***
— Тебе действительно придется многое объяснить, Лакей, — тихо сказал Реборн, сузив темные глаза и посмотрев на безразличное Облако. Температура в комнате резко упала, пламя воли в сердце на мгновение вспыхнуло, прежде чем загореться еще сильнее. Воздух в кабинете стал тяжелее, на них давила тяжесть разъяренного пламени Неба. Череп поморщился, выпрямляясь от прежней сутулости и одаривая Реборна взглядом раздраженного недоверия. — Его имя, — вмешалась Холли мягким голосом, но изумрудные глаза были холодны, — Череп. Угольно-черные глаза столкнулись с изумрудными — безмолвная битва, от которой другие Аркобалено неуверенно дернулись. Юни была Аркобалено Небо, но Лидером был именно Реборн. Они следовали его примеру во многих вещах, Солнце вело их с того момента, как они впервые были собраны вместе, через проклятие и даже после этого. Но это была новая территория, опасная и неизведанная. Они не знали, с кем имеют дело, только то, что она была Небом Черепа, его матерью, следовательно, важной персоной. Они знали только то, что с того момента, как Юни впервые подняла тему встречи с ней, Череп был другим, медленно сбрасывая свою маску Лакея.***
Они знали только, что даже сейчас Череп ведет себя совсем не так, как раньше; раньше Череп испугался бы, пробормотал извинения и убежал. Теперь он молчал, слегка притормаживая перед фигурой матери, не загораживая перед Реборном, но явно ставя себя на пути, защищая, готовый броситься на любого, кто встанет на пути его матери. Это действие удивило их всех, и Реборн почувствовал, как его пронзила боль от действий Облака, от того, что подразумевал Череп, вставший между Реборном и Холли. Это Реборн был угрозой для невысокой женщины, чье пламя обволакивало ее сына в защитном жесте. Череп чувствовал, что ему нужно защитить ее от него. Боль увеличивалась как от занозы. У Реборна никогда не было Неба, никогда не было семьи; на самом деле ни у кого из них не было. Это был риск, связанный с тем, чтобы стать сильным. Синхронизация требовала, чтобы и Небо, и остальные хранители находились в одинаковом положении, чтобы Небо было либо равно по силе, либо являлось более сильным, иначе оно рисковало быть подавленным и вышвырнутым из равновесия сил. А Небеса были так редки, так высоко ценились, не было никакой гарантии, что Небо, способное сравниться с его силой или силой других, существовало. Он смирился с этим, смирился с тем, что, скорее всего, никогда не испытает гармонизации. И он, благодаря общему опыту и страданиям от проклятия Аркобалено, создал свою собственную маленькую семью. Череп был частью этой семьи, независимо от того, насколько бесполезным или раздражающим он был (или казался). Невысокая женщина была важна для Черепа, а значит, и для него, и для всех остальных. И теперь казалось, что Череп никогда по-настоящему не доверял ему, не доверял им; ни свое истинное «Я», ни тем более это, свой самый драгоценный секрет. И Реборн отступил. Он отвернулся, снял с головы фетровую шляпу и положил ее на сердце, слегка поклонившись женщине. Тяжесть разъяренного Неба рассеялась как раз вовремя, чтобы легкий голос эхом разнесся по коридору. — Ужин!***
Неловкость и напряжение — вот единственные слова, которыми Череп мог описать Аркобалено, когда они садились за ужин. Юни была единственной, кто не пострадал, но, несмотря на все ее попытки, ее веселая болтовня мало что могла сделать, чтобы ослабить или замаскировать напряжение других. Юни продержалась дольше многих. Он и раньше видел, как взрослые мужчины ломались и съеживались меньше чем за минуту, когда сталкивались с его матерью в таком настроении, так что тот факт, что подросток продержался двадцать минут, прежде чем в конце концов замолчать, был впечатляющим. И мама была в хорошем настроении. Несмотря на то, что она подыграла Юни, отвечая на вопросы юной девушки и ведя светскую беседу, в ее взгляде не было скрытого стального расчета, намека на заботу, когда она смотрела на Аркобалено. Он представлял себе, что это сбивает с толку; все равно что вести светскую беседу со львом, зная, что твое дальнейшее выживание зависит от снисходительности льва, обсуждать погоду, когда он рассуждает, какую часть тебя съесть в первую очередь. По крайней мере, это было небольшое собрание, размышлял он, за столом сидели только Аркобалено, его мать и тетя Луна. — Сегодня за столом на удивление пусто, мам, — прокомментировал Череп, ухмыльнувшись, когда некоторые из Аркобалено дернулись от его небрежно употребленного слова, которое выбило их мир из равновесия. — Если бы ты пришел вчера, то ел бы в саду, — ответила она, и глаза ее весело блеснули при виде ухмылки Черепа. — На следующей неделе начинается