Перелёт

Чем дольше они сидели и чем ближе становилось время начала посадки в самолёт, тем больше Чонгук замечал, что Тэхён начинает нервничать. Он стал всё чаще менять позу, словно никак не мог устроиться с удобством, вскоре принялся постукивать ногой по полу, а его руки, и так не особо способные находиться без движения, словно зажили своей жизнью, постоянно что-то трогая, поправляя, разглаживая... — Волнуетесь? — спросил Чонгук вполголоса. Тэхён посмотрел на него и облизнул губы, а потом сложил руки на груди в защитной позе и закинул ногу на ногу. Чонгук решил, что он не хочет отвечать, и не надо было поднимать эту тему вообще, однако Тэхён произнёс: — Пытаюсь интенсивно насладиться оставшимися минутами на твёрдой земле. Весь в лихорадке от того, что осталось их не так уж и много. Чонгук не смог придумать, что на это ответить. И вдруг Тэхён спросил: — Вы же никуда не исчезнете? Прозвучало это так беспомощно, что у Чонгука всё перевернулось внутри. Если Тэхён настолько боится летать, как же он умудряется заставить себя пользоваться авиасообщением, да ещё и на регулярной основе? — Кажется, я недооценил вашу аэрофобию, — произнёс Чонгук с беспокойством. — Мне только непонятно, как вы летаете самолётами в отсутствие всякой моральной поддержки? — Загоняю свои страхи так глубоко, чтобы даже не высовывались, — ответил Тэхён. — А сейчас? — А сейчас я встретил вас и совершенно расклеился. — Это не лучшее известие, — пробормотал Чонгук. — Как бы нам обоим не начать жалеть об этой встрече. — Я не начну, — сказал Тэхён быстро. Чонгук посмотрел ему в глаза и опять, в который уже раз за сегодня заметил в них то странное выражение. И не смог ничего ответить, потому что не понимал до конца, начнёт ли жалеть сам. Одна его половина, рациональная, та, которая взяла верх на паспортном контроле и сразу после него, орала, что уже жалеет, что нахер бы пошёл этот долбучий Тэхён, и встреча с ним пошла бы туда же. А вторая, иррациональная половина, истекала сейчас кровью и уверяла со слабой дрожащей улыбкой, что эти страдания — ничто в сравнении со счастьем узнать, что Тэхён существует, даже если кроме факта существования он ничем не засветится в жизни Чонгука и вскоре уйдёт из неё навсегда. — Вижу, что сами вы в сомнениях, — сказал Тэхён. Чонгук уловил в его голосе грусть. — Я в сомнениях только от того, что не могу вам помочь сейчас, — сказал Чонгук. — И от того, что нам пришлось встретиться в обстоятельствах... личных... в которых мы оба сейчас находимся. Но... я не жалею, что мы познакомились. Вы правы. Наверное, так должно было быть. Тэхён едва заметно выдохнул — как показалось Чонгуку, с облегчением. — Я хотя бы могу теперь не винить себя за то, что привязался к вам тогда, — сказал Тэхён. И вот опять то же самое. Это слово "привязался" было такое неоднозначное... Тэхён мог бы сказать "обратился", "подошёл", на худой конец "пристал", а он сказал "привязался", будто сердцем прикипел, не на один раз — надолго... Но это опять и снова ничего не значит, и кроме шизы у Чонгука в голове никаких скрытых смыслов тут нет. — Вдруг я и правда увижу какую-нибудь вашу выставку, — сказал Чонгук. — Тогда не буду кусать локти из-за того, что однажды грубо отшил её организатора просто потому, что ненавижу случайные разговоры в транспорте. — Значит, мне повезло вдвойне, — сказал Тэхён. — Не только в том, что я решил вас помучить своими вопросами и проблемами, но и в том, что вы меня приняли. В этих словах было столько пищи для подкормки шизы, что Чонгуку даже стало немного смешно — нервным таким смехом. Эти слова про мучения... Тэхён мучил Чонгука просто потому, что существовал вот такой — молодой, интересный, женатый и многодетный. А чего стоят слова про то, что Чонгук его принял именно таким в свою часть объективной реальности? Да с ума можно сойти просто. Хотя ничего этого Тэхён не имел в виду. С чего бы ему иметь в виду подобное? И вообще неизвестно, может быть он со всеми