Бесчувственные люди

“You're keeping yourself tide up, So you won't let me down Didn't you ever think, just maybe I'll understand you Just give me the chance to Love you more than you'll ever know” ♫ The Wanted - Last to Know

Ночной рейс на этот раз и правда ночной. Самолет вылетает из Шанхая в полночь, и Фэн Синь перед ним даже не успевает заехать домой за вещами. Не столько не успевает, сколько не думает об этом. Зачем ему вещи? Зачем ему вообще хоть что-то, кроме обратного билета в Ираклион? Это именно так и звучит в мыслях — обратный билет, потому что все, что он может сейчас считать своей жизнью, осталось там, на Тире, среди волн Эгейского моря, белых стен и мощеных камнем дорог. Это и было всегда его жизнью. Цзянь Лань поймет. И зачем Фэн Синь себя обманывает? Она давно все поняла, она знала, ей и не нужны объяснения. Это он вталкивал иллюзии себе в глотку, чтобы подавить чувство вины, которое его убивало. И теперь, глядя на ледяной мрак за стеклом иллюминатора, Фэн Синь концентрируется на нем, будто наказывая себя за проявленную трусость, за малодушие, за то, что не захотел ждать и надеяться до конца, а сбежал, позволив демону затмить свой разум жалкими декорациями. Эти боль и сожаление — единственное, что сейчас удерживает его сознание в шаге от безумия, не позволяя преступить последнюю черту. Они и Му Цин, которого Фэн Синь встретил месяц назад в ресторане Шанхая. Он сидел с ним за одним столом, вливая в себя виски, как в бочку, и не осознавая, что не видел его на самом деле не пятнадцать лет — больше тысячи. Ненависть, эта иллюзорная плотина, что построил между его сознанием и сокрушительной виной за случившееся господин Бай, мешала ему вспомнить, насколько он на самом деле ждал этой встречи. Фэн Синь был трусом. Ему не хватило смелости любить до конца времен, тосковать, жить с этой болью, умоляя о прощении мертвую пустоту, что не могла дать ему ответа. Му Цин этого стоил. Стоил того, чтобы более десятка веков провести в ожидании и тоске. Хуа Чэн ведь когда-то смог… И нечем теперь оправдать эту слабость. Фэн Синь и не пытается. Все, что ему сейчас нужно, это снова увидеть Му Цина, посмотреть ему в глаза и рухнуть в эту такую знакомую пропасть. Небожитель или демон, Му Цин не изменился. Он мертв, но это он. В этом Фэн Синь абсолютно уверен, потому что просто не может ошибаться. Ведь и по тени когда-то он способен был его узнать. И сейчас не узнает в человеческом обличье демона? Это дает ответы на все вопросы. Собственные чувства, которые так странно проявлялись каждый раз, стоило Му Цину оказаться рядом, пока они жили вместе на Тире, пытались пробиться сквозь стену внутри, выстроенную чужими руками. Душа Фэн Синя взывала к нему, металась, как в агонии: проснись, пусти! Ее так тянуло к Му Цину. Фэн Синя так тянуло к нему. В конце концов это смогло найти выход лишь в страсти, которую ничем и никак невозможно было тогда объяснить. Он провел с ним столько ночей, но ни разу не смог просто обнять, прошептать раздиравшее нутро «прости», дать понять, что помнит, что виноват. Они все виноваты. И Фэн Синь понимает, что, едва Му Цин вспомнит прошлое, а вместе с ним и собственную страшную гибель, он их возненавидит. Возненавидит его. И будет прав. Самолет приземляется в Ираклионе в четыре утра. Фэн Синь не берет такси до порта и идет пешком, прекрасно зная, что первый паром на Тиру отходит не раньше пяти. Он бы и вплавь до острова добрался, но наряду с гонящей вперед жаждой увидеть Му Цина… ему страшно. Он и выглядит — страшно. Бортпроводница несколько раз спрашивала, в порядке ли он, не нужно ли что-то принести, может, позвать врача? Вероятно, Фэн Синь со стороны