Перелёт

Название этой забегаловки Чонгук не запомнил, хотя видел её тут и раньше. Что-то позитивное, вот и все впечатления. Но забегаловка была явно популярна. Народу там было много, народ в основном пил пиво, но продавалось там не только пиво, так что Тэхён заказал им нормальный обед. Не совсем обед в классическом понимании этого слова, но горячие сандвичи входили в состав, и горячий шоколад тоже. Они заняли маленький столик у окна с видом на лётное поле и самолёты, стоящие возле выдвижных переходников-рукавов. — Сегодня у нас ворота номер один, — сказал Тэхён. Чонгук кивнул. Он вроде бы хотел есть, в том смысле, что испытывал лёгкий голод, но вот аппетита у него не было вовсе. Тем не менее он съел и выпил всё, что Тэхён ему подсунул. Тэхён смотрел на него так, как, должно быть, смотрит мать-старушка на сыночка, который только что вернулся из армии, где у него в основном было всё хорошо, но и горюшка он тоже хлебнул порядочно. В какой бы момент Чонгук ни поднимал глаза от своей чашки или тарелки, он встречался взглядом с Тэхёном. Тэхён смотрел, и смотрел, и смотрел не отрываясь. — После тебя не остаётся никакого мусора, зато куча приятных воспоминаний, — сказал Тэхён полушутя, полусерьёзно, когда Чонгук покончил с едой и отставил от себя тарелку. — Ты просто идеальный. — Ты тоже, — сказал Чонгук. — Хотя я не знаю, что мне после тебя останется. Очень захотелось не просто смотреть на Тэхёна, а изучать его лицо, словно это было какое-то произведение искусства. Долго и неподвижно сидеть напротив и рассматривать его: каждую линию, складочку, родинку. Но времени на это почти не оставалось, уже совсем скоро надо было перемещаться ближе к выходу на посадку. — Останется кроликовый воротник, — сказал Тэхён, прерывая ход мыслей Чонгука. — Фотография. Визитка. Головная боль. Разбитое сердце. Пустота. Он всё понимает, подумал Чонгук. Нет смысла делать вид, что у меня всё нормально, чтобы ему было удобнее принять расставание и возвращение к семье. Он знает, что у меня ничего не нормально. Он знает, в каком состоянии он оставит меня, когда мы расстанемся. Но об этом не обязательно говорить. Он пообещал мне, что я буду не один. Мы ещё двенадцать часов вместе. Вдвоём. Чуть меньше двенадцати часов. Тэхён смотрел на него, подавшись вперёд и слегка наклонив голову. Он явно ждал от Чонгука какого-то ответа, реакции, он не хотел, чтобы между ними повисла неловкая тишина. — Ты оставляешь просто до черта следов, — сказал Чонгук так же полушутя, полусерьёзно. — Ты слишком неаккуратен для приличного человека. — Я никогда не был приличным человеком, — ответил Тэхён, а потом чуть помедлил и добавил тише: — Правда, это выяснилось только сегодня. Чонгук опустил глаза. В теории он осуждал то, что произошло, и если бы о таком услышал, поморщился бы брезгливо. С его стороны всё было опасно и глупо: спутаться с малознакомым женатым парнем и позволить похоти завладеть им в общественном туалете, пусть и чистом, но всё равно. Со стороны Тэхёна это было глупо, опасно и подло: вытворять чёрте-что со случайным попутчиком-студентом в отхожем месте, когда дома ждёт любимая и любящая жена и не менее любимые и не меньше любящие, да к тому же беззащитные маленькие дети. А вот же нет. Оба они перешли черту, которую не было смысла переходить кроме как для удовлетворения сиюминутных желаний, и теперь это событие останется с ними, пока память не сотрёт его. А она не сотрёт никогда. Потому что это было слишком ярко, слишком неожиданно, слишком ненужно, позорно, необдуманно, беспечно, слишком сладко, слишком горько... слишком впервые. И слишком в последний раз. — Тэ, — сказал Чонгук. На Тэхёна он по-прежнему не глядел, хотя надо было, потому что время шло. — Я просто хочу, чтобы ты знал... Я бы никогда такого не сделал... ни с кем другим. Тэхён ничего не сказал, но вдруг Чонук почувствовал, как пальцы Тэхёна касаются его пальцев. Как и сутки назад, когда они только познакомились, когда не знали, что с ними происходит и куда это их заведёт, когда они просто сидели в Бургер-Кинге, и Тэхён протянул руку через стол, чтобы прикоснуться к нему. Чонгук наконец поднял голову и посмотрел Тэхёну в лицо. Тэхён едва заметно кивнул, улыбнулся грустно