Как Мати стал Электро
Мати мешал мне готовиться к контрольной по геометрии, я отволокла его в гостиную и заперла. Сначала он пытался выбить дверь, а потом пригрозил, что вылезет через окно. Когда я вышла на улицу, балбес уже висел на раме. Я зачем-то раззадоривала его и свистела. Мати наступил на световую вывеску (на первом тогда была аптека), а эта хрень треснула и отвалилась. Он полетел вниз и схватился за кабель. Помню, сноп искр был похож на фейерверк. Мати шлёпнулся на землю, как мешок. Не издал ни звука. Я подбежала, начала трясти его, а он всё не очухивался. Потом прижалась ухом к груди, а там было так тихо. Стала делать массаж сердца — в фильмах видела, только понятия не имела, как это делается в жизни. Тиму как назло уехал из города, а мама задерживалась на работе. Юкка вообще дома не появлялся третий день. Ещё несколько минут назад я занималась геометрией, а теперь почему-то сидела на земле. Мати валялся передо мной с таким неестественным выражением на лице. Вот только что я хотела прибить его, а теперь была готова отдать что угодно, лишь бы он зашевелился и начал снова действовать мне на нервы. Казалось, что жизнь больше не будет прежней, и эти ощущения длились сто лет. И вдруг он начал кашлять. Я разрыдалась, как дура. Словно на меня снизошла божественная благодать. Звучит по-идиотски, но мне правда второй шанс дали. И Мати тоже. Даже в какую-то сверхъестественную хрень поверила. Да. И жизнь всё же будет прежней. Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Кабель наградил Мати разрядом, но спас от перелома. Я притащила его домой и вызвала врача. Мы решили ничего не рассказывать родителям, чтобы нам обоим не втащили. Но Мати всё равно потом с гордостью вспоминал: «Я Электро!..» А я отвечала, что он долбоёб, а не Электро. Я, конечно, тоже хороша, но от своих слов не отказываюсь. Мати, если ты это читаешь, — я тогда успела с тобой попрощаться. Обещай, что будешь сперва думать, а потом делать.Про семнадцатый день рождения Юкки
Юкка родился перед рассветом. Он говорил, что это самое лучшее время, ведь пока все спят, бог желаний свободен для обращений. Не знаю, откуда он вообще взял этого бога, но почему-то стала тоже верить в него. Юкка как-то рассказал мне, что каждый день рождения просыпается перед рассветом и загадывает что-нибудь очень заветное. Хотя и глупые желания иногда были. Я стала просыпаться вместе с ним, чтобы разделить это таинство. Осторожно прокрадывалась в комнату, залезала под одеяло. Юкка прикладывал палец к губам, чтобы я не разбудила родителей. Точно помню, что на тринадцатый день рождения он загадал скейтборд с антигравитаторами. Мне нравилось быть с ним в эти моменты. Словно волшебство какое-то, хотя ничего такого и не происходило. Но на семнадцатый день рождения у него уже была Линде, и Юкке стало не до меня. Он почти не появлялся дома. Я понимала, что мы уже не маленькие дети. И что теперь Линде будет смотреть, как он загадывает желание перед рассветом. Я не спала всю ночь и думала: интересно, что он загадывает сегодня? Ну, там, где он сейчас. Наверное, машину времени. Или хотя бы новый велик. Мне было так тоскливо, что я даже не услышала, как Юкка прокрался в квартиру и зашёл на цыпочках в мою комнату. Я не поверила своим глазам, когда он лёг рядом и приложил указательный палец к губам. Хотелось завизжать от радости на весь дом, но я не нарушила традицию. Мы снова были вместе перед рассветом в его день рождения. Только мы и никого больше. Уверена, Юкка загадал что-то особенное. И хоть праздник был не у меня, я тоже решила кое-что попросить у бога желаний: чтобы мы никогда не теряли друг друга, даже когда станем взрослыми.Как Юкка подарил мне змею
