничего не чувствовать — это выбор. И он бывает не так уж плох. Вероятно, Фэн Синю просто везет на отношения, в которых ни одна сторона ничего не испытывает, кроме жажды секса. И, если секс так хорош, почему нет? А он хорош — Фэн Синь заводится почти сразу, еще до того, как касается. Если Саньлан и Се Лянь об этом всем и знают, то виду не подают. Фэн Синь в своей комнате порой слышит их даже через ванную комнату, что их разделяет, но утром все нацепляют на себя благопристойный вид. Когда-нибудь второй этаж этого дома провалится если не от этих бурных ночей, то под тяжестью масок невинности всех в нем собравшихся. Но однажды что-то меняется. В этот день Се Лянь зовет Фэн Синя прогуляться до одного из своих заказчиков, кому он приносит чай и собранные травы, а после предлагает подняться на самую высокую точку на острове. — Ты так давно здесь, а еще не бывал в этом месте, — говорит он. — Там невероятно красиво. Фэн Синь соглашается, потому что дел больше нет, к тому же звучит неплохо. Куда угодно, только не в храм. Из достопримечательностей Тиры: сама Тира, ослы и храмы! Раз он где-то еще не был, стоит это исправить. Ему нравится проводить время с Се Лянем. Мир не знает более комфортного и уютного человека, и Фэн Синь искренне считает, что ему повезло оказаться здесь именно в его доме. Жое, на удивление, не увязалась с ними — как Се Лянь ни уговаривал ее, как ни тянул, она и шагу не желала делать за порог. Даже на улицу не удалось ее выгнать, так упиралась, что собирала копытами циновки на полу, блеяла, мотала головой, пока со второго этажа не спустился хмурый Му Цин и не попросил не издеваться над животным. И тут Фэн Синь был с ним согласен — не хочет, не нужно, каким бы странным ни выглядело ее поведение. — Ты слышал про это вещество на колоколе? — спрашивает он у Се Ляня, пока они поднимаются по петляющей между домиков лестнице все выше и выше. — Слышал. — Есть соображения? Се Лянь поправляет соломенную шляпу, которая почти полностью скрывает верхнюю половину его лица и завязывается под шеей тонкими веревочками. Он в ней выглядит забавно, но очень привычно. — Нет. На самом деле на многих находках можно обнаружить непонятные примеси в материале. Это еще ничего не значит. Мы не знаем, как и где его хранили, так что… сложно сейчас что-то сказать, — произносит он. Вот тебе и наука, думает Фэн Синь. Это только звучит красиво: ученые, лаборатории, исследования и современные технологии. А вот так встретится что-нибудь, что выходит за рамки таблицы Менделеева, и все в тупике. Му Цин бы, наверное, сожрал его за такие слова и не подавился, но он правда немного разочарован. Он скоро месяц как торчит на этом острове, а господину Баю звонил лишь раз. Тот его и не дергает — поучиться бы у человека такому терпению. Дорога превращается в совсем узкую лестницу, так что приходится прижиматься к ограждению, чтобы пропустить спускающихся навстречу людей и навьюченных поклажей осликов. Высота обрыва яркая, блестящая, как новая монетка, потому что на небе ни единого облака, и солнечные лучи отражаются от спокойного моря серебристыми бликами. Впереди маячит тупик, окруженный высоким кованым парапетом с деревянными перилами. И это самая высокая точка острова? Фэн Синь не успевает додумать свою мысль, потому что, подойдя к ограждению, понимает, что стоит в буквальном смысле на краю пропасти. Черная скала, как срезанный ножом кусок масла, уходит стеной в морскую пучину, и только ветер облизывает камни и бросается водой далеко внизу. Фэн Синь никогда не боялся высоты, но почему-то именно здесь затылок немеет, а поясницу сковывает неприятное давящее ощущение. Он стоит на твердой земле за ограждением, но его не покидает чувство, словно с этого края можно сорваться и умереть еще раньше, чем долетишь до воды. Это все еще и когда-то образовалось из вулкана! — Почему ты живешь здесь? — вдруг спрашивает Фэн Синь у молча стоящего рядом Се Ляня. — Что? — даже боковым зрением видно, как тот хмурится. — Почему ты здесь живешь? Почему не в Китае? Зачем перебрался в Грецию, да еще на остров? Се Лянь вздыхает. — Здесь… очень хорошее место. Не знаю, как тебе это объяснить. Тут безопасно и комфортно жить. — Ну да, — улыбается Фэн Синь. — Пока что-нибудь не случится. Здесь вообще есть больницы, врачи? — Есть, конечно, в Фире, — говорит Се Лянь. — Почему ты вдруг об этом спросил? — Не знаю. Просто стою, смотрю на это все и думаю, как отсюда еще никто не навернулся. Се Лянь тихо прочищает горло. — Если… кхм… если отсюда навернуться, врач уже не понадобится. Он говорит это таким серьезным тоном, что становится, наоборот, смешно. Смех почему-то застревает в