и произнёс практически одними губами: — Ты должен знать, что я тоже. ------ Из кафе они вышли так, словно рукава их одежды были пришиты друг к другу от линии плеча и до самого локтя. Проще было взяться за руки, обнять друг друга за плечи или за талию, на крайний случай идти под ручку, как иногда делают интеллигентные дамы предпенсионного возраста. Но они не были дамами. Они не были братьями. Они не были радостными непугаными геями-идиотами. Они не были партнёрами. Они не были парой. Они просто не могли оторваться друг от друга больше чем на несколько сантиметров. Чонгуку хотелось находиться рядом с Тэхёном, как можно ближе к нему, ощущать физический контакт, хотелось стоять вплотную к нему, или сидеть, или (ох, Божечки...) лежать. Но вот идти так было неудобно. Однако едва только Чонгук сделал минимальную попытку отстраниться, как Тэхён тут же перехватил его за локоть, потянулся к нему и произнёс ему в самое ухо, касаясь губами ушной раковины: — Не отходи от меня, Чонгук. Не отходи, пока ещё можно. И Чонгук подчинился. ------ Зона ожидания возле первого выхода был разделена на две части тем самым коридором-авеню, который тянулся вдоль всего крыла здания аэровокзала. Коридор уходил дальше, к очередному алкогольно-парфюмерному магазину Дьюти-Фри и зонам контроля пассажиров. В той части, которая непосредственно примыкала к выходу на посадку, свободных мест для сидения уже давно не было, и ожидающие пассажиры просто стояли где можно, в том числе возле окна. В другой части свободные кресла ещё были, хотя и стоящих пассажиров тоже хватало. — Двух мест рядом нет, — сказал Тэхён, бросив короткий взгляд на ряды кресел. — Но можно встать вон там, у стены возле окна. Пойдём? Они пробрались к нужной точке и остановились. Чонгук опустил рюкзак на пол, а Тэхён поставил на него сверху свою сумку. — Давай ты меня обнимешь, — попросил Тэхён. Он стоял спиной к стене и лицом к залу, а Чонгук встал к залу спиной прямо перед ним и этим будто закрывал Тэхёна ото всех. — Немножко, — сказал Тэхён, и взгляд его переместился с лица Чонгука ему за спину. — Левой рукой можно незаметно. Никто не смотрит. Чонгук как бы невзначай прислонился плечом и бедром к стене, просунул руку между стеной и Тэхёном и обхватил его за талию. Он не знал, действительно ли никто не обращает на них внимания, а если обращает, видит ли, что они стоят там не просто так, — и не хотел знать. Тэхён ещё какое-то время смотрел поверх его плеча, а затем наклонил голову, будто собирался что-то поправить в одежде. Однако ничего не сделал, только немного подался навстречу Чонгуку, и его макушка случайно коснулась подбородка Чонгука. Хотя нет. Не случайно, потому что Тэхён так и остался стоять, упёршись головой Чонгуку в подбородок. Чонгук думал несколько секунд, а потом слегка наклонил собственную голову и коснулся губами волос Тэхёна. А спустя ещё пару секунд зарылся в них носом и продолжал целовать, как поцеловал бы ребёнка или младшего брата, потому что парни, оказывается, тоже способны испытывать и проявлять нежность, когда другие парни так в ней нуждаются. Особенно если они друг другу не чужие. Больше нет. По крайней мере на следующие двенадцать часов. Уже меньше, чем на двенадцать. Тэхён, полностью закрытый ото всех за широкими плечами Чонгука, положил ладони ему на грудь и медленно гладил его, не эротично, не для того, чтобы возбудить, а потому что хотел прикасаться — и потому что всё ещё мог. Затем он наклонил голову ниже, так что Чонгуку стало почти невозможно продолжать его целовать, и поцеловал Чонгука сам, прямо в открытый участок кожи над вырезом горловины футболки. Это был один из тех поцелуев, после которых остаются засосы. Чонгук не успел опомниться, как Тэхён поцеловал его снова, в сантиметре от места первого поцелуя. И с той же силой. А потом поцеловал третий раз... Чонгук считал. К шестому поцелую он уже чувствовал, что хочет раздеть Тэхёна и раздеться сам, а затем как минимум повторить то, что было в туалете, а то и зайти дальше. Гораздо дальше. Он не был готов физически, но психологически... Шестой поцелуй возле левой ключицы стал своеобразной точкой невозврата: больше Чонгук не собирался мнить себя нечаянно влюбившимся в красивого