***
Когда луна вновь станет золотой, И радуга разгонит облака, Когда луна вновь станет золотой, И ты ко мне вернёшься навсегда. Элвис все так же голосил где-то, и это начало уже порядком надоедать. Все же нельзя целый день слушать одну и ту же песню. Это неправильно. Айлин хотела бы скрыться от этого, но это вряд ли случится, потому что музыка разносилась по всей пустоши. Может быть, Бейкеры совсем там с ума сошли? Неужели не надоело? — Где ты была? — Айлин думала, что сможет прошмыгнуть в дом незаметно для всех, но ее планы быстро рассыпались. Джози смотрела на нее с легким укором. Смотрела так, словно она совершила сейчас какое-то преступление. Конечно, она нарушила правило — ушла и никому и ничего не сказала. Если бы Нэлли не осталась дома, то она бы безусловно прикрыла ее. Но кузина решила помочь матери, раз должны были прийти гости. Ей это не очень нравилось, но она решила смириться с этим. Никто не стал заставлять Айлин суетиться на кухне, хотя Девон постоянно названивала сестре и просила, чтобы та научила свою непутевую племянницу хоть чему-нибудь. Джози постоянно говорила на это, что нельзя принуждать человека, если у него к этому не лежит сердце, но Девон, кажется, это не волновало. — Я просто гуляла по городу, — ответила Айлин, придавая своему голосу как можно больше правдивости. — А что? — Ты опять была на холмах и пустошах? Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты туда не ходила? — Да что там такого? — Айлин все искреннее не могла понять, почему им туда нельзя ходить. — Зло там бродит, — просто сказала Джози. — А теперь давай быстро мыть руки и за стол. Айлин с трудом понимала, а что это такое за зло, которое бродит там, по склонам. Да и вообще, что есть зло? Ее местный фольклор, расцветший пышным цветом во время Средних веков, скорее вгонял в недоумение, чем пугал. Все это были простые суеверия. Местные сказки ее мало впечатляли, хотя это могло быть потому, что она являлась американкой. Под впечатлением от пейзажей Уэльса возникло много народных преданий. Этому способствовало и то, что кельты всегда были хорошими рассказчиками, и то, что англичане сами любили эти сказки. Романтичное побережье и сельская местность центральных районов послужили местом действия для целого ряда историй, которые часто рассказывал Джимми вечерами, когда они сидели в беседке среди ароматных цветов. Самая известная из них была про мост Дьявола, названный так из-за истории, в которой хитрая старушка обманула дьявола, когда шла через этот старинный мост. Как и всякий уважающий себя и путников чертов мост состоит из целых трех мостов, построенных друг над другом. Нижние два — каменные, верхний — железный. По мосту Дьявола люди ходили с конца двенадцатого века, переброшен он через речку Мынак. Он был над водопадом, что для этой местности не редкое явление. Отсюда и легенда, что прорабом стройки был сам Сатана. В качестве расчета лукавый потребовал душу первого смертного, прошедшего по новому мосту. Местная бабка-собачница перехитрила черта, пустив первой одну из своих собак. Еще можно вспомнить, что за Долгелау возвышается гора Кадер-Идрис, названная в честь мифического великана и воина. Говорят, если проведешь ночь на каменном «Троне Идриса», то непременно станешь либо поэтом, либо умалишенным, либо покойником. Джимми все обещал, что однажды они туда поедут, но Айлин давно поняла, что он врет. Ничего он не собирался исполнять. Он такой же лживый, как и все политики, что раздают обещания, но никогда не исполняют их. Но самое большое впечатление на Айлин произвела история про местные рождественские обычаи. Она никогда не была здесь в это время года, но помнила, что рассказывала мать. Та всегда поджимала губы, когда прекращала говорить, опуская глаза в пол. Айлин не могла понять, что именно тревожит мать. — Мама, а в чем дело? — Просто я никогда не любила Уэльс. Трудно было сказать, чем это было: правдой или все же ложью, но приходилось ей верить. Хотя Айлин думала, что вряд ли дело было в местных призраках. Святки традиционно считаются разгулом демонической своры собак