похож на душевнобольного. Но ему не нужен врач. Это край, где все счастливы и ничего не случается, так он когда-то думал? Здесь нет нужды в больницах и медиках. На берег Тиры Фэн Синь сходит на рассвете. Впереди знакомый серпантин, а внизу ни автобусов, ни осликов, ни красного Фиата Се Ляня. Порт безлюдный и тихий, только шумят постепенно розовеющие от восходящего солнца волны, шурша мелкими камнями. Не в силах ждать, пока появится возможность подняться иным путем, он направляется к каменной лестнице, о которой ему в день их первой встречи здесь говорил Се Лянь. Каково ему тогда было — снова видеть Фэн Синя, который, как бомба с часовым механизмом, рисковал взорваться в любую секунду, вспомнив все? Его Высочество мог снять с него проклятые оковы, но не сделал этого. Чего он опасался? Что Фэн Синь просто сойдет с ума от боли и горечи этих воспоминаний? Может, не зря опасался. Фэн Синь начинает подниматься, и уже на первых ступенях ноги слабеют до мелкой дрожи, и это вовсе не от усталости. Что ему делать, когда он встретит Му Цина? Он не может даже предположить, как себя поведет. Хочется перепрыгивать сразу через несколько ступеней, лететь по ним, но они слишком широкие для этого, так что приходится наступать на каждую. Одна, две, три… четырнадцать… Столько Фэн Синю было лет на заре эпох, когда он впервые попал во дворец правящей династии Сяньлэ и предстал перед Его Высочеством. …пятнадцать… В этом возрасте он встретил Му Цина. Бледного, неулыбчивого юношу, худого и хрупкого, как бамбуковый стебель, но уже тогда знавшего наизусть основы учения о совершенствовании из древних фолиантов монастыря Хуанцзи. …семнадцать… Его Высочество в наряде воина, радующего богов, сражался с семнадцатилетним Му Цином в маске демона, и их окружала ликующая толпа. Первая искренняя, чуть удивленная улыбка, что Фэн Синь увидел на лице Му Цина в тот день, когда Се Лянь похвалил его умение владеть саблей. Он не придал этому большого значения, еще не зная, какой редкой окажется эта улыбка и как горько, больно будет потом, когда она превратится в пепел воспоминаний. Му Цин тогда был простым человеком, как и он сам. Им было по семнадцать лет! Что они могли понимать? Как могли распознать чувства, что испытывали друг к другу, постоянно споря, но продолжая делать все вместе? …двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят… Грани времени стерлись очень быстро, стоило сменить смертный мир на Небесные Чертоги, неважно, на какой уровень. Разница была лишь в названии и в том, чем предстояло заниматься. Фэн Синь и Му Цин служили чиновниками Средних Небес, оставаясь бок о бок с Се Лянем. И друг с другом. Фэн Синь поднимается все выше и выше вместе с солнцем, что постепенно выступает над горизонтом, как большая капля крови. Оно пронзительно алое, подобно голодно распахнутому рту, поглощающему горькие морские волны. После они оба стали богами, еще не ведая, что и так могут не больше, чем простой человек. «Человек, поднимаясь наверх, остается человеком. Человек, опускаясь вниз, остается человеком». Восемьсот. Столько лет понадобилось Хуа Чэну, чтобы отыскать Се Ляня в призрачных отражениях мира смертных. Столько лет Фэн Синь и Му Цин потратили на то, чтобы бросать презрительные взгляды друг на друга, оставаясь на Небесах. Фэн Синь задыхается от жарко колотящегося в груди сердца, но не останавливается — несется по улицам Ии мимо едва успевших проснуться и вышедших из домов, чтобы встретить новый день, людей. Он бежит, безошибочно определяя каждый поворот на пути к дому Се Ляня. Каменные ступени вниз. Растерявшая половину соцветий из-за штормовых ветров бугенвиллия под окнами. — Ваше