парня и заигравшимся в эту любовь натуралом. И это не принесло ему ни успокоения, ни уверенности, ни искажённого чувства комфорта, которое часто сопровождает человека, который принял тяжёлое для себя решение окончательно. Теперь Чонгуку предстояло остаться одному, будучи уверенным в своей бисексуальности. И всю оставшуюся жизнь жить с оглядкой, что пусть он и влюбился в парня один-единственный раз и больше никаких других парней не хочет, но в нём сидит и всегда будет сидеть эта трещина — что он способен на связь с мужчиной. Что он к такому готов. Он не просто будет всю жизнь практически безответно, издали любить своего такого случайного и такого неслучайного Тэхёна. Он будет всю жизнь хотеть секса с ним. Того самого секса, в котором нет на самом деле никакой киношной романтики, потому что их тела физически не предназначены для связи друг с другом. Секс, который превращает твою жизнь в кабинку туалета... — Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Тэхён произнёс это так внезапно, что Чонгук от неожиданности перестал гладить его поясницу кончиками пальцев. — Что мне сделать, чтобы ты простил? — повторил Тэхён, не поднимая головы. Теперь он больше не целовал Чонгука, губы его не касались кожи, и он просто стоял рядом, очень близко, вплотную, с опущенной головой и ладонями, упирающимися Чонгуку в грудь. Чонгук склонил голову набок и поцеловал его в шею под левым ухом. — Прощать должны те, кто обижен, — сказал он тихо. — Мне же не на что обижаться, Тэхён. — Я бросаю тебя одного, — произнёс Тэхён. Его голоса почти не было слышно. — Я вынужден тебя бросить, потому что я обещал другим людям, что буду с ними, и я не могу нарушить то обещание. Я дал его раньше, чем увидел тебя и понял, как ты мне нужен. Что мне теперь сделать, чтобы ты меня простил? Горло у Чонгука сдавило. Несколько секунд он не мог собраться с силами, чтобы ответить, но Тэхён ждал ответа, и наконец Чонгук сказал: — Береги то, что ты у меня похитил. Теперь оно твоё. И я не приму его обратно. Всё равно оно разбито. Тэхён положил ему голову на плечо и прошептал: — Моё тоже. ------ Когда их пригласили на посадку, Тэхён впервые за последние полчаса оторвался от Чонгука. Их места были почти в самом конце салона, так что им предостояло зайти в самолёт сразу после пассажиров бизнес-класса. Они встали в конец длинной очереди из тех, кто летел в экономе, и стояли рядом молча, держа в руках свои паспорта и билеты. Очередь двигалась медленно, но верно. У столика, где сотрудники JAL вели контроль и отрывали посадочные талоны, стояли две девушки в форме авиакомпании и давешний дядечка-руководитель. Он вновь раскланялся с Тэхёном и Чонгуком и вежливо пожелал им удачной дороги — так Чонгук понял ту фразу, которую он произнёс на японском. Потом они пошли на посадку — сперва по неширокому коридору, затем по рукаву-переходнику, и наконец оказались в салоне. Стюардессы направили их по ближайшему проходу дальше. Они миновали бизнес-класс, следом ту часть эконом-класса в середине салона, который был подороже, и наконец добрались до своих самых дешёвых мест. — Ну вот и ладно, — проговорил Тэхён, остановившись. — Сейчас сядем, и будешь смотреть в окошко. Чонгук открыл отсек для хранения багажа над их креслами, закинул туда свой рюкзак, потом забрал у Тэхёна сумку и тоже запихнул рядом. После этого он посмотрел на Тэхёна и сказал: — Знаешь, Тэ, я не хотел тебя расстраивать, но это левая сторона, а когда летишь в Токио, с этой стороны из окошка открывается не лучший вид. И вообще у меня затекает шея, когда я долго держу голову повёрнутой влево. Так что ты извини, но когда мы сядем, я буду смотреть на тебя. — Смотри, — ответил Тэхён. — Только не забывай, что ты ещё должен держать меня за руку. Я специально всю жизнь боялся летать и активно в этом практиковался, чтобы полёт с тобой стал самым незабываемым в смысле безопасности и комфорта. Чонгук забрался на своё место, кое-как расшнуровал кроссовки, накинул на колени плед и пристегнул поверх него ремень безопасности. Потом он ждал, пока Тэхён устроится аналогичным образом, накрывшись пледом до самого подбородка. — Мне кажется, ручки кресел тут поднимаются, — сказал Тэхён. — Да, точно. Чонгук, точно! О