горле, Фэн Синь им давится. Изнутри будто черным дымом заволакивает так резко, как на небо в открытом океане наползают штормовые облака, закручиваясь в смерч. Он морщится и отходит подальше от края. Появляется желание обхватить себя руками, словно это убережет от падения с огромной высоты. Се Лянь вдруг вздрагивает всем телом. Так ведут себя люди, которые внезапно оступились, вот только они никуда и не идут — стоят на ровной площадке. Он трет двумя пальцами висок, а потом поворачивается к Фэн Синю. — Идем домой. — Что-то случилось? — Нет. Нет, ничего. — Се Лянь поправляет свою соломенную шляпу, почти полностью скрывая лицо. — Просто пойдем. Когда на вопрос о том, случилось ли что-то, люди отвечают тебе «ничего» подобным тоном, хочется не просто идти домой — бежать. И Фэн Синь замечает, как ускоряется их шаг, но не может понять причин. Он и сам идет быстрее, так что Се Лянь, когда они приближаются к дому, даже немного отстает. Неприятное ощущение, возникшее на грани высоты, так никуда и не делось, только усилилось. На первом этаже никого нет. Саньлан, когда они уходили, говорил, что собирается приготовить ужин. Се Лянь еще обрадовался — тот, в отличие от него, готовит редко, но так, что хочется сожрать и блюдо, и тарелку, и стол укусить. Так куда он делся? Фэн Синь видит приготовленные овощи в мойке, рыбу, лежащую на разделочной доске. — Что-то не так? — спрашивает он Се Ляня, но тот уже поднимается по лестнице на второй этаж. Фэн Синь спешит за ним, и сердце оказывается пульсирующим комом в горле, когда они направляются в комнату Му Цина. А потом срывается вниз, потому что на дворе день, а Му Цин лежит в постели, и его трясет. Рядом на краю кровати сидит Саньлан и что-то тихо ему говорит. — Саньлан? — зовет Се Лянь. — Что случилось? — не чувствуя под собой ног, спрашивает Фэн Синь. — Что с ним? Саньлан и сам кажется бледнее обычного, но ведет себя очень спокойно. — Такое бывает. В смысле «бывает»?! Му Цин низко наклоняет голову, путая распущенные волосы, вжимает пальцы в лоб и висок и выдыхает так, словно его ножом режут. Фэн Синь сглатывает, опускается рядом с кроватью на колени, трогает его за плечо. И обжигается даже через ткань рубашки. — Да у него под сорок! — выпаливает он, поворачиваясь к поднявшемуся на ноги Саньлану. — Нужно позвать врача! — Врач тут не поможет, — ровным тоном отвечает Саньлан. — Се Лянь! — зовет растерянный Фэн Синь. — Как это «не поможет»? Что с ним? — Не… ори, — сипло просит Му Цин. Фэн Синь резко поворачивается к нему, но он даже глаз не открывает. — У меня голова… раскалывается. Голова? Так это Му Цина так от головной боли колотит? Сразу появляется мысль — вот оно. Вот тебе и провалы в памяти, вот и причина, за которую Му Цин от него только по лицу получил. Судя по поведению Се Ляня и Саньлана, такое далеко не в первый раз. И они до сих пор ничего не сделали?! Фэн Синь вскакивает на ноги, бросается к двери, потом снова обратно, осознав, что понятия не имеет, где здесь врачи и как вызвать «скорую». Хотя какая «скорая», по этим улицам только ослы ходят! Как лечатся люди на этом гребаном острове, если сгорают заживо от температуры? Се Лянь хватает его за плечи. — Фэн Синь, слушай, — говорит он, а потом встряхивает его так, что у Фэн Синя едва зубы не клацают. — Слушай меня! Не паникуй, врач здесь правда не поможет. — Это как? — беспомощно произносит Фэн Синь. Се Лянь кажется спокойным и собранным. Даже губы сжаты в линию, и на них нет и следа улыбки, а в глазах — безбрежная решимость и никакой паники. — Такое с Му Цином бывает. Тут только ждать. Ему нельзя помочь, услышь это. — Бывает? — эхом повторяет Фэн Синь. — А что с ним? — Голова болит так, словно ее рубят тупым топором, — глухим голосом говорит Саньлан. — И то, что ты орешь, делает только хуже. Фэн Синь закрывает рот и снова смотрит на Му Цина, который так и держится за голову, сложившись почти пополам. — Обезболивающие, может? У меня что-то было с собой, — почти шепотом произносит он. Се Лянь качает головой и смотрит на него уже куда мягче. — Они не помогают. Я принесу одеяло. Саньлан провожает его взглядом, когда он выходит за дверь, потом тоже морщится и потирает висок. На них что, так магнитные бури действуют? Это самый обычный день на этом острове, ничего же не изменилось! — Побудь с ним, только не вопи, — говорит Саньлан и тоже медленным шагом удаляется в коридор. Фэн Синь так и стоит посреди чужой комнаты, не зная, куда бросаться, пока Се Лянь не притаскивает одеяло и не накрывает им Му Цина. Тот заворачивается в него почти с головой, только волосы на подушке видно и слышно тяжелое рваное дыхание. Проходя мимо, Се Лянь легко