Высочество! — кричит он, толкая синюю дверь и вваливаясь внутрь. Се Лянь стоит к нему спиной, замерев у кухонного стола. Фэн Синь замечает на его краю закрытую книгу, и в груди сжимается так, что он едва не давится воздухом и не рушится прямо на пороге на пол. — Фэн Синь… Повернувшись к нему, Се Лянь сразу все понимает. — Где он? — спрашивает Фэн Синь, облизывая пересохшие от тяжелого дыхания губы. — Му Цин… где Му Цин? — Ушел еще до рассвета… Стой! Фэн Синь! Но он не может остановиться и уже проносится по каменной дорожке обратно к калитке, игнорируя голос Се Ляня за спиной и жалобные вопли Эмина из загона за домом. Куда Му Цин мог пойти? Где его искать? У Аго? У Джонаса? Где?.. Фэн Синь по инерции еще пробегает несколько улиц, распугивая ослов и прохожих, но потом резко останавливается и упирается руками в дрожащие колени. Он загнанно дышит, из-за чего горит в легких. Когда-то он мог почувствовать присутствие Му Цина на расстоянии. Он знал его запах, как свой, — травянистый, горчащий, как отцветшее поздним летом поле. Мог распознать его по тени, по звуку шагов, по мелькнувшей вдали пряди волос, отливавшей сталью. По духовной силе, упругой, звонкой, как удар схлестнувшихся между собой клинков. Замерев, Фэн Синь прикрывает глаза и осторожно прислушивается к себе. На нем больше нет проклятых оков. Сколько бы ни прошло лет, он по-прежнему бессмертный. Он бог. Какая ирония: он сам является тем, что столько времени отрицал. Он собственноручно снес свой последний в этом мире храм. И никто не переживал об этом, кроме Му Цина. Веки обжигают слезы, когда Фэн Синь чувствует его. Лишь слабый, заглушенный человеческой оболочкой и запертой внутри демонической силой отголосок, но он такой же, как раньше. Словно эхо давно угасшей битвы, долетевшее сюда сквозь века. Это он. Такой же, как раньше. Его душа, его сила, пусть и измененная, отраженная в кривом ледяном зеркале, запертая в клетке, но это Му Цин. Фэн Синь делает несколько шагов вперед, так и не открыв глаза, и натыкается на незнакомого мужчину, идущего мимо с осликом, которого держит крепкой натруженной рукой под уздцы. Его осыпают греческой бранью. Или приветствуют, просто громко, Фэн Синю глубоко наплевать. Не сомневаясь и больше не останавливаясь, он пробирается дальше и дальше вдоль изогнутого, как лезвие сабли, обрыва к самой высокой точке острова, которую ему показывал Се Лянь. Там черная вулканическая скала стеной уходит в море. Там пропасть, куда страшно заглянуть с высоты. Там… Му Цин стоит у заграждения к нему спиной. Фэн Синь не видит его лица и, как трус, которым и является, благодарен за это, потому что, если бы увидел, не знает, что бы с ним стало. — Му Цин… — срывается с его губ быстрее, чем он это осознает. Му Цин поворачивает голову, и Фэн Синь молниеносно сокращает расстояние между ними, не позволив себе — или просто не осмелившись — заглянуть ему в глаза. Он притягивает его в объятия, дрожа всем телом и задыхаясь морским воздухом. По лицу текут слезы. Не выпуская Му Цина из рук, Фэн Синь сам разворачивается и встает спиной к краю, утыкаясь мокрым от слез носом ему в шею и не чувствуя за собой высоты, в которой полыхает раскаленное, красное от рассветных красок море. — Это ты… — бормочет он невнятно. — Ты… — Фэн Синь? — удивленно произносит замерший Му Цин. По напряжению в его теле становится понятно, что он сейчас попытается отстраниться, но Фэн Синь только крепче стискивает его руками, упирается лбом в плечо, пытаясь почувствовать его запах, но только больше захлебываясь слезами. Их вдруг становится столько, сколько он бы и за всю свою фальшивую человеческую жизнь не наплакал, рыдай хоть каждый день. — Ты