В чаще тихой

      Раньше я думала, что самое страшное — забыть всё.       Мне не хотелось даже представлять, каково будет начать жить заново, распрощаться с самой собой. Куда я исчезну вместе со всем, что помнила? Я думала, что буду скучать по себе. Только возможно ли скучать по тому, чего не было…       Но оказалось, самое страшное не забыть всё. Самое страшное — быть забытой. Чертовски искусное наказание: ты продолжаешь жить и в то же время исчезаешь, будто тебя никогда не было. Остаёшься один на один с капризным и эгоистичным желанием хоть на секунду вернуться туда, откуда тебя вычеркнули.       Вампиры всегда были рядом. Настолько близко, что пропали из зоны видимости. Чтобы в этом убедиться, пришлось ошибиться и обрушиться в чёрную бездну. Главное и незыблемое правило всех свидетелей я поняла лишь сейчас: никогда никому не верь и подвергай сомнению каждого. Вампиры были частью улиц, которые я видела изо дня в день, моим окружением и моим миром. Красной нитью на разноцветной вышивке: чем дольше на неё смотришь, тем меньше замечаешь детали.       А я так хотела попасть в её мысли. Так мечтала поселиться в них. Бережно и осторожно пройти сквозь каждое воспоминание, даже самое печальное и неприглядное. Дойти до конца, встретиться с самой собой и узнать, что уже когда-то была здесь.       Как я могла забыть это детское личико, обрамлённое растрёпанными кудрями? И такие взрослые глаза на нём, видевшие гораздо больше, чем я. Теперь буду помнить, даже если кто-то заставит отказаться от этого силой: большие зелёные глаза, пристально следящие за каждым моим вдохом и выдохом.       Они наблюдали за мной и сейчас. В измученной душе начинало чадить что-то тёплое и спасительное.       Личико взрослело и трансформировалось. И когда детская округлость на нём начала сменяться очерченными широкими скулами, а на шее проступила татуировка-змея, вдохи начали даваться легче.       Зелёные глаза с проблесками самых редких камней рассматривали меня строго и пытливо, совсем как в ночь нашей первой встречи. Я ждала улыбки или прикосновения, но побыть вместе хотя бы несколько минут не удалось: взрослое лицо снова смягчалось, будто время стремительно рвануло назад. Змея бледнела и исчезала, волосы выцветали, а щёки становились детскими, как и глаза. И этот ребёнок был мне не знаком.       Вопрос дался с трудом. Он больше напоминал стон, такой сиплый, что я не узнала собственный голос.       — Герда?..       — Не шевелитесь, пожалуйста, — попросил обеспокоенный женский голос. — У вас может быть сотрясение. Я отвезу вас в больницу.       Попыталась повернуться, но тут же подпрыгнула на месте и ударилась виском о холодное стекло. Я не ошиблась: виновником тряски стал лежачий полицейский. А значит, я уже была в пригороде.       Подняться из полусогнутого состояния и полностью открыть глаза было всё равно что заставить себя воскреснуть. Тело смирилось и покорно налилось свинцом. А душа нет. Сквозь гул мотора слышался нарастающий, пронзительный вой, от которого закладывало уши: «Сделай хоть что-то! Наверняка ещё не всё потеряно. Ведь может же такое быть, да?» Но сил не было даже чтобы выдавить из себя пару слов. Вернувшись в исходное положение, вновь оказалась под пристальным вниманием беленькой кучерявой девчушки лет шести. Она сидела слева в детском кресле и с любопытством рассматривала меня.       — Мам, что с тётей?       — Юва, не шуми, — шикнула женщина на водительском сидении. — Не видишь? Тёте плохо.       Нет, «плохо» — не то слово, которым можно было описать моё состояние. Валяться у дороги без памяти было гораздо приятнее, чем прийти в себя и столкнуться лоб в лоб с действительностью.       Я таращилась на испуганное лицо девочки, но видела не его. Я видела безжизненное, как и глаза Кьюта, шоссе, дуло пистолета и слова Герды, которые остались кровоточащей раной на подкорке. Успевшая нырнуть в далёкое прошлое, я только сейчас обнаружила, что всё это произошло несколько часов назад, а не в прошлой жизни.       — Остановите, — потребовала я, но стоило начать говорить, как к горлу подступила тошнота. — Остановите!       — Зачем? Я отвезу вас в больницу. Я же вижу, что вам нужна помощь! — принялась спорить сердобольная незнакомка.       — Остановите!       Машина не успела притормозить, как я выскочила на обочину. Меня сотряс долгий и продолжительный рвотный позыв, от которого я сложилась пополам, но желудок был пуст вторые сутки. Потом ринулась куда глаза глядят, даже не поблагодарив женщину, подобравшую меня у дороги. Вроде она выбежала следом, но я уже вовсю набирала скорость.       Улицы были такими пустыми и бледными, что было трудно понять, какое сейчас время дня — раннее утро и преддверие вечера. А может, я просто перестала различать цвета. Говорят, такое бывает, когда теряешь смысл жизни. Не было абсолютно никакой разницы, который сейчас час и даже время года.       Улицы были тихими, будто город издевался надо мной. Ещё недавно я покидала его с благодарностью и светлой грустью. Теперь же ненавидела Медио за то, как размеренно и сонно он дышит. Делает вид, будто ничего не случилось.       В окошке с заляпанным стеклом встретило скучающее лицо дежурного.       — Я хочу заявить о похищении человека, — тяжело дыша, сообщила я и навалилась на деревянный подоконник.       Нехотя убавив звук и отлипнув от экрана старого лампового телевизора, сержант достал изо рта зубочистку и шумно втянул ноздрями воздух. Потом вяло указал на стол в противоположном конце приёмной.       — Пишите заявление. Бланки...       — Какое заявление? — перебила я. — Вы меня слышали? Человека похитили! А мне угрожали пистолетом!       В мутных глазах, похожих на рыбьи, помимо вселенской усталости замаячило ещё и раздражение. На что я рассчитывала, когда мчалась сюда? Стоило ли вдобавок рассказать этому окосевшему от скуки стражу порядка о вампирах и свидетелях? Но если бы не сделала всё возможное, не простила бы саму себя.       — Девушка, правила для всех едины. Пишите заявление. Вашей жизни сейчас что-нибудь угрожает?       Этот вопрос вызвал жгучее и наивное желание рассказать всё как есть. Вдруг он поймёт меня? Окажется таким же, как я? Но это был лишь естественный импульс, как и у всех свидетелей. И я зарубила его на корню.       Качаясь, подошла к столу, на котором лежал засаленный образец заявления. Пока вслепую выводила на листке своё имя и события последних часов, из окошка дежурного вновь забубнил телевизор. Эта обыденная тишина была жуткой и несправедливой.       «Что сейчас с ней? Где она? Как я могла допустить это? А может, ещё не всё потеряно? Ведь может же такое быть, да?..»       На улице Ансгара Рига зажигались огни. Город захватывала ранняя осенняя ночь. Перебегая пустую дорогу, я в надежде высматривала среди горящих окон те самые. Что-то невыносимо тяжёлое обрушилось на плечи всем весом, вонзилось когтями в мышцы и принялось трясти и раскачивать в разные стороны. Это было чувство вины. От него знобило и лихорадило.       Как я посмотрю в их лица? Как я объясню им, что произошло? Да, я ни в чём не виновата. Но в то же время виновна во всём.       Я нажимала дверной звонок раз за разом, но никто не открывал.       — Мати! — закричала я и ударила в дверь что было сил. — Тиму!       Прислушалась и затаила дыхание. По ту сторону послышались шорохи.       — Мати! Это ты?       — Какого хрена ты тут делаешь?       Времени на любезности не было. Прислонившись спиной к двери, я начала ударять в неё каблуком. Последние часы были абсурдом — даже не смутило, что мне не хотят открыть люди, которые ещё недавно были рады видеть меня в своём доме.       — Открой! С Гердой беда!       — Что ты с ней сделала?       — Ты спятил?! Она в беде! Её надо найти!       — Да не надо её искать! Она уже нашлась! — проорал Мати.       В ушах засвистело тонко и невыносимо, отдавая болью в виски.       — Нет, подожди, что значит… — бормотала я и судорожно дёргала ручку. — Что значит нашлась? Где она?       — Вали отсюда!       Пол медленно, но прочно засасывал ноги. Или это дверь за моей спиной, которую я только что брала штурмом, ползла вверх.       Тяжёлый когтистый демон слез с шеи и ослабил тиски, в которых удерживал мою несчастную голову. Под ухающий стук пульса я скользнула вниз и услышала шаги.       — Это ты с ней сделала?       Спрятав лицо в холодных ладонях, я молча мотала головой.       — Где она? — не надеясь на ответ, повторила я.       — Не твоё дело.       — Что с ней?..       — Ты серьёзно? Сама как думаешь? Это ты была с ней, а не я!       После нескольких секунд молчания в скважине звонко щёлкнул ключ. Я отползла в сторону и увидела мрачное и серое лицо, которое так её напоминало. Мати заблокировал дверь цепью, будто она способна была его уберечь от чего-то непоправимого.       — Ты какого фига тут? — спросил он, когда сел на корточки и наши глаза оказались на одном уровне.       — Что с ней, Мати?       — Мы отвезли её в больницу пару часов назад. Тиму сейчас с ней, — сменив гнев если не на милость, то хотя бы на презрение, ответил он.       Я благодарно кивнула и снова закрыла лицо руками.       Но тут же встрепенулась.       — Как… вы нашли её?       — Мы никого не искали.       Мати рассматривал меня так, будто мы впервые встретились. Наверное, пытался увидеть то, чего не заметил во мне раньше. Он презирал меня от всей души, изучал внимательно, как низшего представителя нечисти.       — Днём позвонили в дверь. Когда открыл, она валялась на пороге без сознания. — Он кивнул на мраморную площадку. — Какого хрена произошло? Это... ты, да?       Не поднимая головы, я впилась ногтями в ладони. Хотелось столько всего прокричать. И начать с «Как ты мог такое подумать?!» А потом добавить: «Я не такая».       — Что она сказала?       Вместо ответа я получила красноречивый вздох, заменяющий самый долгий и подробный ответ.       Но, пожалуй, мне и не хотелось слышать, что, очнувшись, она ничего не вспомнила. Не хотелось представлять, что было с ней до того, как она очутилась здесь. Даже на секунду воображать, как кто-то причиняет ей зло, запускает свои мерзкие щупальца в её разум, а потом тащит её обессилившее тело, опустошённое и ненужное, и бросает с барского плеча здесь, повязав на руку прощальный вампирский талисман.       Нет, это был не кто-то.       — Это был Кьют.       Сегодня я уже находилась под прицелом, но взгляд Мати оказался куда мучительнее. Он заставлял корчиться от боли, хотя в душе я знала, что не заслуживаю этой пытки.       — Какого чёрта ты вообще подпустила его к ней? — мрачно спросил он.       — Я не знала!       Мати метался из стороны в сторону и пыхтел, не в силах подобрать слова. Хватался за голову, скалился, но крыть было нечем. А я прекрасно понимала, что ему сейчас просто необходимо найти крайнего.       — Вали отсюда, Лис, — устало буркнул он и собрался встать.       Я удержала дверь рукой и попыталась схватить его за футболку, но Мати вырвался.       — Как она? Что сказали врачи? Мне надо её увидеть! — затараторила я, вскакивая с пола.       — Я не подпущу тебя к ней!       — Ты серьёзно думаешь, что я одна из них?! Была бы я тогда здесь?!       — Мне плевать!       — Я была в полиции! Только что. Написала заявление.       — В полиции? — Мати выпучил глаза, будто я рассказала глупый анекдот в неподходящий момент. — И что ты им наплела?       — Человека похитили. Они должны что-то сделать!       — Ну так… Она же уже здесь. Кого им искать?       Теперь он упивался моим замешательством.       — Это бессмысленно.       — Я не могла по-другому!       — Твою мать… на неё там уже давно целое дело сшили, Лис. Никто за неё не впишется. Одних приводов штук пятнадцать!..       Ещё вчера мы были по одну сторону баррикад, а сегодня он считал меня своим врагом. Да и баррикад толком не осталось. Я сама разрушила их, поверив, что мы с Гердой сможем сбежать, начать новую жизнь и обвести всех вокруг пальца.       — Знаешь, у меня ведь было какое-то… дерьмовое предчувствие. Я знал, что однажды она допрыгается, — прервав попытки выпроводить меня, задумчиво изрёк Мати.       — По-твоему, она что… виновата в чём-то? — фыркнула я. — Надо и дальше хавать что дают?       — Нет. Надо просто жить. И ты живи, — добавил он уже без прежнего презрения. — Только к ней не подходи больше, — мрачно и безапелляционно подчеркнул он и попытался сдвинуть в сторону мою руку.       — Знаешь… когда я валялась там, я вспомнила, что мы уже встречались, — поспешила сообщить я, не отдавая себе отчёта, что Мати вряд ли меня понимает. Сама осознала всё только сейчас.       — Херню какую-то мелешь.       — Нет. — Я приложила ладонь к нагрудному карману, прощупывая камень. — Думаю, воспоминания можно вернуть. Думаю, от них есть защита, — разговаривала я уже сама с собой. — Ведь у него не получилось сделать это со мной. Ведь… должен же быть какой-то способ, да? Ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает…       — Заткнись, — отмахнулся Мати, всем своим видом демонстрируя, что хочет поскорее от меня избавиться. — И уходи. Тиму запретил мне…       — Они не всесильны!       — Уходи!       — Стой. — Сердце заколотилось так быстро, что высеченная им искра озарила мрачную и беспросветную действительность. — Мати, ты можешь…       — Чего ещё?       — Можешь отдать мне кое-что? Умоляю.       — Почку?       — Эта вещь тебе вряд ли не нужна, но для меня она… бесценна. Прошу тебя.       Может, я начинала сходить с ума не в силах признать собственное поражение, а может, жизнь наконец вывела меня на нужный путь. «Ничего не потеряно», — эта мысль была спасительной, хоть и тонкой, надломленной соломинкой. Грубо оттолкнув мой локоть и молча захлопнув перед носом дверь, Мати скрылся и оставил в мучительном ожидании.       Первые пять минут я думала, что больше его не увижу. Но тут ключ щёлкнул снова, и из щёлки показалась рука.       Хмуро протягивая мне синий блокнот, Мати уже не смотрел мне в лицо. Наоборот избегал моего взгляда. Видимо, не нашёл там лицемерия, лжи и коварства, которые пытался разглядеть.       — Я это так не оставлю. Клянусь, — прошептала я, рассматривая обложку блокнота с надписью «Избранное», и благодарно кивнула.       — Она жива. Нет ничего важнее, — пробормотал Мати, и я вскинула на него глаза. — А это… всего лишь воспоминания. Продолжай жить дальше. Не ищи ответы, которых нет.       От его слов, полных ненавистного смирения и бессилия, глаза так налились кровью, что на какое-то время я перестала видеть.       Я приблизилась к Мати вплотную и процедила сквозь зубы, будто он был в чём-то передо мной виноват:       — Ещё чего.       С самой первой встречи с вампирами я жила в страхе, что однажды это случится со мной и я никогда не смогу их обыграть. Но и представить не могла, что только потеряв всё буду готова бросить вызов тому, чему не способны противостоять даже наука и здравый смысл.       Теперь я на собственной шкуре познала, что вонзить в спину нож может каждый. Часто это тот, кто находится настолько близко, что пропадает зоны видимости. Как тонкая красная нить на разноцветной вышивке. Чем дольше смотришь на пёстрый рисунок, тем меньше замечаешь детали.       Но на нём есть и другие нити. Такие же незаметные на первый взгляд, но куда более прочные и надёжные. На них держится весь рисунок. Они — его основа и душа. Их ты тоже не видишь до тех пор, пока не встречаешь человека, вера в которого не сломается ни под какими ударами, не заржавеет и не ослабнет. Она избавит от всех страхов и сомнений, залечит раны и сделает неуязвимым.       Таким человеком для меня стала Герда.       Выйдя на тёмную улицу, я увидела свою новую машину, заботливо припаркованную около особняка. На ней ещё вчера я собиралась сбежать как можно дальше отсюда.       Нетронутые сумки с вещами ждали в багажнике. Тряпки, телефоны, деньги — вампирам не было нужно ничего. Они забрали то, что не имело цены и что я готова была найти и вернуть любым способом.       А на переднем сиденье лежала черная маска в виде вороньей головы.       Я села за руль, пристегнулась и взяла её в руки. Никогда бы не подумала, что последний подарок Кьюта будет таким. Он знал, что я вернусь, попытаюсь найти ответы и получу вместо них его послание. Но он точно не догадывался, что теперь я почувствую в себе нечеловеческую силу. А когда поверну ключ в замке зажигания, отброшу последние сомнения, буду знать, куда и зачем следует идти.       Он точно не знал, что непобедимое зло перестанет пугать меня раз и навсегда. И что только оставшись один на один с эгоистичным и капризным желанием вернуться туда, откуда меня вычеркнули, я наконец пойму: никогда никому не верь и подвергай сомнению каждого. Но если однажды поверишь — не сомневайся.