Кофе с мятой

Девушка содрогнулась от нежного прикосновения тёплой руки к её плечу. Быстро придя в себя, Дора вытерла слёзы тыльной стороны ладони и подняла голову. Над ней молча стоял Драко Малфой, ласково поглаживая её по спине одной рукой, держа небольшую баночку во второй. Француженка наблюдала, как парень осторожно взял её за руку, где всё ещё продолжала кровоточить рана. — Долли, тебе не нужно заступаться за святошу Поттера. Из — за него у тебя одни неприятности. И что — то я не вижу очкастого рядом с тобой сейчас. С этими словами он стал замазывать рану Доры белой желеподобной мазью с не очень приятным запахом. Монсиньи ощутила приятное лёгкое покалывание, посмотрев на руку, наблюдала, как прямо на её глазах ранее глубочайший порез стал заживать. Она больше не чувствовала той жгучей боли. Кожа постепенно зарастала до тех пор, пока не остался еле заметный шрам возле большого пальца. Он её исцелил. Он ей помог. Вновь. Дора молча коснулась его тонкой жилистой руки, безымянный палец которой украшал большой серебряный перстень. Румянец окрасил её щеки. В нос ударил запах мяты и гвоздики. Невозможно было описать то сладостное чувство, овладевшее ею в ту минуту. Их тянуло друг к другу, словно магнит. Драко опёрся обеими руками на подоконник, на который взобралась Дора, глядя ей прямо в глаза. С каждой секундой расстояние между ними становилось всё меньше и меньше. Гриффиндорка покрывала его пылающие щёки лёгкими поцелуями, сильно сжимая галстук блондина. По всему телу пробежал пылкий огонь. В тот момент на девушку нахлынула беспомощность, она чувствовала, как что — то мягкое обволакивает её, лишая воли. Она мечтала отдаться чувствам прямо сейчас. Зелёные глаза Доры загорелись ненасытным пламенем. — Чего ты хочешь, Долли? — маняще шептал Малфой на ухо, слегка поглаживая её поясницу. Монсиньи прижалась к нему, будто он её единственное спасение. Рука девушки бродила по его рубашке. Перебирая пальцами каждую пуговицу, она внимательно наблюдала за его мимикой, дойдя до ключиц. Долгое молчание Дора прервала таким же ласковым шепотом: — Я хочу, чтобы моё сердце всегда содрогалось при одном твоём виде. Хочу пьянеть от мысли, что ты рядом со мной. Хочу подчиняться твоим поцелуям, которые пропитывают меня, словно тёплый дождь, до самых глубин сердца. Драко порывисто схватил девушку, отбросил упавшие на глаза волосы. Слизеринец глубоко вдохнул, втягивая цветочный пряный аромат жасмина и нежной розы. Медленно наклонившись, он услышал, как у Доры перехватило дыхание. Не сумев сдержать улыбку, платиноволосый блондин вспомнил, что так случалось каждый раз, когда они были в нескольких миллиметрах друг от друга. Монсиньи запустила пальцы в волосы Драко, активно перебирая каждую прядь. Парень взял девушку за подбородок, слившись с ней в опьяняющем поцелуе. Дора ещё сильнее ухватилась за его светлые шелковистые волосы, раскрыв губы. Им было всё равно, заметит ли их кто — то. Самое главное то, что сейчас они рядом, имеют возможность отдаться, насладиться друг другом. Гриффиндорка не хотела, чтобы этот миг заканчивался. Кто бы мог подумать, что Драко Малфой — самовлюблённый парень, лишённый осознания, что такое забота и доброта, прямо сейчас проявляет ей свою нежность, мягкость и теплоту. Она стала его единственной причиной для улыбки. С того момента, как он чуть не потерял её, он понял, он дал себе слово, что всегда будет защищать её, несмотря ни на что. Даже от самого себя. Она была его полной противоположностью, и именно эта черта так сильно тянула парня к этой гриффиндорке. Говорят, что глаза человека отражают его душу. Каждый раз он ловил на себе взгляд пары драгоценных чистых изумрудов. Она пленила его. Захватывала, словно морская пучина, не давая возможности выбраться. Драко никогда не верил в привязанность и любовь. С самого детства родители закладывали ему, что это бесполезное чувство. Влюблённым человеком легко манипулировать. Так всегда твердил его отец. Чему мог научить его человек, который по жизни был трусом и все жизненные проблемы решал за счёт своего статуса? Но с появлением Доры вся его жизнь изменилась. Она разделилась на две части. Парень перестал ощущать себя одиноким. Рядом с ней Драко чувствовал себя живым, нужным. С самого детства ему не хватало лишь одного — тёплых объятий и ласковых слов. И только она могла подарить это ему. Только возле неё он чувствовал себя нужным и желанным. Одна её улыбка готова растопить весь лёд, который слизеринец так долго прятал в своём сердце.