что? — недоуменно спрашивает Му Цин. — Фэн Синь… — Не услышав ответа, он сварливо произносит: — Хватит рыдать, я терпеть не могу чужие слезы. В чем дело? Но Фэн Синь уже не может остановиться. Он плачет горько и отчаянно, прижимая к себе что есть силы человека, в котором месяц назад не смог узнать родную душу. Он чувствует грудью, как колотится чужое сердце. Это лишь обман, иллюзия человеческого обличья демона. Он это понимает, но не может не концентрироваться на этом, не обращать внимания. Му Цин мертв. Очень и очень давно. Он мертв. Но сейчас он рядом, в его руках. Дышит, злится на то, что ничего не понимает, на то, что Фэн Синь всхлипывает ему в шею, бормочет бессвязные слова, которых сам не слышит. — Да что с тобой? — снова спрашивает он, почему-то понизив голос почти до шепота. — Ты так скучал? Это звучит, как сарказм, но Фэн Синь кивает, цепляя щетиной чужие мягкие волосы. — Да. Я очень… очень по тебе скучал. Му Цин вздыхает, по-прежнему стоя с опущенными вдоль тела руками. — Тебя не было два дня. Меня не было подле тебя секунду, думает Фэн Синь. Ту самую секунду, за которую я должен был послать к черту любые сомнения и просто оказаться рядом, протянув тебе руку. Лучше бы мы и дальше дрались столетиями напролет, ругались, спорили, надоедали всем вокруг, но ты был бы жив. И был бы со мной, зная, что в момент смертельной опасности я всегда выберу твою сторону, что бы ни случилось. И, вспомнив о том, что когда-то это было не так, ты меня возненавидишь. Фэн Синь давится слезами до судорог в горле, когда Му Цин, не добившись от него объяснений, вдруг неуверенно обнимает в ответ, положив на его затылок прохладную ладонь. — Успокойся, — говорит он. — Успокойся. Тише. Это еле слышное, почти ласковое тише сдавливает грудь, крошит в пыль ребра. Фэн Синь зажмуривается, думая, что сейчас просто окончательно сломается. Ему плевать, как он в этот момент выглядит со стороны, плевать на свою гордость и свои страхи, на пропасть, к которой он стоит спиной, на то, что ткань одежды на плече Му Цина уже мокрая от его слез. Он не может успокоиться, не может ничего с этим сделать, кроме того, чтобы просто стоять с ним вот так, пока солнце поднимается над горизонтом, превращая оттенки вокруг из ржавого пламени в бледную позолоту. * * * Джонас что-то лепечет на греческом, расставляя на столе запотевшие стаканы с холодным чаем. Фэн Синь даже не переводит на него взгляд, только кивает, чувствуя, что обращаются к нему. Вероятно, гостеприимный хозяин просто рад его снова видеть, а он и звука в ответ из себя выдавить не способен. Се Лянь о чем-то тихо просит мужчину, и тот вскидывает раскрытые ладони и, пятясь, выходит с веранды, плотно прикрыв за собой дверь. — Что ты ему сказал? — тихо спрашивает Фэн Синь. — Чтобы оставил нас и не заходил сюда, что бы ни услышал. — Ясно. Хуа Чэн и Се Лянь смотрят на него с одинаковыми лицами, как родственники, собравшиеся у постели смертельно больного. У Фэн Синя нет сил даже на то, чтобы как-то отреагировать на это. — Как давно? — спрашивает он, прочистив горло, хотя голос все равно остается хриплым. — Десять лет, — отвечает Се Лянь. — Всего? Жое просовывает голову под плетеный подлокотник кресла и кладет ее Фэн Синю на ногу, как собака. Он заторможено гладит ее по лбу, вяло задев пальцем длинное белое ухо. Чтобы убедить Му Цина остаться дома и дождаться их возвращения, Се Ляню и Хуа Чэну пришлось нелегко, но и Фэн Синь понимал, что им действительно нужно сначала поговорить втроем. На некоторые важные вопросы он так и не получил ответов, и неплохо было бы сделать это до того, как к Му Цину вернутся воспоминания. Да, это еще одна отсрочка собственной