В чаще тихой

      Этот фельдшер больше походил на бандита, так неуклюже на его долговязой и крепкой фигуре сидела форма. Широкие плечи, бритая под ноль голова с квадратным затылком, массивные ботинки. Только кастета не хватало.       Он беспощадно растягивал веки испуганного до полусмерти Юнаса в разные стороны и настойчиво направлял свет фонарика в зрачки.       — Чё он там ищет? — сердито прошептал Мати, заглядывая в приоткрытую на четверть дверь.       — Реакции проверяет, дубина.       Всклокоченный и утомлённый долгим ожиданием Дарин уже пару минут стоял в стороне, в отличие от нас, столпившихся возле комнаты. Остальные зеваки с приездом скорой и пробуждением Юнаса постепенно рассредоточились по этажу и занялись своими делами.       Врач позволил остаться в комнате только Герде, которая не растерялась, представилась сестрой и теперь внимательно наблюдала, как над «братом» производят всевозможные экзекуции. Юнас же дикими распахнутыми глазами таращился на врача, который то и дело вытаскивал новоиспечённого пациента из угла комнаты и особо с ним не церемонился.       — Это что? — «Бандит» указал на красную нить на руке Юнаса. — Снимайте.       — Стандартные манипуляции, — шепнула Фани, глядя, как фельдшер меряет пульс.       — Что теперь будет? — Я произнесла единственный вопрос, который крутился в голове последние полчаса.       — Зрачки реактивные, — подал тем временем голос фельдшер, и Мати снова прильнул к двери.       Мозолистые руки уже ощупывали голову Юнаса, как мяч, проверяя на предмет ран или гематом.       — Кожные покровы целые. Рвота? Головокружение? — со вздохом спросил врач и черканул что-то в листке. Услышав в ответ гробовое молчание, он поднял глаза на «пациента». — Рвота, говорю, или головокружение? Головные боли беспокоили в последнее время?       — Мы нашли его час назад в таком состоянии. Долго не могли привести в чувство, — терпеливо напомнила Герда. — Он ничего не помнит, — повторила она то, что сказала уже раз двадцать с момента прибытия скорой.       — Это он сам сказал, или вам так кажется? — Фельдшер щёлкал ручкой и отрешённо таращился в окно, пока дожидался ответа. — Отлежится, глядишь, и вспомнит.       — Мне ничего не кажется.       Он придвинул стул ближе к кровати и наклонился к Юнасу, забившемуся в угол.       — Тебя как зовут? — громко и почти по слогам произнёс «бандит», схватил юношу за руку нацепил ему на палец какой-то прибор.       — Зачем орать-то? Думаете, он глухой? — поспешила вмешаться Герда.       — Какой сегодня день недели? — не унимался врач, но Юнас так и бегал глазами от него к Герде и непонимающе моргал, как зашуганная кошка.       — Где… Что это?.. — с трудом складывая звуки в слова, спросил он наконец, и даже его голос теперь звучал как-то иначе.       — Ты дома. Я — врач. Вот сестра твоя, — строго, но терпеливо ответил «бандит», который явно отработал непростую ночную смену, и снял прибор с пальца Юнаса. — Уровень кислорода в норме, — уныло прокомментировал он. — Какие-то недомогания? Головокружение? Тошнота? — Он снова попытался поймать рассеянный взгляд и уже заносил ручку над картой. Наивный.       — Как он вам ответит, если ничего не помнит?       — Ты что-то принимал накануне, дружище? Может, нюхал?       — Вы о чём вообще? — Герда вскочила со стула. От её резких движений Юнас вздрогнул и натянул одеяло до подбородка. — Он ничего не принимает. Он пьёт-то только по большим праздникам. Может, вы лучше своими прямыми обязанностями займётесь, чем выдумывать всякую херню на постном масле?       — Сядьте и не мешайте осмотру, или я попрошу вас выйти, — буркнул фельдшер и стал перекладывать бумажки и листать карту. Судя по всему, он начинал понимать, что из Юнаса слова не вытянешь. — Хронические заболевания у вашего брата есть? Какие-то травмы за последнее время получал? Переносил заболевания? — нехотя обратился он уже к Герде.       — Нет, — твёрдо ответила та и вернулась на стул.       — Надеюсь, ему назначат какие-то обследования. — Фани подошла сзади так неожиданно, что я вздрогнула. — Хотя толку в этом мало, что-то мне подсказывает. — Девочка задумчиво грызла ноготь на большом пальце и смотрела в одну точку.       — Мне больше интересно… — запнулась я, глядя на напряжённое и безразличное лицо фельдшера, который уже сидел перед захламлённым письменным столом и что-то сосредоточенно царапал в бумажках. — Что будет с Юнасом?       Не знаю, зачем и почему я спрашивала это у Фани. Наверное, мне хотелось как можно быстрее развеять эту невыносимую неопределённость. Когда кончится этот ужасный полдень, пройдёт день, другой, неделя, что с ним станет? Каким теперь он будет? Если вообще от того Юнаса, которого мы знали, хоть что-то останется…       — Герда позаботится о нём, — заверила Фани. — Если он позволит, конечно, — добавила она себе под нос.       По моему недоумевающему выражению лица девочка, очевидно, сделала вывод, что нужно какое-то пояснение, и добавила:       — Знаешь, когда папе… стёрли память, он начал новую жизнь. Сперва ему было сложно, конечно. Например, он не помнил, для чего нужен телефон и как пользоваться плитой, не говоря уже о том, кто он сам. Нужно было освоить многие навыки, постепенно узнать то, что забыл. Чтобы снова работать и как-то… ну, функционировать.       «Новая жизнь». Это словосочетание при иных обстоятельствах вызвало бы волну воодушевления и светлых надежд. Но не в нашем случае. Лицо Фани было хоть и детским, но мрачным, как пасмурное небо, которое никак не зайдётся дождём. Просто из-за всего этого она, как и я, повзрослела раньше, чем следовало бы.       — У всех же по-разному, — продолжила она рассудительно и спокойно, словно хотела утешить меня. — Кто-то почти сходит с ума, когда всё забывает, а кто-то… учится жить заново. И всё даже… нормально как-то, что ли? Это всего лишь воспоминания, — заключила Фани, и я почему-то подумала про Эн, если вообще когда-нибудь о ней забывала.       «Всего лишь воспоминания».       — Где он сейчас? — осторожно уточнила я.       — Папа? В Гело. Проходил там реабилитацию, там и остался. Возвращаться не захотел. Больше не смог… полюбить меня как раньше, —ответила Фани и снова стала грызть ноготь. — Думаю, его можно понять. Представь: ты очухиваешься в незнакомом месте, а вокруг тебя незнакомые люди. И все они что-то от тебя хотят... Точно умом тронуться можно. Какая-то девчонка называет тебя папой. Какая-то незнакомая женщина — мамой. А ты и себя-то вспомнить не можешь. Но мы с бабушкой звоним ему иногда. И он даже берёт трубку.       Скрип стула по старому линолеуму отвлёк нас, и теперь уже мы втроём прилипли к щели.       — То есть как? — Герда стояла спиной к нам со скрещенными на груди руками. — Вы же видите его состояние.       — Девушка, объясняю ещё раз: я не вижу оснований для госпитализации, — заключил фельдшер, протягивая какие-то бумажки. — Лучше соберите брата в кучу и проведите необходимые обследования. Вот направления. Если вам так упёрлось, рекомендую КТ и консультацию психотерапевта и невролога, только вот…       — То есть вас не смущает, что человеку вот так в одночасье отшибло память?! — Тон Герды медленно, но верно повышался и срывался крик.       — Девушка, у меня по три вызова в неделю в этот клоповник! — почти закричал врач и обвёл помещение руками. — Тут в одночасье и не такое происходит. С кем от опиатов, с кем от амфетаминов. — Он принялся швырять свои приборы в чемоданчик. — Лучше анализ на вещества сдайте и этот гадюшник приберите! Тут кто угодно умом тронется…       Не знаю, как Герда при всей её импульсивности не выбила ему зубы, но больше она голоса не подавала. Врач, на ходу защёлкивая увесистый фельдшерский саквояж, протиснулся в коридор, притворив за собой дверь, вставил в зубы сигарету и молча проследовал на лестницу.       Дверь снова распахнулась, на этот раз резко и настежь, и чуть не дала нам по головам. Свирепо вбивая ноги в пол, Герда вышла в проём и осмотрела коридор, глядя сквозь нас.       — Где хоббит патлатый? — сплюнув соринку, выпалила она.       — Дарин! — крикнул Мати в другой конец коридора.       Семенящими шагами к нам подошёл коротышка Дарин, отпивая кофе из заляпанной кружки. Герда по-свойски взяла его за плечи и, не глядя в глаза, спросила:       — Что он делал накануне?       — Да откуда я знаю.       — Повторять не стану! — гаркнула Герда так, что Дарин втянул голову в плечи. Всем стало ясно, что стадию шока она миновала и теперь медленно начинает осознавать произошедшее. — А тебя где вообще носило?!       — Ночную смену взял, где! — строптиво высвободился Дарин и сделал шаг в сторону. — Меня вообще тут не было!       — А кто тут был?!       — Кто, кто… Баба его! Годовщина у них какая-то. Ребёнка, наверное, подруге опять сбагрила, а сама сюда. А Дарин же широкая и щедрая душа, — хмыкнул он, потирая плечо. — Пускай, думаю, расслабятся. Юнас сам меня попросил свалить на ночку!       Герда смотрела на него внимательно, будто на парнишке было что-то написано мелким шрифтом. И текст был настолько ужасающим и не укладывающимся в голове, что её зрачки напряженно дрожали, а брови всё сильнее сдвигались на переносице.       — Бирте?..       — Бирте, Бирте, — подтвердил Дарин. — Только когда пришёл, её уже тут не было. Один валялся в отключке и не реагировал. А ещё херня эта на руке. Ну… я тебе и позвонил.       У меня тоже в голове не укладывалось то, о чём думали, без сомнения, все присутствующие. Как когда-то не укладывалось в голове то, что Скарн мог забрать все воспоминания Эн себе. Но сейчас, будучи уже давно не ребёнком, я ужасалась не от того, на что способны вампиры. Было страшно, что вампиром может оказаться человек, который обещал любить и беречь тебя.       — Присмотри за ним, — скомандовала Герда. — Не выпускай никуда.       Не дожидаясь согласия, она бросилась к выходу.       — А поспать хоть можно часок? — крикнул Дарин ей вслед. С состраданием и эмпатией у него явно были проблемы.       Но Герда вряд ли его слышала. Мне удалось догнать её уже во дворе общежития. В её походку вернулась привычная уверенность и выправка. От былой растерянности не осталось следа.       — Куда ты? — спрашивала я, почти поравнявшись с ней, хотя понимала без слов, куда она направляется.       Герда не реагировала. Она видела только цель и не замечала препятствий, и это пугало. Можно было только предполагать, что она натворит в состоянии аффекта. То и дело она подносила к уху телефон, но было очевидно, что Бирте уже не ответит никогда.       — Что ты хочешь сделать? — кричала я вслед.       Герда свернула на тротуар и направилась в сторону трамвайной станции. Стремительно и не сбавляя шаг она огибала редких прохожих, а завидев приближающийся трамвай, перешла на бег. Не придумав ничего лучше, я припустила за ней, и, если бы не поторопилась, не успела бы вскочить на подножку в последнюю секунду, прежде чем скрипучие дверцы захлопнулись.       — Что ты хочешь сделать? — как попугай, повторяла я.       Чтобы протиснуться в салон, пришлось распихать стороны два тела в спортивных костюмах, столпившихся на передней площадке. Судя по амбре, квасили они уже с утра. Типичная публика окраин.       Старый трамвай резко свернул, вырываясь из переулка на улицу. Я потеряла равновесие, налетев на сухощавого паренька с пивной бутылкой в руке и сальными затуманенными глазами.       — Милая, тебя правилам приличия не учили? — довольно осклабился он. Гнусавый голос заставил кожу на спине покрыться мелкими противными мурашками. — Разве можно так некрасиво приставать?.. Нет, я, конечно, понимаю, что ты хотела познакомиться…       — Извините, — на автопилоте буркнула я и села на первое свободное место, пережидая, когда трамвай совершит поворот и перестанет мотаться из стороны в сторону.       Услышав голоса, Герда глянула через плечо и остановилась в полутора метрах от меня. Каждый мускул на её лице сковала глухая и слепая злость.       Сейчас ей приходилось снова проходить через то, через что мы, свидетели, предпочли бы не проходить никогда. Вспоминая всю нежность, с которой они с Юнасом относились друг другу, я чувствовала, как с каждой секундой огромная колючка в груди растёт, пробивает лёгкое и мешает сделать полный вдох. Казалось, что смотрю фильм про нас с Эн, только место действия и актёры немного поменялись. И, как и в любом фильме, с этой реальностью я уже ничего не могла сделать. Только наблюдать и ждать развязки.       — Давай вернёмся. Пожалуйста, — взмолилась я.       Перекошенное лицо Герды вдруг смягчилось, как только она посмотрела на меня. Хватаясь за поручни, она подошла вплотную и наклонилась.       Герда тронула у себя под носом и сказала:       — Лис…       Верхнюю губу защекотало. Я потянулась к ней пальцами и тут же вляпалась во что-то скользкое. Под ноги сорвались две тёмно-красные капли.       — Блин, — пробормотала я. Стоило открыть рот, как он тут же наполнился гадким солоноватым теплом. — С пятого класса такого не…       — Наклонись, — посоветовала Герда, положив обе ладони мне на плечи и опускаясь передо мной на корточки.       — Перенервничала, видать, — оправдалась я, хотя слово «перенервничала» даже на десять процентов не способно было описать, сколько нервных клеток я потеряла за последние несколько часов и прошедшую ночь.       — Я ж говорил. Гляди, — снова загнусавил где-то рядом этот голос, и на спине выступили липкие мурашки. — Тёлочки от меня уже сознание теряют!       — Не обольщайся, это она из-за меня, Ларси, — с мерзким смешком ответил второй.       — Ниже, — указала Герда, мужественно делая вид, что не слышит пьяных визгов. — Зажми здесь. — Она указала на переносицу. — Чёрт… — пробормотала, осматриваясь по сторонам. А затем, недолго думая, стащила через голову футболку.       Кажется, от этого кровь хлынула из носа с новой силой. К счастью, под футболкой оказалось чёрное спортивное бра.       — Прижми. — Она протянула скомканную ткань, и я с недоумением поднесла её к лицу. — Протри, пока одежду не замарала.       — У-у-у, по программе ещё и стриптиз?       Хоть я и слышала эти провоцирующие выкрики, внимание было занято совершенно другими вещами. Например, запахом кожи Герды, исходящим от футболки, и её глазами напротив, так близко, которые сосредоточенно и мягко смотрели на меня.       — Что же ты остановилась, милая? Продолжай!       Но эти сосредоточенность и мягкость сменились гранитной маской, когда взгляд Герды угрожающе замер, посмотрел сквозь меня. Она выпрямилась во весь рост. Развернулась к источнику звука с такими отточенными и чёткими движениями, словно репетировала их всю жизнь.       С открытым ртом, позабыв о кровотечении, я смотрела, как её рука ловко выхватывает у нетрезвого Ларси бутылку и описывает полукруг. А затем — как эта бутылка разлетается вдребезги о поручень, а свободная рука Герды хватает парнишку за горло и с силой толкает вперёд. Молниеносное движение — и его подошвы оторвались от пола, а затылок с хрустом впечатался в оконное стекло.       Сжимающий «розочку» кулак остановился в сантиметре от живота побелевшего как полотно Ларси, а губы Герды — вплотную у его виска.       — Ещё один звук, и я тебе брюхо вспорю, — низко прорычала она сквозь зубы.       В противоположном конце трамвая заплакал ребёнок.       Пальцы Герды затряслись, посерели и выронили осколок. Она словно очнулась и выпустила горло полудурка, попавшегося под горячую руку. Ларси сполз по стенке на пол, надрывно кашляя и потирая место ушиба.       — Ты что себе позволяешь, сука?!.. — проверещал его спутник и хотел было ринуться на Гурду с кулаками.       — Вы с ума посходили? Здесь же дети! — завизжала какая-то дама. — Перестаньте! Остановите трамвай!..       Герда попятилась назад. Её мотало из стороны в сторону. Когда трамвай затормозил и разинул скрипучие двери, она с остекленевшим взглядом кинулась на улицу.       Я успела вывалиться из трамвая на ватных ногах следом за ней. Но Герда бежала так быстро, а я соображала так медленно, что всего через минуту потеряла её из виду.       Не могу сказать, думала ли я о чём-то, когда проходила переулок за переулком, но адекватным моё состояние никак нельзя было назвать. Я не замечала косых взглядов, переходила улицы на красный свет, игнорировала редкие вопросы прохожих, обеспокоенно спрашивавших, не нужна ли мне помощь.       Только зайдя в служебное здание музея и открыв дверь кабинета, я поняла, что выгляжу странно.       — Твою мать, Лис, а с тобой-то что? — воскликнула Яссен, моя коллега и старшая хранительница.       Я посмотрела на неё, затем вниз, на свои руки, которые всё ещё сжимали окровавленную футболку Герды, затем снова на Яссен и усилием воли открыла рот.       — Мне что-то сегодня не очень. Кровь носом пошла, — с тупым выражением промямлила я и села за свой стол.       — Да уж вижу, — бросила грузная, широкобёдрая Яссен и вернулась на своё рабочее место. — Я тебе раза три звонила. Подумала, вдруг случилось что.       — Не. Всё… нормально.       — Что-то не похоже. — Яссен снова подозрительно осмотрела меня, а затем склонилась над столом. — Начался денёк… Ну что опять?! — гаркнула она в трубку, когда на столе затрезвонил служебный телефон. — Сорок восемь девяносто два! Да запиши ты уже и не дёргай меня!       Яссен бросила трубку и озабоченно охнула.       — Что там?       — Мамаша какая-то в выставочном зале решила показательное выступление устроить, — пожаловалась коллега, попутно набирая что-то на клавиатуре. — За ребёнком следить не досуг. Ну он и полез к подиуму с ваальдеитом. — Яссен наклонилась над бинокулярным микроскопом и покрутила ручку зажима. — Сигнализация ещё сломалась, похоже. Воет и воет. Только с третьего раза удалось выключить. А эта чудо-мать мне ещё доказывает, что её сынка камень ударил током. Нет, ну ты представляешь? — Яссен снова посмотрела на меня, на этот раз с возмущением. — Лучше бы за ребёнком следила, чем херню всякую сочинять!       — То есть как ударил?       — А я откуда знаю? Просто камешек потрогать хотел, говорит, а он горячий. Как стукнет меня! — Яссен хмыкнула. — Прикинь? Камешек ценой в целое состояние он потрогать решил… Врачей ещё ведь вызвала.       — Сейчас всё в порядке? — неуверенно спросила я, кивнув на микроскоп.       — Да. Зал пока закрыли, — подтвердила коллега. — Лис, сегодня надо рубежи охраны проверить. Займись, а? Не хватало ещё, чтоб нам тут всю коллекцию переколошматили…       Я вяло кивнула. Вдруг напала сонливость и тяжёлое, как ватное одеяло, безразличие. Должно быть, психика решила дать самой себе передышку.       Даже отражение в зеркале не заставило меня испытать какие-то эмоции. Умыв лицо и приведя себя в порядок, я направилась в выставочный зал.

***

      Собрание свидетелей было назначено неделей позже, в старом особняке на улице Ансгара Рига. Поднимаясь на второй этаж по массивной мраморной лестнице, я невольно застыла, вспомнив ту вечеринку.       Вечера были ещё светлыми, хотя туманы уже проникали в город, а ночи становились всё тише и мрачнее. Рассматривая богатый холл при свете дня, я вдруг впервые задумалась про ночь, которую мы провели с Юнасом. Тогда он оказался единственным, кто протянул мне руку помощи. Я говорила с ним как с человеком, с которым знакома много лет. Плакала не его плече и знала, что он поймёт меня правильно. Мне даже показалось, что мы почти стали друзьями.       Я знала, что не забуду его поддержи. Но не думала, что забудет Юнас.       Сглотнув горечь, я очнулась и проследовала в квартиру.       Дверь открыла Эир. Даже не снизойдя до приветствия, она проводила меня в комнату. Эта белоснежная кошка в не по погоде коротком платьице грациозно ступала босыми ступнями по паркету и даже пританцовывала, будто мы собрались на очередную вечеринку, а не на собрание.       Мне сразу стало ясно, что эта комната принадлежит Герде, хотя и бывает она тут набегами. С её характером резонировал минимум мебели, отсутствие штор, боксёрские перчатки, висящие на гвоздике, и высохший венок, подвешенный за верёвочку к люстре.       В помещении стояла такая ожесточённая дискуссия, что моего прихода даже не заметили.       — Бирте ничего ей не рассказывала про наши собрания?       — Какая на хрен разница… — бубнил голос, который, кажется, принадлежал Миге. — Она не свидетель. Ей не понять.       — А вы ждали, что она что-то другое скажет? — почти прокричал Тин. Он стоял в дверях и загораживал обзор. — Это её племянница. Хорошая девочка. Думаете, она станет её в чём-то подозревать?       — Ничего я не думала, — перебила Герда.       Я даже забыла поздороваться, когда увидела её. Пальцы были перебинтованы, нижняя губа разбита, хоть рана уже и порядком затянулась, а на скуле желтел синяк, который Герда безуспешно прикрыла волосами. Она сидела на диване радом с Миге, а теперь рядом плюхнулась ещё и Эир и привалилась к её плечу.       — Что удалось узнать? — спросила я, когда воцарилась тишина.       — Пропала эта сука, — нервно ответила Герда. Она встала с дивана, прошла по комнате, видимо, забывшись, запустила руки в волосы и открыла своё расписанное лицо.       — Даже на дочку забила, — фыркнула Фани, сидящая прямо на полу, и обхватила колени руками.       — Что-что, а вот это удивляет меньше всего, — продолжила Герда. — Сволочи ничем не гнушаются.       — Подождите. — Я протестующе выставила ладони. — Ты говоришь о Бирте? Ты серьёзно… думаешь, она способна сделать такое с Юнасом? У них же вроде любовь до гроба была.       На меня пристально и с недоумением уставилось несколько пар глаз. Они так старательно буравили меня, что стало стыдно и неловко, но я всё же произнесла то, что не могла не произнести:       — Ведь Бирте… свидетель. Как и мы.       — Бинго! — Тин захлопал в ладоши.       — Ты заткнулся бы вообще, — хмуро сказала Герда. Она снова села на краешек дивана и упёрлась локтями в колени. — Это ты её притащил к нам, — добавила она с нескрываемой ненавистью.       В ответ на обвинения Тин только запрокинул голову и беззвучно рассмеялся. Я могла понять и Герду, которой из-за бессилия хочется найти крайнего, и его, ведь этот горький смех явно был защитной реакцией.       — Ты ещё скажи, что я с ней заодно. Я всё понимаю, но ты такую херню несёшь… Думаешь, я эту многоходовку заранее сочинил?       — Думаю, зубы у тебя лишние.       — Стойте, — не без опаски прервала я пока что ещё словесную дуэль. — Бирте что, оставила послание? Иначе как можно утверждать, что…       Герда потянулась к карману джинсов и выудила что-то из него. Это была серебряная флэшка с цепочкой.       — Я в тот день должна была зайти к Юнасу и забрать это. И Бирте об этом прекрасно знала, полагаю, — рассказывала Герда. Она замолчала, пристально рассматривая флэшку и крутя её в руке. — Юнас недавно добрался до студии. Говорил, что записал мне ту песню. И что подарит мне её как полагается, а файл назовёт «Песня для Герды». Так торопился мне её отдать... — Герда обречённо покачала головой. — Приходи, говорит, завтра и забери, а если меня не будет, спроси у Дарина.       — И… что там было? Ну, на флэшке…       — Файл под названием «Песня от Бирте».       — Ты открывала его? — только и уточнила я, хватаясь за последнюю соломинку.       — Да. Он повреждён.       Теперь уже я смотрела на каждого, кто находился в этой комнате, включая Миге и Эир, от которых, откровенно говоря, подташнивало. И все почему-то внезапно потупились, ушли в свои мысли, не хотели даже взглядом со мной встретиться. Не давали никакого опровержения тому, о чём я подумала.       — Да уж. Ревновала она его к тебе со страшной силой, — тихонько подметила Фани. — Но всё равно… поверить не могу…       — У Бирте же дочь, — вспомнила я и проследовала к окну в надежде, что вид на тихую улицу поможет мне успокоиться и отвлечься.       — Юнас её обожал. Почти заменил ей папу, — опять с горечью вставила пять копеек Фани.       — Она что, осталась совсем одна?       — Удалось найти родственницу из Берге. Тётка вроде. Она уже приехала, только вот считает свою племянницу жертвой, а не агрессором, — объяснил Тин, а когда я обернулась, пояснил: — Бирте работала в моём кафе пару лет. Нашёл в её анкете номер на случай экстренной ситуации.       — Это классика. Нападает вампир, а в итоге его ещё считают жертвой, — нехотя проворчал Миге и закинул ногу в массивном берце себе на колено. — Теперь Бирте будут считать пропавшей, убитой или похищенной.       — Кто сейчас с Юнасом? — встревоженно уточнила я и села на широкий подоконник.       — Мати, — невнятно произнесла Герда себе в ладонь. — Будем меняться и следить за ним по очереди. Завтра поеду я, а ночью с ним и так будет Дарин. Хоть он и бестолочь конченная…       — Я тоже могу побыть с ним, — ответила я.       — Это не так просто, — со снисходительной усмешкой сказал Миге. Видимо, он взял слово, потому что понял, что Герда морально обессилена. — Постоянно порывается уйти. Непонятно только — куда? Есть отказывается. Общаться с человеком с полной амнезией то ещё удовольствие.       — Чёрт… — прошептала Герда, когда воцарилась гнетущая тишина, и схватилась руками за голову.       — М? — Эир ласково погладила её по плечу.       — Я вам не сказала. Юнас спрашивал про маму.       — Что?! — почти хором раздалось из всех углов комнаты.       — Он спрашивал, где его мама, и всё. Это единственное, что он вообще говорил за последнее время.       — То есть он что-то помнит?! — Фани так воодушевилась, что даже вскочила с пола.       — Ни черта он не помнит, — горько констатировала Герда. — Просто мямлил, что хочет к маме. Ему вообще, судя по разговорам, года три. — Она спрятала лицо в ладонях и невнятно продолжила. — Его родители умерли, когда ему лет пять было. Папаша сторчался. В один из приходов убил мать, а через год сам приказал долго жить. — Герда молчала, всё так же пряча лицо в ладонях. — Есть и плюсы: Юнас не помнит всего этого дерьма. А настрадался он немало в своё время, поверьте.       — Его удалось сводить к врачу? — зачем-то спросила Фани, хотя уже давно было понятно, что от врачей нет толку.       — Ага, поди объясни ему, что ты тащишь его куда-то из добрых побуждений. А лучше засунь в томограф. Да какая нахуй разница, что там покажет этот ёбаный рентген и анализ крови? — заорала Герда. — В этом нет смысла! Вы что, не помните, что никаких повреждений ни у кого из жертв не было?! Поймите, я просто… просто не хочу пугать его. Не хочу причинять ему лишний стресс. Если в чём-то и есть смысл, то это в реабилитации. Но отдам я его кому-то, только когда смогу убедиться, что с ним всё будет нормально.       — Тш-ш-ш, не нервничай, — Эир снова погладила её по плечу.       — Выходит, Бирте зря приняли в ряды вампиров, — опять с ехидством заключил Миге. — Хреново она как-то свою задачу выполнила, раз не забрала всё подчистую.       — Мама у всех есть, — вставила Герда. — Нет тут ничего такого…       — Но обычно-то они забирают всё, так ведь? — Фани уселась прямо в центре комнаты и задумчиво грызла ногти.       — Видимо, паршивые у них рекрутеры.       — Да нет никаких «их»! — Теперь уже кричал Тин. Так громко, что Фани под шумок отползла от центра комнаты обратно к стенке. — Есть мы, а не они! С чего, блядь, мы взяли, что среди нас не может быть предателей? Хватит как стадо идиотов делать вид, что они приходят из ниоткуда! Мы знали всех этих людей! Считали их обычными, такими же, как мы! Нашими друзьями, родственниками или любовниками! И доверяли им!       Крик Тина как цунами прокатился по комнате и заставил всех оцепенеть. Судя по тому, как долго никто не осмеливался взять слово, ему удалось дать нам отличную почву для размышлений.       — Вы что, думаете, раз мы объединились в этот уютный узкий кружок, это защитит нас? Это всё что… автоматически делает нас хорошими? — уже тише добавил Тин. — Никому нельзя верить. Никому, даже если речь о нашем клубе анонимных алкоголиков, — с сарказмом добавил он.       Мужчина, тяжело дыша, подошёл к окну и, потирая бороду, искал что-то взглядом на улице. Но там было пусто, не считая серой стены соседнего особняка. Даже зацепиться не за что. Он достал из нагрудного кармана сигарету и зажигалку и кивком спросил у Герды, можно ли закурить. Та ответила ему утвердительным молчанием.       — Нет никаких «их», — снова сказал Тин, на этот раз так тихо, что пришлось навострить слух, и с силой затянулся. — Нет никаких свидетелей и вампиров. Есть агрессоры и жертвы. Не знаю, кто они и откуда взялись, но люди для них лишь пища, ресурс. И получить они его могут только стравливая, манипулируя и давя на такие низменные чувства, как ревность и желание мести. Вопрос только в том, готовы ли мы искуситься и поддаться. Перейти на сторону зла, как бы банально ни звучало. Как видите, Бирте готова.       «Я — нет», — сказала я самой себе, вспоминая тот «сон» о собеседовании на заброшенном элеваторе.       — Что же нам, теперь не общаться ни с кем? Никого не любить? Никому не доверять?.. — задала резонные вопросы Фани.       — Доверяйте на здоровье. Но будьте готовы расплачиваться.       — Посудите сами, — сказала Фани. — Все жертвы доверяли вамп… — Она покосилась на Тина и поправила саму себя: — агрессорам. И все жертвы были с ними наедине в момент, когда им стёрли память. То есть агрессор не оставляет свидетелей, но при этом свидетели всё равно есть. Зачем им это? Зачем им дразнить, пугать, угрожать?       — Затем, что они могут дразнить, пугать и угрожать. Возможно, просто от тщеславия. — Тин рассуждал с такой уверенностью и хладнокровием, что я невольно с ним соглашалась. — Ты ещё спроси, зачем в мире существует зло, насилие, боль и страдания… Издеваются потому, что могут и потому что всё равно останутся безнаказанными. Они сильнее нас, и они это знают. Им просто в кайф, что мы знаем об их «подвигах», но ничего не можем им сделать.       — Думаю, нельзя оставаться ни с кем наедине. Нужно видеть опасность в каждом встречном. Что ещё мы можем?       Идея Фани на первый взгляд была дурацкой и странной, но на второй — имела право на существование. Тин повернулся к нам и посмотрел на девочку.       — Звучит как бред, но что-то в этом есть. Кстати, — он снова потянулся к карману, достал сложенный вдвое конверт и протянул Эир, которая оказалась к нему ближе всех. — Не знал, стоит ли говорить об этом вообще…       Все встали со своих мест и обступили диван полукругом. Герда развернула конверт и достала из него листок с несколькими строками печатного текста. Но главное, что заставило всех от удивления набрать полную грудь воздуха — хорошо знакомый логотип в виде чёрного глаза в углу листка, рядом с реквизитами.       — Нашёл у себя в почтовом ящике эту депешу. — Тин прикурил новую сигарету.       — «Сожалеем, но на данный момент мы не готовы предложить вам работу в нашей компании», — читала вслух Герда. — «Мы внесём вашу кандидатуру в базу данных и будем ждать момента, когда вы будуте готовы перейти со стороны жалких неудачников на сторону сильных».       Нам всем понадобилось несколько минут, чтобы обдумать прочитанное.       — Тут реквизиты, ты хоть проверял их?       — Да. Этого адреса не существует.       — Подожди, ты же должен был записывать всё, что происходит за день…       — Ага, — буднично отозвался Тин. — Только когда полез в блокнот, там было выдрано пару листов. Охуенно записал. А главное — не помню те дни ни черта.       — Форменное издевательство, — в ужасе пролепетала Фани. — Это что же, получается, и ты у них на собеседовании побывал?       — Не знаю. Я вообще не помню, что делал в те дни. Как волной смыло.       — Почему они терроризируют нас? — быстро моргая, задавала риторические вопросы Фани. — Нет, нет... нет... Почему им нужны именно мы?       — Понятия не имею. Но расслабляться крайне опасно. Рядом может быть тот, кто потихоньку крадёт воспоминания, путает мысли. Может, они так тренируют новобранцев. Хер их знает, — спокойно и мрачно подметил Тин.       — Тебе кажется, что именно мы, — проигнорировал его реплику Миге. — Кейнард, Ауст, Деино — почти во всех районах новые заявления каждую неделю. И все так или иначе связаны с потерей памяти. Но мне-то понятно, откуда ноги растут. Общаюсь до сих с одним сержантиком из Ауста. Так вот ситуация, судя по всему, становится массовой. Память могут украсть у нескольких человек за один присест. Только полиция никак не связывает исчезновения вампира и амнезию. И немудрено, что пропавшего вампира потом ищут с собаками и кучей страждущих добровольцев.       — Флаг им в руки, — язвительно буркнул Тин и стряхнул пепел в ладонь. — Мне пора. Можешь вложить это в досье, — кивнул он Герде и направился к двери. — Если нужна помощь с Юнасом, звони.       Никто как будто и не пытался оспорить этот ужасный и страшный вердикт: никому не доверять. Да и сказать было больше нечего. Мяукнув что-то о том, что навестит Юнаса в среду, Фани быстро скрылась за дверью.       Я спрыгнула с подоконника, и, проигнорировав сидящих рядом с Гердой, как стража, Эир и Миге, сказала:       — Нам надо поговорить.       — Поговори, — ехидно оскалилась Эир.       — Поговорю, когда свалишь, — с трудом сдерживая злость, парировала я.       Миге на мой дерзкий выпад даже совершил какое-то нервное телодвижение. Герда впервые за весь вечер ухмыльнулась и положила руку ему на плечо.       — Всё в порядке, — заверила она.       Герда встала с дивана и прошлась по просторной комнате, пока её «подданные» с неохотой очищали помещение и закрывали за собой дверь. Когда мы остались одни, я тихонько двинулась в её сторону.       — Не боишься оставаться со мной наедине?       Только потом я поняла, как глупо это прозвучало.       — Это что? — Кивнула не её предплечье.       — Называется гематома. — Она привалилась бедром к комоду и спокойно, как будто даже с гордостью продемонстрировала пострадавшее место на руке. — Такая штука, которая появляется вследствие кровоизлияния…       — Хватит. — Я бесцеремонно задрала длинный рукав её футболки, но то, что увидела под ним, обескуражило ещё больше. — О господи… — только и вырвалось при виде свежих следов от человеческих челюстей на плече. — Что… Кто это…       Герда порывисто высвободилась и одёрнула ткань.       — Откуда это?       — Тебе это знать не за чем.       — Не решай за меня, что мне знать надо, а что нет! — закричала я, срываясь на визг. — Что это...       — Такой способ забыть, вот что, — огрызнулась она. Потом тяжело выдохнула, отвернулась, неубедительно порылась в разбросанном по комоду хламе, заглянула в пустую пачку от сигарет.       — Забыть?.. — с горечью переспросила я. — Что забыть?       — Всё. — Герда долго молчала и тёрла лицо руками. — Поверь, если бы по моей жизни писали биографию, получилась бы далеко не комедия. А теперь и подавно…       Я не могла поверить своим ушам.       — И меня тоже?       — Что?       — И меня забыть?       Этот вопрос был по-детски наивным, но искренним. Герда измученно подняла уголок губ. Встала вполоборота. Я снова приблизилась на расстояние, которое никак нельзя назвать официальным, и протянула руку.       — А я хочу попасть сюда. — Осторожно коснулась указательным пальцем её виска. — И остаться тут как можно дольше.       Герда отстранилась. Всё её тело, все жесты говорили о том, что она хочет сбежать.       — С чего ты взяла, что тебя здесь нет?       Фарфоровое детское лицо успело покрыться за лето лёгким золотистым загаром, отчего русые волосы казались светлее. Вдобавок щёки предательски розовели, а зрачки растерянно бегали из стороны в сторону. Я впервые видела Герду такой: смущённой и даже напуганной.       — Прости за тот поцелуй, — выпалила я первое, что пришло на ум. — Я неправильно трактовала твои…       Но оборвала себя на полуслове, потому что Герда вдруг вскинула на меня глаза. В них было сожаление, удивление и… нежность.       Воздух в комнате стал глухим и горячим, когда она неуверенно шагнула ко мне. Её ладони легли на мои щёки и осторожно приподняли подбородок. Герда наклонила голову и прикоснулась своим лбом к моему.       — Нет, нет… Нет, — горячо шептала она, опьяняя своим изумрудным взглядом.       — Прости… — судорожно вдохнула я, парализованная её близостью.       — Нет. Это ты прости. Прости меня, Лис, — повторила Герда и осторожно погладила большим пальцем мои губы, а я снова удивилась тому, как моё незамысловатое имя в её устах становится самым прекрасным звуком в мире.       — Тебя? За что? — почти беззвучно выговорила я, невольно или намеренно тронув языком её палец и проваливаясь с головой в зелёный туман.       — Я так запуталась, — тяжело выдохнула Герда. — Просто… Сейчас не время. Я должна решать, что нам делать. Должна помочь Юнасу. Мне так плохо…       — Я буду рядом. И никогда не причиню зла. Ты слышишь? Никогда. Ты можешь верить мне.       — Мне так стыдно. — Герда перебирала кончиками пальцев мои волосы.       — Почему?       — Я должна думать, как не допустить этого снова. А я... А я думаю только о тебе.       Этого было достаточно, чтобы убедиться в том, что я не сошла с ума. Переполненную плотину наконец прорвало, и все возможные крепления на моём терпении сорвало к чёртовой матери вместе с резьбой.       Мы подались друг другу навстречу так резко, что Герда ударилась бедром о комод. Но я уже не отдавала себе отчёта в действиях, потому что видела только её губы. Да, «украшенные» заживающей ссадиной. Но по-прежнему желанные.       Долгожданное сплетение рук было таким крепким, что оставляло на коже красные отметины. Каждое движение становилось рывком. Каждый редкий вдох — всхлипом. Каждый удар сердца — землетрясением.       — Иди ко мне.       Ладони Герды оказались под моими коленями, одним лёгким рывком оторвали от пола. Она усадила меня на комод, попутно смахнув с него все вещи, и прильнула всем телом.       Её волосы всё ещё пахли солнцем, а кожа источала нежное тепло, как безвозвратно потерянное лето. Это было слишком хорошо, чтобы быть явью, и слишком остро, чтобы быть сном. Слишком правильно, чтобы стать ошибкой. Я с жадностью изучала пальцами изгибы её тела, не размыкая жгучего соприкосновения губ. Всё вожделение, которое испытывала когда-либо до этого, забылось, померкло, показалось детским лепетом.       — Хочу, чтоб ты помнила это. Обещай, что… — сдавленно шептала, крепче обхватывала талию Герды и запускала пальцы в её волосы, чтобы притянуть как можно ближе.       Но Герда не давала договорить, оставляя безмолвную клятву горячим поцелуем на моей шее.       И из памяти чудесным образом стиралось всё, что осталось вне этой комнаты. Горечь от того, что было вчера, и даже страхи и опасения насчёт завтра.       Пальцы Герды приподняли мой подбородок, чтобы снова установить прочный зрительный контакт, в котором уже не было ни страха, ни сожалений. Только кристальная честность: я здесь, и я не хочу ничего кроме тебя.       — Что же ты делаешь со мной?..       Зелёные радужки Герды дрожали под густыми ресницами и без слов говорили мне то, чего я так долго ждала. А когда я перехватила её ладонь и с нетерпением направила под пояс джинсов, из прихожей донёсся раскатистый кашель.       — Чёрт, — выругалась Герда и попятилась к выходу. Снова с тем же взглядом, что и пару минут назад. Рассеянным, увиливающим. — Мне... надо идти.       А в зрачках чернел неподдельный ужас. Герда выскочила за дверь ещё до того, как я успела хоть немного прийти в себя. Пригладив растрёпанные волосы, я вышла в прихожую.       Когда, как зомби, плелась к выходу, меня окликнул рослый, стройный мужчина с недельной щетиной и спущенными на кончик носа очками в терракотовой оправе.       — Чем-нибудь помочь?       Он был в домашних тапочках, с кофейной кружкой в руке и газетой в подмышке. Стоя посреди коридора, он с любопытством осматривал меня исподлобья. Только потом я поняла, что любезным незнакомцем, скорее всего, был Тиму, отчим Герды и Мати и владелец этой роскошной квартиры в историческом центре.       — Нет, — машинально мотнула головой я, не в состоянии переварить случившееся.       В дверях парадной я столкнулась с Мати.       — Оу… Ты чего? — удивленно повёл бровью он, настороженный моим видом.       — Кто это с ней делает?       — Эм… Ты про что?       — Не тупи, Мати. Я про твою сестру. — Я указала куда-то на предплечье. Не сомневалась, что маленький пройдоха поймёт всё без слов. — Ну?       — Что — ну?..       — Клянусь, я задушу тебя, если ты не ответишь! — Я попёрла на него, как танк, а когда Мати оказался в углу и прижался спиной к гранитной стене, пихнула в грудь. — Кто?!       — Да откуда я знаю?! — пролепетал Мати в попытках укрыться от меня, а у самого глаза так и забегали. — Все, кому не лень! Вот кто! Что я могу сделать?..       Я опешила настолько, что не находила слов.       — Если ты не можешь ничего сделать, расскажи мне, — металась я. — Ты хочешь, чтобы её дальше калечили?       — Я не хочу! — беспомощно вскрикнул Мати, но вдруг его голос надломился. — Она хочет этого сама!..       Сама того не желая, я довела мальчишку до слёз. Он знал какую-то тайну, но не мог ею поделиться, потому что наверняка получил бы по мозгам. И эта тайна была страшной. Возможно, даже незаконной.       Их семья была потёмками для меня, но одно было ясно как день: если Герда чего-то хочет и в чём-то убеждена — не остановится ни перед чем. Даже перед танком.       Её след давно простыл, когда я оставила Мати и вышла на улицу. Как и след «свиты», которая явно была не в состоянии уберечь свою королеву. Мне оставалось только шагнуть в сгущающийся туман и заблудиться не только морально, но и физически.       Этот туман был холодный и серый. Совсем не такой, как тот, что исходит из её глаз.