Когда папаша сдох, лучше мне не стало, потому что каждую ночь я всё равно встречалась с ним. Наша халупа превращалась в лабиринт, в котором жил грёбаный минотавр. Я не видела его. Только слышала. Сначала скрип дверной ручки, а потом — несвязный рёв. И каждую ночь пыталась спрятаться от него в нескончаемом лабиринте из двух комнат. Я решила, что больше не буду спать. Получалось дерьмово, конечно. А Юкка сказал, что у него есть идея получше. Как-то он принёс пакет с красками, отодвинул диван и сорвал старые обои в ромбик. Мать так ворчала, будто они были ей дороги как память, но его это не остановило. А Сигрид только хихикала под нос. Сказала, что художник вырос. Стоит отдать ей должное — она никогда не вставляла палки в колёса. Краской воняло так, что слезились глаза, но мне почему-то стало легче дышать. Я не задавала вопросов. Знала, что Юкка всё делает правильно. Он пританцовывал, выводя на стене размашистые линии, а я гадала, что же это будет. Скоро поняла: змея. Только какая-то необычная. Появилось завивающееся в кольца тело, потом две головы, глаза. Я спросила: почему у неё две головы? А Юкка пояснил, что это не просто змея. Это амфисбена. Когда одна её голова спит, другая бодрствует. Мимо неё не пройдёт ни один монстр, потому что она всегда начеку. Она будет охранять меня, пока я сплю. Иногда понимаешь, что жизнь прежней не станет, и хочешь отдать всё, лишь бы это изменить. Но тогда всё было иначе. Я понимала, что жизнь не станет прежней, и наслаждалась этим. Как и змеёй. А у неё тем временем появлялись чешуйки. Мама долго грозилась, что заклеит этот «кошмар», но блефовала. Змею так и не тронула, будто сама её боялась. А я не боялась никогда. И минотавр мне больше не снился.Как у меня появился Рес
Если у Тиму есть любимая вещь, то это его старинный письменный стол из красного сандала. Сейчас он никому рядом с ним даже пёрнуть не даст, а в тот день сказал, что подарит его мне. На что только не пойдёшь, чтобы найти общий язык с ребёнком. Особенно если ребёнок ведёт себя как Маугли. Когда мы переехали, я выбрала этот стол в качестве укрытия. Просидела под ним, наверное, полдня. А потом в комнату вошёл Тиму, пригнулся, сел на корточки и поставил возле себя плетёную корзину. Он держал дистанцию, не делал резких движений, и это было так странно. Раньше со мной никто особо не церемонился. Помню, Тиму придуривался, что ничего обо мне не знает. Спросил, как меня зовут, но я молчала. И тогда он стал рассказывать, что здесь работал ещё его дедушка. А теперь, если этот стол мне так нравится, я могу сделать из него штаб-квартиру. Мол, если надо, я могу разложить здесь подушки и одеяла. Тиму, тебе самому-то не смешно было? Пока он говорил, я рассматривала его руки. В мужчинах я всегда смотрела сперва на них. Отца толком не помню, зато его руки в память врезались. Грубые, жилистые, готовые в любую секунду сжаться в кулаки или схватить за шкирку. А у Тиму какие-то другие были. Он сказал, что не собирается меня обижать. А ещё — что позаботится обо мне и братьях. Я ответила, что меня зовут Герда. Тиму улыбнулся, будто только этого и ждал, потянулся к корзине и достал щенка. Поставил этого кроху на паркет. У него были такие смешные уши, непропорционально большие для его головы. Щенок ещё неуверенно держался на лапах, но поковылял ко мне, цокая коготками по деревянному полу. Он уже тогда был самостоятельным и смышлёным. Я взяла его на руки и начала укачивать. Тиму сказал, что его зовут Антарес, но я могу дать ему другое имя, если захочу. Я не стала менять имя. Я вообще больше ни о чём не думала. Маленькое сердечко так трепетно колотилось у меня в руках, где-то под гладкой чёрной шёрсткой. В какое сравнение этот кроха мог идти с каким-то там столом? Тиму пустился рассказывать про доберманов и про то, что Рес будет меня защищать, когда подрастёт, а пока я сама могу о нём позаботиться. Так я и сделала.Про Юнаса и мурашки