казни, а иначе думать об этом у Фэн Синя и не получается. Что неизбежно, то неизбежно. Му Цин переродился демоном лишь десять лет назад. Это значит, что, реши Фэн Синь влачить и дальше свою бессмысленную тогда жизнь бессмертного, ждать предстояло бы все ту же тысячу лет. — Не кори себя, — мягко просит Се Лянь, тронув его сжатую в кулак руку на столе кончиками пальцев. — Шансы на это были мизерными. — Их вообще не было. — Хуа Чэн справа от него скрещивает руки на груди и переводит взгляд за парапет веранды — на распростертое внизу море в солнечных лучах. — Почему вы сразу мне не сообщили? — спрашивает Фэн Синь тихо. — Почему не сняли проклятые оковы? Се Лянь качает головой, с сожалением глядя на него. — Мы тогда сами мало что понимали. И… Фэн Синь, ты выбрал жизнь смертного. Я… не был готов к тому, что произошло. — Верно, — вмешивается Хуа Чэн. — Ты, знаешь ли, не оставил подробных инструкций на такой случай. Фэн Синь даже не злится. Все эмоции в нем выжгло, оставив внутри горячее пепелище, которым он теперь дышит и которое болит от каждой новой порции воздуха. Ему больно быть подле Му Цина, но без него — еще хуже. Однако ему нужно знать все, что он пропустил, сбежав в мир иллюзий. — Я не менялся внешне, — медленно произносит он. — Не был ребенком, не старел… Сколько раз вы подменяли мне память о моих детстве и юности? — Семь. Может, восемь. — Се Лянь напротив опускает глаза на деревянную поверхность стола. — У меня были документы. Фотографии, — качает головой Фэн Синь. — Я ничего не замечал. Хуа Чэн смотрит на него почти с жалостью. — Ну да. Это, конечно, было самым «сложным» в этом вопросе. — Саньлан… — Се Лянь бросает на него короткий взгляд, в котором даже нет осуждения. Фэн Синь и не обижается. Он знает, что верил в обман, в буквальном смысле державшийся на одном только его страхе почувствовать хоть что-то. Но с ним уже понятно — он сам пошел на сделку с Безликим Баем, но зачем повторять то же самое с Му Цином? — Зачем вы сделали это с ним? Он ведь не знает, кто он, — говорит Фэн Синь. — Он мучается! Зачитывается книгами, все записывает, думая, что у него провалы в памяти! Ищет ответы, и вы просто наблюдаете за всем этим десять лет? Се Лянь вздыхает. — Не все так просто. Когда Му Цин вернулся, я сразу понял, что ваша с ним встреча — лишь вопрос случая. Как только об этом узнал Цзюнь У, у меня не было сомнений в том, что рано или поздно он захочет свести старые счеты таким способом. Мне нужно было выиграть время. — Выиграть? — спрашивает Фэн Синь. Голос сипнет, и он отпивает чай, чтобы смочить сухое горло. — Дав ему ложные воспоминания, которые совпадали с моими? — Мы точно не знали, какую иллюзию Цзюнь У выбрал для тебя, — отвечает за Се Ляня Хуа Чэн. — Пришлось исходить из той информации, что он нам предоставил. Если бы вы встретились с Му Цином, и ты бы набросился на него, а он бы вообще не смог тебя вспомнить, у вас было бы куда больше вопросов. Это объясняет все расхождения в воспоминаниях. Му Цин знал, что Фэн Синь ненавидит его за прошлое, но не мог точно понять, за что именно, потому что ему неоткуда было взять эти события. Они оба не жили эту жизнь, чтобы хоть что-то о ней знать, кроме иллюзорных картинок, в которых не было ничего, связанного с реальностью. И эта лживая реальность дала рядом с ним трещину даже у Фэн Синя. — Ты знал? — посмотрев на Се Ляня, спрашивает он. — Знал о том, что Цзюнь У собирается сделать со мной? — Да, — кивает тот. — Прости. — Я не хотел его ненавидеть. В глазах напротив видно неподдельное сожаление, и от него становится не по себе. Жое толкает Фэн Синя под руку, заставив отвлечься и погладить ее по холке. — Фэн Синь, ты