***

Долорес Амбридж была назначена на пост Генерального инспектора Хогвартса. Это стало сущим адом для всех студентов. Каждый шаг, каждый вздох любого теперь был под пристальным контролем этого «чуда в перьях». За малейшее нарушение следовало жестокое наказание. — Ситуация в Хогвартсе ещё хуже, чем я опасалась. Корнелиусу придётся действовать решительно! — твердило «розовое помешательство». — Это просто немыслимо! Мерзкая злобная горгулья! — возмущалась Дора, сидя в компании нескольких гриффиндорцев в их уютной гостиной перед тёплым камином, наблюдая за яростными языками пламени. Рядом возле неё на диванчике расположилась Лаванда, пытаясь всячески успокоить подругу. В углу гостиной стояла рассерженная Гермиона. Больше всего её смутил вопрос о сдачи СОВ. — Она же совсем не учит нас к сдаче экзаменов. Мы не умеем защищать себя. — Гермиона, — спокойно обратился к девушке Гарри, сдерживая свой пыл. — Тебя больше волнуют экзамены или то, что Амбридж собирается захватить Школу? Поттер ещё совсем недавно вернулся с наказания Амбридж. В отличие от Доры, профессор решила здорово отыграться на нём. Его рука всё так же истекала кровью, пачкая небольшой платок, которым парень обматывал свою рану. Друзья были крайне удивлены, узнав, что француженка, вернувшись от этой старухи в бантах, обошлась лишь малым шрамом. Они начали чувствовать, что Монсиньи словно им что — то недоговаривает. Но что именно — оставалось загадкой. Всё чаще она могла беспричинно пропасть на полдня, затем спокойно сидеть в библиотеке за учебниками, как — будто ничего не произошло. Гермиона всё чаще стала замечать, что в Большом зале Дора всегда сидит в напряжённом состоянии. Француженка будто бегает взглядом по столам, ища кого — то определенного. Несколько раз она пыталась поговорить с подругой, но та лишь отшучивалась, либо, когда единожды вовсе была в плохом настроении, сказала: «Я не хочу, чтобы вы от меня отвернулись».

