В чаще тихой

      — Как думаешь, если я его укорочу сантиметров на десять, они не заметят?       Я в удивлении оторвала взгляд от расписанного формулами форзаца и нахмурилась.       — Кто?       — Ну предки.       — Что укоротишь? Ты о чём вообще?       В телефоне послышались возня. Я догадалась, что Эн, не прерывая наших переговоров, снимает домашнюю одежду и натягивает через голову школьный сарафан, который прозвала костюмом монашки.       — Платье это дурацкое, что… — пропыхтела она и, судя по грохоту, всё же уронила телефон.       — С ума сошла? — вздохнула я. — Ножницами? Это даже слепой заметит.       — Я же немножко.       Я плотнее прижала трубку плечом к уху и перелистнула страницу учебника, открывая на одном из первых параграфов. Эн попросила «погонять» её перед итоговым тестом за шестой класс, но, как всегда, под предлогом учёбы занимала меня совершенно нелепыми идеями.       — Ты мне зубы не заговаривай. Давай определение диффузии.       — Диффузия? — разочарованно проныли на том конце провода. — Растение, что ли, какое-то?       — Какой предмет мы повторяем?       — Биологию?       — Физику, — стоически напомнила я. — Ну? Диффузия это взаимное?..       — Ну да, взаимное что-то там, — невозмутимо повторила Эн.       — Взаимное проникновение чего во что?       — Фу, ты чего такое несёшь, — прыснула Эн. — Ну ты даёшь. Выглядишь как тихоня, а на самом деле…       — Взаимное проникновение молекул одного вещества в промежутки между молекулами другого вещества, — вовремя перебила я. — А теперь ты давай.       — Взаимное проникновение… Молекул между молекулами? Дальше не помню. Скукота же, нет? Если бы ты не сказала, я бы подумала, что эта твоя диффузия — это что-то, ну… туда-сюда…       — Да ну тебя.       — Или знаешь, плотоядный цветок. Ну такой, который ест людей.       — Где ты такие видела вообще? В клумбе?       — В фильме.       — Я из-за тебя отупею и получу двойку, — охнула я, листая учебник в поиске нового каверзного вопроса. — Давай определение агрегатного состояния. Но только вот без этого.       — Чё?       — Что такое агрегатное состояние?       Я прямо услышала, как она закатывает глаза.       — Это моё состояние сейчас от твоих вопросов, — вздохнула Эн.       — Сейчас трубку положу.       — Да правда. Идиотское такое, скучное состояние. Вот это и есть агрегатное состояние, да?       — Кладу насчёт три. Один…       — Я придумала игру! Давай искать странные словечки и придумывать, что они значат. Но только без подглядываний! Вот что первое в голову придёт — то и говори.       — Тебе лишь бы делом не заниматься, — с улыбкой покачала головой я, попутно выписывая условия задачи в тетрадь. — Я в этом году училась, в отличие от некоторых. Мне и выдумывать не придётся.       — А ты напряги фантазию. Она у тебя есть вообще? Ну Лис, ну пожа-а-алуйста. А то ты становишься занудой, как Айну, — проканючила Эн.       — Ну давай. Только не долго, — сдалась я и пробежалась глазами по строчкам. Хоть себе я в этом и не признавалась, но её глупые игры всегда заставляли меня чувствовать себя живой эффективнее, чем циркуляция собственной крови. — Что такое эхолот?       — Хм… фигня на ухе, которую носит наша физичка? — выдала Эн, имея в виду слуховой аппарат профессора Скау.       Я хлопнула себя по лбу и зашлась беззвучным смехом.       — Будем считать, что почти.       — Это неважно. Твоя очередь. Хм… — Из телефона донёсся шелест страниц. — Что такое инерция, например?       — Это когда я соглашаюсь заниматься с тобой всякой хренью вместо уроков, — подхватила я и забросила ноги на край стола, жуя кончик карандаша. — Ну ладно… Что такое броуновское движение, скажи на милость?       — О, это я знаю!       — Да ну?       — Я как-то зашла без стука в учительскую. Так вот профессор Атер там с вашим математиком совершали какое-то движение. Это было такое броуновское движение!       — Фу, — скривилась я и сняла ноги со стола. — Ты ужасна. Ты в курсе?       — Это я ужасна? Они так испугались, ты бы видела их лица! — самодовольно воскликнула Эн.       — Признайся, что ты всё придумала.       — Ты лучше скажи мне вот что… Хм… Что такое тяготение?       Из-за разобравшего меня смеха я не сразу обратила внимание на движение и тяжёлые шаги за стенкой. Но когда с кухни донёсся грохот, от которого карандаши в стакане заходили ходуном, я вздрогнула от неожиданности. Трубка упала с плеча и повисла на проводе в сантиметре от пола.       — Эй, ты там? — слышалось из неё, пока я, вытянув шею, прислушивалась. — Лис?       Может, просто показалось? Звук передвигаемой по старому паркету мебели указал на обратное и заставил вскочить со стула, а лязг посуды — выбежать из комнаты, не завершив важные переговоры.       