не помнишь? — с горечью в голосе произносит Се Лянь. — Я вынужден был пойти на сделку с Цзюнь У, потому что твои силы выходили из-под контроля. Ты был близок к безумию. Если бы мы не предприняли хоть что-то, это могло закончиться гибелью людей. Я знаю, потому что сам когда-то был на твоем месте и хотел ввергнуть мир в хаос, пусть и по иным причинам. — Гибелью людей? — Фэн Синь вскидывает голову и смотрит на него. Се Ляню нет смысла врать ему сейчас, но этого он действительно не помнит. Связные воспоминания обрываются на моменте, когда Безликий Бай, возродившись демоном во время извержения Тунлу, потребовал с него плату за свое милосердие и избавление Фэн Синя от страданий. «Пусть Сяньлэ придет и попросит меня об этом. Лишь тогда я подарю тебе забвение и жизнь смертного, в которой не будет воспоминаний о Сюаньчжэне». Так это условие было выполнено? Отчаявшийся Се Лянь не видел другого выхода, кроме как удовлетворить эту прихоть и прийти к Цзюнь У лично, опасаясь за судьбы невинных? — И после он угрожал тебе тем, что снимет с меня проклятые оковы? — догадывается он. Се Лянь кивает, отводя взгляд. — Да. Это он и сделал в результате… Я боялся, что ты не готов. Что просто не вынесешь этого снова. Фэн Синь отворачивается и смотрит на море далеко внизу. Возможно, он бы и не вынес этого, если бы Му Цина здесь не было. Все его эмоции, все мысли после того, как он узнал правду, были связаны только с ним. Лишь сейчас он начинает понимать, почему Се Лянь так опасался такого исхода и с каким трудным выбором столкнулся тогда: заточить его, самого близкого друга, под горой на несколько столетий, заставив мучиться во тьме и одиночестве, или согласиться на условия врага, но зато дать ему возможность жить без боли и чувств? Возможно, на его месте Фэн Синь также выбрал бы второй вариант. И Цзянь Лань с Цоцо согласились остаться рядом, присматривать за ним и быть его семьей снова и снова, вынужденные проживать один и тот же отрезок времени, чтобы собственная внешность не вызвала у Фэн Синя подозрений. Пэй Мин и Пэй Су, что держались всегда чуть поодаль, но присутствовали в его жизни, — тоже. — Прости, — наконец, произносит он. — Прости, что заставил тебя так поступить. Вас всех. Се Лянь грустно улыбается одними уголками губ. — Фэн Синь, я ни в чем тебя не виню. И я… очень рад, что ты здесь. — Он опускает взгляд на его шею, но тут же отводит его снова. — Что ты стал собой. Как и Му Цин, — тихо добавляет он после паузы. У Фэн Синя дергается сердце. — Как это произошло? Мы все думали, что это невозможно, даже Безликий Бай говорил мне, что способа вернуть его нет… — Его и не было, — повторяет то же, что сказал в самом начале этого разговора Хуа Чэн. — Знаешь, сколько сил нужно потратить на то, чтобы собрать прах того, кто сгорел в жерле вулкана? — Саньлан… — снова вздыхает Се Лянь. — Пусть говорит, как есть, — возражает Фэн Синь. — Я это заслужил. Хуа Чэн пожимает плечами, разгладив упругую черную прядь на плече. — Я уже все сказал. Я не был в этом уверен, но попытаться стоило. — Спустя столько лет?.. — На это ушло колоссальное количество духовных сил. Се Лянь кивает, коротко взглянув на Хуа Чэна рядом с собой, потом — на Фэн Синя. — Это правда. Помнишь, ты спрашивал меня, почему я живу именно здесь? Почему уехал из Китая? Да, Фэн Синь и впрямь сразу почувствовал яркую и бурную силу этого места даже с запечатанными энергетическими каналами. И, как выясняется теперь, не зря. Слушая рассказ Се Ляня, он только убеждается в этом еще раз. Тира — почти точная копия Тунлу, которая находится далеко отсюда на материке и по-прежнему является действующим вулканом. Но не она одна способна