***

      В детстве я часто обижалась на тех, кто был рядом. Они даже не пытались найти подходящих слов, чтобы поддержать меня, а если и находили — то не те. Они не пытались объяснить, как теперь жить без Эн, что я могу сделать и в моих ли это силах. Айну струсила. Кьют думал, что молчание — лучший способ излечить мою печаль. А папа в принципе не умел вести доверительные беседы.       Но теперь, когда события девятилетней давности повторились, я поняла, что мне тоже нечего сказать Герде. Совсем. Какие бы слова я ни придумывала, они казались глупыми и неутешительными.       Погрузившись в мысли о вампирах, мы, кажется, забыли о нём. О Юнасе, который, на своё счастье, не помнил, как с ним поступила любимая девушка. О Юнасе, который ещё недавно мечтал о славе мирового музыканта, дарил тепло и свет всем вокруг и писал музыку, которая попадала в самое сердце, а теперь не выходил из своей комнаты и отказывался от еды. О парне, который ещё вчера фонтанировал грандиозными планами и надеждами, а сегодня был заперт в клетке собственного беспамятства. И пускай его почти не оставляли в одиночестве, теперь, кажется, каждый только и думал о том, что рано или поздно рискует стать следующим.       Сворачивать в общежитие по пути с работы за последние дни стало чем-то привычным и почти обыденным, хотя я и знала, что никто там не нуждается в моей помощи, а у Герды всё схвачено.       Она расписала график дежурств, чтобы с Юнасом всегда был кто-то, кто может заставить его выпить хотя бы стакан молока и отвести в туалет. Чаще всего я встречалась с Мати, сидящим рядом с открытой дверью или на общей кухне, или с Дарином, который терпеливо, хоть и с усталостью и неохотой, занимался своими делами прямо в коридоре.       Юнаса практически не удавалось вытащить из комнаты. Он прирос к кровати. Будто, забравшись под одеяло, сможет укрыться от странных незнакомцев и пугающей обстановки. Всё, что когда-то было ему привычно, теперь стало чужим, начиная со студенческих фотографий на пробковой доске и заканчивая гитарой, с которой он ещё недавно не расставался.       Каждый раз я надеялась увидеть Герду. Наверное, мне хотелось верить, что моё присутствие хоть как-то её поддержит. Хотелось пообещать, что мы повернём время вспять, совершим невозможное, найдём выход, и всё будет как прежде. Но обещать этого я не могла.       В один из таких вечеров мне удалось застать её. Каким-то чудом она уговорила Юнаса выйти на кухню.       Если я бы прошла мимо него на улице, в жизни бы его не узнала: глаза ввалились, копна волос, которые Юнас считал своей визитной карточкой, были завязаны на макушке в сальный пучок, а кожа заметно посерела за дни голодовок. Он с опаской озирался по сторонам и всякий раз цепенел и отстранялся, когда его пытались мягко взять за руку.       — Садись, солнце, — ласково сказала ему Герда, усаживая на табурет. Она сняла с плиты сотейник и достала из ящика ложку, а когда села напротив Юнаса, он посмотрел на неё с непониманием и недоверием.       — Это суп, — пояснила Герда. — Тебе надо поесть.       — Есть? Не хочу, — севшим голосом ответил Юнас. Заметив меня в дверях кухни, он испуганно заёрзал на стуле. — Кто это?       — Это Лис. Она твоя подруга.       — А ты? — спросил Юнас спустя минуту настороженных переглядываний.       — Я Герда, — терпеливо ответила она и после недолгой паузы попыталась скрыть улыбкой гримасу горечи и боли.       Ничего не ответив, Юнас поспешил обратно в комнату.       — Пусть побудет один, — сказала я ей вслед, но Герда последовала за ним.       Как часовой, она сидела на полу около двери в комнату. Я расположилась в полуметре от неё и протянула стакан с уже остывшим двойным эспрессо.       — Может, пора подыскать специалистов, которые займутся реабилитацией? — осторожно спросила я.       Герда устало кивнула.       — Просто страшно кому-то его доверить, — призналась она. — Самое хреновое, что у него даже близких нет. Только какой-то спившийся дядя в Берге.       Мы просидели с ней на полу почти весь вечер, вслушиваясь в каждый шорох. Кровать Юнаса тихонько поскрипывала, когда она беспокойно ворочался, кутаясь в одеяло. Хотелось взять Герду за руку, сказать какую-нибудь банальность вроде «я рядом», но я просто сидела и молчала, надеясь, что она поймёт всё без слов. А когда вернулся Дарин, она, как всегда, оставила напутствия и рекомендации и ушла, забыв попрощаться.       А рекомендации всегда были одними и теми же: не оставлять без присмотра, не позволять запираться в комнате, не говорить о прошлом, ни в коем случае не шуметь и вообще не создавать стресса.       Каким же было моё замешательство, когда в один из таких вечеров я увидела дверь в комнату Юнаса запертой.       Теперь место часового занимал Мати. Услышав мои шаги, он заметно оживился.       — А, это ты… — с досадой сказал он и снова сполз на пол, нервно крутя в руке телефон.       — Как он? — задала дежурный вопрос я.       — Если б я знал. Когда пришёл, он уже там заперся.       — Что? Заперся изнутри? — спросила я и дёрнула ручку, будто слов Мати было недостаточно. — А где Дарин?       — Тут где-то ошивался.       Я села рядом.       — Ты уж извини, но я побуду здесь.       — За что тебя извинить?       — Ну, мы с тобой тут одни, а это вроде как против наших новых правил, — сказала я в шутку. Мати фыркнул. — Да и за то, что нагрубила тогда.       — Не думаю, что у тебя есть мотивы для охоты на меня.       — Я просто… Хочу как-то помочь. Но не знаю как, — пожала плечами я.       — А… — кисло отмахнулся Мати. — Тут только время поможет. Рано или поздно же оклемается, — полувопросом произнёс он. — Герда нашла неплохих врачей в Гело. Они им займутся. Деньги только нужны, — уклончиво добавил он. — Сейчас надо просто дождаться, когда откроет. С ним же как с маленьким. Да он и есть маленький. Вообще ни черта не понимает.       — Опять ничего не ел?       — Не знаю, вроде Герда что-то запихнула в него вчера…       — Вчера?       — Ну конечно. Утром с ним был Дарин.       Я подошла к двери, приникла к ней ухом и задержала дыхание. Никаких звуков из комнаты не доносилось, будто там никого и не было. Затем снова дёрнула ручку, на этот раз сильнее.       — Не беспокой его, — дежурно напомнил Мати, пялясь в одну точку. — Герда просила…       — Надо позвонить ей, наверное.       — Уже позвонил. Час назад. Должна прийти с минуты на минуту.       — Час? — изумлённо переспросила я. Ситуация начинала не на шутку тревожить меня.       — Да он ещё с полудня там торчит и не открывает. — Появившийся будто из ниоткуда Дарин напугал меня. Я обернулась. — Я его не трогаю, как и просили, — буркнул он.       — А вдруг ему плохо? — Я опустилась на колени и заглянула в щёлку под дверью, но разглядеть ничего не смогла. — Юнас, ты слышишь?       — Да лежит, поди, и в потолок пялится, как всегда, — отмахнулся от меня Дарин.       Герда показалась в другом конце коридора минут через десять. Не проронив ни слова, она стремительно подбежала к двери в комнату Юнаса и прислонилась ухом к щели.       — Снизу смотрели? — только и спросила она, когда поняла, что попытки что-то услышать не дают никакого результата.       — Не видно ничего. Будто вещи какие-то валяются, — как-то испуганно пояснил Мати и подозрительно покосился в сторону Дарина.       — Я его не трогаю, — поспешил оправдаться тот. Он буквально источал усталость от всей этой ситуации. — Всё по протоколу.       — Давно? — Герда строгим взглядом оценивала дверь.       Дарин пожал плечами.       — Утром это давно?       — Слышь, ты, — тихо, но с угрожающим выражением начала Герда, — тебе было сказано присмотреть за ним, пока не придёт Мати, только и всего.       — Да я и смотрел, — отпирался Дарин. — Мне что, уже в поссать нельзя отойти? И вообще, я уже заебался от этого дебильного графика дежурств! Мне надо ходить на работу, чтобы платить за эту помойку!       Выпалив это, Дарин демонстративно ударил в дверь и дёрнул за ручку, но замок от этого, естественно, не открылся как по волшебству.       — Думаешь, ты один тут заебался? — спросила Герда.       — Да! — проорал Дарин. — Это я торчу тут с ним сутками, а не ты! У меня у самого уже чердак скоро протечёт!       — Ну ты и гондон штопанный, — произнесла под нос Герда. — Юнас тебе в помощи никогда не отказывал. Радуйся, что он про твои долги забыл.       — Да вернул я ему всё!       — Ты вообще видел его сегодня?       — Видел и слышал! Мне надо готовиться к новому семестру, а не слушать это нытьё! Он всё утро канючил про маму, — продолжал огрызаться Дарин. — Что мне было делать? Я и сказал, что нет уже никакой мамы! Умерла! — Дарин замолчал, словно сказал лишнего. — Он и заперся.       Лицо Герды так исказилось от возмущения и ненависти, что её стало практически не узнать. Она даже не нашлась, что ответить, просто молча прижалась ухом к двери, а её плечи ходили ходуном от поверхностного и частого дыхания.       — Почему же ты не сломал замок, придурок? — только и спросила она, сбрасывая сумку и куртку.       — Выломать дверь предлагаешь? С ноги? Или, может, кувалдой? Ты же просила не шуметь и не…       В следующий момент я невольно отпрянула и схватилась руками за уши, потому что Герда со всей силы ударила ботинком по круглой дверной ручке.       — Какой же ты придурок, Дарин, какой же ты…       Она ударяла снова и снова с таким остервенением и злостью, что на звуки снова стали стекаться неравнодушные жители общаги. А ударе на десятом, когда поворотная ручка наконец с оглушительным хрустом и звоном отлетела, Герда рванула на себя дверь и бросилась в комнату, споткнувшись на сваленных у входа коробках.       И тут стало тихо. Я сперва подумала, что оглохла. А когда увидела побледневшие лица Мати и Дарина, которые заглянули в комнату следующими, внутри меня что-то напряглось и тут же оборвалось.       Мати попятился назад и схватился рукой за косяк, нервно нащупывая в кармане мобильник.       — Блядь… — прошептал Дарин и закрыл рукой рот.       Юнас лежал на кровати. Будто просто спал. Только голова со спутанными локонами свешивалась с края. А под ним багровело огромное пятно, которое я сперва приняла за красное покрывало. Я бы до последнего так и думала, если бы по внутренним сторонам предплечий Юнаса не были разбросаны глубокие хаотичные порезы, от которых тянулись вниз уже запёкшиеся и спутанные красные дорожки.       Всё вокруг меня тоже стало стремительно краснеть, когда в нос ударил несильный, но ни с чем не сравнимый запах.       — Юнас… солнышко… Юнас! — лепетала Герда и трясла друга за плечи.       Напрасно она кричала и целовала его бледное и застывшее лицо. Напрасно пыталась прощупать пульс на холодном запястье. Напрасно звала его по имени, ведь даже если бы жизнь не покинула Юнаса, собственное имя всё равно было для него пустым звуком. Но Герда всё тормошила и тормошила его, поскальзываясь в луже вязкой крови, накапавшей с руки Юнаса, которая свесилась с края дивана и ещё удерживала каким-то чудом испачканные ножницы.       Кто-то в ужасе завизжал на весь этаж. Кто-то твердил о том, что надо срочно вызывать скорую. Кто-то, кажется, побежал в ближайший на этаже туалет, чтобы прочистить желудок.       — Скорая… едет… — доносился из коридора голос Мати.       Поднявшись с пола, шатаясь, Герда совершила несколько неуверенных шагов к двери.       — Зачем… ты сказал ему… — силилась произнести она, обращаясь к так и застывшему в проёме Дарину. Она задыхалась и с трудом ворочала языком. — Тебе просто надо было смотреть за ним!!! — закричала она так громко, что, кажется, услышал весь город.       Дарин даже не попытался укрыться, когда она ринулась на него и схватила за глотку.       — Зачем ты сказал ему это?! Я же просила тебя!       Голос Герды стал больше похож на рёв дикой кошки, чем на человеческий, а глаза налились кровью и слезами. Она отбросила Дарина в сторону, как куклу. Тот вроде и не против был. Будто понимал, что заслужил.       Герда так и не осознала, что произошло, потому что снова вернулась к постели и, сотрясаясь от рыданий, осмотрела раскинувшего в стороны руки Юнаса. Затем схватила со стены гитару. Замахнулась как следует. Гитара разлетелась о стену в щепки. Лопнувшие струны повисли на переломившемся грифе.       — Я же тебя просила!! — рычала Герда и, кажется, уже не отдавала себе отчёта в действиях. — Что пялитесь, ублюдки?! — обратилась она к столпившимся возле комнаты очевидцам. — Пошли вон! Убирайтесь!       Только сейчас я заметила, что практически не дышу. А когда задышала, воздух ворвался в лёгкие с болезненным покалыванием, а вырвался со стоном ужаса, почти криком.       — Уходи, Лис, — прорыдала Герда. — Уходи! — безвольно закрыла лицо окровавленными руками и осела на пол.       Я не чувствовала собственных шагов. Да что там говорить — и себя-то особо не чувствовала. Будто плыла по коридору, вниз по лестнице, по тропинке сквозь заросли, по разбитому тротуару к подъезду и снова по ступенькам на четвёртый этаж.       Вроде двигалась, но казалось, что стою на месте, потому что ноги вязли в красной краске, которая не давала идти, тянула в пучину.       Она неумолимо прибывала, затапливала первые этажи дома, и, если бы я не ускорилась и не рванула из последних сил наверх, подступила бы к горлу, залилась в дыхательные пути.       Только когда я повернула ручку двери и вплыла в квартиру, заметила, что во всём здании нет света. Если бы не темнота, от мелькания и красных вспышек перед глазами у меня бы лопнула голова.       Пришлось схватиться за первое, что попалось под руку — за угол гардероба — чтобы перестало беспощадно вести в сторону по скользкому, как размытая глина, полу. «Нет, это не может происходить на самом деле», — кричал рассудок, быстрее меня самой сбегая из реальности в приступ глухой дереализации. Но он не знал, что всё ещё впереди.       Когда я услышала голоса в квартире, где годами царила тишина, сперва подумала, что у меня начались слуховые галлюцинации.       Всмотрелась в темноту. Из кухни меня звал одинокий огонёк свечи. Подойдя ближе и приглядевшись, я увидела, что папа сжимает кого-то в объятиях. При звуке моих шаркающих шагов он выпустил этого кого-то, и кто-то подошёл ко мне. И теперь я прочно поняла, что мне всё это не снится.       Колеблющийся свет упал на лицо женщины и очертил выразительный, такой же, как у меня, нос, осветил лицо, покрытое сеточкой тонких морщин в районе живых, широко распахнутых глаз. Эти голубые глаза казались светлее, чем они есть, в темноте кухни. В них было что-то пугающее и почти потустороннее.       — Девочка моя, какая же ты взрослая! — на выдохе прошептала женщина и протянула ко мне дрожащие руки. — Девочка моя… Ну, что ты плачешь? Всё хорошо!       Я хотела отпрянуть, но не нашла сил.       Сначала робко, а потом уверенно, по старой памяти руки женщины легли на моё лицо, заботливо убирая прилипшие к щекам волосы. И каждое её касание поднимало в душе двойственное чувство, которое разрывало на части.       Одна часть просила не приближаться. Вторая — обнять как можно крепче.       — Ну, ну. Не плачь. Я теперь рядом, — повторяла она почти мне на ухо и притягивала ближе, а папа, часто моргая, молча наблюдал за нами из темноты.       — Мам?..