Мне всегда нравилось смотреть, как Юнас сочиняет музыку. Физически он находился рядом, а мысленно — одному богу известно где. Как-то мы сидели у него в комнате в темноте поздней осенью. Юнас зажёг свечи и начал перебирать струны. Когда он подолгу молчал, путешествуя одному богу известно где, свет колыхался у него на лице. Потом Юнас запел — я даже слов не помню — и у меня побежали мурашки. И я тогда спросила его: почему, когда он поёт, они появляются? Это обстановка? Свечи, что ли, виноваты? А он сказал, что всё дело в моих ожиданиях. Он продолжать играть и рассказывать мне про древние рефлексы, ядро мозга и дофамин. А ещё про то, что, должно быть, это реакция на смену ритма или тональности, которые я предугадываю. «Представь, что ты едешь по серпантину и очень ждёшь, когда из-за поворота покажется море. И вдруг дорога даёт крен, и ты видишь его. Приятный же сюрприз, да? С музыкой так же». Только в тот вечер я поняла, пожалуй, как много он значит для меня. Мне очень захотелось обнять его и сказать какую-нибудь сентиментальную хрень вроде «ты дорог мне». Что он и сам как серпантин, и каждый его «крен» становится для меня приятным сюрпризом. И мне это нравится. Но я не стала отвлекать его от игры. Это было бы кощунством. А ещё мне не хотелось получить по башке от Бирте. Она никогда не понимала, что я люблю его как брата. Поэтому я просто промолчала в надежде, что Юнас и так всё знает.Как Лис нашла меня
В то утро я направлялась к Тиму. Он просил провести с Мати «воспитательную беседу»: домоправитель опять пожаловался на окурки и мусор в общем холле. Когда вышла во двор, столкнулась с девушкой. Она выглядела так, словно заблудилась и боится спросить дорогу. Совсем не так, как сейчас. И потому кажется, что это было очень давно. У неё в глазах читался страх. А мне это чувство было незнакомо. В людях оно меня даже смешило. Я не хвастаюсь. Это скорее недостаток, чем достоинство. Я не испытывала страх потому же, почему после инсульта отнимаются конечности. Вот и мои чувства отнялись так же. Но когда Лис начала говорить, я подумала, что, в отличие от меня, она хотя бы напоминает живого человека. И мне хотелось бы помнить этот день. Да и всё, что с ней связано. Например, что именно тогда в городе началась весна. А ещё её блестящие каштановые волосы. Гладкие пряди выскальзывали из высокого хвоста, разлетались от лёгкого ветерка, и Лис постоянно убирала их назад. Она нервничала и кусала губы. А в глазах у неё на свету появлялись янтарные прожилки. Хотя она почти не смотрела на меня. Только исподлобья и с опаской. Или когда думала, что я не вижу. Неудивительно. Я вряд ли внушала доверие. Лис рассказывала о том, как нашла меня, а я не могла отделаться от ощущения, что видела её во сне. Очень давно. В глубоком детстве. Наверное, людям всегда так кажется, когда они встречают кого-то особенного. Лис, если ты читаешь это, — прости, что тогда вела себя как хабалка. Пускай это звучит высокопарно, но я тоже тогда была другим человеком. А сейчас я боюсь, как и ты, но чувствую себя живой. Я поняла, что бояться может только человек, у которого есть нечто ценное. Мы должны были встретиться, чтобы ты научила меня этому. Даже если я тебя больше не помню, всё это было не зря. Я знаю. С тобой ко мне стала возвращаться потерянная чувствительность. И мне захотелось бороться как никогда. Ты тоже борись, что бы ни случилось. Никогда не сдавайся и не молчи, моя Лис. Не соглашайся. Сделай всё, чтобы не попасться этим ублюдкам. Если бы я могла, положила утро нашей встречи в своё сердце, как в шкатулку, чтобы возвращаться туда в любой момент, когда только захочу, и радоваться тому, что оно у меня было. Спасибо, что нашла меня. И за вечер, который мы провели в музее. Спасибо, что была рядом, когда я была на волоске, хотя сейчас я, наверное, этого уже и не помню. И за то, что поцеловала меня тогда в «Цербере». Если мы встретимся когда-нибудь, поцелуй меня так же и прости, если оттолкну тебя снова.