дать жизнь демону… Чтобы образовалось такое место, чтобы найти его и правильно использовать, потребовались столетия. И здесь для Му Цина безопаснее всего. Если бы Фэн Синь смог вынести груз вины и вечности, он бы дождался этого момента. Но каким бы он был?.. — Спасибо, — говорит он, посмотрев на Хуа Чэна. — За то, что сделал это. — Это не ради тебя, — жестко отзывается тот. — Я знаю. И все равно. Рождение демона — это всегда битва. Боль и смерть. Му Цин тоже через это прошел? Вероятно, эти мысли отражаются на его лице, потому что Се Лянь вновь тянется через стол и, положив ладонь на его запястье, слегка качает головой. — Все уже позади. — Это больно? Хуа Чэн вздыхает, но не смотрит на него. — Ничего приятного. Сгорать заживо ничем не лучше. Фэн Синь не может сдержать дрожь, прошедшую по телу, почувствовав которую, Се Лянь на мгновение прикрывает глаза. — Мы все виноваты, — осторожно произносит он. — Не вини одного только себя. — Он должен знать, — тихо отвечает Фэн Синь, погладив Жое, потому что она — единственное, что сейчас удерживает его от того, чтобы сломаться снова. — То, что у Му Цина на руке, эта белая отметина — это проклятые оковы, так? — Так, — отвечает Хуа Чэн. — След от тех, с которыми он погиб. Мне удалось изменить их действие, чтобы они не забирали у него силы, а просто сдерживали их. Демону опасно быть запертым столько времени в человеческом теле. Тем более, когда он не в курсе, что демон. — Ты можешь их снять? — Могу. В любой момент, только скажите. Я буду только рад, если вся эта история закончится. Последнее пробуждение местного вулкана не было заметно простым людям, но на демонах оно сказывается. Он не может даже защищаться. Хуа Чэн говорит о том дне, когда у Му Цина была лихорадка. Теперь все встало на свои места. Демоны всегда реагируют на подобное. Тем более те, рождению которых поспособствовало это место. И если Саньлан мог сделать хоть что-то, чтобы снизить это влияние на себя, используя свои силы, Му Цин с проклятыми оковами на руке оказался перед ним совершенно беспомощным. И все — из-за того, что Фэн Синь когда-то оказался слишком слаб, чтобы просто поверить. Дважды. И первый раз стоил Му Цину жизни. Жое вдруг вскидывает голову и опрометью бросается к Се Ляню, когда тот тихо зовет ее по имени. Едва ткнувшись в протянутую к ней руку, она обвивается вокруг нее белой лентой, принимая, наконец, свое истинное обличье. Лишь в этот момент Фэн Синь понимает, что за странный след был у нее на боку все это время, словно шерсть выдрана клоком. Жое зашита ровно посередине крупными неаккуратными стежками. Се Лянь никогда не умел шить. Лента беспокойно возится, когда Се Лянь сжимает в пальцах ошейник, который висел на ее шее, пока она была в обличье козы. Фэн Синь внимательно следит за его движениями. — Это… — выдыхает он. — Да. На стол ложится снятая с кожаного ремешка металлическая пластина, которая на самом деле вовсе не пластина, а капсула. И Фэн Синь теперь знает, что внутри. «Там что, чек в сотни тысяч юаней?» «Что же там у тебя? Алмазы?» — вспоминает он собственные шутки в тот день, когда Жое едва не откусила за свой ошейник палец несчастному Джонасу. Перед глазами снова все размывается от слез, хотя Фэн Синь был уверен, что выплакал их все. Он кладет руку на стол и накрывает дрожащими пальцами ледяной металл. Да. Алмазы. То, от чего зависит жизнь каждого демона. То, что он должен хранить и защищать ото всех, не доверяя никому. То, за что Фэн Синь и сам прямо сейчас готов отдать свою жизнь. И должен был отдать еще тогда, на Тунлу, прыгнув следом. «Знаешь, сколько сил нужно потратить на то, чтобы собрать прах того, кто сгорел в жерле вулкана?»