Занятие по физике оборвалось так же внезапно, как я влетела во что-то лбом, выйдя за дверь.       Препятствием, возникшим на пути, оказался папа. Он мчался по коридору и даже не заметил меня.       — Уйди в комнату, — неразборчиво пробормотал он, исчезая в своей комнате. — Они уже там.       Дверь захлопнулась за его спиной со свистом ещё до того, как я успела восстановить равновесие.       «Они? Где — там?» — подумала я, ещё даже не сообразив, что пора бы насторожиться. Ведь если бы мне что-то угрожало, папа никогда не оставил бы меня одну посреди коридора, ведь так? Он же взрослый и адекватный человек. По крайней мере я так думала…       Проигнорировав приказ, я прошла по коридору на цыпочках и с опаской заглянула за угол. От картины, воцарившейся на кухне, захотелось схватиться за голову.       Первым делом я даже не испугалась, а испытала предельное недоумение: сдвинутый с места и вырванный из розетки холодильник стоял в центре, старый сервант с посудой загородил половину окна, а на полу среди битых тарелок валялся папин чемодан с инструментами.       — Не подходи к окну! — крикнул папа из своей комнаты, будто прочитал мои мысли.       А первая оформленная мысль была самой глупой, но в то же время самой логичной. Теперь я не на шутку испугалась и решила, что где-то на крыше соседнего здания сидит снайпер и в ужасе рухнула на коленки, прячась за «надёжное» укрытие из мебели. Ведь как-то так делают в фильмах, где происходят кровавые перестрелки, погони и где плотоядные цветы едят людей? Мои размышления прервали быстрые шаркающие шаги.       — Я же сказал — уйди! — судорожно протараторил папа, поднимая меня с пола и буквально выталкивая за дверь. – Нужно закрыть окна! Они нас видят.       Перешагивая битую посуду, он крадучись прошёл через всю кухню на полусогнутых ногах и несколько секунд настороженно высматривал что-то в окне из своего укрытия. Потом поозирался по сторонам, подошёл к серванту и начал потирать ладони и метиться.       Он открыл дверцу серванта и дёрнул её на себя что было сил. Крепления и винтики посыпались на пол.       — Вот так, — пробормотал непонятно кому папа и стремительно скрылся с дверцей в руках.       Наш дом штурмуют? За окном летают зловещие призраки? На Землю прилетели инопланетяне? Любой другой ребёнок так и решил бы и поспешил бы спрятаться под одеялом, которое, как известно, спасает от любой напасти. Ведь детям не нужны рациональные объяснения и логика. Им нужно только чувство безопасности.       Но у меня не было возможности прятаться. Почему-то я почувствовала, что в этой квартире уже двое детей, и я старшая из них. Вернее, я знаю почему. Потому что успела как следует рассмотреть папино лицо прежде, чем он скрылся из виду.       Недоумение и страх быть похищенной зелёными человечками тут же стали отпускать меня, но похожее на озноб и благополучно забытое чувство сыграло на нервах угрожающее глиссандо. Привидения и снайперы показались мне милой выдумкой по сравнению с тем, от чего пытался спастись папа на самом деле.       И тут я наконец испытала настоящий ужас. Он был отрезвляющим и горьким, будто мне насильно залили в горло гадкое лекарство.       На бледном лбу папы выступили капли пота, обычно спокойные и потупленные глаза бегали из стороны в сторону. Этот взгляд был таким нечеловеческим, обезображивающим до неузнаваемости, что мог с лёгкостью разгромить полквартиры.       Когда папа вернулся, тут же принялся порывисто переставлять вещи, налетать на стулья и с грохотом ронять их. Его движения становились всё более лихорадочными и хаотичными.       Когда-то я уже видела и эти безумные глаза, и неестественную гримасу застывшего безумия, и дрожащие руки. Я слышала и этот изменившийся в одночасье голос, бормочущий странные призывы или выкрикивающий глупости. Всё это осталось в покрытом толстым слоем пыли воспоминании.       — Пап, что ты делаешь? Зачем… — робко начала я, когда поняла, откуда растут ноги.       Вместо ответа он схватил с пола молоток и как ошпаренный бросился обратно.       Да, что-то подобное я видела давным-давно. Наверное, мне не было и шести. Но в том воспоминании было одно важное слагаемое — мама.       Она знала, что нужно делать, чтобы незнакомцы, которых видел папа и которые ломились в нашу квартиру, остались по ту сторону и никогда не проникли внутрь. Мама знала, как отвлечь его, пока она сама набирает неотложку, а главное — что сказать мне, чтобы я не боялась.       «Всё хорошо, лисёнок. Просто папе нужен доктор».       