Двое

Тренер понимает, как он влип, только когда становится слишком поздно. Если говорить откровенно, он почувствовал это, как только увидел этого парня. Укутанный в кожу, словно в броню, неосознанно закрывающий спиной своих людей, лезущий на рожон словно рожден был только для этого.Резкий, полыхающий словно горящая бензоколонка. Тренер знал, чем это закончится. Знал и гнал мысли прочь как можно дальше от себя, надеясь, что с этим парнем такого не случится. Джекс приходил чуть ли не каждый день, стоило Тренеру и его табору снова оказаться в пределах Чарминга. Улыбался тепло и заразительно, смотрел своими светлыми глазами прямиком в душу, словно сама невинность. Невинность, что ради друга готова всадить пару пуль в обидчика.Но стоило бремени президентства упасть на его голову свинцовой короной, как шестерёнки двинулись, сминая между своих зубьев любые надежды. Вера в лучшее еще теплится, прорывается через все «не получится» как росток через асфальт. Вера в безопасность для семьи, в другой путь для клуба, в правду и преданность. Но чем больше времени проходило, тем хуже становилось. Тренер в очередной раз уезжает из Чарминга с воспоминаниями о Джексе, мечтающем о будущем, и Таре, тепло улыбающейся в ответ на его планы. Они оба светятся изнутри словно два близко стоящих солнца. А вернувшись обратно он застаёт сломленных морально и физически людей. Света больше не осталось. Джекс полыхает яростью и жаждой мести. Тара медленно горит холодным пламенем смирения. Окончательная капитуляция. Все равно что наблюдать за крушением поезда. Или за цветущим ядерным грибом. Неизбежность и бессилие. И Джекс как долбанное воплощение этого всего. Его саморазрушение погребало под собой любого, кто оказывался рядом. Тренер смотрел на пожар, поглотивший «Сынов», и каждый раз обещал себе, что больше не вернется в этот чертов город, чтобы не видеть окончание пьесы. И каждый раз возвращается, иногда лишь неимоверным усилием заставляя себя не отделяться от табора, чтобы побыстрее добраться. Чтобы продолжить латать дыры, чтобы смотреть на то, как Джекс рушится, словно несущая колонна здания. И с каждым днем все сильнее чувствует, как руки наливаются свинцовым бессилием. В один из дней наступает точка невозврата. На похоронах Рыжего Тренер следит за Джексом и уже не может понять, что именно у того на душе. Джекс закрылся, забаррикадировался словно солдат в окопе, закрывая от посторонних глаз настоящего себя, выставляя на показ лишь броню. Их отношения на первый взгляд не изменились ни на йоту. Джекс все так же приходит к табору, все так же помогает, если Тренеру что-то нужно, но все меньше шутит и все больше пьет, молча смотря в костер.

***

Вообще-то, предки Тренера из балканских цыган, он до сих пор не понял, каким ветром его мать занесло вместе с семьей в Ирландию. Семья двинулась дальше, а мама осталась, выйдя замуж за отца. И, возможно, не свяжись молодой и глупый, слишком ретивый Тренер с ИРА, он и дальше бы жил в Ирландии, продолжал боксерскую карьеру. Может, даже сделал бы себе имя в спорте. И никогда бы не знал солнечной Калифорнии, гула мотоциклов и тотального бессилия. Но, видимо, не судьба. Когда Тренеру приходит письмо, обычное, бумажное, со старым, давно позабытым адресом — он собирает сумку, отдает ключи от трейлера Мэлу и покупает билеты в Ирландию. Что-то неприятное скребется у задней стенки черепа. Желание сдать билеты и остаться в Чарминге велико, но он обязан разобраться со всем тем, что сам же и наворотил. В Ирландии дождливо, кровать в съемной квартире скрипит от малейшего движения, а на кухне подтекает кран, мерно роняя капли в мойку. Пахнет пылью и сыростью. Джекс пишет через день, чаще ближе к ночи или рано утром, и даже сквозь мелкие строчки сквозит всепоглощающая усталость. Тренер лежит в темноте, смотря на белый экран сообщений, закрывает глаза и с трудом удерживает себя, чтобы не нажать на кнопку вызова. Пишет в ответ что-нибудь отвлеченное, рассказывает истории из детства и юности. Джекс шлет смеющиеся смайлики или пишет, какой он идиот. Через месяц переписка становится односторонней. Джекс печатает «все хорошо» на очередной из сотни вопросов и сбрасывает звонки. Тренер не знает, что и думать, да и некогда. ИРА и короли зашевелились в последнее время, создается впечатление, что кто-то ударил палкой по осиному гнезду. Тренер носится как угорелый по мокрым улицам города, подмазывая одних людей здесь и угрожая другим там. Закупается у знакомого продавца патронами и стволами на небольшую армию, в съемной квартире теперь постоянно пахнет оружейной смазкой и антисептиком. В один из дней, спустя почти неделю молчания, на телефон Тренера приходит сообщение длинной всего в одну строчку. Тренер готов сорваться с места в ту же секунду, как читает его с разбитого экрана. Бежать через весь остров и вплавь добираться до штатов. «Тара мертва, присмотри за мальчиками». Джекс не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. Молчит и телефон Пыра. Волосы на затылке Тренера встают дыбом. Вылететь ближайшим рейсом мешают незаконченные дела, недвусмысленно светящие стволами из–под полы курток. Его самолет приземляется в Штатах только через неделю. В тот день на небе ни облачка. Солнце беспощадно слепит глаза, припекает голову, жжет кожу. Стоя на кладбище, Тренер тупо смотрит на два надгробия, стоящих рядом. В голове пусто, мысли всплывают и тут же тухнут, не выливаясь во что-то полноценное. Земля у одного из надгробий все еще сырая. Тренер смотрит на испачканные грязью ботинки и после снова на плиты. — Он написал мне про Тару неделю назад. — Через месяц, как ты уехал. — Пыр за спиной переминается с ноги на ногу. Нашивка президента пришита просто идеально. Аккуратные стежки почти не видно, словно она всегда там и была. Под нашивкой дыра в полотне жилета. Пыр иногда проводит по полоске ткани пальцами, словно пытается стереть чертовы буквы. Он выглядит постаревшим лет на десять, уставший и потерянный. — Когда были его похороны? — Вчера. Тренер невольно сжимает кулаки. Он не должен был уезжать. — Где Авель и Томас? Кажется, они так и будут играть в «вопрос–ответ», пока у кого–то из них не сядет голос. Пыр молчит, прячет руки в карманы джинс и смотрит в небо. — Поехали к нам, брат. Это долгая история. «Какой брат, Пыр?», хочет спросить Тренер. «Я смотался именно тогда, когда был нужнее всего».Тренер оставляет на могилах цветы и уходит за Пыром. За спиной остается кладбище, залитое солнечным светом. Переливающееся всеми оттенками зеленого, с разномастными надгробиями и толстым пологом тишины. — Нам понадобится много выпивки.