Кун Аннун, встреча с которой предвещает неминуемую смерть. Но Кун Аннун могут появляться и во время других больших праздников. Мари Луид же исключительно зимний обычай, но он не связан с Рождеством. Он больше похож на новогодний ритуал, а если быть точным, то на проводы старого года, который ходит по домам и собирает дань. Мари Луид мог длиться очень долго, почти весь январь. Каждый, к кому приходила Серая кляча, откупался от нее, дабы могла прийти весна, с которой обычно и было связано ощущение наступающего нового года в традиционных древних календарях. Серая кляча ходила по домам. Что же она делала? Бродила она не одна. Ее сопровождали обычно пять-шесть человек, переодетых в разнообразных персонажей. Вся эта веселая компания, шумя и иногда играя на музыкальных инструментах, ходит от дома к дому, чтобы обнаружить, что все дома заперты. Задача компании — попасть в дом. Когда группа подходит к дому, начинается основная часть ритуала. Процессия во главе с зомби-лошадкой просит разрешения спеть песню. Когда им его дают, они жалобно поют о том, как им тяжело жить, как на улице зябко и противно, и просят пустить в дом, накормить их пирогами и напоить элем. Задача хозяина не пустить в дом эту подозрительную свору. Поэтому в ответ он тоже жалуется на то, что год был плохим и у него нет ничего, чтобы поделиться с пришедшими. Хозяин должен отвечать обязательно в стихах. Но эта часть обычая — ритуальная. И просители и хозяин обычно знают свои традиционные тексты. А вот затем начинается произвольная часть, от которой зависит отведают ли гости хозяйского эля. Начиналась поэтическая битва между хозяином дома и лидером группы. В ход шло все: загадки, колкости, даже оскорбления, но обязательно в рифму. Обычно все приводило к взаимному удовлетворению соревнующихся. Не каждый хозяин мог импровизировать в стихах долго, а некоторые не могли вообще, а вот лидер группы как раз подбирался из тех, кто мог быстро и остро ответить и за рифмованным словом в карман не лез. Хозяева в итоге сдавались и пускали лошадь в дом. В дом требовалось не зайти, а вбежать, как будто за тобою гонятся все демоны ада, а сама лошадь начинала гоняться, щёлкая челюстью, за домашними, пока её не успокаивал лидер группы. После этого группу кормили, поили и давали денег. Но иногда хозяин все-таки побеждал и тогда побежденные должны были отправляться восвояси. Но так случалось редко. Так стало в прошлом веке, но вот еще в более давние времена говорили, что все было иначе. Именно про эти дни Джимми зачем-то любил травить странные истории, чтобы потом, наверное, совсем не хотелось спать. Примерно такие же истории были про Плезантроуз. Они были полны кого-то странного мрачного садизма. Впрочем, как говорил дядя Эдди, протестанты всегда были склоны везде и во всем искать каких-то призраков и ведьм. Их жизнь была полна суеверия — слепого и зачастую бессмысленного. Учась в католической школе, ходя на уроки богословия, читая молитвы, Айлин все равно не была религиозной. Ей было просто не свойственно это. Она не могла полюбить то, что вызывало у нее множество вопросов, а раз никто для нее не мог найти путных ответов, то и религия перестала ее интересовать. Она все делала на каком-то автомате. Делала все, что от нее требовалось, но никакой любви в этом не стоило искать. — Давай марш мыть руки и за стол, — скомандовала Джози, понимая, что от племянницы она не услышит никакое внятное объяснение. Айлин не хотела ужинать. Она вообще бы предпочла запереться в своей комнате, и просто почитать книгу. Опять ее посадят напротив Джимми, и он будет весь вечер пялиться на нее. Вернее, делать вид, что накануне ничего такого и не случилось. Все время Джози и Дейзи разговаривали. В основном это были городские сплетни. Ничего особенного, чтобы включаться в их разговор. Нэлли вечно закатывала глаза на это, делая так, чтобы никто и не заметил, как ей все это уже надоело. Джимми же пытался вяло поддерживать их разговор, а Айлин ковырялась в тарелке. Она все никак не могла выкинуть из головы то, что Джимми ей сказал вчера. Она, как настоящая