***

По холодным одиноким стенам Выручай — комнаты эхом разносились оглашённые крики и различные заклинания. Волшебные палочки летали во всех направлениях. Студенты требовали справедливости. Многие желающие волшебники и волшебницы Хогвартса, во главе с «золотой троицей» решили создать «тайную организацию» — Отряд Дамблдора, чтобы подтянуть свои практические навыки, а также, быть готовыми в случае внезапного нападения. Некоторые предложенные заклинания Дора ещё изучила вместе со своей бабушкой Нинон. — Смотри, Невилл, палочку нужно держать немного выше, — обращалась девушка к гриффиндорцу. — Экспеллиармус, — сосредоточившись, громко произнес Лонгботтом. Дора почувствовала, как резко из её руки вырвалась волшебная палочка. Каждый день все члены Отряда упорно занимались, повышая свои навыки и помогая другим. Им приходилось скрываться от назойливого Аргуса Филча, который буквально пронюхивал их каждый шаг, желая словить студентов на горячем. Монсиньи упорно работала над собой, дополнительно изучала различную литературу по технике боя и правилам защиты. С каждым днём она всё больше и больше практиковалась, проводя ночи в гостиной Гриффиндор под успокаивающие потрескивания дров рядом стоящего камина. В очередной раз, укутавшись в тёплый бежевый шерстяной плед, которой достался девушке от её горячо любимого отца, Дора погрузилась в чтение. За окном бушевала грозная зима, рисуя на стекле различные узоры. Где — то вдали слышно унылое пение зимних магических птиц. Расположившись поудобнее на мягком красном диванчике, гриффиндорка вновь погрузилась в собственные мысли о её прошлом. Монсиньи представила, будто сейчас она находится в объятиях Гильберта, а прямо из — за угла к ней выйдет Ребекка. Лишь при одном воспоминании о матери, сердце Доры сжимается, разрывается на мелкие кусочки. Каждый из этих кусочков разрывается на ещё более мелкие крупицы, разъедающие её душу, вопящие: «Pitié, maman, reviens». — Maman, pourquoi es-tu partie quand j’ai tellement besoin de toi, — прошептала девушка, вглядываясь в языки пламени, агрессивно пожирающих старые дрова. Такое же ощущение поедало её изнутри. Адский огонь, прожигающий всё её нутро, заставлял чувствовать невыносимую боль вины, что в тот злосчастный день она оказалась не в том месте. «Я могла спасти её, я могла помочь ей», — слова то и далее уселись в её голове. Тихие шаги босыми ногами по каменным ступеням заставили Дору прийти в себя. Вытерев тыльной стороной ладони остатки слёз на румяных щеках, девушка положила старинную книгу древних заклинаний, которую так и не смогла дочитать, возле мирно спящего рыжего кота Гермионы — Живоглота. — Дора, — полушёпотом обратилась к одногруппнице Лаванда, крепко окутываясь в нежно — розовый халат. Заспанная, слегка опухшая, ещё не до конца отошедшая ото сна блондинка подошла к камину, медленно протянув к нему руки в поисках тепла. Её пушистые волосы были собраны в небрежный пучок, завязаны бантиком, под цвет её халата. Монсиньи, в ответ на слова подруги, нежно ей улыбнулась, приглашающе постукивая по месту рядом с собой. Поправив свои слегка растрёпанные волосы, Браун приобняла гриффиндорку, аккуратно положив ей свою голову на плечо, обращаясь: — Знаешь, — спустя недолгое молчание начала Лаванда. — Хоть я родилась в семье чистокровных волшебников, после поступления в Хогвартс многие относились ко мне с неким пренебрежением. Все считали меня легкомысленной, немного глупой, в глазах сокурсников то и дело я читала слова: «Глупая Лаванда, бестолковая волшебница». Я полностью закрылась в себе. Единственной опорой на то время была лишь Парвати, которая всё равно предпочитала проводить больше времени со своей сестрой. Тогда я поняла лишь одно — ты никому не нужен, кроме самого себя. Всем плевать на твои проблемы, переживания, внутренние мучения. Никому нет дела до тебя. Лучший твой друг — это ты сам. В эту секунду Дора почувствовала, как после этих слов Лаванда стала тяжелее дышать. Та, в свою очередь, крепко сжала руку своей подруги. Сглотнув комок обиды, девушка продолжила: — Я постоянно ощущала себя одинокой. До того момента, пока ты не пришла к нам. После нашего с тобой знакомства я будто вновь ожила, — Монсиньи услышала тихий, еле заметный