Господи ты Боже мой, неужели наконец-то это так! — а потом наклонился к Чонгуку и зашептал ему в ухо: — Я точно в этом полёте не засну, потому что я слишком боюсь, но хотя бы мы сможем нормально сидеть в обнимку. — Не сможем, — сказал Чонгук. — Даже без подлокотника кресла для этого не предназначены. Посмотри, какие тут выемки и бортики. Точно для того, чтобы пассажиры не заваливались друг другу на колени. — Чонгук, — прошептал Тэхён, заглядывая ему в глаза. — Нам лететь почти десять часов. Я буду лежать у тебя на плече, или на груди, или лягу головой к тебе на колени — не знаю, как получится, но ты в этом полёте мой. Ты мой. Я не дам какому-то бортику кресла встать между нами. Чонгук не придумал ничего лучше, чем поцеловать кончики собственных пальцев и прикоснуться ими к губам Тэхёна. ------ Во время рулёжки, предполётного инструктажа, выезда на взлётно-посадочную полосу, разгона и взлёта они оба сидели полуобернувшись друг к другу, соприкасаясь коленями, переплетя ноги под пледами и держа друг друга за руки. И следующие пятнадцать минут, пока самолёт набирал высоту, они просидели в тех же позах, переплетя пальцы и не сводя друг с друга глаз. Когда первый высотный порог был пройден, перестало закладывать уши от перемены давления, когда прозвучал сигнал о возможности ослабить ремни, Тэхён придвинулся ближе, положил голову Чонгуку на плечо, как и обещал, крепче сжал его руки в своих и сказал: — Я знал, что это сработает. — Что? — спросил Чонгук. — Держать тебя за руку, — ответил Тэхён. — Я держу тебя за руку, а ты держишь этот самолёт в воздухе, и теперь мне не страшно. Ничего не может случиться, потому что ты со мной. Чонгук наклонил голову к его голове и прижался к ней щекой. ------ Когда принесли горячее питание (не обед, если судить по времени, а скорее ужин), Тэхён умудрялся всё равно не отпускать Чонгука, практически положив ноги ему на колени, и время от времени протягивал руку, чтобы поправить Чонгуку салфетку, смахнуть крошку со щеки или погладить его по голове. В туалет Тэхёна пришлось проводить, но Чонгук не возражал, потому что самому было надо. Идею запереться вдвоём в кабинке они не обсуждали даже на уровне многозначительных взглядов — желающих посетить это место было предостаточно, и пришлось даже постоять в очереди. Вернувшись к своим креслам, они стали устраиваться поудобнее на то время, пока не настанет пора завтракать и готовиться к посадке. Тэхён ещё раз сказал, что не будет спать. Тем не менее они опустили спинки кресел, положили куртку Чонгука так, чтобы она закрывала зазор между креслами, а одновременно с ним и возможность подглядывать для тех, кто сидел сзади, после чего Тэхён снова устроился у Чонгука на плече. Смотреть кино было глупо. Надо жить Тэхёном и тем, что они оба сейчас рядом, а не тем, что там наснимали в Голливуде для людей, которые стремятся отключить собственное сознание, если им предстоит провести время с кем-то наедине. Тэхён включил на своём мониторе карту полёта, взял Чонгука под руку одной рукой, снова переплёл их пальцы вместе, а второй рукой обнял Чонгука за талию, и они оба затихли. Спустя минут двадцать Чонгуку показалось, что Тэхён слегка задремал, а через полчаса он уже был уверен — Тэхён спит. Просто мирно спит у него на плече. Мышцы у Тэхёна полностью расслабились, и рука выскользнули из ладони Чонгука. Чонгук перехватил её, мягко сжал и стал гладить. Тэхён дышал ровно и размеренно, и Чонгук словно растворился в нём без остатка. Ему было тепло. И ему больше не было одиноко. И у него было ещё более шести часов, чтобы лежать в кресле и дежать Тэхёна за руку... ------ Чонгук чувствовал, что к нему прикасаются. Трогают его за руки, за плечи, за бока, гладят его колени и бёдра, будто пытаются разогреть, а потом ощущение прикосновения уходит, чтобы вернуться в другом месте — его начинают трогать за уши, за волосы, гладят по щекам, тискают, целуют... Целуют... Целуют опять... В висок, в лоб, в переносицу, в кончик носа, в губы... Ещё раз в губы... Снова в губы... Чонгук очнулся внезапно и полностью, что бывало с ним крайне редко — обычно он спал как убитый, а потом не мог раскачаться ещё очень долго. А через секунду после пробуждения