В чаще тихой

      Медио дольше обычного не хотел предаться сну из-за собравшейся к ночи ледяной измороси. Сбитая с толку, я не могла понять: это дрожу я, или знобит продрогший город. Всё ещё надеясь на галлюцинации, нырнула в знакомый переулок, чтобы срезать путь. Удар виском обо что-то скользкое был таким сильным, что из глаз чуть не посыпались искры.       — Тише, тише, — вкрадчиво произнёс низкий голос откуда-то сверху, когда я потирала место ушиба. — Твоя подопечная?       С неясной тревогой я подняла глаза: знакомый колкий взгляд из-под хмурых бровей, острый нос и наклёвывающаяся ухмылка. Концы перьеобразных волос, исчезающие под кожаным воротником-стойкой. Казалось, если их обладатель улыбнётся, из-под верхней губы сверкнут белоснежные острые клыки.       — Моя. — Из-за его спины быстрым шагом вышла Герда. — Что ты повис над ней, как коршун, Миге? В сторону, — приказала она и нетерпеливо спросила: — Объяснишь, в чём дело?       — Лучше ты объясни, — ответила я, щурясь на чёрный силуэт.       — Ты сказала, что ничего не помнишь, — послышался звонкий голос Мати. — В смысле вообще?! Что-то же ты помнишь?       Из другого конца переулка приближались знакомые силуэты местного отряда сопротивления: сначала мрак расступился перед Юнасом и Бирте, как всегда держащимися за руки, затем показалась растерянная физиономия Фани, и самым последним под свет вышел Тин. Воспоминания о моём первом «собрании», которые, к счастью, ещё меня не покинули, вырвались с задворок памяти и нервным тиком отдались в каждой конечности.       — Но нас-то ты помнишь? — не замолкал Мати. — Ты головой не стукалась?       — Не мельтеши, — нахмурилась Герда и смерила меня суровым взглядом, — пока она бледного из-за тебя не словила.       Если бы все мои мысли не поглотил всеобъемлющий хаос, её слова задели бы мою и без того шаткую самооценку. Хотя мне давно было ясно, что Герда считает меня комнатной фиалкой, теряющей сознание от любого громкого звука.       — Что случилось? — Я надеялась выиграть несколько секунд, чтобы понять, что происходит. — У вас собрание?       — Ещё один случай. Мы с тобой говорили в понедельник. Ты сказала, что придёшь, — терпеливо и с расстановкой перечисляла Герда, упорно пытаясь уловить проблески понимания в моих глазах.       — Ни черта не помню. Утро понедельника последнее… что помню. — Я машинально присела на ржавую изгородь, бросив попытки хоть что-то понять. — Ты сказала… «случай»?       — Может, ты просто перенервничала? — обеспокоенно встряла Бирте. — Такое бывает.       — Ага, — кивнул Юнас, грациозно вскинув руку в кожаной митенке и убрав с лица покрытые влагой волосы. — Иногда память ведёт себя как ветреная девка: мотает нервы, пока ты за ней бегаешь, но стоит махнуть на неё рукой, как она тут же появляется у тебя под окнами. — Юнас низко засмеялся, хватая свою зазнобу за талию и изображая щекотку, но Бирте только кисло отмахнулась, продолжая испуганно изучать меня. — Попробуй расслабиться.       — Сам расслабляйся, — сипло промямлила я и прочистила горло.       — Смешно тебе, Юнас? — донёсся до нас голос Герды, и в подворотне мигом воцарилась гробовая тишина.       Обречённым взглядом девушка изучала кирпичную стену и нервно кусала поблёскивающую штангу в языке. Затем полезла в карман, извлекла помятую пачку и прикурила.       — Кто-то запустил лапы ей в голову, — продолжила Герда ледяным тоном. — И слямзил последние два дня.       Стоило ей произнести это вслух, как я почувствовала скольжение чего-то холодного и влажного внутри черепной коробки.       — Это так не работает. — Тин вышел под свет фонаря, словно на подмостки, и поправил манжеты плаща. Не хватало только лупы в его руке, чтобы он стал похож на форменного следопыта. — Они так не работают.       — Что ты можешь знать… — источая спокойную мрачность, со смешком подметил Миге и подошёл к Герде. Он не спеша прикурил от её сигареты и уставился на Тина.       — Я знаю то, что вижу, — стоял на своём Тин. — Они не крадут дни. Они забирают годы. Десятилетия, — басил он и мерил шагами глухой переулок. Каждый удар его каблуков заставлял мелко вздрагивать. — Что ты знаешь про Грета Ото? — звучно вопросил он после затяжной паузы, замерев напротив меня.       — Изнасилование мозга через три, два, один… — вздохнул Юнас, обменявшись с Бирте многозначительными гримасами.       — Редчайшая бабочка из семейства нимфалид. Её крылья прозрачные, как стекло, — как ни в чём не бывало продолжил Тин. — Эйлин гонялась за ней пару лет. Почти ополоумела от этой затеи, — рассказывал он, громоздя на моей сбитой с толку психике целый небоскрёб фактов. — Она мечтала стать энтомологом ещё в детстве. Да только не срослось. Хотя… — Рассказчик запнулся и долго хватал ртом воздух. — Хотя такой бестолковой истеричной бабе следовало бы бояться всех этих членистоногих, а не мотаться за ними по аукционам и выставкам, — с яростью и страстью отчеканил он.       — Ты бредишь? — спокойно, но явно неодобрительно прервала его Герда. Вопрос остался висеть в воздухе тлеющим угольком, готовым перерасти в пожар.       — На пятом году нашего брака в её коллекции было почти сто редких тварей, насаженных на иголочки. Некоторых я подарил ей сам, — пробормотал Тин, мрачнея, как предгрозовое небо. — Я знал, что Эйлин кого-то встретила ещё до того, как из дома стали пропадать деньги. Думал —перебесится. Думал — наша любовь переживёт всё. Она начала уходить от вопросов, задерживаться на работе… Классика, — хмыкнул он. — Но когда он решил использовать её как кредитку, я перестал делать вид, что ничего не происходит.       Горькая ухмылка на губах Тина, глубокий залом между бровями и отчётливая дрожь в голосе с потрохами выдавали его неугасающую и непрерывную боль.       — Я и сам стал мало походить на человека, пока пытался её образумить. Скорее на кого-то из её подопытных. Всё пытался открыть ей глаза... Повторял, что когда у неё кончатся деньги, он исчезнет. Наверное, он ширялся или спускал всё в карты… Но Эйлин и слушать ничего не хотела. Подала на развод через месяц.       Тин взял паузу, чтобы выровнять дыхание, и остановился вполоборота ко мне. В переулке уже отчëтливо шелестел усиливающийся дождь. Кроме его неразборчивого шëпота я слышала только грохот собственного пульса.       — Когда побрякушки у неё кончились, она продала и свою коллекцию. Всю. До последней букашки. А я просто хотел, чтобы она была счастлива. — Голос Тина дрогнул, но он тут же прочистил горло, чтобы мы не подумали, что он вот-вот заплачет. Жалость и отчаяние на его лице деформировались в страшную злобу. — И тогда я нашёл его. Узнал адрес и отпиздил. Сейчас жалею, что не отправил на тот свет. Я пиздил его за то, что он запудрил Эйлин мозги. За мечты, которые она предала ради этого ублюдка. И за каждую. Грёбаную. Бабочку.       Почувствовав, что финал близок, Фани порывисто прижала ладони к лицу. Наверняка впечатлительная и восторженная девчонка не раз слышала эту историю, но до сих пор не могла принять всё как данность.       — На пару дней он пропал с радаров. Эйлин уже паковала манатки, чтобы съезжать, но этого не случилось. — Тин снова отвернулся и начал ходить из стороны в сторону. — Она лежала на полу в гостиной, когда я вернулся со службы. Я подумал, что потеряла сознание, но она… будто спала. Крепко. Как младенец. А когда очнулась, не смогла вспомнить ничего. Ни-че-го. В том числе и про то, откуда у неё на руке взялась красная нить. — Когда я уже думала, что эта история, выкручивающая кишки и капающая на нервы, закончилась, голос Тина бесцеремонно продолжил: — А знаешь, что было через пару дней? Мне пришла посылка. Знаешь, что было в ней? — Я с опаской посмотрела в глаза Тина. — Там была Грета Ото.       — Кончай действовать ей на мозг, — вздохнула Герда.       — Эйлин не помнила ничего! Даже как держать вилку. Хотя стоит отдать должное —чёртова моторная память не полностью ей изменила, — переходя на ор, горячился Тин. — И с тех пор я для неё вдвойне никто. Пустое место. Все стёрто! А этот ублюдок растворился в воздухе. Украл то, что уже не вернëт никакое правосудие. И я не знаю, что бесит меня больше. То, что я не могу повернуть время вспять и убить его, или то, что до сих пор люблю эту идиотку.       — Может, они сменили тактику, — предположила Герда.       — Но ведь Тин в чём-то прав, — подтвердил Юнас. — Они же ещё ни разу не бросали своё дело на полпути. Они всегда…       — Мы не знаем, как они делают это! — оборвала его на полуслове Герда.       — Именно. Вы могли предположить, что они «вырежут» целую семейку? — Голос Миге окончил перепалку и ледяным кинжалом прошёл сквозь сердце.       — Что?..       Искать ответы в глазах собравшихся было бессмысленно. Их взгляды растерянно и испуганно забегали рассыпавшимися во все стороны бусинками, сколько я ни пыталась поймать хоть одну из них.       — Что слышала, милая, — равнодушно повторил Миге. — Есть подозрения, что кражи стали приобретать массовый характер. — Заглянув Герде в лицо и получив слабый кивок в качестве одобрения, он выпрямился и прошёл мимо меня, обдав горечью дыма. — Мне тут птичка напела, что на той неделе в отделении по Кеингару ошивалась какая-то дурочка и доказывала, что её брату и родителям стёрли память.       — Но в полиции же должны реагировать! — горячо воскликнула я и даже подпрыгнула на месте. — Они не могут не принять заявление! Не могут бездействовать! Один человек — ещё похоже на случайность или болезнь, но трое?..       — Особо прожорливый вампир, — задумчиво констатировал Мати, но Миге проигнорировал его реплику.       — Полиция? Как раз оттуда, — через плечо бросил он. — У меня контракт истёк меньше года назад. Со всей ответственностью заявляю, что стражам порядка начхать на то, что кто-то забыл, как его зовут. — Миге обратил взор вниз, пнув подвернувшийся камешек. — Иногда там опаснее, чем в логове самых голодных вампиров. Разливать пойло по рюмкам и слушать дебильные разговоры бухих студенток куда приятнее.       — Мы тут говорим о полной амнезии, а она нам рассказывает про два дня, — снова подал голос Тин.       — Ты белены объелся? Я понимаю, что тебе паршиво, но, может, ты оставишь свои выебоны на более тяжёлые времена? — стараясь держать себя в руках, призвала Герда. — Мы все свидетели. Мы должны держаться вместе. А не слабоумие друг у друга диагностировать.       — Свидетели… — передразнил Тин. — Мы ничего не знаем, чтобы носить это гордое звание. Мы такие же жертвы, как Эйлин. Как Фригг. Как Юкка.       — Я согласна назвать себя жертвой только после того, как меня размажут катком по асфальту, — заявила Герда, с трудом сдерживая рык. — И то не факт…       — С кем ты общалась в эти дни? — решив дать мне шанс, спросил Тин, но в его голосе всё равно свистело ехидство. — Кто мог сделать это?       — Вы… дурак, сударь? — Юнас вопросительно поднял ладонь и нахмурился. Вероятно, он хотел выразиться покрепче, но был явно не из тех, кто поддаётся импульсам. — Она же не помнит.       — Помню только Айну… — прошептала я. — Но она вообще меня за дуру держит.       — Мы ничего не можем сделать с этим. Смиритесь, — громогласно объявил Тин уже всем нам, медленно повернувшись вокруг своей оси. — Это не в нашей власти.       — Слышь, Тин? — Герда с силой выдохнула дым через нос, став похожей на огнедышащего дракона, и так сильно вмяла окурок в изгородь, что тот сложился вдвое. — Пойдём выйдем.       Она выпрямилась и уже хотела было ринуться к стоящему в центре переулка мужчине, но на её пути молниеносно возник Юнас.       — Э, остынь, амазонка. — Он уверенно взял Герду за плечи и заглянул в глаза. — Ты зайди сначала, чтоб выйти.       Под чудодейственными чарами Юнаса Герда со злостью закусила по-детски пухлые губки и свирепо сжала пальцы в кулаки. Лучший друг определённо умел предугадывать её эмоции и знал, как их обезвредить.       Герда вернулась к изгороди демонстративно и нехотя, будто ребёнок, которому отказались купить леденец. Миге наблюдал за ней с ревностной и нежной улыбкой, которая почему-то вселяла тревогу.       — Надо что-то делать, — робко пропищала Фани. — Мы же не можем ждать, пока это произойдëт снова… с кем-то из нас.       — Не можем, конечно, — подтвердила Бирте. — Что нам делать? — с надеждой обратилась она к Герде, хотя на той уже лица не было. — Ты уже решила?       — Решений от меня ждёте?! — гаркнула Герда. — Взяли в зубы по блокноту и ручке и пишите всё, что с вами происходит за день, чтобы потом не стоять тут и глазёнками не хлопать! Особо продвинутые могут воспользоваться телефоном. Через недельку встретимся и проанализируем вашу писанину. Всё поняли? — Дождавшись молчания, означающего покорное согласие, Герда понизила голос: — И никаких подозрительных связей. Я повторяю: думайте о том, где вы шляетесь и с кем.       — А если мы забудем про блокнот? Или телефон?.. — растерянно уточнила Фани.       — Понятия не имею. Фиксируйте всё. Оставляйте напоминания везде, где только можно, — тяжело выдыхала Герда.       — Я правда не помню эти грёбаные два дня, — пролепетала я. — Ты мне не веришь?       — Верю, — устало отозвалась Герда, поймав взгляд приблизившегося к ней Миге. — Не бойся. Просто записывай всё, что с тобой происходит, или…       Шум дождя, отголоски проспекта и другие окружающие звуки нагло вымещал неприятный и протяжный свист. Я смотрела, как Миге берёт её руку и их пальцы переплетаются, образуя прочный замок.       — Я же могла забыть что-то важное. Да хоть работу… — забормотала я, смущённо отводя взгляд, словно увидела то, что мне нельзя было видеть.       — Не паникуй, — мягко произнесла Герда. — Если так, я приду, и мы вспомним всё о каждом камешке.       Её лицо было таким же строгим, но в голосе звучало тепло.       Миге не сводил с Герды хищного взгляда. Он поднёс её руку к лицу и с осторожностью и упоением целовал по очереди каждый палец, будто меня тут вообще не было.       — Обещаю, — добавила Герда, пятясь назад.       Бывший полицейский упрямо тянул её за собой в противоположный конец переулка, закрывая от меня своей большой кожаной курткой, словно блестящими чёрными крыльями. Когда они пропали из поля зрения, я поняла, что вымокла до нитки.

***

      Кнопка звонка жалобно хрустнула под пальцем, когда я со всей силы вдавила её в стену. Не успел заскрежетать механизм замка, как я с остервенением потянула дверь на себя, чуть не сорвав ручку.       — И что это было? — Я ворвалась в холл, игнорируя ошарашенный взгляд.       — Простите, мы знакомы?       Когда я репетировала наш диалог, планировала взять быка за рога с самого порога. Но Кьют со свойственным ему спокойствием запер дверь и не спешил вестись на провокацию. Этого быка не брали никакие красные тряпки, а о существовании собственных рогов он, должно быть, ещё не знал.       — Что случилось? — Его усталый голос волшебным образом убаюкивал и приглаживал ощетинившиеся нервы.       — Не понимаешь?       Кьют напряжённо почесал висок, глядя сквозь меня, и артистично вздёрнул брови, будто вспомнил о чëм-то. Со второго этажа донеслось и прервало тяжёлое молчание тихое «дзынь!», знаменующее готовность крепкого эспрессо.       — Пойду на гуще гадать.       — Кривляешься, как восьмиклассник. — Я схватила его запястье. — Ты встречался с Айну? Что ты ей наговорил?       — Остынь. — Кьют хладнокровно высвободился. — Я встретил её неделю назад в «Арабисе». Она покупала морковный торт. На день рождения какой-то подружки собиралась. Мне надо было притвориться ветошью? Перекинулись парой фраз. — Он пожал плечами.       — Обо мне? — хмыкнула я, скидывая ботинки без помощи рук и ступая на холодный паркет. — Мы не общались два года. Нашёл с кем меня обсуждать. Ты бы ещё мою первую учительницу разыскал. — Я нахмурилась от ядовитых мыслей и подошла к окну.       — Успокойся, — с отчётливой строгостью повторил Кьют, и в его голосе зазвенели профессиональные нотки врача. — Не буду кривить душой, я сказал, что волнуюсь за тебя. И только.       — И ты даже не просил вправить мне мозг?       — Чего?       — Она считает меня полоумной, вот чего.       — Вы с ней виделись? — искренне удивился Кьют.       — К сожалению. В четверг.       Зарубцевавшееся место укола за грудиной напомнило о себе жгучей болью. Я сняла куртку и палантин, безуспешно растирая кожу ладонью, и бросила сумку на журнальный столик. Невольно вспомнила, как каких-то три года назад на нём красовались кроссовки Лайне, пока тот планомерно напивался, развалившись в кресле.       Липовые листья за окном тонули в студёном утреннем воздухе, изрезанном бледными косыми лучами. Природа, люди, воздух, каждый камешек — всё чувствовало приближение лета. Как и я. Но даже эти светлые мысли не могли унять зудящей тревоги, которая изнутри сверлила в груди дыру.       Нащупав в кармане блокнот, я открыла его на третьей странице и взглянула на синие каракули:       Суббота, 1 июня:       В девять утра мне звонила Юми. Ответ департамента культуры задерживается почти на неделю.       Папа оставил записку, что будет в мастерской до вечера.       Он опять не закрыл форточку, хотя синоптики обещали грозу с ветром.       