прикасается к плечу Фэн Синя. — Это скоро пройдет. Он только кивает и не сдвигается с места, даже когда остается в комнате один. И что теперь делать? Фэн Синю кажется, что у него у самого начинает болеть голова, настолько чужая боль сейчас ощутима. Ее и невозможно не почувствовать — при одном взгляде на Му Цина внутри все содрогается. И он ничего ему не рассказал! Что это за болезнь такая, при которой у тебя так раскалывается башка и поднимается такая температура? Выдохнув, Фэн Синь садится на край кровати на место Саньлана и тупо не знает, куда деть руки, так что выкапывает из одеяла ладонь Му Цина и берет ее в свою. Раскаленная. Это уже даже не сорок. Снова появляется сомнение в решении Се Ляня и Саньлана не звать на помощь. Была бы воля Фэн Синя, он бы уже вылетел за дверь и голосил на всю улицу, что нужен врач. — Да что ж тебя как колотит? — выдыхает он тихо, проводя по тыльной стороне ладони Му Цина большим пальцем. — Уходи, — просит тот, вжимаясь лбом в подушку. — Пожалуйста. Уже бегу, потерянно думает Фэн Синь, понимая, что с места не сдвинется. — Тебе холодно? — спрашивает он. Му Цин не отвечает, но чудовищная дрожь, сотрясающая его тело, и без слов все объясняет. Или это от боли? Фэн Синь стискивает зубы и, осторожно перебравшись к окну, ложится рядом с ним, ныряя под одеяло, как в печь. У Му Цина нет сил даже на то, чтобы сопротивляться, так что он позволяет себя обнять. Цзянь Лань всегда отодвигалась от Фэн Синя по ночам подальше, говоря, что спать рядом жарко. Может, хоть его собственная температура тела поможет немного согреться? Не зная, что еще делать, Фэн Синь мягко вплетает пальцы в волосы на затылке Му Цина, чуть надавливает, массируя горячую кожу. С ним случались мигрени, пусть и не такие, но это всегда помогало, правда с обезболивающим. Му Цин стонет и переворачивается на другой бок. Фэн Синь ложится чуть выше и прижимает его к груди, даже не задумываясь, что делает. Утыкается носом ему в макушку, чувствуя, как сразу становится еще жарче. — Все хорошо, — бормочет он, прекрасно понимая, что легче от этих слов не будет. — Скоро пройдет. Почему ты никогда ничего не рассказываешь до последнего? Ответа нет. Му Цин, вероятно, находясь почти на грани сознания от боли и жара, жмется к нему, стискивает пальцами футболку. Фэн Синь целует его в лоб, хотя и так знает, что у него лихорадка, и смысла проверять это нет никакого. Они уже много раз делили эту постель, но ни разу у Фэн Синя не было возможности просто обнять его вот так. Они в принципе не обнимались даже во время секса, скорее только цеплялись друг за друга, а это сложно назвать какой-то лаской. И сейчас в пустой от страха голове нет других идей, кроме как прижимать к себе, гладить по волосам и стараться даже дышать пореже, чтобы не сделать хуже. Фэн Синю нестерпимо жарко от горячего тела в его руках, но он даже не пытается выбраться из-под одеяла. — Тебе со мной хоть теплее? — спрашивает он Му Цина едва слышно. — Д-да. Неизвестно, сколько они лежат вот так. Фэн Синь боится даже повернуться к окну, чтобы посмотреть на солнце, или достать из кармана джинсов телефон и проверить время. Когда свет в комнате рыжеет от заката, Му Цина перестает трясти, и он засыпает. На его лице не видны следы испарины, чтобы понять, что жар отступил, но, по ощущениям, температура все же немного спадает. Фэн Синь опускает голову на смятую подушку и с облегчением прикрывает глаза, слушая чужое выровнявшееся дыхание. Он испугался до чертиков, и теперь, когда страх угасает, в душе поселяется странное спокойствие. Будет хорошо, если Му Цин проспит вот так всю ночь, и новых приступов не последует. И у него даже мысли не появляется уйти в свою комнату, и пусть Му Цин ругается на него, сколько вздумается, лишь бы его не ломало так от боли. Как человек, большую часть жизни считавший себя бесчувственным, Фэн Синь полагает, что тянущее чувство тоски и странной боли, переполняющее его, не более, чем отголосок страха, который скоро пройдет. Это чувство становится слабее, когда он, выплывая время от времени из сна, вдыхает запах волос Му Цина, как будто не надышался им за все те часы, что они провели вместе, занимаясь сексом. Он думал, что ему достаточно хватать эти волосы, тянуть за них, заставляя запрокидывать голову, но просто лежать, зарывшись в них лицом, оказывается даже приятнее. Это только на одну ночь — потому что обстоятельства. И только сегодня — потому что Фэн Синю хорошо. Чем крепче он обнимает глубоко уснувшего Му Цина, чем осторожнее гладит его плечи, чем дольше задерживается губами на его скуле, проверяя температуру, тем иррационально лучше. Правильнее, возможно?