он осознал в полной мере, что действительно уснул. Он спал в кресле самолёта по пути в Токио, во время того самого перелёта, когда спать было никак нельзя, потому что надо было жить рядом с Тэхёном, потому что это были их последние часы вместе, вдвоём, когда Тэхён будет с ним, когда Чонгук будет не один... — Садиться будем через пару часов, — проговорил низкий голос ему на ухо. — Стюардессы начинают разносить завтрак. И тебе надо заполнить декларацию для прибывающих туристов. Я взял для тебя нужные бланки. Проснись, Гук. Просыпайся. Посадка через два часа. Значит он проспал шесть. Минус шесть часов настоящей, невоображаемой жизни рядом с Тэхёном — и Чонгук их проспал. Внутри похолодело — в кровь выделился адреналин. Чонгук буквально подскочил на месте и уставился на Тэхёна с испугом и недоверием. Хотя откуда недоверие, когда все доказательства рядом: мимо по проходу как раз в этот момент прошла одна из стюардесс, раздавая пассажирам нагретые маленькие полотенца, которыми следовало протереть руки перед едой. — Я спал? — пробормотал Чонгук осипшим голосом. — Спал, Тэ? Я должен был караулить тебя — а я спал?! — Я никуда не делся, — ответил Тэхён. Его светлые волосы сейчас были спутаны, а лицо выглядело слегка помятым, так что по нему нельзя было понять, доволен ли он или расстроен. — Я впервые в своей жизни смог заснуть в самолёте. А потом я проснулся и смотрел на тебя. — Ты и в гостинице на меня смотрел... — произнёс Чонгук, отворачиваясь. В голове был сумбур. Это насколько же надо быть идиотом, чтобы впустую растратить четверть того времени, в течение которого в твоих руках будет находиться твоё личное счастье?.. — В гостинице я не знал, что ты можешь быть моим, — сказал Тэхён и погладил его по плечу. — А в самолёте уже знал. Я смотрел на тебя по-другому. Надеюсь, теперь ты предложишь мне остаться с тобой, хотел сказать Чонгук. И сказал: — Надеюсь, моя сонная рожа тебя не напугала. — Никаких сонных рож я не видел, — сказал Тэхён. — Только милое симпатичное лицо. — Меня кто-то разбудил поцелуем в это милое и симпатичное лицо, — сказал Чонгук и посмотрел на Тэхёна искоса. — Хотя тут вокруг полно народу. — Народ едва продрал свои зенки, — ответил Тэхён. — Какая им разница, как я провожу время со своим самым дорогим другом? Пусть найдут себе таких же друзей и делают с ними то, на что смелости хватит. А мне смелости теперь не занимать. Я даже смог посмотреть в окошко. Целых три секунды выдержал. Что мне после этого целоваться с другом у всех на виду? Фигня. — Да, Тэ, это фигня, — сказал Чонгук. — Дай-ка я пойду умою свою симпатичную рожу. ------ После горячего завтрака (опять сэндвичи) Чонгук достал из рюкзака ручку и блокнот, чтобы было чем и на чём заполнить таможенную декларацию, а Тэхён сидел рядом с ним вполоборота и смотрел на него. Время от времени он поправлял Чонгуку падавшую на лоб чёлку, ворот футболки, выскальзывавший из-под бланка блокнот, гладил его предплечье двумя пальцами, чтобы не мешать ему писать, и вообще ни на что и ни на кого кроме Чонгука, не отвлекался. К тому моменту, когда самолёт пошёл на снижение, они оба снова сидели почти лицом друг к другу, как и на взлёте, держали друг друга за руки и смотрели один на другого, не сводя глаз. — Ты необычный, — сказал вдруг Тэхён. — Что ты имеешь в виду? — У тебя необычное лицо. Я даже не подумал сперва, что ты азиат. Наверное, тебя бы смог назвать привлекательным представитель любой национальности. Ты универсальный. — Предлагаешь мне пойти по рукам? — спросил Чонгук. Шутить не хотелось, и он не собирался этого делать, но оно шутилось само. Реакция на стресс. — Честно? — спросил Тэхён. Чонгук чуть помедлил и ответил: — Честно. — Если честно, то я не хочу, чтобы ты вообще кому-то достался кроме меня. Я буду ревновать. Уже ревную. — Так что, заберёшь меня себе? — спросил Чонгук. Скажи "да", Тэ. Скажи, что это возможно в принципе, и я придумаю способ, как. — Буду работать над собой и переборю в себе злобную ревность, — ответил Тэхён. Чонгук непроизвольно сделал глотательное движение. Да никакой это не комок в горле из-за того, что услышал. Какая ерунда, бросьте... Это перепад высот, просто закладывает уши... — Странно другое, — продолжал