Зачем я это пишу?       Я вышла из дома около одиннадцати и встретила во дворе домоправителя. Через месяц будут реставрировать фасад.       Щёлкнув ручкой, я записала:       В одиннадцать я приехала к Кьюту. Он сказал       — Я соскучился. — Он беззвучно подошёл сзади и заглянул через плечо, с нежностью обвивая меня тёплыми руками. — Не полоумная ты. Вполне себе нормальная. — Кьют убрал волосы с моей шеи, украдкой заглянув в блокнот и щекоча дыханием ключицу. — Что это?       «Похоже, Айну решила приберечь подробности нашей последней беседы до новой встречи в «Арабисе», — подумала я не без облегчения.       — Так… — отмахнулась я и бросила записную книжку на подоконник. — Ерунда. По работе.       Руки Кьюта лезли под старую футболку с логотипом распавшейся рок-группы и кончиками пальцев рисовали на животе диковинные узоры.       Мыслями я была совершенно в другом месте, но тактильный голод вовсю заявлял о себе лёгким тремором и головокружением, напоминающими приступ гипогликемии.       Я отвернулась от окна, оказавшись вплотную к губам Кьюта. Коснулась колючего подбородка и с жадностью провела языком по капризной линии его губ, пробуя классический вкус недосыпа и кофейной горечи.       Кьют отстранился, когда я принялась расстёгивать пряжку его ремня, и вопросительно посмотрел на надпись.       — Дань прошлому? — С кривой ухмылкой он изучал полинявшие жёлтые буквы на моей футболке.       Под тканью уже скрывалось повзрослевшее тело с повзрослевшей кожей, но под кожей была всё та же любовь к меланхоличным гитарным риффам и слезливым стихам.       — Типа того. — Я одним движением стянула футболку через голову, позволяя Кьюту умело играть на моём теле, как на струнном инструменте: будто случайно задевать соски, влажно кусать напряжённые мышцы шеи, сдавливать в горячих и почти болезненных объятиях. — Хотела убедиться, что я ещё в категории XS.       Когда мы упали на кожаную обивку дивана, Кьют избавил меня от остатков одежды и властно повернул к себе спиной, чтобы продолжать свободно играть на моих струнах, высекая красивую мелодию из тихих стонов и сдавленного дыхания.       Мой мозг говорил, что скучал по его поджарому телу, уверенным движениями и древесному запаху. Но из дальнего конца души доносилось тихое и почти неразличимое эхо. Какого чёрта я решила прислушаться и узнать, чего оно просит? Ведь эхо хотело совершенно другого.       Оно хотело, чтобы рука, которая, дразня, остановилась на внутренней стороне моего бедра, принадлежала не Кьюту. Чтобы она была изящной и вместе с тем сильной. С сияющей кожей, безукоризненно красивой, несмотря на большую гематому на предплечье, оставленную каким-то варваром.       Я нетерпеливо направила эту руку выше, чтобы безымянный и средний пальцы скользнули по горячей влаге и вошли в меня, совершая плавные, но настойчивые фрикции.       Пухлые розовые губы с так и не затянувшейся алой ссадинкой остановились возле моего уха и с нежностью оттянули мочку, сместив центр удовольствия и растягивая его, как податливую горячую карамель.       Стальная штанга звякнула о мою серьгу, и всё, что мне сейчас было нужно, — это услышать, как глухой голос, похожий на порыв ветра, произносит моё имя, хрипло ломаясь в середине протяжного «и».       Я завела руку за голову, желая прикоснуться к бархатной коже и запустить пальцы в упругие пшенично-русые пряди, но наткнулась на колючую скулу и испуганно отстранилась.       — Лис? — с недоумением произнёс низкий, глубокий голос.       Горячие языки пламени, секунду назад лизавшие живот изнутри, снесло ледяным тайфуном. Кьют приблизился и горячо дышал мне в висок, перебирая волосы и прижимаясь горячей грудью к моей спине.       — Ты снова куришь? — прошептал он, принюхиваясь.       Эхо ещё звучало в моей голове, но его отголоски становились всё тише и тише. «Что с тобой, Лис?» — подумала я, и едкое чувство вины с примесью разочарования наконец нагнало меня вместо долгожданной разрядки.       Слушать нотации о вреде табака и рисках онкологии хотелось меньше всего, как и трепаться в принципе. Поэтому я всё же расстегнула неподатливый ремень под непонимающим взглядом Кьюта и потянула за тугую застежку молнии.       — Я сделал что-то не так?       — Нет. Помолчи.