и самая последняя идиотка, призналась ему в чувствах. Просто сказала, что у нее на сердце и душе. А он лишь посмеялся, дав понять, чтобы она не обманывалась на его счет. — Да что вообще с тобой? — она потупила взгляд. — Это потому, что тебе всего лишь тринадцать. Ты еще сто раз потом передумаешь, — спокойно сказал он, но в его голосе слышалось некоторое презрение. Конечно, она же сопливая малолетка, которая ничего не понимает в жизни. Вообще не способная ничего чувствовать по-настоящему и наслаждаться жизнью. Джимми ясно дал ей понять — не стоит обольщаться. И тогда она спросила у него, а вообще испытывает ли он хоть какую-то симпатию по отношению к ней и он сразу же ответил, что ничего, кроме давней привязанности. Это разбило ей сердце. Она просто не думала, что все может быть вот так. Айлин сразу же поникла, боясь произнести хоть что-то. Джимми не видел в ней женщину. Он вообще стал каким-то странным.***
— На обиженных вообще-то воду возят, — услышала она голос Джимми, когда вышла в сад, чтобы потрясти яблоню, и пусть плоды были недозрелыми, уж очень хотелось терпких кислых яблок. — Я с тобой вообще не разговариваю, — Айлин не стала даже смотреть на него. — Слушай, твой папаша-сенатор даже не допустит того, чтобы я попал в вашу семью. Так что, может быть, все даже к лучшему, — просто сказал он. — Откуда ты знаешь, что сделал бы мой отец? — это несколько взбесило ее. — Ты даже не знаком с ним. — Зато я знаком с породой таких людей. Они редкие снобы, которые считают, что раз они чего-то добились по жизни, то и получается никто им особо не ровня, — Айлин обернулась к Джимми. Он стоял в тени, и свет от фонарей не падал на него. Почему-то в воздухе была разлита тревога. Трудно было сказать, что именно напрягало Айлин, но волосы на теле слегка приподымались. Даже птицы притаились. Но не стоило этому всему придавать хоть какое-то значение, иначе можно сойти с ума. Айлин постаралась прогнать странное ощущение, внушая себе мысль — рядом Джимми, с ним не может быть плохо. — Ничего ты не знаешь, — прошипела она. — Все же ты мало знаешь мир за пределами Уэльса. — Мне достаточно знаний, чтобы судить о людях, — Джимми засунул руку в брюки. Айлин видела, как мелькнули его часы: свет тусклого фонаря попал на крышку его циферблата. Хотя на время Айлин показалось, будто у него в руках нож. Это, наверное, все вино. Именно в нем все дело. Не стоило поддаваться на уговоры Джози. Бокал был лишним. — И все же… — И все же ты просто, как всегда, все драматизируешь. — Нет, — Айлин посмотрела на него несколько осуждающе. — Что — нет? — Джимми сделал к ней шаг, и Айлин словно ощутила удар. — Не подходи ко мне, — прошипела она. — Айлин! — Я тебя ненавижу! — это было самое сильное проклятие, какое она только могла послать в его сторону. — Что с тобой? — Ничего! — она не могла сказать ему правду. Да и сама не могла найти ответ. Она не знала, что именно двигало ею сейчас. Не знала, откуда взялся ее страх. Он гнал ее подальше отсюда, заставлял пятиться назад. Это был инстинкт самосохранения, ведь о нем постоянно рассказывали в школе. У животных он всегда срабатывает при опасности. Правда лишь у диких. Но Айлин и ощущала себя дикой антилопой, за которой начал охоту ягуар. Глаза Джимми странно сверкнули в темноте. Она сглотнула, начиная паниковать. Ей не пришло в голову ничего, кроме бегства. Просто бежать, не оглядываясь назад! Только не останавливаться! Она ощущала, что Джимми кинулся за ней. И это еще больше напугало ее. Айлин на миг оглянулась назад, заметив его черную тень. Вот же черт! Что ему надо от нее? Она ничего не понимала. У нее уже кружилась голова, а грудная клетка вздымалась так, что еще чуть-чуть и сломается. Айлин кинулась в сторону пустошей, зная, что там проще спрятаться и скрыться. Хотя нет… Это был обман, но ей проще было сейчас убежать от Джимми. Она старалась не замечать, что ей совсем нечем дышать, а икроножные мышцы сводит так, что боль стала почти невыносимой. Айлин хотела было остановиться. Всего лишь на миг, но вместо этого упала на траву. А потом на нее опустилась тьма.