Тэхён. — Миюки я не ревновал никогда. Не могу вспомнить ни одного случая. Ни когда мы только начали встречаться, ни когда у нас стало всё серьёзно, ни когда мы поженились. Вообще ни разу. А тебя ревную. Не знаю, кто были все твои предыдущие девушки и парни... — Девушки, — сказал Чонгук. Тэхён на мгновение замолчал. — Ладно, — сказал он. — Не знаю, кто они были, но я к ним ревную. И к той, которая тебе однажды попадётся в виде второй половины, — к ней тоже. — Ты же хотел с ней поговорить, — сказал Чонгук. — Рассказать, что за сокровище ей досталось в виде меня. — Ну, это я тебе так сказал, чтобы успокоить, — ответил Тэхён. — На самом деле я бы с ней серьёзно побазарил. Чтобы не зарывалась. Вторая там половина или что, а ты мой. Заберёшь меня себе, Тэ?.. — Заберёшь меня себе? — спросил Чонгук. Скажи, что да. Что прямо сегодня. Что ты уедешь из Нариты в Токио со мной, а не со своими домашними... — Ты слишком грандиозный, — ответил Тэхён. — Тебя нельзя просто держать рядом. Ты заберёшь себе всего меня. А у меня обязательства морального толка, да и некоторые финансовые тоже. Чонгук опустил глаза, а потом и вовсе закрыл. Это просто бессмысленный трёп. Всё уже было давно сказано, а что не сказано, то и без слов понятно. Шасси самолёта коснутся взлётно-посадочной полосы, штамп таможенного офицера ляжет в паспорт, и Тэхён уйдёт дальше своей дорогой, унесёт с собой вещи Чонгука, воспоминания о Чонгуке и его расколотое на куски сердце. А Чонугк уйдёт дорогой своей и совсем в другую сторону. И дальше Тэхён будет физически недостижим для него — как линия горизонта, которая есть, куда ни посмотри, но которой нет на самом деле и до которой ты никогда не сможешь добраться. — Тогда я не буду давить на тебя своим присутствием. В твоей жизни и так яблоку негде упасть от людей и событий, — произнёс Чонгук, не открывая глаз. — Если не будешь знать, есть ли у меня кто-то или нет, всегда сможешь думать, что припас меня для себя вполне надёжно. Какая после этого разница, что мы больше не встретимся? Ты всегда сможешь думать, что я твой. Тем более, что это правда, Тэ. — Тем более, что это правда, Чонгук, — сказал Тэхён тихо. Чонгук не ответил. Они молчали несколько следующих минут. Чонгук чувствовал, что самолёт маневрирует в воздухе. Видимо, время посадки было совсем близко, и самолёт разворачивался, чтобы зайти с нужного угла. Раздался предупредительный сигнал о необходимости пристегнуть ремни. На связь вышел командир экипажа и сообщил, что через пятнадцать минут они приземляются в международном аэропорту Нарита... Сердце билось в груди учащённо, хотя никакого сердца там давным-давно не было. Уже целые сутки, как Чонгук избавился от него навсегда. — Мне сейчас кажется, что вот мы сядем, доберёмся до таможни, потом заберём свой багаж и поедем вместе домой. Можно будет нормально поесть. Можно будет принять душ. Выспаться как следует, потому что этот часовой переход добивает. А потом мы с тобой пойдём гулять, только мы с тобой, потому что больше у меня никого нет... Голос Тэхёна звучал словно в отдалении, и Чонгук старался не слушать его, потому что знал: этот голос и так теперь будет звучать у него в голове постоянно, а те мысли и идеи, которые он озвучивает, станут его собственными мыслями и идеями, если только не запретить им проникать в сознание. — Я как будто живу сейчас в двух реальностях одновременно, — продолжал Тэхён. — В той, где у меня жена и дети, и в той, где у меня ты. И сейчас я не могу поверить, что придётся отказаться от одной из них. Ну откажись, Тэ. Выбери — и откажись. Я выбрал не лишать твоих детей их отца, а твою жену — её мужа. Сделай для меня в благодарность то же самое. Не лишай меня моего любимого. — Скажи, что мне выбрать? — спросил Тэхён. Голос его слегка дрогнул, но это, наверное, только показалось. — Ты несёшь ответственность за свои решения, Тэ, — ответил Чонгук. — И за обещания, которые дал. — Я обещал Миюки и в горе, и в радости, и всё прочее дерьмо до конца жизни, — сказал Тэхён. Нет, не показалось. Его голос действительно слегка дрожал. — А тебе я обещал, что до самой Нариты ты будешь не один. Чонгук открыл глаза и посмотрел на него. Лицо у Тэхёна было бледным, под глазами