новое собрание Визенгамота. Поэтому мы собирались, желая наверстать упущенное и обсудить детали для двух новых законов, которые собираемся внести. Мы просидели почти до рассвета. Юни оживилась от разговора, который не нужно было вести. — Вы не возражаете, если я спрошу, чем вы зарабатываете на жизнь, миссис Поттер? — Мисс, — мягко поправила Холли, откидываясь на спинку стула. — Я не замужем. — Она сделала глоток вина, словно не торопясь, решая, стоит ли отвечать на вопрос Юни; на мгновение ее взгляд задержался на Маммоне, а затем на сыне. — Я нынешний министр магии, — легко ответила она, и глаза ее блеснули, когда несколько Аркобалено напряглись. Магия сама по себе не была сюрпризом. Два тайных общества следили друг за другом настороженно в течение десятилетий, возможно, даже около века или больше; оставаясь в Мафии достаточно долго, вы обязательно услышите, по крайней мере, упоминания о волшебном мире и тех, кто в нем находится. Они просто не ожидали, что мать Черепа будет фактически вторым премьер-министром Соединенного Королевства.***
После того как ужин был закончен, бледно-белокурая женщина — тетя Луна, как назвал ее Череп — отправила их всех обратно в кабинет Холли, чтобы «продолжить знакомство друг с другом». Даже мать Черепа последовала инструкциям другой женщины, с нежной улыбкой попросив только, чтобы принесли напитки, и вскоре группа была расположена в кабинете, и снова наступила тишина. Войдя, Холли заняла кресло — самое дальнее от двери; Череп даже не колеблясь, плюхнулся на пол и положил голову на колени матери, обхватив руками ближайшую к нему ногу. Юни последовала за действиями Черепа, растянувшись на полу у огня на животе, и яркая улыбка расползлась на её лице, когда между ней и Черепом появилась шахматная доска. Когда младшие Аркобалено начали игру, пальцы Холли принялись рассеяно перебирать волосы Черепа. Реборн сел в кресло напротив Холли, закинув ногу на ногу и лениво вертел на пальце шляпу. На дальнем конце ближайшей к нему кушетки неподвижно сидела Лал, ее дискомфорт от сложившейся ситуации выражался в очень четкой военной позе; на другом конце Фонг сидел совершенно непринужденно, с безмятежной улыбкой на лице, наблюдая за непринужденным общением матери и сына. Колонелло сидел между ними, наклонившись вперед, упершись локтем в колено и подперев рукой подбородок, уставившись на Черепа. Маммон бродил по комнате иногда поднимая и взвешивая предметы, словно прикидывая, за сколько они могут быть проданы. Верде прошелся по книжным полкам, вытаскивая книги и просматривая их наугад. Тишина была удивительно уютной, становясь еще более уютной, когда Луна вплыла в комнату, раздавая любимые напитки тем, кто был в комнате. Затем она присоединилась к Юни и Черепу на полу, колода карт появилась в ее руке, она быстро раздала их, и трио начало игру в покер с шоколадным печеньем в качестве валюты. — Могу я спросить, — спокойно начал Фонг, — вы несомненно, проводите много времени в этой комнате, но у вас здесь только один портрет, а ребенок на нем не кажется мне знакомым. Глаза Холли наполовину открылись, а затем веки опустились обратно в удовольствии. — Разве нет? — спросила она в ответ. — На портрете изображены Череп и я. Фонг моргнул, и собравшиеся перевели взгляд с подростка — бледнокожего, с фиолетовыми волосами, фиолетовыми глазами, с пирсингом и макияжем — на слегка загорелого мальчика с янтарными глазами на портрете. Они изучали его и постепенно обнаруживали сходство в строении костей. — Тот, что снаружи кабинета, — вмешался Маммон. — Руины Хогвартса. Странное место для этого. Холли наклонила голову, ее пальцы замерли в волосах Черепа. Последовало задумчивое молчание, затем черноволосая женщина указала на портрет над камином. — Это напоминает мне, почему я министр. — Она указала через открытую дверь на картину с разрушенным замком. — Это напоминание о том, что произойдет, если я потерплю неудачу. В комнате воцарилась мрачная тишина, но, когда Колонелло вскинул руки, она продлилась недолго. — Я ничего не понимаю, кора! Ты был синхронизирован со своей матерью все это время? — почти требовательно спросил он, и в его голосе отчетливо прозвучало раздражение. Череп бросил на Дождь взгляд, который молча выражал сомнение в его разумности. — Кто лучше примет меня и все, чем я могу быть, если не моя мать? Ради Бога, она меняла мне подгузники и все еще любит меня. В ответе Черепа было поразительное количество смысла, тон его голоса заставил Фонга поднять руку, прикрывая тихий смешок. Последние остатки затянувшегося напряжения исчезли, тепло счастливого Неба обняло всех в комнате, когда Холли улыбнулась, прижимаясь поцелуем к макушке Черепа.