такой располагающий и доверительно-открытый, и будь на месте Чонгука кто угодно другой, сейчас Тэхён точно так же разговаривал бы с ним. — Если честно, я не хотел бы, чтобы вы запомнили меня как какого-то безвольного нытика, — сказал Тэхён, и в этот раз его голос зазвучал уже жёстче. Теперь можно было легко представить, как он управляет массой людей. — Спасибо, что позволили признаться вам в моих слабостях. Не волнуйтесь. Я возьму себя в руки, как и всегда. Подумаешь — перелёт! Ничего не случится. Чонгук кивнул, и они замолчали снова. Тэхён ещё раз повозился на сидении и наконец устроился, как ему надо. Так они просидели с четверть часа. Народ вокруг начал потихоньку шевелиться, вставать, ходить туда-сюда, но сотрудников авиакомпании видно всё ещё не было, на посадку никто не приглашал, дополнительных объявлений не делал, и что вообще происходит, не сообщал. В 17-15, запланированное время вылета, никакой вылет не состоялся. Тэхён встал, но никуда не ушёл, а просто повернулся спиной к залу, скрестил руки на груди и стал смотреть в окно. Чонгук поднял глаза на его неподвижную и напряжённую фигуру, а через несколько секунд почувствовал, что сам больше не может усидеть на месте. Он тоже поднялся и встал с Тэхёном рядом. Вдалеке, на видимой отсюда части лётного поля, маневрировали другие самолёты, а их самолёт всё так же стоял у рукава гибкого гофрированного перехода для пассажиров. Люк багажного отделения в боку самолёта был открыт. Также был разгерметизирован и открыт один из люков — пассажирских дверей — в середине салона (к нему был приставлен дополнительный трап), а внизу, под брюхом самолёта, возле стойки переднего шасси, суетились то ли рабочие, то ли подсобный персонал аэропорта, все в одинаковых серых комбинезонах. — Не всё погрузили, что ли? — спросил Чонгук будто бы у самого себя. — Или перепутали багаж, — сказал Тэхён. — Надеюсь, что ничего хуже. Чонгук посмотрел на него и увидел, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих плечо. — Да, — сказал Чонгук. — Багаж вечно путают всегда и везде. Зачем нам торчать в самолёте, пока они там разбираются? Побудем пока здесь. Тэхён кивнул и переступил с ноги на ногу. Получилось, что они с Чонгуком теперь снова стояли почти плечом к плечу, как в очереди на паспортный контроль. Через пятнадцать минут багажный люк задраили, но боковой пассажирский люк остался открытым. Из него показался человек в лётном кителе с погонами, возможно, один из пилотов, по трапу спустился вниз и прошёл куда-то вперёд, ближе к носу самолёта, скрывшись из вида. Вскоре Тэхён и Чонгук увидели, как начали вращаться лопасти правого двигателя, раскрутились и снова снизили обороты. Потом вверх-вниз задвигались закрылки, встали на места, и двигатель правого крыла заработал снова. И снова отключился через несколько секунд. Человек в кителе по трапу вернулся в салон, но боковой люк снова осталася открытым, и трап никто не убирал. Следующие десять минут двигатель то включали, то останавливали, и ничего не происходило. А потом откуда-то со стороны подъехала машина явно технического вида, из неё вышли люди в спецодежде, наверное, лётные техники, вытянули из кузова лёгкую лестницу, пристроили её к крылу, и один из техников полез наверх. В боковом пассажирском люке самолёта опять показался пилот. В руках он держал рацию или подобное устройство, Чонгук не мог точно рассмотреть. Пилот что-то сказал в рацию, и тот техник, что стоял на самом верху приставной лестницы, возвышаясь над плоскостью крыла почти до пояса, видимо ему ответил. Пилот помахал рукой, техник ответил тем же, затем спустился на пару ступеней и полез под крыло, в двигатель. Через минуту рядом установили ещё одну лестницу, и к первому технику присоединился второй. — Я не могу это видеть, — произнёс Тэхён, отвернулся от окна и буквально рухнул в кресло. Чонгук тут же сел рядом. Тэхён наклонился вперёд, упёрся локтями в колени и уткнулся носом в сцепленные в замок