наметились круги, и он без остановки кусал губы. — Одно обещание ты сегодня выполнил в полной мере, как и полагается благородному человеку, — произнёс Чонгук. — Этот долг оплачен, а счёт закрыт. Остаётся выполнить ещё одно обещание, которое ты дал намного раньше, и ты даже знаешь, как. — Как? — спросил Тэхён одними губами. — Не смотри по сторонам и лишний раз не оглядывайся, — сказал Чонгук. — Всё остальное за тебя сделает твоя жена. Какая разница, чьи глаза будут смотреть в будущее, если вы с ней одно. — Какая разница, что мы с ней одно, если я смотрю только на тебя? — спросил Тэхён едва слышно. Чонгук протянул руку, погладил его по щеке и произнёс: — Тогда смотри, пока это возможно. У нас есть ещё несколько минут. ------ Самолёт подвели к самому дальнему концу второго терминала. Они вышли в рукав мобильного перехода и на миг очутились в настоящей бане, такая снаружи стояла жара и влажность, а потом почти километр шли по зданию коридорами и переходами до таможни и паспортного контроля. По пути Тэхён держал Чонгука за руку. Чонгук хотел возразить поначалу, но тут же передумал. Плевать, кто это видит. И если бы Тэхён надумал целовать его в присутствии десятков свидетелей, он бы тоже не стал возражать. Но этого Тэхён не делал, и даже больше не смотрел на Чонгука, пока они шли вперёд. Просто держал его за руку, сжимал его кисть и гладил большим пальцем, не останавливаясь ни на секунду. Когда они добрались до пункта паспортного контроля, им пришлось разделиться: Чонгук был туристом, а Тэхён — гражданином Японии, и процедура им предстояла не совсем идентичная. — Увидимся у ленты транспортёра, — произнёс Тэхён, притормаживая и поворачиваясь к Чонгуку. — Багаж будет там. Я буду тебя ждать. Поклянись, что тоже дождёшься меня, если доберёшься туда первым. Взгляд его метался по лицу Чонгука, точно он боялся, как бы Чонгук не развернулся, не бросился обратно и не умчался в Москву на том же самолёте, стоило лишь Тэхёну оставить его одного. — Обещаю, — сказал Чонгук. Тэхён воровато оглянулся. Большая часть пассажиров их рейса уже прошла, только отдельные личности виднелись в отдалении — не все спешили добраться до выхода в максимально короткий срок. Тэхён снова посмотрел на Чонгука, потом быстро притянул его к себе и поцеловал. Но тут же отпустил, даже слегка оттолкнул от себя, и пошёл по коридору в ту сторону, куда велел указатель с надписью "Граждане Японии". Чонгук почти полминуты смотрел ему вслед, потом собрался с силами и отправился в другом направлении — на паспортный контроль для нерезидентов. ------ Народу на паспортном контроле в этот раз было, как ему показалось, в несколько десятков раз больше, чем два года назад. Может, это было связано с сезоном, может, с днём недели. А может с тем, что произошли изменения в транзитных перевозках, потому что не менее половины ожидавших своей очереди были не то индусами, не то малайцами. И это не говоря о делегации вьетнамских школьников, которые, видимо, ехали на спортивные соревнования — у всех у них были одинаковые сумки с экипировкой. Чонгук встал в очередь и проторчал в ней минут сорок. К тому времени, когда пограничник поставил ему отметку о прибытии в паспорт и пропустил дальше, Чонгук уже был уверен, что Тэхён его не дождался. Но хотя бы он меня поцеловал, промелькнуло в голове. Хотя бы это... С пункта паспортного контроля надо было спускаться вниз, в большой зал, где предстояло забрать багаж и пройти таможню. Чонгук высмотрел на табло название и номер своего рейса, а также номер транспортёра. И стоило ему спуститься по лестнице до середины, как он увидел Тэхёна. Тэхён стоял один посреди зала, между лестницей и нужным транспортёром. Рядом с ним стояли оба чемодана, зелёный и чёрный. Когда Чонгук подошёл ближе, он увидел, что лица на Тэхёне буквально не было, и только с каждым шагом Чонгука, сокращавшим расстояние между ними, Тэхён словно бы оживал. — Я боялся, что ты ушёл, — проговорил Тэхён, едва дав Чонгуку подойти хотя бы на два метра, и голос у него сорвался на последних нотах. — Так вещи же не забрал, — сказал Чонгук. — Чемодан. Вот он, у тебя. — Я боялся, что ты ушёл, — повторил Тэхён. — Что мы так и расстанемся. Чонгук подошёл к нему совсем