всхлип, отчего её сердце начало дрожать. — Ты подарила мне шанс почувствовать себя кому — то нужной, Дора. Ты стала словно частью меня, от которой я не могу отказаться. Ты как старшая сестра, которая всегда выслушает, сопереживает, поддержит, даст нужный совет и никогда не оставит в одиночестве. Ты всегда мне помогала, взамен не требуя ничего. После своего длинного монолога, каждое слово которого обволакивало душу Доры искренней благодарностью, ещё раз поправив свои волнистые непослушные волосы, гриффиндорка медленно спустилась с диванчика на мягкий ковёр такого же цвета. Став на колени и положив замёрзшие, слегка шершавые руки в тёплые ладони француженки, блондинка продолжила, уже не сдерживая слёз: — Ты всегда помогала мне верить в себя. Даже тогда, когда сама нуждалась в помощи, — Лаванда ещё крепче сжала руки русоволосой подруги. — Позволь хоть один раз мне помочь тебе. Я же вижу, Дора, как что — то неумолимо терзает твою душу. Каждое утро твои глаза бегают по сторонам, ища что — то или кого — то. Ты постоянно молчишь, никому не раскрываясь. Твои мысли стали холодной одинокой темницей, куда ты никого не впускаешь. Что — то терзает тебя, я это вижу. Позволь себе довериться мне. Эти слова стали для Доры, как нож в сердце. Ей было больно и стыдно слушать такое от подруги. Она прекрасно понимала, что Лаванда была права. Друзья были готовы отдать за неё жизнь, в то время как сама француженка отдалялась от них, блуждая в своих мыслях, закрываясь невидимым щитом. Освободившись из рук Браун, Монсиньи прикоснулась к своим алым губам. В тот момент перед ней сразу возник он. Высокий, светловолосый, в идеально выглаженном костюме, острыми скулами, прекрасными серо — голубыми глазами, взгляд которых невозможно забыть. Закрыв глаза и сильно выдохнув воздух, освобождая свои лёгкие, вместо Доры заговорило её сердце: — Я чувствую себя сейчас маленьким, беззащитным цветком, которому суждено пройти множество преград, чтобы наконец достичь своего счастья. Самое первое моё испытание началось ещё в раннем детстве, когда мои же собственные родители отказались от меня, оставив на улице, без ничего. Я была не такой, как все, из — за чего меня посчитали странной, неуравновешенной. Я, маленькая девочка, ещё не познавшая мир, стала как кость в горле для своих же родителей, самых близких мне людей. Благодаря моей новой семье я обрела дом, заботу и семейный очаг. Чувство, когда тебя действительно ценят и любят — самое непередаваемое, что только есть на свете. Но судьба решила сыграть со мной злую шутку, лишив меня женщины, которая стала для меня больше, чем просто мать. А я стала для неё намного больше, чем просто дочь. В этих стенах я также нашла человека, который принял меня такой, какая я есть, несмотря на фанатичные соблюдения чистокровности его семьи. Дочь магла и сквиба. Какой позор для волшебника, подумает каждый. Но только не он. Благодаря ему у меня открылось второе дыхание, я взглянула на жизнь с иной стороны. Я думала, что наконец нашла, познала своё счастье. Из покрасневших глаз Доры вновь полились слёзы по её горящим щекам, словно прозрачный ручеёк, оставляя мокрые следы на её одежде: — Но я не могу поделиться с вами этим счастьем, поскольку я буду отвергнута вами. Я не могу рисковать своими единственными друзьями, которыми так крепко дорожу, которые стали моей маленькой, но очень тёплой второй семьёй. Если я расскажу — я потеряю всё. А в этот раз я ни за что не позволю разрушиться моей семье. Я слишком много потеряла в этой жизни. Прошу, Лаванда, не позволяй мне ещё больше чувствовать себя чудовищем, который думает лишь о себе и врёт прямо в глаза людям, которые каждый день раскрывают своё сердце для помощи. Договорив свои последние слова, Дора всхлипнула, быстро подвелась, подобрав свою книгу и мигом направилась в сторону спальни девочек. На краю лестницы её остановили последние слова подруги: — Мы всегда будем любить тебя. Отвергнуть тебя — отвергнуть самих себя. Я не буду давить на тебя, если ты сама этого не хочешь. Лишь знай одно: я всегда готова тебя выслушать, и мне плевать, какую правду ты скрываешь. И не только я, все мы. Ты навсегда останешься для нас той самой жизнерадостной Дорой Монсиньи, которую мы знаем.