руки. Чонгуку хотелось подбодрить его не пустыми словами, а как-то существенно и убедительно, но ничего убедительного на ум не приходило, потому что они оба это видели: посадка задерживается дольше положеного, потому что ремонтники прямо сейчас ковыряют движок. Утешительной белиберды вроде "Всё будет хорошо" тут было явно недостаточно. Тэхён тем временем опустил голову ещё ниже и теперь опирался на руки не носом, а лбом. Чонгук, который уже сам начал испытывать беспокойство по поводу предстоящего полёта, неожиданно для себя протянул руку и похлопал Тэхёна по плечу. Тэхён вздрогнул, резко выпрямился и оглянулся на Чонгука. Тот отдёрнул руку, будто дотронулся до раскалённой сковородки. — Простите. — Простите. Они произнесли это одновременно, глядя друг на друга с испугом, который медленно, но всё же отступал: Тэхён понял, что это не рука Смерти, а всего лишь его попутчик, а Чонгук — что Тэхён не собирается врезать ему прямым справа за то, что полез куда не следует. — Я должен вас как-то утешить и сказать, что волноваться не о чем, — объяснил Чонгук, когда первое замешательство прошло. — Хотя меня самого сейчас не смогли бы утешить никакие слова. Не мог просто так сидеть. — Да, — ответил Тэхён после секундной паузы. — Словами тут мало что можно... Потом он сел в кресло поглубже, откинувшись на спинку, и Чонгуку показалось, что он хочет придвинуться поближе, но то ли сам этого не осознаёт, поэтому ничего конкретного не делает, то ли осознаёт, но стесняется. Тогда Чонгук (была не была, терять особо нечего) тоже сел ближе к спинке и немного расползся на сидении, будто ему не хватало места. С его широкими плечами ему не составило труда слегка вторгнуться на территорию Тэхёна. Тот ещё раз вздрогнул, когда их плечи соприкоснулись — просто от того, что Чонгук задел его (особо почувствовать там было нечего, кроме механического воздействия, поскольку Тэхён был в рубашке, а Чонгук — в своей лёгкой куртке). Затем Тэхён постепенно расслабился и через несколько минут уже сидел буквально привалившись к Чонгуку. Чонгук замер в одной позе, боясь пошевелиться и спугнуть его неловким движением. Вдруг Тэхён решит, что Чонгук только сейчас заметил, как они близко, или что Чонгуку стало неудобно физически, неприятно психологически или что-то ещё, и он пытается стряхнуть руку Тэхёна и отодвинуться? Чонгук боялся даже слишком глубоко дышать. Да это у него и не получилось бы сейчас. Хорошо, что дышать удавалось хоть как-то. Тэхён, прижавшийся к его плечу и почти этого не скрывавший, был слишком близко. Слишком близко. Тэхён. О, Господи... В 18-00 появился представитель авиакомпании, занял стойку у дверей выхода на посадку, где предстояло показывать билеты, но посадку не объявил, никаких сообщений тоже не сделал, и по его лицу было ясно, что время посадки и вылета не знает не только он, но и вообще никто. Чонгук смотрел на него некоторое время, а потом опять отвернулся, сосредоточившись на том, что Тэхён рядом. Тэхён к посадочным процедурам интереса не проявлял. В 18-30 к первому сотруднику JAL присоединилась ещё одна — девушка, у которой Чонгук регистрировался на рейс. Вслед за девушкой подошёл третий сотрудник, японец. Возрастом он был заметно старше тех двоих. Видимо, руководитель их смены. И тогда же наконец сделали объявление, сперва на японском, потом на русском: вылет задерживается на неопределённое время, пассажиров приглашают пройти в VIP-зал для дальнейшего ожидания. VIP-зал означал, что будет горячее питание, но что гораздо более очевидно — вылет вообще под вопросом. Неожиданно Тэхён очнулся. — Пойдёмте, — сказал он. — Видимо, вам судьба побывать в месте максимальной концентрации богатеньких туристов. Затем отлепился от Чонгука (плечу почти сразу стало холодно) и поднялся на ноги. Чонгук встал следом за ним. Они взяли свои немногочисленные пожитки и в числе других пассажирова рейса JAL 422 потянулись за старшим представителем авиакомпании в сторону VIP-зала.