близко, почти вплотную, и ответил: — Мы так и расстанемся. Я довёз тебя до Нариты в целости и сохранности. И до Нариты я был не один. Кажется, что наше время кончилось. Тэхён буквально пожирал его глазами. Это длилось несколько минут, которые прошли в молчании. — Там, за таможенным контролем, уже зона прилёта, — сказал Тэхён наконец. — Там меня ждёт Миюки с детьми. Приехала встретить. Она мне уже позвонила. Чонгук опустил голову. — Не смогу сделать так у неё на глазах, — произнёс Тэхён. — Давай попрощаемся здесь. Чонгук только кивнул. Смотреть на Тэхёна он сейчас боялся. — Можно я тебя обниму? — спросил Тэхён. И не дожидаясь ответа буквально бросился на Чонгука и обхватил руками за шею. В следующую секунду Чонгук уже прижимал его к себе что было сил, обняв за талию. Сколько они так простояли, Чонгук не знал. И кто на них смотрит, он тоже не знал, потому что закрыл глаза. Вокруг вроде бы ходили какие-то люди, но никто их не тревожил. Тэхён не ослаблял хватку, и Чонгук не отпускал его тоже. Но всё же это случилось — настал тот момент, когда Тэхён медленно, будто через силу убрал руки с его шеи. Чонгук понял, что это конец, и разжал объятия. Тэхён отступил на полшага, а потом ещё на шаг, и посмотрел на Чонгука. Лицо у Тэхёна было ещё бледнее, чем в самолёте, когда они заходили на посадку, с той только разницей, что сейчас у него на щеках опять играл болезненный румянец. — Позвони мне, если с отелем будут проблемы, — сказал Тэхён. — Я отправил тебе письмо по электронке со своими координатами. Не только телефон, но и домаший адрес. Теперь ты знаешь, где я живу. У тебя в Токио есть свой человек. Не совсем в Токио, правда, в Йокогаме, но это фактически одно и то же. — Хорошо, — ответил Чонгук и сам удивился, насколько чётко и внятно звучит собственный голос. Наверное, это сознание не смирилось с предстоящим расставанием, а тело давно было готово. — Чонгук... — начал Тэхён и замолчал. Потом будто собрался с силами и заговорил снова: — Чонгук, так получилось, что я встретил Миюки и женился на ней. Но ты... Ты тоже кого-нибудь встретишь, я уверен. Ты такой... Не может такого быть, чтобы ты не встретил свою вторую половинку. Этот мир не может быть настолько уродлив, чтобы ты остался один. — Он именно настолько уродлив, — ответил Чонгук, поднимая на Тэхёна глаза. — Вторую половинку я уже встретил. Только у него давно есть своя вторая половинка, и они проросли друг в друга корнями. Он видел, что Тэхён хочет что-то сказать, но не может. Чонгук порывисто вздохнул и протянул руку. — Прощай, Тэхён, — произнёс он. Тэхён несколько мгновений смотрел на протянутую открытую ладонь, а затем убрал руки за спину и снова взглянул на Чонгука. Чонгук кивнул, стараясь не выдать своих чувств. Внутри образовалась пустота. — Да, действительно, не нужно рукопожатий, — сказал он. — Не важно, сколько времени мы провели вместе и что делали. Это было наше личное. А теперь мы прощаемся официально. Из-за этих новых санитарных норм пора отвыкать от старых привычек. Тэхён отрицательно покачал головой. — Нет, — сказал он тихо. — Какие там нормы. Не из-за этого. Чонгук посмотрел ему в глаза. — Тогда почему? — спросил он. Тэхён смотрел на него в ответ и не двигался. А потом наконец заговорил снова. — Надо мной висит какое-то проклятие, — сказал он всё так же тихо. Губы его внезапно дрогнули, а взгляд стал беспомощным. — Люди, с которыми я прощаюсь за руку, исчезают из моей жизни навсегда. Чонгук почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. — Я... не буду с тобой прощаться... так, — произнёс Тэхён ещё тише. — Счастливого пребывания в Токио, Чонгук. С этими словами Тэхён взялся за ручку своего тяжёлого чемодана, отступил на шаг, потом ещё на шаг, повернулся и быстро пошёл к местам таможенного досмотра, а затем дальше, в зал прилётов, туда, где его ждали жена и дети. ------ Его бронь была подтверждена и открыта ещё сутки назад, так что Чонгук имел теперь право заселиться в отель утром, сразу же по прибытии в Асакусу, и не дожидаться трёх часов дня. Это было невероятным облегчением, потому что можно было наконец закрыться в своём крохотном номере на все замки, включить телевизор погромче, лечь на кровать и плакать там навзрыд.