Но она не научила меня жить с этим. Не объяснила, как быть, когда за стенами дома появится невидимая угроза. Хотя потом, спустя годы, я всё равно почему-то злилась не на неё, что не оставила мне никаких подсказок. Я ненавидела папу за то, что напугал меня и оставил на моей психике неизгладимый след. За то, что плюнул на терапию, пустил болезнь на самотёк и позволил всему этому случиться.       Я стояла на пороге его комнаты в состоянии абсолютного бессилия и вздрагивала от каждого громкого звука. Роняя гвозди и уже не сдерживая тремор, папа приложил дверцу к оконной раме и принялся ударять по ней молотком. А я наблюдала, как левая половина окна пропадает из виду, зажмуриваясь в такт каждому удару.       — Папа! — не выдержала и закричала я, когда дверца была уже приколочена наполовину. — Что ты делаешь?! Перестань! Там никого нет!       Он не ответил. Только споткнулся на занавеске и оторвал её вместе с карнизом. Тот, падая, угодил в полку, и книги посыпались на пол следующими.       Да, я училась почти на одни пятёрки. Да, я знала почти все термины по физике, химии и биологии за шестой класс. Но с некоторыми диковинными словами знакома не была.       «Рецидив», например. Если бы Эн спросила меня, на что оно похоже, я бы сказала, что на взрыв или на больную, неожиданную оплеуху по лицу. Или на звук ломающихся костей.       Тогда я ещё не знала этого слова, но точно понимала, что у того, что творит папа, есть какое-то ужасное название. Ведь как-то должно было называться его желание заколотить окна первым, что попадётся под руку, забаррикадировать окна и двери мебелью и защитить квартиру от сил, которых я даже не видела.       Одной дверцы, разумеется, оказалось недостаточно. Игнорируя мои вопросы, папа уже бежал обратно, тяжело хватая ртом воздух, пригибаясь, словно от пуль, и в ужасе оборачиваясь.       Семеня за ним, я пыталась схватить его за руку, но он уже даже не обращал на меня внимания. Будто меня тут больше не было. Будто он был в доме один на один с тем, что пугало его до полусмерти.       — Папа!       — Вон! Прочь отсюда! — закричал он кому-то и юркнул к себе в комнату.       Дверь захлопнулась перед моим носом.       — Пап! Открой, здесь никого нет! — кричала я и тщетно ударяла в уже запертую дверь.       Моему стуку вторил стук молотка по оконной раме.       — Пап!       — Вон из моего дома! — услышала я в ответ.       — Здесь только я! Открой!       — Пошли вон из моего дома!       Я позволила воображению нарисовать самые страшные картины. Но потом поняла: только я могу прогнать зелёных человечков, снайперов, привидений и другую нечисть из нашей квартиры. И если мама ничему меня не научила, то хотя бы в школе нам рассказали, куда нужно звонить в экстренной ситуации.       В трубке брошенного посреди комнаты телефона звучал монотонный гул: Эн отправилась делать уроки без меня. Дрожащими руками я повернула несколько раз диск и приложила трубку к уху. Мне ответил усталый и равнодушный голос дежурного.       — Моему папе плох… — не успела договорить я, как из соседней комнаты донёсся угрожающий скрип. — Моему папе плохо! — перекрикивая его, повторила я.       — Что с ним случилось? — ровно отвечали на том конце провода.       — Он… он болеет, — не в силах справиться с одышкой, лепетала я. — Пожалуйста…       — Адрес, фамилия и имя больного.       Скрип усилился. Я поняла, что папа пытается сдвинуть с места массивный книжный шкаф. Сообщив дежурному адрес и бросив телефон, я снова стала колотить в закрытую дверь ладонью, но она уже была не просто заперта, но и благополучно чем-то заблокирована.       — Пап! Пап, ты меня слышишь? — захлёбываясь слезами, кричала я. — Здесь только я! Здесь никого нет!..       — Вон отсюда! — только и слышала я в ответ. Папин голос сорвался. Этот рёв уже не походил на человеческий. — Вон из моего дома!! Пошли вон!!       Возможно, если бы в тот момент мне сказали, что этот день станет для папы тем, за что он будет чувствовать вину ещё долгие-долгие годы, мне полегчало бы. Или что он возьмётся, наконец за голову, смирится с тем, что мама не вернётся, и продолжит лечение хотя бы ради меня.       А сейчас мне оставалось только сползти по стенке на пол и от отчаяния до боли впиться ногтями в коленки. Всё, о чем я мечтала, когда, сидя под дверью, раскачивалась от нетерпения из стороны в сторону и глотала слёзы, так это о том, чтобы все скорые поскорее оснастили телепортом.       — Здесь никого нет… Здесь никого нет… Здесь никого нет… — повторяла я себе под нос.       Но я врала себе. Ведь здесь уже были они. Я видела гостей в нашем доме. И, в отличие от тех, кого видел папа, они были вполне осязаемыми и живыми. Это были Ужас, Одиночество и Бессилие. Баррикады из мебели не мешали им просачиваться, как слизь, в самые мелкие щели в окнах и расползаться чёрной плесенью по стенам квартиры. И я была с ними один на один.